Вальс для Элли

Вечером бар Бобровых был набит битком. Элли поискала глазами Валентайна, но увидела только Вадима, который призывно махал ей рукой и был одет в какую-то совершенно нелепую одежду. Она протиснулась к стойке, заставленной стаканами. - Вадим, привет. Ты Ника не ви... Погоди, на тебе что - женское платье? Поверх своих брюк Вадим нацепил что-то, напоминающее балахон в цветочек и подпоясанное ремнем от джинсов, а на голову напялил ушанку. Он явно был очень доволен своим облачением. - А на тебе почему пальто? - парировал он. - Раздевайся давай, сейчас станет жарко! Вот, выпей бражки. Она как-то растерянно взяла свою треснутую чашку с цветочным узором, в которую бармен плеснул от души, разлив немного на стол и сетуя, что все чистые бокалы кончились, и продолжила оглядываться. Краем уха она слышала, как Ефим докапывается к Эрлу: - Парень, это что у тебя на глазах, подводка, что ли? Кого ты тут хочешь поразить? Тот в ответ что-то беспомощно бормотал в свою защиту. Было такое чувство, что вокруг все её знакомые, кроме одного, которого она хотела видеть. "Наверное, противный Валентайн и в самом деле забыл, что обещал пойти с мной на вечеринку", решила Элли и сделала маленький глоточек из чашки с вадимовским пойлом. Скарлетт все-таки надела красное платье, которое подходило к её имени, и с преувеличенной осторожностью лавировала в нем между скопившимися клиентами. - И почему я должна работать в Рождество, - надулась она, оказываясь рядом с Элли. - Это все противный Ефим. Сам "противный Ефим" с еще более унылой физиономией, чем обычно, восседал в кресле в самом углу, скрестив на груди руки, и бдительно следил, чтобы никто из клиентов невзначай не завалился поспать в кровати, не заплатив за номер. - Совсем не умеет отдыхать, - вздохнула Скарлетт, глядя, как Ефим нервно дергается каждый раз, когда Вадим в своем невероятном одеянии отворачивается от стойки, оставляя её без присмотра. - Прямо как Тревис... Кстати, я звала его к нам. Точнее, пришпилила записку с приглашением ему на дверь. Представляешь, он сделал вид, что его нет в этой радиобудке, когда я пришла поговорить. Наверное, он это... играет за другую команду. Как ты думаешь? Элли представила себе Тревиса, переживающего осаду своей будки Скарлетт, и её настроение немного улучшилось. - Не думаю, что дело в этом, - глубокомысленно заметила она, и хотела уже было поинтересоваться у Скарлетт - неужели ей нравится Тревис? - но та, уже заметив возмущенную жестикуляцию Ефима, поспешила к новому клиенту. После пары глотков бражки в самом деле становилось жарко, и Элли наконец скинула свое пальто и тряхнула волосами, рассыпанными по плечам. В таком виде она чувствовала себя немного неловко, в особенности, когда замечала очередной удивленно-восхищенный взгляд (бедняга Эрл вообще, кажется, впал в некоторый ступор, неотрывно глядя на неё через весь зал), и снова и снова поглядывала на часы над стойкой. Ник опаздывал уже на пятнадцать минут. Но Ник всегда опаздывал, сколько она его знала. Она еще немного поразмышляла над тем, как же странно и неожиданно просто чувствовать себя красивой - себя она никогда такой не считала, но сейчас, когда даже Ефим посмотрел на неё несколько заинтересованно (правда, почти сразу отвлекся на то, чтобы сделать замечание замешкавшемуся Эрлу), она задумалась над тем, что, может, визит к доктору Крокеру можно и отложить. На её плечо легла чья-то рука - она подумала, что это Марти опять решил пристать к ней, и обернулась с самым недовольным выражением лица, на которое была способна. Но там был не Марти - его здесь вообще не было. Он заявил, что пока еще слишком трезв для таких сборищ и предпочтет им компанию "Колониального бара" (Элли была уверена, что его оттуда вышвырнут еще до того, как он туда войдет). Её из жара бросило в холод, как будто она увидела привидение - и это в самом деле было почти что привидение. - Элли? - Дэн? Потребовалось пара секунд, чтобы ей оценить то, что она увидела - а ему, судя по довольному выражению лица, с которым он оглядел её с головы до ног, и того меньше. - Вот уж не думал, что снова увижу