Имеющий глаза

День четвертый, в который у Скотти в инженерке побывало слишком много гостей, а мистер Спок получает первый в жизни выговор Кора Кора вяло махнула рукой Ухуре в ответ на приветствие. Она никак не могла отделаться от странной уверенности, с которой проснулась этим утром: искать нужно в инженерной, ни к чему прочесывать весь корабль, оглядывать коридоры гидропоники и залезать в стерильные лаборатории. Теперь это звучало как-то странновато, но... Пожалуй, логично. Еще в пересменку, она обшарила мостик с биоанализатором. Проверила каждую запись, залезла в каждый прибор («По инструкции я должна убедиться в отсутствии подслушивающего оборудования во всех помещениях»). Убрала заусенец пилочкой, завалявшейся в ящике Ухуры. Поругалась с Кирком, тоже бродившим без сна. Столкнулась со Споком, странно на нее поглядевшим. Почти ни с чем добралась до столовой, где под удивленными взглядами взяла новые пробы. И наконец позволила себе завтрак. Вскоре снова показался Кирк – злой и потускневший. Даже золотая форма висела на нем как-то безрадостно. И куда подевался весь блеск? Еду он взял не глядя, сел на свое обычное место, все также не приходя в себя. К нему завернул было припоздавший Маккой, но присмотрелся, махнул рукой и устроился со своими. Здоровущий санитар – не то Элисон, не то Элирман – жаловался на что-то, и Маккой согласно буркнул в ответ. Что им не нравилось, быть может, новые правила или техника? Врачам редко приходились по вкусу свежие директивы и распоряжения. А Кирк вдруг сорвался с места и почти сбежал из столовой. – Ваш невыносимый капитан стал еще невыносимее, чем вчера. Сегодня уже два раза поругались, – пожаловалась Кора, и Ухура улыбнулась, не разжимая губ. – От Милодара я хотя бы знаю, чего ждать. А тут ходишь как по минному полю. И ваш вулканец превратился во что-то нелогичное и непонятное. Как с ними работать? – Предлагаешь их мирить? – невинно спросила Ухура. – Сводить двух взрослых мужиков? Вот уж занятия глупее не придумаешь. – Но думала об этом? – Как будто ты не думала. Но я дамских романов еще в детстве начиталась, спасибо. – Агент Орват – и любовные романы? – наконец-то заинтересовалась Ухура. – А чем еще в приюте заниматься было? Народу мало, в большой мир нельзя, в сеть нельзя, к мальчикам нельзя. А романы с падда – пожалуйста, сколько захотите, – пожала плечами Кора. – С моей соседкой вообще без шансов было. – В приюте? У тебя в профиле написано только про Россию – я сначала подумала, что тебе с Чеховым проще будет общаться. – Я же не настолько в России сделана. Детский остров – слышала о таком? Ухура коротко кивнула: да, слышала, все ясно. Без дурацких вопросов – и то хорошо. Только вот даже про Россию в открытом профиле не говорилось. – Кирк приказал про меня накопать? Ухура посмотрела на неё с обидой: – Я и сама прекрасно знаю свои обязанности. Я на мостике не для красоты сижу. – Для неё тоже, – с улыбкой подошел Чехов. С ним Кора уже успела перекинуться парой слов: он попытался познакомиться поближе, с ходу позвал на обзорную палубу любоваться звездами, не расстроился из-за отказа, обещал еще поболтать и быстро убежал куда-то по своим делам. – Кора, на обратном пути Питер не заглянете? – перешел он на русский. – Я с капитаном Бураном переписывался одно время, ну и появились мысли по поводу его новых двигателей. А я забыл у него трансварповый номер спросить. Не хочу через Флот передавать, мысли... Из тех, которые могут особо одаренные позаимствовать. И знакомство не хочу светить. – Паша, я понимала, о что ты сказал сейчас, – запнувшись, выговорила Ухура. Кора с Чеховым невольно переглянулись, пряча улыбку. – А я и не секретничал. Дай мне на родном языке нормально поговорить. – Тебя кто-нибудь заложит, кто русского не знает, – перешла Ухура на стандарт. – И меня заодно. А капитан у нас сегодня нервный, вместе будем в третьем ангаре сломанные репликаторы чинить. Чехов засмеялся, выдал на русском длинную порцию натуральнейшего бреда – и все же ушел, выбив напоследок у Коры обещание передать расчеты Бурану лично в руки. Засиживаться не стала и Ухура. Люди приходили и уходили, а Кора все крутила