иф ю ду

Джебом не курит дешевые сигареты и не срывается на стафе, не тыкает носом в ошибки и не ищет виновных, когда ситуация, в принципе, пиздец, а по словам директора, переданных менеджером, так еще и полный. Через такое все группы проходят и неоднократно. И вот поэтому так же неоднократно Джебом закрывается в студии или танцзале, спит по два-три часа в сутки и пьет холодный американо литрами. Джексона он раздражает и бесит - такой дофига правильный и жертвенный. И бесит с каждым днем все сильнее и сильнее. Люди не умеют быть идеальными - хочется прокричать ему в лицо, до этого хорошо так встряхнув за плечи или приложив о стену. Только Джексон скорее сам разобьется и раскрошится в щепки чем на джебомовом теле появятся синие отпечатки от его рук. А Джебом очень кажется Джексону именно таким. Идеальным. Поэтому каждый раз, когда взгляд запинается о темную макушку, а затем утопает в шоколадных глазах, эта его идеальность отзывается жидкой болью внутри грудной клетки и кривыми сорванными улыбками на губах. Джебом не должен быть идеальным, потому что тогда Джексон никогда не сможет к нему дотянутся. Два часа концерта и сорокаминутное шоу - сил, чтобы просто дышать не осталось. Ребята заваливаются по комнатах и с последних сил договариваются за очередь в душ. Джексону все-равно когда - первый, последний, а если заснет раньше то, вообще, пойдет утром. Джексону не все-равно только то, что Джебом с кучей тетрадок и ноутбуком, сейчас, в полвторого ночи закрылся на кухне. У них завтра подъем в шесть. Джексон все же дожидается своей очереди, а после этого его тащит еще на злополучную кухню, где почти с такой же частотой любит зависать Иен и поплакать Бэмбэм. Просто Чжинён закрывается у себя. Дверь поддается легко и открывается без скрипа, свет от лампочки кажется слишком ярким и первые пару секунд слепит глаза. Джебом сидит в наушниках за столом возле ноутбука с закрытыми глазами и в Джексоне просыпается то самое детское и хулиганское. Которое в его то возрасте лучше бы запрятать куда подальше, но говорят: "Взрослые хуже детей". Хотя, Джексон не уверен в этом "взрослый". Только стоит ему оказаться в шаге от парня как уставший хрипловатый шепот разбивает тишину: - Не смей. Я слышал, как ты зашел. Джексон и не смеет, потому что сам чуть ли не до крика пугается, затем просто обходит Джебома, пододвигает стул и садиться рядом. - Много еще? - Джексон кивает в сторону исчерканного листочка, что лежит на клавиатуре и замечает, что плеер стоит на паузе - понятно, что Джебом его услышал. - Половина куплета, где-то восемь-десять строк, - парень снимает наушники и откладывает в сторону. - Ничего не лезет в голову. Джексон чувствует, как злость вгрызается ему в позвонок. - Давай помогу, - он берет в руки листочек и пробегается глазами по не зачеркнутым строкам. - Не нужно, ложись спать, - Джебом машет отрицательно головой, зевая и прикрывая рот ладонью. - Завтра рано вставать. У Джексона кулаки чешутся его ударить, ибо Джебом дурной невыносимо. И эту дурость из него не то выбить не то вытрясти хочется. А потом он поворачивается к Джексону и улыбается ласково и лениво. Чего мы достойны? Что нам можно брать, а чего нельзя? На самом деле, в этом мире что-то кому-то принадлежит по-настоящему? Очень простые вопросы, на которые срочно нужно найти ответы, потому что Джексон хочет Джебома себе. А никто не знает простым смертным ангелов воровать можно? Руки бьет мелкой дрожью, грудную клетку сжимает, что вдохнуть становится невозможным, а въевшаяся злость точит позвонок. И Джексон не знает, что случится первым: он сломается, как картонный домик, или взорвется подобно осколочной бомбе, втягивая за собой все живое в километровом радиусе поражения. Но у Джебома мешки под глазами, что ни одной тоналкой не зарисуешь, плечи худые с остро выделяющимися ключицами и запястья тонкие, почти девичьи. Джексон мог бы просто наорать на него, утащить и уложить спать, потому что не он один в группе находится, не он один должен работать и отдуваться, и не он один виноват, что они провалились. Но Джебом не такой как Джексон, у него мышление другое, собственная планка за облаками не видна, тотальное чувство ответственности и жертвенность, как должное воспринимается. - Пошли вместе? - слетает с губ, как просьба, что точно не будет исполнена - Джексон уверен больше чем на сто процентов. - Не хочу, пока