тебя. А ты повзрослела, - ухмыльнулся человек, который шесть лет назад приехал в Добрососедство, представившись музыкантом. Остановился в "Рексфилде", соблазнил молодую девушку, дежурившую в тот вечер у регистрационной стойки. "Очень глупую молодую девушку, - добавила про себя Элли, мечтая немедленно провалиться в подпол. - Настоящую идиотку". Она почувствовала неловкость и желание снова накинуть пальто - а ещё сильно зажмуриться, и чтобы, когда она открыла глаза, Дэна на месте уже не стояло. Но она только моргнула, и он, конечно, никуда не делся. На его вытянутом щетинистом лице, когда-то казавшемся ей очень красивым, сияла улыбка - Элли заметила, что существенной части зубов недоставало, что, впрочем, его совершенно не смущало. Тревис включил какую-то особенно громкую музыку, за что она была ему благодарна. - Конечно, я повзрослела, прошло уже довольно много лет, - ответила Элли после довольно-таки длительной паузы, стараясь сделать свой тон максимально официальным - таким, каким она общалась со всеми приходящими в их агентство клиентами. Получилось не очень хорошо, и Дэн усмехнулся, услышав дрожь в её голосе. - Как бы то ни было, я рад тебя снова видеть, - почти что нежно сказал он. - Прости, что тогда так внезапно рванул с места, были свои неприятности, понимаешь ли. Не думай, что я про тебя забыл. - Сочувствую, - промямлила она. Но ей уже удалось взять себя в руки, и она все с большим нетерпением посмотрела на часы. - Ладно, Дэн, прости, но я жду кое-кого... К его чести, настаивать он не стал. - О, тогда не буду мешать, - его улыбка не изменила своего диаметра, и он отошел к другому концу барной стойки. Вадим его приветствовал, как будто они были давно знакомы, что навело Элли на странную мысль - а не был ли Вадим тоже когда-то рейдером вместе со своим нервным братом, и не врал ли он, рассказывая, что всю жизнь прожил в этом баре, и что его даже нашли здесь в подвале младенцем, запеленутым в фамильный рецепт бражки. Всё равно ей было немного не по себе, что она встретила этого человека - ей показалось это плохим предзнаменованием, - но она постаралась выбросить Дэна из головы. Тем более, что и он сам, скоро переговорив с Вадимом и прихватив бутылочку его легендарного напитка, поспешил убраться из бара. На фоне потрясающего костюма Вадима Ник в образе Серебряного Плаща уже никого не удивил - своим появлением он вызвал некоторое оживление, но, перебросившись с парой желающих парой острот, Ник уже беспрепятственно пролез к стойке и остановился там, оглядываясь, не сразу узнавая Элли в печальной молодой девушке с длинными каштановыми волосами, рассыпанными по плечам, в элегантном довоенном платье и с загадочно мерцающим ожерельем на шее. Она смотрела на свое ожерелье, задумчиво поглаживая синий камень тонкими пальцами, и Ник невольно залюбовался. - О, здорово, Ник, танцевать собираешься? - Вадим, крутящийся то в одну сторону, то в другую, явно был в своей тарелке, успевая вести четыре разговора одновременно. - Я еще не настолько пьян, - хмыкнул Валентайн. Теперь уже нельзя было просто так смотреть, и надо подойти к этой новой незнакомой Элли, а он внезапно сам не знал, с чего начать разговор - похвалить её платье, или спросить, весело ли ей? Судя по виду, весело ей не было совсем, и Ник почувствовал, как его искусственный мозг начинает буравить неприятная мысль, что это он виноват. Но ему нужно было подготовиться - к тому же, как же удачно получилось, что это её ожерелье тоже синего цвета. Отлично подойдет к подарку, который Валентайн сейчас сжал пальцами-спицами внутри своего кармана. - Ты опоздал, - тихо и укоряюще сказала Элли, не поворачивая головы, когда он приблизился, сел совсем рядом с ней. - Я же Серебряный Плащ, я боролся с преступностью, - хмыкнул Ник, лихо надвигая на глаза край своей шляпы. А потом посмотрел на Элли из-под широких полей: - На самом деле на меня накинулись дети, пока я сюда шел в этом виде. Они хотели растащить меня на маленькие механические сувениры, но мисс Эдна пришла на помощь. - Чудовищное происшествие, - улыбнулась Элли, все еще меланхолично проводя пальцем по