в руках падд, раздумывая и сомневаясь, стоит ли рискнуть и раскрыть карты. Недомолвки только мешали, но и цена ошибки была слишком велика. Даже не для нее, в первую очередь – для Кирка и Спока. Их подставлять не хотелось. Кора три раза набирала сообщение, но каждый раз удаляла его, не отправив. Неслышной тенью к ней подсел Спок и нудно рассказал об активности на орбите. К чему этот информационный мусор? «Как вы понимаете, я не могу исключить из выборки незначимые события, поскольку нам неизвестны критерии поиска». Мог бы послать ей на почту, но предпочел явиться лично – замещал личную жизнь работой? Научный отдел исчез в лабораториях, и порой оттуда выбирались выжившие, моля о милосердии и кофе. Мистер Спок скучал и наблюдал, а заодно давал почву новым слухам. Кора не видела причины, чтобы не развлечь его беседой: – Что бы вы сказали о выборе, в котором моя ошибка может коснуться слишком многих людей? – Прежде в некоторых ситуациях я полагался на подсознательно принятое решение. Спок как должное принял уход от темы. Да, вулканец «Энтерпрайзу» достался если не странный, то уж точно подпорченный. Конец света: он советует довериться интуиции, если она верно его поняла. – Я ни в чем не уверена, слишком много неизвестных. – Тем более. Человеческий разум не способен обработать достаточные объемы информации. Подсознание значительно продуктивнее. Может, это Кора стала слишком мнительной, но ей на минуту почудилось, что Спок хочет в чем-то признаться. Джим Завтракал он точно так, как всегда: в столовой, за тем столиком, который он раз за разом занимал для них со Споком. Спок – Джим слышал – тоже предпочел их столик, хоть и забежал в столовую лишь раз. Так было и раньше, до того, как они подружились. Джим, тогда еще только назначенный на «Энтерпрайз», начал вытягивать своего помощника на более-менее регулярные обеды. Поначалу тот отказывался. Конечно, у вулканцев другой обмен веществ и совсем нет лишнего времени, знакомая песня. Но, скорее всего, дело было в том, что он просто ленился, а то и забывал поесть, так привык к аскезе, что просто сжился с голодом, разучился его ощущать. Еще Спок рассказывал, что у вулканцев нет традиции совместного приема пищи и каждый питается по потребностям своего организма. Может, для Спока так оно и было с тех пор, как он ушел из дома. Может, будет и теперь – с тех пор, как он ушел от Джима. Бесценная агент опять на него косилась и о чем-то сплетничала с Ухурой. Перемывала ему кости? И пусть бы! В своих людях он был неизменно уверен. Замечательная Ухура ни за что не скажет о нем плохого. На зубах что-то хрустнуло. Какая-то косточка – виноград? Он заметил наконец, что заказал. Вегетарианский полдник. Джим швырнул вилку на поднос и уверенным шагом страшно занятого человека (хотелось бы верить!) вылетел из столовой. Зачем Спок так глубоко въелся ему под кожу? Но Спок преследовал его и на мостике. Да, они были в одной смене, но неужели вот именно теперь тот не мог придумать себе дел в лабораториях? Как можно работать, когда Спок – такой Спок – постоянно рядом? Всего несколько дней назад он глядел на Джима с бездной чувств. Сейчас – смотрел мимо, сканировал обстановку, и это оказалось не только неприятно, но еще и изрядно нервировало. И как-то сразу стало ясно, почему перед переводом с «Энтерпрайз» лейтенант службы безопасности честно ответил: «У меня от него мороз по коже». На мостик поднялась Кора Орват и принесла с собой кучу документов на подпись и вопросов, требующих ответа. Но и Джиму было, чем ее занять: – Агент, будьте любезны, мне нужна красивая картинка для Адмиралтейства. Я должен знать, что конкретно можно врать и откуда высасывать цифры. – Неужели вам нечего им продемонстрировать? Да хоть это ваше сияние? – невинно спросила та. Кору Орват следовало бы прибить. Бывало, именно в таком взвинченном состоянии Джим сочинял неплохие сводки для ударных подразделений. – Боюсь, его чуть пригасило ваше трудовое рвение. Неплохо, когда есть человек, на которого можно немножко сорваться ко взаимному удовольствию – и это нисколько не отразится на репутации. Но два часа! Два часа рисования и подгонок – он не