Вспомни данмер!

      Море. Как странно после пепельной пустоши видеть нескончаемую, могучую водную гладь. Говорят, где-то в его глубинах имеются руины древнего города дреугов — морских жителей, земных слуг Хермиуса Моры. Одичавшие потомки этого, некогда великого народа, часто нападают на зазевавшихся охотников за сокровищами затонувших кораблей. Некоторые моряки, для более спокойного плавания, приносят в жертву лорду тайных знаний умерших во время плавания членов экипажа и уверяют, что и море после этого спокойное, и дреуги не беспокоят. Впрочем, в прибрежном трактире Хуула я наслушался немало баек, кроме этой, и про корабль призрак, и об острове костяного лорда на юго-востоке от Вварденфелла, и о трезубых монстрах, полуволках-полурыбах харкерах, обитающих на побережье Солстейма. Завсегдатаи местного трактира, бывшие мореходы, рассказали мне множество занятных историй, стоило оплатить их выпивку за счёт покойных контрабандистов. Теперь, зная достаточно о том месте, куда собирался отправиться, мне пришла в голову мысль, что к поездке стоит подготовиться получше, а не лезть в место, у любого нормального данмера ассоциирующееся с адом, в силу ужасного мороза, известного мне только по заклинаниям, в одной поношенной подбитой мехом кирасе и с мешочком вяленого мяса про запас. Тем более что, ещё уходя от племени, собирался посетить даэдрическую гробницу, как раз одна расположена сравнительно недалеко — в четырёх часах ходу, южнее от города. Там, если повезёт, найду чем поживиться и, продав трофеи, смогу купить нормальную амуницию, пригодную для путешествия по этому, богами забытому и покрытому ледяной коркой, клочку суши.       После пепельных пустырей и лавовых скал восточной части острова, буйство жизни в западной его стороны поистине завораживает. Нет ничего приятней чем так, как сейчас, идти по сотворённой заботливыми руками природы аллее из древовидных грибов, вдыхать свежий воздух, наполненный их миазмами, витающими вокруг и приятно кружащими голову, подобно стаканчику превосходного сиродильского бренди. Слушать звуки, издаваемые всевозможными, благословенными Хирсаном, созданиями природы родной страны, копошащимися в негустом подлеске. Вот вдалеке тропу, по которой вела меня дорога приключений, перебежал крупный самец никс гончей — типичная для этих мест зверюга, основной конкурент в плане еды для местного подвида лесных кагути, отличающихся от своих пустошных собратьев более мелкими размерами и яркой маскирующей окраской, помогающей им сливаться с окружающим фоном. Умиротворённое настроение было непоправимо испорчено, когда огромная, с размахом крыльев в две пяди, прелестная бабочка сев на руку неожиданно вонзила мне в ладонь зазубренный, что совершенно не требовалось для банального питья нектара, хоботок и начала с еле слышимым хлюпаньем поглощать мою драгоценную кровь со скоростью двемерского насоса. «Мотылёк вампир. — услужливо заметила память. — Убей его быстрей, а потом обсудим». Вняв дельному совету я отсек предательской букашке голову, а затем аккуратно высвободил из раны хоботок — кровь все не желала останавливаться, пришлось на левое запястье наложить элегантную перчатку из бинта кустарного производства, материалом которому послужила разодранная на лоскуты чистая портянка. «Итак, — продолжило сознание, — припоминаю, что этот мотылёк очень редкий, из-за неумеренной охоты на него, как на единственный источник алхимического ингредиента, слюны кровососа, в здешних краях. Слюна мотылька не даёт крови сворачиваться некоторое время, благодаря чему применяется в лекарственных зельях и ядах, повышающих кровоточивость. Так что, возможно, это был один из последних экземпляров, и вдобавок с него ничего не собрать — железы повредились при отрубании головы. Короче поздравляю тебя хозяин, ты балбес: мало того, что порешил раритетного мотылька, так ещё и выгоды от этого никакой», — продолжала язвить услужливая память. Расстроенный последним событием, я побрёл дальше в сторону гробницы, не стоит забывать что в Морровинде очень специфическая природа, все животные и даже некоторые растения, разве только кроме хорошо приручённых, настроены к людям и мерам крайне враждебно — мы для них всего лишь ещё одно блюдо на пиру у матушки природы.       