синему камешку, а потом повернулась к нему с этой улыбкой, и Нику снова чудовищно захотелось почувствовать вкус никотина на губах - с таким странным выражением в глазах она смотрела на него, какого он никогда не замечал до этого - а возможно, и не хотел замечать. Элли же вспомнила, как бедная робот-учительница еще утром пыталась угомонить своих подопечных - удивительно, как у них энергии хватает до самого вечера. - А где же Марти? - внезапно спросил Ник, и она пожала плечами: - Штурмует "Колониальный бар"? Они снова посмотрели друг на друга и синхронно хмыкнули. - А ты ведь не хотел приходить, да? - спокойно спросила Элли, и Ник почувствовал что-то новое в этом её спокойствии. - Ты не любишь Рождество, Ник. А мы тебя затащили. Ник посмотрел в её треснувшую чашку с алкогольной бурдой, к которой она едва притронулась. - Я бывал на многих рождественских вечеринках. Шеф устраивал их для всего нашего отделения. - Совсем не похоже на всё это, да? - она обводит рукой помещение: мелькающие в дыме огоньки сигарет, женский смех, мужские остроты разной степени остроумности, побитые бокалы с виски, забитый Эрл, незримое присутствие Тревиса: "А т-т-теперь мы послушаем мистера Синатру", становящийся еще более хмурым Ефим и все более бодрым - Вадим, и она сама посреди этого дыма в обтягивающем синем платье, с этими своими ключицами и голыми плечами, только чуть прикрытыми полупрозрачным шифоном. Их новый мир - его небольшая часть, конечно. Мир, к которому Валентайн на самом деле всегда принадлежал, хоть и чувствовал себя чужим; который у него нет права называть новым, потому что для него он - единственный из возможных миров. - На самом деле очень даже похоже, - внезапно признает Валентайн, и ему очень хочется убрать прядь волос с её плеча. - За одним исключением. Она представила себе, что сейчас он скажет: "Там не было тебя" - её уже от мысли об этом пронзило горячей волной до самых кончиков ног, и она только порадовалась, что сидит. Но он не продолжает своей мысли и только улыбается, глядя, как она стремительно краснеет. - Скоро уже все кончится, да? - спрашивает Элли и снова смотрит на часы. - Уже почти полночь. Ты знаешь, Ник, на самом деле все эти праздники - скука смертная... - Я тоже так думаю, - признается он и наконец вытаскивает из кармана пачку сигарет (Элли сразу же вспомнила про подарок и подумала, как здорово будет, когда Ник полезет в свой ящик и найдет там портсигар). Он закуривает с такой жадностью, как будто его несуществующие легкие уже разрывались от недостатка дыма. - Если ты хочешь уйти... - Нет... пока нет. Ты помнишь, чем заканчиваются все вечеринки у Бобровых? - Марти получает в глаз... - ...в глаз от Скарлетт. Я не хочу это пропустить, - заканчивает Элли, и Ник важно кивает: - Традиции - это очень важно. А Марти, получающий в глаз от Скарлетт - это даже важнее, чем Зеленая Стена. - Если Марти сегодня не получит в глаз от Скарлетт, то Стена обрушится, и город падет при первом же нападении рейдеров... Она сказала про рейдеров и осеклась, вспомнив о Дэне. "Хоть бы он снова ушел и никогда больше не возвращался", - с досадой и смущением подумала она. Ближе к полуночи почти все уже ушли на улицу, где мэр в скором времени собирался начать толкать свою речь, даже Вадим и то покинул свой пост, запасшись гнилыми мутафруктами из своих запасов и раздав их всем желающим порадовать Макдонаха. Вместо него заступил его брат Ефим, распространяя вокруг себя сумрачную тишину. Элли показалось, что в баре стало даже как-то темнее. "Сейчас м-м-мэр собирается говорить речь, я, пожалуй, тоже п-п-пойду, послушаю, - пробормотал Тревис. - Оставайтесь с нами". Тревис ушел, и из динамиков зазвучала медленная мелодия, которая постепенно начала обретать трехдольность. Прямо как в её фантазии, только там все было по-другому. Она вздохнула. - Нечасто я в последнее время слышал вальсы, - вдруг сказал Ник, и в его голосе снова слышалась ностальгия, как и всегда, когда он рассказывал про довоенные времена. Элли наклонилась к нему с надеждой. - Ты знаешь, меня папа учил танцевать вальс. Ну, правда, это было столько лет назад, - она засмеялась.