riot

      В офисе Лайтман-групп Лесли выглядит… не в тему. Мне особенно неловко, когда Торрес, завидев меня, сначала хочет что-то сказать в знак приветствия, а замечая на Лесли мою рубашку, вопросительно поднимает бровь и сворачивает на кухню.       Я топчусь около стола ресепшена, ожидая Лайтмана. 9 часов, а шеф не на работе! Правда, услышь мою последнюю мысль Риа, я бы не отделался от вопросов про моё психическое здоровье. Разве хоть раз в жизни я не хотел, чтобы Лайтман вообще здесь не появлялся?       Лесли с интересом, или с видом интереса, разглядывает фотографии известных людей на огромном стенде и пытается угадать, что за эмоции они испытывают, постоянно советуясь со мной. Девушка выглядит намного лучше, чем вчера, и я поражаюсь женскому всемогуществу, потому что из своих разорванных джинсов она сделала штаны, больше смахивающие на охренительно модную тряпку, а мою небезызвестную рубашку заправила за пояс. Правда, старые шлёпанцы гавайской расцветки, которые я раскопал во всё том же сундучке, хранящемся под ванной, смотрелись немного вычурно… ну и что. Бинты на ногах отвлекали от этого факта внимание. Выглядела она потрясающе, вообще-то, хотя я ещё немного не отошёл от непривычной синевы в волосах. Не то что бы я удручён, но видеть её брюнеткой было гораздо уютнее.       Лесли возвращается ко мне, здоровой рукой легонько ударяя по плечу, скорее чтобы усмирить мою нервозность. Будто это я тут волнуюсь. Будто это у меня вчера умерла девушка. Господи Всемогущий, я бы вскрылся, наверное, прямо в тот же день, неспособный справиться с таким в одиночку. А вот она, стоит рядом со мной, абсолютно невозмутимая. Особенно заметно это, когда пару часов назад я наблюдал за совершенно другой Лесси. Другой во всех смыслах.       Лайтман пугает меня громким хлопком коробки по столу. Он приказывает мне отдать это Фостер и уже пролетает мимо, как тормозит, проезжая пару метров по скользкому полу, и резко сдаёт назад.       — Локер, выведи свою новую шестнадцатилетнюю подружку-неформалку. И разберись с делом о колледже, раз вчера халтурил, — Лайтман говорит, и его руки следуют за его словами. От него несёт злостью. Снова.       Я даже рта не успеваю раскрыть, как Лесли хватает меня за локоть и тащит за собой, ближе к Лайтману.       — Доктор Лайтман, Ромика Энбельсон просила меня связаться с вами, — Лесли затаивает дыхание, крепче цепляясь за меня, ожидая реакции. Кэл пристально разглядывает её лицо и явно пытается прикинуть мою роль в этом спектакле.       — Вы кто? — Лайтман говорит, растягивая гласные, манерно выражая собственную отстранённость, но только что этим самым он даёт мне понять, что действительно знал Ромику. Во что я ввязался? Точнее, куда меня втянули.       — Не здесь, пожалуйста, — Лесли оглядывается, намекая на подошедшую секретаршу, Анну, и в целом достаточно проглядываемое помещение. Хотя маловероятно, конечно, что за нами следят. Однако эта игра в шпионов меня тешила ровно до того момента, пока я не вспомнил, что одну девушку уже убили и Лесли прямо сейчас может прилететь пуля в лоб. Паническое, маниакальное желание утащить её в кабинет завладело мной и, наверное, отобразилось на лице. Лайтман коротко кивает, разворачиваясь и стремительно вышагивая в сторону своего обиталища.       Кэл задёргивает шторы, прикрывает жалюзи и только после этого разваливается в кресле, закидывая ногу на ногу. Дневной свет тщетно пытается пробиться через плотное препятствие из ткани и пластмассы, и приятная глазам полутьма позволяет немного расслабиться.       Прежде чем Лайтман повторил свой вопрос, Лесли представилась.       — Меня зовут Лесли Адамия Деко, я училась с Локером на одном факультете, если вы хотите знать, почему я пришла с ним. И я здесь, потому что вы единственный, кто может помочь. — Девушка вновь обхватила себя за плечи, растирая руки, словно ей было холодно. Она взяла это за оборонительную привычку?       