ожидал, что это его так вымотает. Сводки, правда, вышли красивые. Немного недоговорок и украшений – они не соврали в числах, не исказили факты, но слова – слова тоже много значили. Из кабинета он вышел довольный Корой Орват (настолько, насколько это возможно) и спокойно мог идти с ней бок о бок. А агент не то замаливала грехи, не то пользовалась случаем и вытягивала из него что-то свое, понятное только ей. В любом случае, не договорились они разве что в сущих мелочах: – Все же про тонкости дипломатии Гаммы-Кью я бы подсократила в третьем пункте, – Орват быстро переключила документ. – Скользкая тема и не их дело. И больше деталей о патрулировании клингонской нейтральной зоны. – Клингонов патрулируют постоянно, а про переговоры надо писать все, иначе пауза уж слишком будет в глаза бросаться, – возразил Джим. – Адмиралу Штарри будет интересно про Гамму-Кью послушать. – Штарри? Он же по другому сектору был, его перевели? – Да, там какая-то странная история была... На мостике их дожидался Спок. И, не глянув даже на Орват, перешел сразу к делу: – Я не могу поставить свою подпись под этим отчетом. Факты не соответствуют действительности. – Вы что-то полагаете в этом отчете неверным? – подобрался Джим. Спок за последние два года ни разу не позволял себе такой тон. Что бы ни сказал он сейчас – ничем хорошим это кончиться не могло. Отправить документы без визы Спока Джим имел полное право: он оставался капитаном, именно он отвечал за «Энтерпрайз». Но последние лет десять отчеты без подписи старшего помощника перепроверяли и перечитывали, а только комиссии сейчас на борту и не хватало. – Я вижу явственное манипулирование данными. Вы смешиваете факты и допущения, а о перспективах сообщаете как об уже состоявшихся событиях и явно подгоняете числа под требуемые задачи. – Итого, вы утверждаете, что я солгал. – Нет, я лишь утверждаю, что эти факты не соответствуют действительности. – Все? – Кроме того, считаю необходимым сообщить, что финансовый отчет, присланный вами вчера, также требует ревизии. – Это все, коммандер? Тогда я дам вам другой факт. Пройдемте. Сулу, примите мостик, – развернулся Джим к турболифту. Ругаться на глазах у всего мостика – до этого он не опустится, даже если Спок и считает, что это нормально – вернуться к первым дням на «Энтерпрайз». Он не понимает, чего творит? Черт бы с этой ссорой, но почему на вулканских курсах для эмоционально безграмотных Споку не рассказали, что к чему? Или просто сознание Джима оказалось такой дрянью, которую нужно давить и гнобить? Настолько, что Спок плюнул на субординацию и публично обвинил капитана во лжи и безграмотности. Джим приостановился на секунду и мрачно ухмыльнулся. Очень может быть. Споковы мозги тоже не стерильны и не безгрешны. Каково это, почувствовать, как открыто другой принимает то, чего сам с детства отрицаешь и боишься? Двери закрылись. Спок стоял нерушимой скалой: неприступным склоном держалась покатая спина, руки за спиной сплавились в каменный замок. Вулканское бешенство – оно в звенящем, трещащем от перенапряжения самоконтроле. У Джима самоконтроль тоже гудел. Не каменно, а как сдерживаемое тонкой стеной пламя. Стена выдержит. Это вопрос его гордости. И его состоятельности как капитана. Как бы ни было больно – он капитан и остается им до той минуты, пока Адмиралтейство не выставит его с мостика. Злой Спок – о да! – увлекся в своем вулканском правдолюбии. Пусть пишет официальный рапорт. Их первые дни на «Энтерпрайз» были тоже такими? Неужели тогда Спок разговаривал так? – Коммандер Спок, ваши действия непрофессиональны. Я не ожидал, что мне придется объяснять вам – вулканцу, – что именно я решаю, в какой форме предоставить данные вышестоящему руководству. – В то же время моя задача, капитан, состоит в том, чтобы гарантировать достоверность и полноту сведений. Ваш отчет этими качествами определенно не обладает. – Ваша задача, коммандер, в том, чтобы не подвергать публично сомнению мои полномочия. Вы были при исполнении и назвали меня некомпетентным лжецом. Мой отчет не содержит ни слова лжи. Капитан здесь все еще я, и будьте любезны в будущем подобные комментарии держать