- Наверное, я уже и разучилась. - Думаешь? - он бросил на нее свой электрический взгляд. - Мне кажется, это что-то вроде стрельбы из минигана - как научился держать его в руках, так уже и не разучишься. - Ага, если руки не оторвет, - Элли улыбалась и качала головой. - А ты умеешь? - Умел когда-то. Он поднялся со своего стула, полушутливо протянул ей свою целую руку. - Мисс Перкинс, приглашаю вас на танец. Элли снова засмеялась - "Ох, Ник!", но все-таки мягко взяла его руку, отметив про себя, какая твердая у него ладонь, но при этом совсем по-человечески теплая. Музыка все еще тянулась медленно, и под взглядом Ефима и еще пары человек краснеющая Элли положила другую руку ему на плечо. - Самое главное - со счета не сбиться, - смущенно сказала она, и тут мелодия развернулась, понеслась куда-то вперед и вверх, и Ник совсем закружил её. На пару секунд она случайно отпустила его руку, чувствуя, как теряет такт, и он сам подхватил её. Вальс снова поменял темп, став медленнее - та мелодия из вступления зазвучала опять, только теперь её вели более высокие струнные. Ник притянул её ближе к себе, положив другую, металлическую, руку ей на талию. Она хотела что-то сказать. Горячая ладонь сползла с плеча детектива на его грудь, как утром, когда она поправляла его галстук, и ей вдруг стало так томительно. Ей казалось, что вокруг уже не "Скамья запасных", и нет ни бармена, ни всех остальных. Ник едва уловимо улыбался, глядя на неё, и почему-то в этот момент Элли казалось, что сейчас-то он точно не думает ни про какого Эдди Уинтера. Она сама не думала ни о чем - только хотела, чтобы мэр подольше говорил свою речь, чтобы этот вальс был длинным-длинным... И еще, что Ник такой красивый со своими сверкающими желтыми глазами и теплой улыбкой, и так уверенно он ведет её, как будто они уже много-много раз танцевали вместе. И еще, что было бы здорово, если бы эта медлительная мелодия длилась подольше, чтобы она еще немного могла покружиться рядом с ним. Так близко, подняв голову, неотрывно глядя ему в глаза, пытаясь без слов передать то, что сказать она боялась, даже прошептать в темноте, даже просто произнести это вслух, когда никто её не слышит. Он обхватывает её крепко и бережно - так только он может. Музыка опять летит вперед - торжественно, радостно, - и Элли смеется, делая круг, она сама - сплошной восторг, и нет больше никакой скованности. Только она, Ник, и трехдольный ритм. Вальс заканчивается медленно, уходит в никуда, растворяясь в воздухе, и Элли прижимается к Нику, насколько позволяет её чувство приличия. Электрический взгляд пересекается с человеческим, способным отражать как можно более широкий спектр эмоций, и Элли привстает на цыпочки - она знает, что на них смотрят, но ей все равно. Она хочет проверить, действительно ли этот поцелуй ударит её током, а еще больше хочет, чтобы Валентайн навсегда позабыл про все, что было двести лет назад. Но в бар и в последние такты врывается Вадим, а за ним - целая толпа, и запыхавшийся Тревис по радио сообщает, что пробило двенадцать, ура, - и кто-то кричит, смеясь, что они пропустили все веселье, пропустили, как мэр поджигал из огнемета рождественское дерево, и как огонь стоял чуть не до облаков, и потом перекинулся на лапшичную забегаловку, и пришлось бежать за канистрами с водой, и как мэра закидали гнилыми мутафруктами, и ему пришлось спасаться бегством, и даже охранники не стали его защищать, - и Элли все так же смотрит Нику в глаза, и опускается со своих цыпочек, и говорит ему тихо: "С Рождеством, мистер Валентайн", - и он отвечает серьезно, убирая руки с её талии: - С Рождеством, Элли. Вместе с толпой в помещение вваливается и Марти. На нем - пропавший валентайновский тренч, на голове - потертая шляпа, а на правой щеке красуется обрывок изоленты. - Ник, смотри, это же ты, - фыркает Элли, и Ник даже не успевает съязвить, что Марти в этом году точно получит приз за лучший костюм, как тот напрыгивает на них обоих, сжимая в медвежьем объятии. - Ай, Буллфинч! - Если ты думаешь, что завтра я забуду про твой маленький розыгрыш, Марти... - Ник, старина, хоть