Я сажусь на диван у двери, тогда как Лесли продолжает ходить перед столом Лайтмана. Последний же, в свою очередь, молчит, предоставляя той время собраться с мыслями. Такой Лайтман, внимательный, сосредоточенный, хватающийся за каждую деталь и разбирающий её на составные части, нравится мне больше, чем сыплющий колкостями и угрозами.       Я отстранёно слушаю Лесли, потому что не могу выловить ничего нового из её рассказа. Мне невыносимо видеть её ущемлённой снова, когда ей приходиться вспоминать подробности того вечера, но Лайтман взглядом приказывает оставаться на месте. Лесли усаживается на стул перед ним, положив голову на руку, и теперь её слова немного приглушённые и разбавляемые рыданиями. Пробивающими любую броню рыданиями. Иначе я не могу объяснить этого Лайтмана, скорчившегося перед Лесли и держащего её за руку. Кэл успокаивающе водит большим пальцем по её ладони, пока поток слов Лесс не заканчивается.       — Ты не знаешь, что она прятала от тех людей?       — Она никогда не говорила, думала, что подвергнет меня большей опасности, когда я узнаю. Но я бы отдала им эту хренову табакерку с чертом внутри, знай я, где она. Но я не знаю. Не знаю, как это выглядит и куда она могла это сунуть. Может, под раковину, может, закопала, может, положила в ячейку в банке? — Лесли боялась. Боялась за свою жизнь. Эта погоня за безопасностью была видна невооруженным взглядом. Она горевала, да. Она любила Ромику и никогда не перестанет любить, это черта её характера. Но, наверное, никогда ей не было так страшно за себя. Постоянно, непрерываемо. Этот ужас и ощущение собственной ничтожности сжирали её изнутри. Неудивительно, что она хотела покончить с этим как можно скорее.       — Сколько предположений, но всё куда интереснее. Эта вещь являет собой кинжал шамана одного Африканского племени. Звучит как маразм, верно? Я был во второй экспедиции тогда. Существовал в племени и вне его, знал все их повадки, все желания, вскрыл почти все тайны. Да так искусно, что никто не заметил. И когда ко мне привели «чужачку», а на той земле все белые — чужаки (мне дорогого стоило втереться к ним в доверие), я был немного удивлён. Ромика открыто назвала своё имя. Я знал, что она не лгала, это сработало на руку. Честность на честность. Мы тогда долгое время сидели в окружении тех из племени, кто не побоялся прийти и взглянуть на якобы ведьму. Ромика проводила какой-то ритуал, кажется, но я в это не вмешивался. Меня больше интересовала повязка у неё на бедре и предмет в ней. Пара глотков настойки, чудодейственные расслабляющие курительные травы, и она выложила всё. Вплоть до того, что сошла с ума, пока гонялась за кинжалом, и что «это ради нашего совместного будущего». Я помог ей бежать, вернуться домой с трофеем, который она не собиралась отдавать заказчику, а когда вернулся сам, вряд ли удивился, увидев её на пороге своего дома истощённую и с огромной кровопотерей. Она притащила проклятый кинжал в мой дом. Вещь, за которую могли уничтожить любого. И, когда я его оставил у себя, тоже решил, что сошёл с ума. — Лайтман разогнулся, разминая шею.       — Сейчас эта вещь покоится на дне озера в Лос-Анджелесе, — Кэл вдоволь насладился моей реакцией на всё услышанное, прежде чем сообщил, что вообще-то, между прочим, этот проклятый кинжал валяется у него «где-то в сейфе».       — Вы отдадите его им?       — Кому? — Лайтман начал шарить по ящикам, выбрасывая из них бумаги.       — Вы не знаете, на кого она работала? Она же всё вам выложила. — Лесли снова теряла надежду, но упорно смотрела на Лайтмана, как на спасителя мира сего.       — Я знаю, для кого предназначался кинжал, но кто её убил — совсем другой вопрос. Смекаешь? — Лайтман широко раскрыл глаза и дёрнул плечами. Даже самое дегенератское выражение его лица было… внушающим. Смеяться не хотелось.       — Пошли, — начальник с довольной ухмылкой вытащил из недр шкафа какую-то папку.       — Куда? — Лесли тут же поднялась, готовая следовать за Лайтманом всюду.       — Сообщать в полицию об убийстве. ***       Перед тем, как набрать заветные цифры 911 и вызвать полицию, Лайтман перерыл всю квартиру Лесли. Шкафы, полки, комоды. Поднял матрас, отодрал прибитый к полу ковёр. Да он наследил тут больше, чем убийцы!       Мне он приказал не пускать Лесли дальше прихожей, где она сейчас сидела на стуле и поглаживала пальцами свою серую кофту. Она собирала в рюкзак всё, что попадалось ей под руку, было рядом в радиусе десяти метров и казалось необходимым. Я мог удержать Лесли от похода в спальню, но не на кухню и в уборную. В сумку летели зубная щётка, деньги, какая-то одежда, её личные вещи. Лесли даже вытащила из кармана какой-то куртки старую модель сотового. Я же не знал, чем себя занять, и теперь разглядывал доску для сёрфинга, прислонённую к стене. Кусочек яркого узора был виден из-под разорванной сверху упаковки. Это и был подарок Ромике. Лесси подошла ко мне, прислонившись плечом к дверному косяку.       — Мы любили походы на пляж, — девушка устало оглядывала свою квартиру. Разграбленную, опустошённую. Из неё ничего не забрали, но смогли уничтожить всё, чем она была заполнена. Прежде чем Лесс погрузилась в воспоминания, послышался приглушённый крик Лайтмана, подзывающий нас в гостиную. Сначала я не понял, что именно в руках держит начальник, но, приглядевшись, осознал. Он нашёл прозрачный маленький пакетик, закреплённый, видимо, между сидением и спинкой дивана. Кэл демонстративно помотал им перед лицом Лесли, смотрящей на белые таблетки с непонятной брезгливостью.       — Твоя подружка баловалась наркотиками, детка. Думаю, тут дело уже даже не в её зубочистке, хранящейся у меня. Она недоплачивала, может, начала своё производство, чёрт знает, но вот это, — Кэл подкинул таблетки на ладони, — ещё один мотив для убийства. Однако тебя, Лесли, попытаются убрать именно те, кому нужен кинжал, потому что ты к наркотикам уже никакого отношения не имеешь. Как и к Ромике, впрочем. Вы должны поехать в офис. Локер, займи даму и заодно разбери весь беспорядок в моём кабинете, а я разберусь во всём остальном сам. — Даже в такой ситуации этот невыносимый человек умудрился загрузить меня работой. Охренеть.       — И если ты не засунешь документы туда, где они были, будешь готовить мне кофе неделями вместо Анны. — Лайтман вытолкнул нас на лестничную клетку и захлопнул дверь в квартиру. Я ещё долго стоял и пялился на незатейливые цифры, отливающие серебром в слабом освещении парадной. Две тройки и восьмёрка.       — Поехали, вернёмся в офис. ***       Разбирать важные документы, которые Лайтман в неопределённом порыве перевернул вверх дном, оказалось не так уж и скучно. Лесли забралась с ногами в лайтмановское широкое кресло (перед этим вызвав у меня инфаркт миокарда: в лайтмановское! в кресло!) и помогала мне рассортировывать уже сложенные бумаги по годам. Кто бы мог подумать, что Лайтман хранит даже отчёты о старых делах. Предусмотрительно, что ещё и на бумаге. Консерватор хренов.       Спустя пару часов на столе возвышались стопки из папок или просто сшитых бумаг. Я уже давно избавился от тёплой жилетки и теперь устало тёр глаза, лёжа на полу и удобно устроив голову на диванной подушке. Лесли хмыкнула, тоже довольная полученным результатом.       — Хочешь кофе? Я хочу. С чёртовой толстой пенкой. Крепкий и сладкий, чтобы от приторности мозги расплавились, — она немного отвлеклась от своего чувства неизбежной вины за смерть Ромики. Я видел постоянную отрешённость и боль. Она корила себя за то, что не просмотрела смс, что зашла за доской и задержалась, хотя раньше всегда приходила вовремя. И сейчас ей впервые было легче. Занятые руки удивительно способствуют прочищению мозгов.       — На обратном пути домой захватим в старбаксе, — подниматься не хотелось, особенно когда спина наконец получила покой. Лесли притихла, поглядывая в мою сторону.       — Что ты опять себе надумываешь?       — Я доставлю тебе неудобства, находясь в твоей квартире.       — Ты же не полагаешь, что я позволю тебе быть где-то ещё, пока это всё не закончится? — Самоотверженная девица, которую тоже могут убить, лишь бы узнать, где находится какой-то там кинжал, беспокоится о моём чувстве личного пространства. Забавно.       — Спасибо, Локер. — Она сползла с кресла и уселась по-турецки рядом со мной, и мы ненадолго замолкли, думая каждый о своём.       — Давай расставим всё это по полкам и всё-таки купим кофе. — Девушка мягко прижалась к моему плечу головой, не спеша отстраняться. Я улыбнулся, мягко щёлкнув её по носу.       И правда. Старбакс же ждёт. ***        Мастер смотрит, прищурив глаза, оценивая.       — Так ты собираешь ценные артефакты, — лёгкий итальянский акцент не удивляет Лайтмана. Его скорее волнует дробовик, дуло которого упёрлось ему в пояс.       — Я хороший, надёжный поставщик, господин, — Кэл кивает, поправляя на носу очки, в спешке купленные за пару долларов.       — Я ещё проверю твою преданность. Что ты можешь дать мне уже сейчас и какую цену поставишь за это? — Мастер подается вперёд, дёргая плечом. Из-под его рубашки выглядывает повязка. Кэл отмечает это. Удар или пуля?       — Утерянная вами же, хоть и не буквально, вещь, перешедшая ко мне около 17 лет назад, — Лайтман оскаливается, смотря только на Мастера. — За цену в 2 раза выше назначенной. Всё обесценивается и меняет значимость изо дня в день, и я хочу больше.       Одно движение пальцами и Лайтмана уже прижимает к полу нога. Тяжёлый ботинок упирается в основание шеи: наступишь чуть сильнее — переломишь. А ещё Кэла абсолютно не радуют три автомата, нацеленных в лицо.       — Ты всё ещё хочешь поднять цену? — Мастер рычит, но вся эта показуха — проверка. Кэл уверен. Хотя сердце долбит в висках и дышать от наступающего страха становится тяжело.       — Мне не нужно больше, но и меньше не поставлю. — Ботинок очень чётко летит в лицо. Боль концентрируется в челюсти, кровь заполняет рот, и Лайтмана подташнивает. Он осторожно двигает челюстью, проверяя, сломали или можно вернуться домой без паники Эмили. Рот открывается и закрывается, но вспышка боли появляется и тухнет где-то под ухом. Не страшно.       — В комнату отдыха его, пусть подумает ещё, — Мастер заливается медным смехом, демонстрируя ровный ряд желтоватых зубов, и его поддерживают улюлюканьем. Кэла тащат куда-то вниз по лестнице и перед внушительного размера железной дверью раздевают догола. Лайтман со стоном вваливается внутрь, и всё тут же меркнет в непроглядной тьме. В такие места иногда кидают провинившихся заключённых, и Лайтману до этого момента посчастливилось не бывать в подобных камерах. В тюрьмах обычно это длится от одного до четырнадцати дней: всё зависит от тяжести проступка. И пребывание в таких камерах походило на полную деградацию, физическую и умственную.       В таких бетонных коробках без света сходили с ума, если держать слишком долго. Лайтман какое-то время просто сидел, привалившись к стене. Его потрясывало от холода. Но зато здесь можно встретиться со своими страхами. Лучшее время.       До того, как Лайтман провалился в дёрганую дрёму, он усердно двигался: ходил туда-сюда, отжимался, прыгал. А если слишком уставал, принимался делать сложные вычисления в уме. Математика проявляла себя потрясающе в роли хранителя чистоты разума. В итоге Кэл вымотался достаточно, чтобы уснуть, подтянув ноги к груди и обхватив их руками. И его физкультура продолжилась, когда он проснулся. Лайтман сделал уже, наверное, три сотни приседаний, когда дверь отворилась, ослепив прямоугольником света. Кэл ничего не мог рассмотреть и чувствовал себя даже ещё более уязвимым, чем когда ему грозили снести полголовы. Мастер сидел за столом, допивая вино.       — Садись, Критчер, — Лайтман оглянулся, дёрнул руками, побаливающими после непредвиденных занятий физкультурой, и сел на стул перед мафиози, всё ещё щурясь.       — Не передумал?       — Цена та же. — Это было рискованно. Достаточно, чтобы откинуться прямо здесь, получив точную пулю в затылок или грудь. Ноздри у Себастьяна раздулись от гнева, он сжимал вилку сильнее и сильнее, пока не погнул алюминий.       — Хорошо. Да, хорошо, — мужчина пригубил какой-то напиток, успокаиваясь. Виски, быть может. — По этому поводу мы увидимся завтра. Сейчас я хочу опробовать одну вещь, о, какая эта интересная штучка, доктор Критчер, — Себастьян игриво дёрнул бровями, вытаскивая на свет две таблетки.       — Наркотики?       — Они самые, парень. В честь нашей договорённости. Отметим небольшое соглашение. — Кэл смотрел на таблетку, отливающую зелёным и розовым, ничего не выражающим взглядом. Что это? ЛСД? И какой пост эффект? И что, если Ромика была связана по рукам своими таблетками и кинжалом с одним и тем же человеком? Хотя это маловероятно, ведь артефакт она спрятала уже довольно давно, а всяким дерьмом баловалась до недавнего времени.       — Предпочитаю марихуану, — протянул Лайтман, отрываясь от рассматривания. Мастер хохочет, перевесившись через стол так близко, что Кэла обдаёт запахом алкоголя и ментоловых сигарет.       — А ты шутник. — Смех сменяется злобным шипением. Лайтмана прижимают к сиденью и впихивают в рот таблетку, которая, реагируя на слюну, начинает растворяться, оставляя после себя привкус яблока.       И до чего додумалось человечество. ***       Лайтман лежит пластом на чём-то невыносимо холодном и гладком. Мужчина фокусируется на яркой подсвеченной вывеске «Lightman Group».       — Кэл? — Фостер, кажется, роняет что-то. Что-то очень тяжелое, потому что звук ещё долго бьётся от стенки к стенке в голове Кэла. — Господи, Кэл, — Джиллиан садится перед ним на колени, с трудом переворачивая на спину. Лайтман морщится и принимает перпендикулярное полу положение, при помощи Фостер, конечно.       — Тебе нужно привести себя в должный вид, не стоит показываться таким перед кем-либо, — её шёпот разъедает мозги, но Кэл немногословно соглашается, поднимаясь на ноги. Теперь он держится за стойку, а руки Фостер на спине и груди контролируют равновесие.       — Пойдём в кабинет, — ему даже не нужно ничего отвечать, и спустя час Лайтман снова Лайтман, а не одна атрофированная конечность. Кэл что-то долго и упорно думает. На деле — пытается вспомнить, что случилось после того, как его накрыло.       Образы сливаются в нечто единое и бесформенное, их невозможно разделить, невозможно понять, какие из них истина, а какие ложь. Потому что все они слишком настоящие, хотя и выходящие за пределы реальности. Лайтман смотрит на свои руки и видит их скользящими по плоскому животу, бедрам, видит, как обхватывает левой чей-то член, надрачивая, а указательный и средний пальцы правой засовывает в чужой рот. Обводит ими язык, трогает дёсны, внутреннюю поверхность щёк.       Лайтман хватается за голову, потому что пытается вспомнить лицо, но приходит только тупая пульсирующая боль. Кэл тянет волосы, давит на глазницы подушечками пальцев, но образ не уходит. Ответов на вопросы тоже нет. Лайтман жёстко бьёт кулаком по столу и не может выбраться из захлопнувшейся мышеловки; всё по кругу. К воспоминаниям добавляется солёный морской запах, потом вкус водки, и ещё томатный сок. И весь Вашингтон, раскрывшийся перед ним, как на ладони. Его яркая паутина из сотен тысяч горящих огней похожа на нейронную сеть головного мозга. Самое неромантичное, что можно было сказать о Вашингтоне, и в то же время самое подходящее. Ассоциация проста, как щелчок пальцев.       Дверь открывается, и Лайтман вскидывает голову. Выглядит он сейчас наверняка как затравленный идиот. Локер с приоткрытым ртом пялится на начальника, не совсем понимая, что происходит, а Лайтман смотрит с усмешкой, потому что лицо человека из воспоминаний совершенно точно принадлежит Илаю Локеру.