Вспомни данмер!

— Разрешите спросить, брат мой, — вежливо поинтересовался я, — а где бы мне найти большую чёрную книгу, меня по поводу нее к вам направили. — скаал нахмурился — Великая тёмная книга "Ветра перемен" хранится в месте, известном лишь нашим старейшинам, и лишь заслуживший их доверия и прошедший испытания допускается к этой свя... — пока норд распинался, я заметил, что Хайджи куда-то зачарованно смотрит, и проследил за его взглядом. Над головой привратника, в красках описывающего все прелести испытаний, воздух задрожал, зарябил и, подёрнувшись чёрной маслянистой плёнкой, расползся бесформенной кляксой. Из чёрного с зеленоватым отливом пятна показались склизкие на вид щупальца и вытолкнули наружу здоровенный тёмный фолиант в тиснённой обложке, этот увесистый кладезь знаний обрушился на голову скаала, прервав его гневную тираду и отправив его в объятья Вермины (хорошо, что не Аркея). На смену книге в окружении извивающихся щупалец показался глаз, просто глаз, правда со зрачком в форме положенных на бок песочных часов и в окружении глаз поменьше, но, тем не менее, просто глаз без ресниц и с тёмными, маслянисто отсвечивающими веками. — Даэдра, Стендар смилуйся над нами... — прохрипел мой чешуйчатый друг, прячась мне за спину, но с интересом разглядывая бесчувственное тело, чья филейная часть стала естественной подставкой для "двери в дом дро'Херма". А вы видели бледного от страха ящера? Нет? Советую посмотреть при случае, очень занятное зрелище. Оказывается, чешуйки у них полупрозрачные, а за окраску зверолюда отвечает сама шкура. Да уж, аргонианин грязновато-белого цвета незабываемое зрелище. Хотя, не менее памятным является и причина такого изменения в окраске моего компаньона, которая на данный момент, лениво шевеля бесконечными конечностями и в разнобой моргая разномастными зеркалами души от яркого света, висит перед нами. — Приветствую тебя, смертный, я Хермеус Мора. Владыка тайных знаний, — приятным, но властным голосом профессионального барда, никак не вяжущимся с его внешностью, не говоря уже об отсутствии рта, представилась нам эта гротескная мешанина глаз и щупалец. Внезапно между ними показалась подозрительно знакомая рука и протестующе замахала, заодно раздался раздражённый голос, звучащий глухо, как из-под воды. — А ну подвинься, у меня-то форма статичная! Ишь расползся на весь портал, морепродукт глазастый! — и между щупалец по пояс протиснулся уже знакомый мне по бредовому сну на побережье сам князь безумия и чего-то ещё, о чем он предпочёл умолчать. — И чего уставились? Марш в книгу, заждались уже, тут дела неотложные, а вы скаала валяете! — гневно ткнул пальцем в сторону мирно похрапывающего норда Шеогорат. — Хотя нет, это Мора его уронил. Неважно, все идём на чашечку сыра, ящерицы и дети вперёд, — и пятно сжалось и, распавшись на отдельные капли, медленно растворилось.       Книга открылась, на её страницах сновали многочисленные знаки, вращались рунные цепи, она словно жила своей жизнью, дышала и переливалась неведомыми письменами всех оттенков зелёного и коричневого. Потом между страниц показались уже знакомые щупальца и, выдернув у меня из-за спины упирающегося Хайджи, протащили его сквозь страницы. Дальше была моя очередь. Довольно странное ощущение — это путешествие из материального мира в план Обливиона. Из рассказов пьянчуг в Хууле следовало, что обитель Хермеуса носила трудно выговариваемое (особенно заплетающимся от неумеренных возлияний языком, как у моих информаторов) название — Апокриф. Первым что я у видел, перенесясь в этот мир, были книги. Множество книг всех форм, размеров и степени изношенности. Книги возвышались стопками, образовывая колонны и стены, лежали под ногами, валялись на столиках и даже парили в воздухе. Мирок владыки тайных знаний выглядел как дворец, составленный из тонких, вяло пошатывающихся арок и колонн гигантского размера, состоящих из бесчисленного множества книг, плавающий в бескрайнем море угольно чёрной воды в окружении книжных островков поменьше. Из воды, или того что здесь исполняло её роль, время от времени показывались извивающиеся разнокалиберные щупальца. А ещё здесь было тепло — разительный контраст после пробирающего до костей холода Солстейма. Наконец можно расслабиться и восстановить магические силы, порядком подорванные постоянно используемым сопротивлением морозу. — А сейчас, дорогие смертные, все идём пить чай из собачьего корня. — приятным, но таким же невозмутимым, как и у прислужника Шеогората голосом, приказал нам с успевшим прийти в себя и разомлевшим от тепла Хайджи радушный хозяин местной книжной свалки. — Сначала выпьем, поворошим извилины памяти, а там, мои маленькие крыски, и будем совет поддерживать, чтобы не упал, наверное. Зачем его ещё держать? А Мора? — встрял ухмыляющийся желтоглазый безумец. Ради эксперимента я ущипнул себя и тут же зашипел от боли. Нет, на этот раз не бред, я и правда в плане Обливиона и передо мной два лорда даэдра, которые зовут меня на чашку чая. Звучит как полный бред. В прочем, чего ещё ждать от "скуумного кота", как его называют хаджиты. — Фу, фу, плюнь бяку! — неожиданно прогрохотал рассвирепевший Хермеус, заметив, что