сейчас не будь таким занудным! Рюмку электролиза? Элли, которую старания Марти слегка расплющили о твердое тело синта, поворачивает голову в его сторону, уже собираясь высказать ему все, что она о нем думает. Но Марти невозмутимо подмигивает ей, и она не может удержаться от улыбки. - Дай-ка я исправлю маленькую оплошность в твоем образе, - говорит Валентайн и рывком отрывает кусок изоленты от щеки ничего не подозревающего напарника, а потом ловко прилепляет её ему на рот. - Вот так гораздо лучше, практически идеально. Ходи так всегда. Что думаешь, Элли? Она утыкается лицом в плечо Ника и фыркает, а Марти возмущенно отдирает изоленту от рта и пытается прилепить её к Валентайну, но она приклеивается теперь к его пальцам, и он, чертыхаясь, никак не может отлепить её от кожи. - Ненавижу праздники, - сообщает он, кое-как, кусками, отодрав её и швырнув на пол. Валентайн ухмыляется и внезапно похлопывает напарника по спине. - Жалко, что вы оба не синты. А то мы могли бы вместе расследовать похищения ручных радтараканов до самого Апокалипсиса. - При всем уважении, Ник, но моя нервная система этого бы не пережила... - Если уж твой желудок пережил все, что ты с ним сделал, то нервная система и подавно переживет. Скарлетт в блестящем красном платье проходит мимо и одаривает Элли хитрым взглядом. - Мне кажется, или эта цыпочка опять строит мне глазки? - Марти разнимает объятия и переключается на новую жертву. В скором времени гештальт "увидеть, как Марти получает в глаз от Скарлетт" был закрыт, и осмелевшая Элли тянется к Нику, шепчет в ухо: - Может, сбежим отсюда? Он смотрит на Марти таким взглядом, как будто навсегда готовится сказать "прощай" своему любимому бежевому тренчу, но все-таки выходит вместе с Элли за дверь. С темного ночного неба сыплется снег, переливаясь в свете разноцветных огоньков. Огромная снежинка падает Элли прямо на нос, и Валентайн внезапно наклоняется и сдувает её. Она только хлопает глазами. - Ник... Он невозмутимо берет её под руку: - Прогуляемся? Они, не сговариваясь, идут подальше от шума и веселья рыночной площади - туда, где на маленьком пруду образовалась тонкая корочка льда, и сверху присыпано снегом, точно сахарной пудрой на пироге. - Я помню, как однажды отмечали Рождество в Добрососедстве... Ты тогда как раз пропал куда-то, помнишь? - спрашивает Элли, и он бережно касается её замерзающих пальцев. - Скучаешь по своим старым друзьям? - Да даже не знаю... - она на минуту задумалась - к тому же, в голову опять полез этот непрошеный Дэн. Но думать о нём сейчас совершенно не хотелось. - Наверное, нет. У меня друзей-то особо и не было, пока я сюда не переехала... А здесь сразу и ты, и Марти, и Скарлетт, и наш читательский клуб... - И волшебная бражка братьев Бобровых... - Ой, Валентайн, не начинай. Я тебе вообще про Рождество хотела рассказать! Хэнкок вышел на балкон своего Капитолия и швырял в толпу ментаты горстями. Представляешь? - С трудом, откровенно говоря. - Ну и ладно, - надулась Элли. - А знаешь, по кому я из Добрососедства скучаю? Была там - ну, и есть, конечно, - продавщица, Дейзи... Она гуль, и помнит, что было до войны. "Как и ты", - прочел Ник по её губам. - Меня к ней иногда папа отправлял. Мне она нравилась. Она нас, местных детей, учила читать, всему такому. Вообще она была большая любительница книг. Ник слушал, глядя на посеребренную чешую пруда с пауком-водоочистителем в центре. Они сели на скамейку, и Элли, замерзая, прижалась к нему боком. - А еще она нам сказки рассказывала. Я больше всего любила про Дороти и страну Оз. Там был такой изумрудный город - я всегда представляла, что это Даймонд-сити, и очень хотела туда попасть. А попала и встретила тебя, помнишь, Ник? - она ностальгически заулыбалась. - Ты, возможно, спас меня от криминального будущего! - Я уже предвижу твою аналогию с Железным Дровосеком, - ухмыльнулся Ник. Его пальцы всегда одинаковой температуры, а её вот остыли. Она как будто не замечает этого, ей кажется важным договорить до конца: - Знаешь, будь я на месте этой Дороти, ни за что бы домой не вернулась. А ты ведь тоже знаешь эту