при себе или преподносить в корректной форме. Свободны. Спок, если ему даже и было что сказать, спорить не посмел. Четко развернулся, четко вышел. Не сорвался. Джим остался один на один со своим бешенством, холодным, взвешенным; видел себя словно со стороны. Нет, сейчас он был не Джимом – он был капитаном Джеймсом Тиберием Кирком. И сейчас он запросто удержал бы в кулаке даже жестокий «Энтерпрайз» из зеркальной Вселенной – не понадобились бы камера агонии и танталово поле, справился бы и так. Человеческое в нем получило приказ заткнуться. Спок готов растоптать все, что между ними было? Не дружбу – уважение, партнерство. Спок получил свое: устный выговор строго по Уставу. Коммандер, этого вы хотели? Джим – нет. Не этого. Ярость схлынула, оставив боль и единственный вопрос: неужели нельзя просто вернуть их тихое сотрудничество, без боли и недоговорок? Если способ и был, он его не видел. Кора. Вечер того же дня. – Это все, коммандер? Кора поежилась. В сухом списке обвинений и звенящем сдержанным гневом ответе не найти было и следа позавчерашнего тепла. К счастью, ее дела не заканчивались мостиком. Джонса пора было отправить к юристам. Без этого можно было и обойтись, но… Но Джонс был откровенно тощеват, сутул, уныл и вряд ли коротал вечера в тренажерном зале. Спортивная ходьба могла бы пойти ему на пользу. Мистер Скотт же оказался полной противоположностью Джонсу: яркий, плотный, запоминающийся, с сильными и умелыми руками. Он тоже вроде бы не любил Кору, но больше формально, для порядка. Куда большую неприязнь у него, истинного механика Флота, вызывал Технический центр, мешающий творить и срезающий бюджет. Кора же Скотту не мешала, только аккуратно расспросила о видео с переговоров, получила неискренние заверения, что виновные будут строго наказаны, а в качестве взятки напросилась на экскурсию к связистам. Скотт растаял – интерес к делам его так искренне тронул! – и, проверив все мыслимые и немыслимые допуска, согласился. Там ее и нашел Джонс, но был засажен разбирать требования Гаммы-Кью. «Мне нужен внимательный взгляд человека со стороны. Возможно, вы заметите что-то». Конечно, и без Джонса о каждом ее движении все равно узнавали капитан со своим ревнивым старпомом. Но Споку пора было обо всем догадаться самому. Что же до Кирка – положа руку на сердце, Кора не могла не сочувствовать, но в расстроенных чувствах капитан меньше путался под ногами, хоть и раздражал неимоверно. …Вылазка к Скотти дала много интересных идей. Не зная даже, за что хвататься, Кора залезла в дебри служебных сигналов – и пропала там надолго. Джим. Вечер того же дня. Последняя стычка со Споком выпила из него последние силы, но в странно отстраненном состоянии не удавалось даже остановиться и передохнуть. Почему бы не проверить инженеров? Обычно он не лез в то, чем они занимались в свободное время, но больно часто их «свободное время» пересекалось с несвободным. Энтузиазм Скотти полезно было иногда приглушать проверками и небольшими разносами. Капитану всегда полезно знать, чем занимаются энсины вечерами. В прошлый раз он узнал, что они на скорость перебирают торпедный контроллер. После, правда, Скотти неделю отмалчивался, сунул Джиму список всего нелегального и незарегистрированного, что есть на «Энтерпрайз», и спросил, когда начинать демонтаж. Патовая ситуация. Сейчас Скотти посматривал на него странно – не с обидой, с каким-то удивлением. Джим стал слишком редко заглядывать? Махнув рукой – потом, все разговоры потом – он пошел в одиночку привычным маршрутом: от варп-ядра к торпедным, оттуда – в жизнеобеспечение, через пульты и лаборатории – в отсек связи. Как перед инспекцией, оглядел все люки. Снова споткнулся о забытую заглушку отсека фазерных батарей. Будь сейчас профилактика, хоть сколько-то формальная процедура – Джим бы велел ее задраить, сколько можно? Зато в отделе связи все люки были закрыты – привет, Кора Орват, – так что Джим повнимательнее присмотрелся. А куда можно смотреть, он знал лучше, чем агент (хотя куда им до Скотти!) – и скоро нашел то, что искал: в контуре дальней связи между платами втиснулась толстая нашлепка – передатчик. Кто отвечал