еще, - парень даже не смотрит в ответ, подсовывает к себе ближе ноутбук и ставит дорожку проигрываться с самого начала. - Свет выключишь в комнате, мне не оставляй. Последние слова бьют точно в цель, как Троянский конь разрывают титановую броню из середины. Исписанный лист шуршит-ломается под сжавшимися пальцами, а вторую руку Джексон опускает Джебому на плечо. И проходит всего полсекунды. Джебом смотрит на Джексона непонимающе и отчасти настороженно, когда тот тянет улыбку во все тридцать два и тычет пальцами его в плечо: - Ну как хочешь, а я пошел. Затем резко разворачивается и исчезает за дверью кухни прежде чем до сидящего за столом парня доходит: - Твою мать, Джекс! Дверь в комнату не успевает закрыться, как Джебом залетает следом за Джексоном и разворачивает того лицом к себе: - Верни песню. - Какую? - Джексон пытается изобразить крайнее удивление, но улыбка-предательница сама растягивает губы, на что Джебом только фыркает. - Джекс, не издевайся. - Сегодня не верну, - и это честно. - Что? - у Джебома в глазах непонимание и возмущение перекрикивают друг друга, а еще джексонова личная бездна, в которой себя он видит все глубже и глубже. - Поспи, отдохни, тем более я боюсь засыпать один в комнате. - Тебе стоит начать боятся засыпать вместе со мной в комнате. У Джебома волосы на голове смешно торчат после наушников, нуна из стафа не пожалела мусса для укладки, и похож он Джексону если не на котенка так на потрепанного воробья точно. А особенно когда вот так, довольно по-детски, дует губы и обижается. - Я тебя придушу сейчас, - звучит предельно серьёзно, но отчего-то заставляет улыбаться еще шире. - Попробуй. Джексон получает локтем по рёбрам дважды - не сильно, но ощутимо. И третий раз по носу, что уже чистой воды случайность. Джебом сразу же пугается, смотрит виновато и просит прощения. Джексон его не прощает. Джексон тянет руки к его ребрам, щекочет и толкает на кровать, падая вместе. Джебом худой-тонкий, что страшно прикасаться, безумно теплый, слабый и уставший. Джексон обнимает его поперек живота и тычется носом между лопаток. - Позволь тебя беречь, - ложится горячим шепотом вдоль позвонка. Джебом перестает вертеться, замирая и прислушиваясь, а Джексон только сильнее прижимает его к себе. - Мне кажется, что я с ума сойду если тебя не будет рядом. - Задушишь, Джекс, - Джебом хлопает Джексона по рукам, чтобы тот ослабил хватку и разворачивается к нему лицом. - И говори нормально, ты же знаешь, что я не понимаю китайский. Джексон смотрит Джебому в глаза и понимает, что провалился слишком глубоко - теперь его там совсем не видно, только белые галактики и радужная космическая пыль. Там бескрайняя Вселенная, в которой Джексон всего навсего серая песчинка. Ему даже астероидом не стать, не то что звездой, а так хочется быть заметней. - Говорю, что ты дурной лидер. Ребята тоже хотят помочь, а ты их футболишь, - Джексон расслабляется и закрывает глаза, но парня из рук не выпускает. - Я так не поступаю, - Джебом возмущается и смотрит на белую макушку, потому что Джексон обнимает его за пояс и дышит в шею. - Поступаешь. - Нет. - Тогда завтра после радио мы все вместе садимся за заглавную песню, - Джексон говорит лениво и, кажется, придвигается еще ближе. У Джебома бегут мурашки по шее и рукам. - Я почти дописал... - Джебом-а, машина не поедет, если у нее только руль работать будет, - получается слишком резко и Джексон чувствует как Джебом напрягается в его руках. - Извини. Но в том, что так получилось не ты виноват, а мы. - Мне нужно в душ. Джебом поднимается, а Джексон просто не может его сейчас держать. У Джебома другие правила жизни и чувство внутреннего времени, ему не нужно говорить чтобы убедить, он не винит других в их же ошибках, и никогда не признается, что ему тяжело. Он настолько идеальный в джексоновых глазах, что от прикосновений к нему горит кожа на руках и дрожит сердце в груди. - Я так боюсь, что ты сломаешься, - дурацкое признание в пустоту, но честное и впервые на корейском. - А ты даже за руку не даешь себя подержать. Среди ночи Джексон просыпается от того, что ему становится жарко и затекает рука. Джебом спит, умостившись у него под боком и щекоча своим дыханием шею. Они укрыты двумя одеялами и джексоновоо онемевшее плечо служит подушкой. А утром Джебом говорит, что на самом деле он сильный, но у Джексона крепкие плечи и большие ладони.