историю? - Вообще-то она была довольно популярной. Я даже фильм смотрел. Меня заставили его смотреть, сразу скажу, - подтвердил Ник. - Слышала по радио эту песню?.. Как же там... Где-то за радугой, в старом далеком сне, есть страна, про которую колыбельную пели мне... - А ты неплохо поешь... для тостера, - съехидничала она и вдруг вздохнула. - Я бы так хотела увидеть, как все это было двести лет назад, Ник. "Я бы так хотела встретиться с тобой двести лет назад, Ник", - прочел он по её губам. - Я тоже, - серьезно отозвался он. А потом полез в свой карман: - Возможно, тебе не понравится, но... Мне показалось, что тебе подойдет. Металлические пальцы извлекли что-то сверкающее, совсем как этот снег. - Такой же синий камень... - она коснулась этой руки Ника, и он уронил пару серег в её ладонь. - Спасибо. Но... ты в самом деле мог мне ничего и не дарить... - Я не люблю нарушать традиции, - хмыкнул Валентайн и помог ей застегнуть украшения, слегка касаясь её шеи. - И как? - она с чисто женской кокетливостью повертела головой в разные стороны, откинув пряди завитых волос, давая разглядеть себя с разных ракурсов. Валентайн почему-то вздохнул: - Как двести лет назад. Она смотрела на него с надеждой. Снег продолжал падать на её волосы, серебристо мерцал на полях его шляпы. Она подумала, что хорошо, что в этом костюме Плаща есть шарф - наверное, это вредно для его контактов, если снег будет забиваться внутрь через эту жуткую дыру в шее. - Ник, возможно, это плохая идея, но я хочу, чтобы ты знал... Он как будто застыл, неотрывно глядя вперед. Элли хотела сказать: "Я, наверное, всегда тебя любила, с самого детства", но вместо этого пробормотала: - Может, нам пойти домой, а то тут что-то холодно? Но если ты хочешь еще тут посидеть, то я не против... Он идет с ней домой, в офис, и Элли заваривает себе горячий чай, а Нику - ароматный кофе. Она греет пальцы о чашку, сидя в кресле у стола Марти, а у Ника на коленях, как всегда, мурлычат коты. Он рассказывает ей про то, как их шеф устраивал рождественские вечеринки для всего их отдела. И как вечерний Бостон был наполнен огнями, музыкой и снегом. И как все чуть ли не за месяц начинали в панике бегать за подарками, и это была самая большая проблема - что кому подарить... Сигарета дымится в металлических пальцах, и сквозь дым он не сразу замечает, как Элли моргает все чаще и чаще. Она говорит, что ей совершенно не хочется спать, и просит рассказывать еще и еще, и готова просидеть хоть до рассвета, но Ник её не слушает. - Кто-то сейчас уснет прямо в кресле Марти. А это совершенно точно не лучшее место для сна. Она все еще сопротивляется, и тогда он просто подхватывает её, удивленную, и тащит на руках на второй этаж, отмечая про себя, какая же она все-таки легкая. Он не осознавал, что этот простой, по-дружески смешной, как ему казалось, жест приобретет такую многозначительную интимность, пока не поднял Элли на руки. Он почти смущен и даже несколько дезориентирован, когда она сразу же замолкает в его руках. Он думал, что она возмущенно потребует её отпустить и скажет, что еще в состоянии ходить сама, спасибо большое. Марти она наверняка сказала бы именно так. А потом она молча прижимается головой к его груди, внутри которой ровно жужжит механизм. А потом она еще крепче обхватывает его за шею, когда Ник поднимается с ней по лестнице, как будто думает, что так ему будет легче её нести - как будто не понимает, что для него больше нет такого понятия, как тяжесть. Он осторожно укладывает её на кровать прямо в платье, снимает с неё туфли и ставит рядом на пол. Он просто хочет накинуть на неё одеяло, и все. Под его рукой бешено бьется её сердце - это сердце когда-нибудь забьет её до смерти, со внезапной острой тоской думает Ник, так какое право он - никогда не узнающий, что значит умирать, - имеет сейчас так смотреть на нее? Какое право она имеет так сжимать его руку, так блестеть глазами в темноте, требуя продолжения? Просить полушепотом: "Не уходи, Ник"? Зачем, зачем? И тут что-то в схемах внутри него, кажется дает сбой. Или искру, он сам не знает. Он вспоминает, как - не