w r o n g . o r . n o t

Чонгук кладет голову на руки и задумчиво теребит ломкие пряди челки. Железные перила с облупившейся краской неприятно царапают кожу у локтя, но апатия настолько овладевает разумом, что устраиваться удобней нет ни сил, ни желания. Возможно потом, когда Сонджин заметит на плече младшего брата яркие ссадины, он начнет бегать вокруг и хлопотать над ним с насмешливым ворчанием. Но на самом деле Чонгук понимает, что для него это слишком навязчиво: не будет никаких ссадин, не будет беспокойства, да и заботы никогда не будет тоже. Потому что Сонджин не такой вовсе. Ему не свойственны эти приливы нежности и волнения: он всегда учил Чонгука, что надо быть сильнее, чем ты есть на самом деле. Чонгук всегда поддакивал ему безропотно с глазами полными внимания и готовности внимать всё как истину. Ни капли сомнения. Хён, я и правда хотел быть сильным. Но теперь я ломаюсь с треском: мой груз слишком тяжелый. Он тяжело вздыхает от вновь накативших мыслей: снова вычеркивает их слово за словом, выстраивает свой путь к эфемерной разумности, что тает от привкуса того порока, что засел в голове. Чонгук запускает пальцы в волосы и взъерошивает их, словно это поможет мороку развеяться. Затем зябло ежится и заходит обратно в комнату, захлопывая за собой балконную дверь. Он шмыгает носом и, слегка оцарапывая ногтями шею, подходит к своей кровати. Садится на неё и всеми силами пытается не смотреть напротив. Там опять смятые простыни, горы накиданной одежды и будто бы запах отсутствия. Чонгук откидывается на подушки и, бездумно глядя в потолок, пытается вспомнить, когда его брат последний раз заходил в их совместную комнату больше, чем на пару минут. Когда-то самый родной и близкий человек на свете, теперь Сонджин был комком нервов и озлобленности. Наигранный и фальшивый там, где нужно было держать маску, но достаточно остаться наедине с донсэном, как его настоящее лицо оголялось. Сонджин стал теперь чужим и далеким. И больше всего под ребрами колет от осознания, что виноват во всем только сам Чонгук. Он и его глупые порывы, не обоснованные ничем, кроме наивности и необъяснимой тяги. Теперь когда он понимает, что к чему, от этого тяжелее огородиться, но легче принять и замаскировать. Больше всего Чонгуку жаль, что он не понимал всего этого пару месяцев назад. Если он был властен над своим прошлым, то перекроил бы его основательно, пустив события по другому пути. Он бы не выслушивал разговоры брата о том, какие чувства испытывают влюбленные. Не стал бы проводить ненужные параллели. Сонджин говорил о том, что любовь всегда прекрасна, даже если в итоге люди расстаются, а донсэн доверялся его словам. Теперь Чонгук знает, что чувства бывают слепы и порочны, но делать выводы на этот счёт уже поздно. Чонгук не замечает, как засыпает, просыпаясь уже ночью от шума в коридоре: оттуда слышится дикая ругань и взволнованные вздохи матери. Чонгук не успевает сориентироваться, когда в комнату вваливается отец, влачащий на себе матерящегося Сонджина. По тому сразу видно, что он пьяный, но ведь явно не настолько, чтобы приходилось тащить его на себе. Следовательно, делает вывод Чонгук, отец насильно притащил его домой, узнав о том, что кто-то ударился во все тяжкие. Их ссора протекает крайне сумбурно, но никто не хочет сдавать своих позиций. Чонгук лишь сидит тихо в стороне и сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладони почти до крови. Ему очень хочется разрешить эту возникшую проблему, но он не может принять ничью сторону просто потому, что он знает слишком много. У него в голове четко пульсирует ответ на продолжающийся в разных формах вопрос отца «какого хера?», но произнести это вслух равняется самоубийству. Чонгук знает, что Сонджин ни за что не облагоразумится и не вернётся уже к своему образу пай-мальчика. Но он всегда будет на стороне своего старшего брата, как бы глупо и опрометчиво это ни было. Поэтому, когда озлобленный отец замахивается на его хёна кулаком, Чонгук не думая бросается между ними. За что и получает сильную оплеуху по лицу. В комнате повисает гробовая тишина: ни Сонджин, ни их отец не ждали, что младший будет вмешиваться в эту ссору. А Чонгук просто улыбается от того, что отец всё же успел разжать кулак, иначе без разбитых губы или носа точно бы не обошлось. — Пап, давайте вы обсудите всё завтра? Не стоит выяснять отношения на эмоциях. Голос у Чонгука тихий, хриплый и слишком усталый: общий запал сразу утихает, а накаленная атмосфера развевается почти бесследно. Отец согласно кивает головой и треплет младшего сына по волосам, безмолвно перед ним извиняясь. Он желает им спокойной ночи и угрожающе смотрит в сторону Сонджина, предупреждая его тем самым, что лучше бы ему больше из дома не сбегать. — Вы только посмотрите, — фыркает Сонджин презрительно, стоит только родителям покинуть комнату. — Кажется в этом доме теперь новый любимчик в семье. Чонгук зажмуривается и медленно выдыхает, пытаясь не съязвить в ответ. — Интересно, — раздается шепот прямо над ухом. — А как бы они отреагировали, если бы узнали, что их младшенький на самом деле хочет старшего брата? Чонгук чувствует, как губы его хёна почти невесомо касаются его шеи, пока брат втравляет эти ядовитые слова в его разум. На мгновение внутри него перехватывает дыхание, но Сонджин отступает почти сразу и направляется разбирать бардак на своей кровати. Чонгук молчит какое-то время, а потом делает короткий вывод, от которого хочется засмеяться в голос, срывая в истерике связки: — А ведь ты, хён, постоянно это поощрял, пока не доигрался с огнем и не сбежал в испуге. К его удивлению, Сонджин так ничего и не говорит против его слов.