Подходя к руинам, я вспомнил, что у меня есть моя шляпа и я могу подлететь к ним по воздуху, и спуститься к самому входу, не потревожив наверняка мотающихся поблизости младших даэдра. Прочтя руны на оторочке и медленно приподнявшись над землёй, начал взмывать всё выше делая вид, как будто поднимаюсь по невидимой лестнице, со стороны это наверняка выглядело довольно глупо. Пройдя над гробницей, ступая словно по мягкой подстилке из листьев огненного папоротника, я заметил что подо мной расходятся круги розового цвета — таким был визуальный эффект заклятья, эти круги стекали со стоп мага и создавали под идущим плоскость из сгущённого воздуха, в точке которой он касался. Когда показался вход на подземный уровень, действие заклятья ослабло и моё бренное тело мешком свалилось на стоящего у него орка, благодаря ауре пера ничего не повредив, я вскочил, готовясь добить ошеломлённого моим внезапным появлением орсимера, но это не понадобилось — моё неудачное падение свернуло ему шею. Вот уж действительно «смерть с небес». Забрав у мародёра его орихалковый кинжал (два клинка хорошо, а три ещё лучше) и мешочек с золотом и отмычками, направился ко входу в святилище. Внутри меня ожидал сюрприз — орк и его товарищи оказались не мародерами, а сектантами, они поклонялись лорду даэдра, своему первопредку Малакату, повелителю проклятых и отверженных. Когда я вошёл в подземный зал, ещё трое зеленокожих, маг и два война с топорами, набросились на меня. Выстрел из лука — маг хрипит на полу с пробитым горлом, прочтенье заклинания с наручей — стена из сполохов магического огня отгородила меня от его оставшихся в живых собратьев. И начался смертельный танец.       Орсимеры бешено махали топорами, невнятно выкрикивая ругательства на своем родном наречии, стараясь попасть по мне и в то же время избежать гудящего пламени. Я извивался, как фуражир квама на раскалённом камне, стараясь увернуться от сокрушительных ударов и в то же время загнать лезвие кинжала в щель между пластинами доспехов хотя бы одного из них. Орихалк и кровь, сталь и пламя вращались в безумном круговороте схватки. Вспышка боли — топор одного из берсерков задел левую лопатку, глаза заволакивает алая пелена ярости, с языка срываются звуки древнего заклятья, слова которого должны были быть стёрты из моей памяти. За спинами врагов распустилась, словно гигантский бутон, рассыпая вокруг себя крохотные фиолетовые молнии сфера призыва обливиона. Из нее величественно выплыл костяной лорд — дух моего истинного забытого предка. Скрестив все четыре руки на груди в приветственном жесте, он склонил голову без нижней челюсти на неестественно длинной шее. Горделивая осанка и грациозность движений, с которой он свернул обоим оркам шеи в течение следующего мгновения (видимо, у нас в роду это наследственное) выдавала в нем аристократа. Я вспомнил из рассказов шаманки, что в случае крайней опасности, данмеры могут рефлекторно, на уровне подсознания, раз в сутки призвать на помощь духа своего предка. Обычно это слабый дух вроде безумного призрака и лишь у представителей великих домов, минимум второго круга, духи предков обладают силой равной костяному лорду — одной из высших форм нежити. Поклонившись мне ещё раз, дух отправился обратно в загробный мир. Забрав посох мага, зачарованный на заклинание светоча, а также все его свитки. В качестве особого бонуса мне перепал дорожный плащ одного из берсерков, который он скинул перед боем. Перед статуей Малаката стоял алтарь с подношениями, без задней мысли я сгрёб драгоценности с него себе в кошель. За спиной снова раскрылась сфера призыва.       «Опять мой Прапрадедушка пожаловал, что ли?» — пронеслось в голове. — Прими же смерть, ничтожество! — раздалось сзади.       