он, конечно, а тот, другой Ник Валентайн, - когда-то двести лет назад так же укладывал на постель в своей маленькой квартирке девушку с медовыми волосами, и так же снимал с неё туфли, а потом ночь продолжалась настолько долго, насколько у того Ника хватало сил. Он наклоняется над ней - это движение дается без какого-то математического расчета с его стороны, само собой, словно это гравитация сдвинула его с места. - Спокойной ночи, Элли, - говорит он, собираясь накинуть на неё одеяло и наконец уйти, и попытаться выбросить из головы это минутное наваждение, но она не слушает, её руки перемещаются к его плечам, а потом обвивают шею, притягивают его ближе к себе. Её губы и робкие, и настойчивые одновременно. Она выдыхает его имя, и оно теперь не кажется ему чужим. Если бы он мог, то не удержался бы, взял бы её прямо здесь, полусонную, в её кровати. И хорошо, что нечем брать-то, думает он. И хорошо, что не чувствует теплоты этих губ, думает он. И все равно он зачем-то позволяет ей себя целовать, отвечает на этот поцелуй. А сам решает: только минута, и она подумает, что это был просто сон, или вообще забудет все, как только проснется. Он чувствует запахи, - это почти всё, что ему доступно - а она пахнет сладко, и везде по-разному. Её дыхание почти кружит его голову запахом шампанского, а от её волос исходит едва уловимый, стертый за день аромат довоенных духов. Но её кожа пахнет совершенно непохоже на всё это, непохоже ни на что. Элли слегка отодвигается ближе к стене, и он как-то незаметно для себя устраивается рядом с ней, над ней. Он забывает про то, что у него одна рука облезлая, а другая металическая, и гладит этой металлической рукой её по шее, опускает холодный металл на грудь. Другая рука отбрасывает одеяло, лезет под платье. Ему интересно, как она будет пахнуть там. Шляпа падает с его головы; Элли гладит его по щеке, задевает пальцами провода, торчащие из шеи, а потом с тихим хрипловатым стоном изгибается спиной, когда он касается её. Её дыхание лихорадочно, как в болезни. Безотчетно Нику хочется почувствовать хоть что-нибудь еще, впитать гигабайтами памяти всё доступное геометрическое ощущение этой мягкой округлости её груди, и он обхватывает её уже грубо, впиваясь треснувшим пластиковым ртом в её губы, пока она не вздрагивает от боли, судорожно не вдыхает в себя воздух, отрываясь от него. Он отстраняется и недоуменно смотрит на то, как под металлическими пальцами выступает живая кровь на бледной коже. Тонкая темная полоса. Его след. Должно быть, на каком-то из пальцев был острый скол, который он не замечал, тупо думает он. Элли шепчет - ничего, Ник, это пустяк, - и снова тянется к нему. Он злится на себя за то, что на минуту забыл, что он уже не человек, и мягко отодвигается. С минуту он сидит на её кровати, опустив ноги на пол. Он не поворачивается в её сторону, глядя на деревянные доски пола, а она больше не решается прикоснуться к нему - ей кажется, что он оттолкнет её, ей кажется, что она сделала что-то не то. Он слегка поворачивает голову в её сторону и видит испуг на её лице - и еще то, что кровь все продолжает течь. Это почти приводит его в чувство. Он идет за антисептиком, всучает его Элли, и, пока та машинально протирает свою царапину, говорит, глядя в стену, что просит прощения, а еще - что этого больше не повторится. Он понятия не имеет, что было бы дальше, если бы он не увидел эту темную полоску на её коже, и ему хочется бить кулаком в стену, пока от него ничего не останется, кроме стального каркаса. Может, тогда его уже никто не примет за человека. Может, ради такого ему стоит избавиться от всей своей синтетической кожи, раз уж все равно она ни на что другое не годна. Она бормочет всякие глупости. Что ей не за что его прощать, что подумаешь, он же не руку ей отпилил, что она вообще ничегошеньки даже и не почувствовала. Он несет какую-то чушь, извиняясь за то, что испортил её красивое платье. Она говорит, что ей плевать на платье, и вообще на все плевать, и что ей все равно, как Ник выглядит, и что она всегда, всегда... Но ночь оказывается не настолько длинной, чтобы успеть его убедить.