за этот щиток? Раздолбай Анелли. Его соседи, Амшаль и Роуз, такое бы не зевнули. Или нет – Джим проверил подписи – Анелли кто только не подменял. А в углу под панелью скромно притулился аккуратный маячок разведки. «Орват, я уже понял, вы здесь были!» Жучок она спрятала профессионально, но и задачка у нее была попроще: «всего-то» перехватить чужие сигналы, а не вклиниваться в защищенный как только можно протокол флота. Шпион заслуживал уважения: ювелирная работа. Мало кто мог собрать игрушку такого класса размером не с кулак. Поправив неровно вставшую панель, Джим снова запечатал люк. Вопрос: кто посмел? – становился все интереснее. Но что бы ни искала Кора Орват, он ничем не мог ей помочь. Его единственная догадка была из тех, что стоит держать при себе до последнего. Хотелось бы верить, что у странных маневров Спока те же причины. Ведь не мог же он на самом деле выступить против своего капитана? Джим считал себя обязанным верить: Спок никогда его не предаст. Эту верность Джим заслужил потом и кровью, и пусть они останутся лишь капитаном и просто старшим помощником – даже так оно стоит всей Вселенной. *** Гамма-Кью Джиму не просто надоели – они бесили, он готов был их возненавидеть всей душой. Он давно бы уже плюнул и доложил в Штаб о неудаче – пусть шлют новое посольство и возятся сколько захотят. Время Пятилетней миссии – слишком ценный ресурс, чтобы растрачивать его на бестолковые переговоры. Но у Гаммы-Кью были технологии и стратегически важное расположение, Федерации была нужна Гамма-Кью, а те были согласны говорить только с Джеймсом Тиберием Кирком. Полтора месяца переговоров – разве это много? – тянулись бесконечно; истеричные условия и требования сводили с ума. В посольстве ломались как старые девы с диких планет, по нелепой традиции превращающие свидание в торг: требовали все больше привилегий, едва ли не брали взятку бонусами. Они хотели всего и сразу: Кирка в мужья и жены, половину мест в Парламенте, таких торговых льгот, о которых даже у ференги не хватало наглости просить, дилитий даром. Их не устраивал заголовок, формулировки, герб Федерации в шапке. В первой редакции договора счет правок перевалил за три сотни уже к двадцатой странице; половина из них даже на первый взгляд была запредельным бредом. За договор, дающий кому угодно доступ на закрытые территории, в Штабе свернули бы голову без разговоров. Требование разрешить торговать как и с кем попало, казалось малостью – но Гамма-Кью уже попадались на делах с ромуланцами. Джим почти считал, что в чем-то провинился и потому загремел на эту миссию. Кому-то наверху могли не понравиться его методы и популярность. Он мог случайно кому-то помешать. Он проматывал бесконечные километры правок и вспоминал, как плотно сжимались красивые губы посла, когда Спок оглашал очередное «неприемлемо»; как поблескивал вчера от влаги ее чуть приоткрытый рот – она согласилась на приватный разговор; как царственно поводила она открытыми плечами, снисходя и отправляя – ничтожествам! варварам! – новый документ; как расстроила ее отставка, как искренне и проникновенно звучал ее голос, но Джим действительно стал никем, и никак не мог навредить Федерации; как пружинил огненный локон, когда она холодно спорила о каждой букве со всем дипломатическим корпусом Флота. Присланный из Штаба дипломат, привычный ко многому, начинал терять терпение. Джим и сам сходил с ума под списком уточнений. Орват явилась ровно тогда, когда все почти выдохнули. Но вчера по ту сторону экрана эта невероятная женщина снова крутила украшение на пальце, струящаяся ткань обрисовывала соски – а в Джиме мешались восхищение и гадливость. К счастью, посол могла решить, что все дело в агенте. Ведь и это его расстроило, разве нет? Донесли ли ей о ссоре со Споком? На левой щеке у нее поблескивал сиреневым узор – словно чешуйки, налипшие на скулу – и Джим не мог отвести глаз. Чем, чем она его так приворожила? Своей чарующей красотой? Голосом? Движениями? Слишком хороша, настоящее воплощение всех его прекрасных женщин в одной, и каждая встреча оставляла Джима в странном равнодушном возбуждении. Его чувства принадлежали Споку.