сбежавший из сумки Джужик с удовольствием жуёт край какого-то пергамента с нанесённым на него полустёртыми чёрточками и кружечками. — О Боги, это ведь чертежи Кагренака. Единственный экземпляр эскиза дисковой пилы для паука рабочего, в модификации "лесник". Все быстрей идите, я вас накормлю чем-нибудь, пока вы ещё какую-нибудь реликвию не обслюнявили. — захлопотал, истерично размахивая щупальцами, сгусток склизкого мрака у нас над головой. Выдрав у скриба большую часть его завтрака и укоризненно глянув на меня доброй сотней глаз одновременно, поплыл вперёд над решетчатыми мостками из тёмного металла в сторону окружённого арками зала. Все мы в сопровождении Шеогората, скачущего впереди нас на брыкающейся под ним трости со странным названием "Ваббаджек", тронулись следом. А скриб, довольно урча, дожёвывал доставшийся ему угол раритетного эскиза, устроившись на руках своего чешуйчатого друга. По краям висящей без опоры ажурной тропинки плескалась чёрная вода, и сновали щупальца над нами, шевеля страницами словно крыльями, пролетали замызганные книги, под ногами, местами играя роль ковра, валялись выдранные страницы и свитки редкостных утерянных заклинаний. Лорду явно женится надо, этому месту просто необходимы женские руки. Они бы превратили эту груду рукописных и печатных изданий в цивилизованную библиотеку. Пересадив заморившего червячка скриба на плечо, Хайджи схватил кружащую над нами книгу и, полистав, покраснел. Что-то он сегодня зачастил шкуру перекрашивать, в следующее мгновение он перекинул мне фолиант со словами: — Нет, ты только взгляни на это! — Так, посмотрим... пьеса "Похотливая аргонианская дева", копья, печки, батоны, что за порнография! Эту, как бы сказать, штуку только в Суранском публичном доме ставить. — Предупреждаю, здесь хранятся знания, которые могут быть опасны для смертных, — пробурчал плывущий впереди хозяин книги. Да уж, опасны, такое чтиво на раз любому ребёнку психику сломает. — Кстати, а что с той горничной? Что-то ты тогда подозрительно быстро в зал спустился, — спросил я успевшего восстановить прежнею окраску аргонианина. — Ну как бы тебе сказать... — замялся, снова краснея, герой любовник, — в общем, отшила она меня, дескать, до свадьбы ни-ни, просто ради развлечения со мной флиртовала. Но сказала, чтобы я, как нагуляюсь, возвращался и под венец её вёл, ждать будет... — задумчиво прошипел он. Ну-ну успехов в устроении семейной жизни тебе, покрасневший от смущения потомок Хиста с косой саженью в плечах и двуручником в пять локтей за спиной.       Подойдя к столу, с которого услужливый искатель смел небольшую повозку макулатуры, поставив четыре чашки и миску с ягодами, начали садиться и тут возникла небольшая проблема. Хермеус сесть не смог — нечем было. — Шео, хватит ржать, помоги брату, — пробормотал он. Шеогорат с трудом оторвавшись от стола и размазывая слезы от картины кучи щупалец, пытающихся втиснуться в кресло, ткнул в его сторону своим посохом. Вырвался сноп алых искр и на мгновенье скрыл из виду Хермеуса. — Гы-гы-гы! — покатился он снова от зрелища гигантского, грубо слепленного зелёного кролика, скрестив лапы сидящего в кресле и укоризненно глядящего в его сторону дюжиной глаз. — Шео, будь немного серьёзней, мы здесь по важному вопросу собрались, а ты ведёшь себя как ребёнок, хотя на три сотни лет старше меня, — наблюдая за семейной ссорой двух бессмертных, мы с Хайджи медленно выпадали в осадок, а скриб невозмутимо, по-хозяйски копался в чаше с ягодами. — Агу, — ухмыльнулся Шеогорат, поскрёбывая щетину и покачиваясь на спинке кресла, — серьёзным я не скоро буду — серый марш через двести лет только будет, потерпишь братишка. — и, нахлобучив высокую старую шляпу с погрызенными полями, повернулся к нам. — Ну что, чашечку сыра? Или сладкий рулет, хотя его нет, а, может, орехов или пирог с мозгами? Хотя их тоже нет, а Хаскил остался за островами присматривать. Нет, не хотите? А я все же полчашечки выпью... — сказал он и, вытащив из кармана ложку, аккуратно разрезал свою чашку вдоль. На срезе плескался жидкий сыр.       Мы сидели, листали какие-то книги, пролетавшие мимо и прихлёбывали терпкий чай. (Интересно, как Хермеус его пить умудрялся без рта?). Шеогорат играл со скрибом, кидая в его сторону кусочки сыра с ногами. Джужик гонялся за ними по всему столу, сшибая посуду, а хозяин этого радушного дома приглядывал за обоими. Попутно он подсовывал мне пустые листочки с рунными печатями во всю страницу, как на том надгробии, и комментировал тоном профессионального лектора. — Это кусок твоей памяти о флоре и фауне северных земель, это информация о фалмерах, это о двемерах с чертежами и комментариями, это о алейдской магии — сам составлял, это поваренная книга, парочка утерянных заклятий вашего народа, книги о даэдра и анаэдра. И смотри, не принимай чаще трех печатей в день, а то с ума сойдёшь. Механиков этих изучи в первую очередь. — мне лично не терпелось добраться до очередного кусочка пазла, представленного моей покалеченной памятью, поэтому я и поинтересовался. — А почему именно их? — Хермеус Мора замялся. — Ну, как бы тебе сказать... — уши на его голове нервно зашевелились, — Двемеры возвращаются.