Сзади стояло прекрасное в своем благородном гневе и в то же время невыразимо отвратительное в своей высокопарной и всепрезирающей ауре существо, облаченное в почти полный доспех, если не считать отсутствие шлема, состоящий, как мне показалось из тёмного метала и ошмётков свежей, кровоточащей плоти. Голова, той же расцветки, что и доспех, несла на себе маленькие витые рога и щерилась злобным оскалом сверкая желтоватыми, неестественно острыми зубами. Существо занесло надо мной сверкающий молот из желтоватого металла, шарахнувшись от него за статую, я начал лихорадочно копаться в свитках орксимерского мага, если он шёл сюда, то наверняка знал, о страже, секунда — вот оно — изгнание…— дальше читать название я не стал, стараясь опередить следующий удар странного стража, применил заклятье и послал в его сторону. Вокруг существа вновь возникла сфера призыва, но теперь она работала наоборот — сжалась вокруг орущего на каком-то древнем языке стража и, выбросив во все стороны на прощание сноп фиолетовых искр, исчезла, оставив кучку праха, голубоватое, ещё трепещущее сердце и злополучный молот, который чуть не раскроил мне голову. Кажется такое оружие называют двемерским. Доспех, который уже успел приглянуться мне тоже исчез, печально.       «Изгнание низших дремор» — гласило заглавие свитка, с которого исчезли все прочие письмена.       В капище и помимо подношений нашлось немало ценного, например, сундук с зельями, пара слабо зачарованных восстановительных амулетов и кипа всевозможных свитков. Всё это добро зачем-то было кучей свалено за статуей у её основания. Кое-как запихав всю эту кучу дорогостоящего хлама в огромный кожаный мешок, с лямками для ношения за спиной, подарок Рун на дорогу, и мысленно взмолившись Акактошу, чтобы дорога обратно заняла поменьше времени, взвалил его на свой горб. Топоры орков пришлось бросить, всё вместе утащить было просто невозможно, в отдельный потайной кармашек убрал сердце изгнанного дреморы. Так, пошатываясь под тяжестью горы зелий, которыми можно было бы наполнить небольшой пруд, я, прибыв в Хуул, скинул их всех, кроме зелья восстановлении поражённой недугом силы (его я выпил ещё по дороге) и пары лечебных, местному торговцу почти за бесценок, растроганный барыга подарил мне перстень подъёмной силы — это колечко вполне сносно облегчало движение с грузом за спиной, бонусом вручил потрепанные меховые перчатки с сапогами. — За счёт заведения, я ведь слышал, куда ты направляешься. — елейным голоском пропел он, хотя сразу было видно что этот щедрый дар не стоил и сотой доли того, что он сегодня нажил за мой счёт.       На следующий день заранее распрощавшись с трактирщиком и заплатив за постой самым плохоньким рубином из коллекции дреморы, который стоил как два таких заведения вместе со всем персоналом в качестве личных слуг, я приобрел у местного кузнеца его раба, аргонианина которого все звали «Эй ты!» потому, что тот упорно скрывал свое имя, такой же, как у меня комплект подбитой мехом одежды для него, заменив перчатки на наручни, а сапоги на обмотки (зверорасы не носят обычные доспехи из-за непомерно развитых когтей, а в случае с моим слугой возникают проблемы и со шлемом — в него трудно влезть с длинным костяным гребнем) и провизии на двоих, наконец отправился в плавание. Предварительно вооружил моего первого раба трофейным молотом, с ним он обращался играючи, совсем как тот шепелявый норд, и выпив за знакомство в трактире, заказав кровавое аргонианское вино. Бедняга аж прослезился, поклявшись именем Хиста, который крайне популярен среди этих зверолюдов, что будет служить мне до последнего вздоха. Когда же перед отъездом зашёл проверить, как мой давешний собутыльник упаковывает наш небогатый скарб, моё мнение о зверолюдах, как о тупых и бессердечных тварях, потерпело полный крах — тот самый скриб, ставший мне почти родным за время путешествия, лежал, тихо пощёлкивая от удовольствия и радуясь, что ему уделяют столько внимания, на коленях у слуги. А тот из меховых обрезков, оставшихся после перекройки наручней, мастерил ему меховой комбинезончик с восемью отверстиями, по количеству лап. Костюмчик получался наподобие тех, которые данмерки шьют своим дочерям для кукол. К слову, рюкзаки были тщательно, компактно уложены и стояли у стены, причём было заметно, что в свой он утрамбовал значительно больше припасов, что бы избавить меня от лишней ноши. Улыбнувшись про себя и дабы не выдать свое присутствие тихо ретировавшись, я отправился наводить ревизию в своих свитках. Ну вот, а вы говорите «Грязные Н'вахи, чешуйчатые фурии»… Оказывается, и под шкурой ящера может биться доброе сердце. Так началось путешествие на Солстейм двух бравых воинов в меховых кирасах, не считая скриба.