Когда нет слова "нет"

Навалившись своим весом на Игоря, сильно сдавливая ему грудную клетку, оглушая себя своим же шумным дыханием, Турпин беспорядочно целовал его лицо, обхватив его ладонями. От пальцев исходил масляный запах, который пятнами прилипал к волосам и коже юноши, там, где Турпин его касался, и разум, казалось утраченный вместе с покоем недели назад, разбуженный этим непривычным запахом, стал постигать происходившее. Не отрываясь от Игоря, Родерик четко осознавал свое положение. То, что двигало им так долго, то порочное желание, которым он против воли руководствовался, претворялось в жизнь, но в то же время… Прямо за этой стеной, в которую упиралось изголовье кровати, чуть выше, висел крест – его символ веры, его символ непогрешимости, перед которым он склонял колени, и которому он молился, ища поддержки и утешения… А слева – на камине – портрет его покойной супруги, женщины, которую он любил больше самого себя, за которой он мог бы пойти на тот свет, если бы не страх греха самоубийства… И сейчас в этой постели, что он делил со своей женой, он задыхался от страсти к юноше-проституту, как многим другим, отдававшемуся ему за деньги. С небес все видно… Он застонал от отчаянья, и Игорь, невольно совершая ошибку, отозвался томным стоном. С отвращением к самому себе и отвращением к тому, кто был с ним в постели, Турпин приподнялся на локтях, всматриваясь в лицо его жертвы. Охваченный стыдом и ненавистью к собственной слабости, Турпин забыл, что собирался заботиться об этом несчастном создании. Он видел огромные синие глаза, со страхом взиравшим на него, но не думал о невинности их взгляда, он видел эти распухшие от поцелуев губы, но не думал о выражении робости, в которое они сложились, он видел эти рдеющие щеки и не думал, о том, как драгоценна эта природная стыдливость… Вместо этого он видел объект его ночных и дневных грез, того, кто своим существованием заполнял остатки его разума, того, кто лицемерил, притворяясь светским джентельменом на людях, и за стенами дома Франкенштейна превращавшегося в развратную шлюху… Мысль хлестнула его, заставив зажмуриться, чтобы в следующую секунду, раскрыв глаза, он снова встретил дразнивший его испуганный взгляд. «Играешь?.. Как хочешь» Нагнувшись к его уху, он зашептал жарким шепотом: - Я не буду с тобой нежным. Если нужно доплатить – я доплачу. Ему хотелось отомстить за свой грех и свой позор; напрочь вылетело из его головы желание защитить этого юношу, спасти его от его презренной участи подневольного проститута. Он кусал, зализывая следы укусов, мял жесткими, нетерпеливыми руками его бедра, живот, грудь, потом грубо целовал его рот, врываясь языком внутрь, не давая возможности отдышаться, и, стискивая в руке, соединив вместе их члены, терся, монотонно двигаясь, устремляясь к точке невозврата… Игорь стонал от возбуждения и страха, хватаясь то за руки, то за голову, то за плечи мужчины, стараясь унять его темп, выгибался всем телом, и все-таки… Все-таки сдвигал вместе бедра, которые Турпин каждый раз раздвигал то коленом, то руками. Наконец, его терпение кончилось. С мокрым звуком оторвавшись от губ Игоря, Турпин бесцеремонно широко раздвинул его ноги, согнул в коленях и устроился между ними. Тот привычно сжал колени, но уперся в бедра Родерика, от чего тот усмехнулся жуткой, неласковой улыбкой. - Хватит играть в невинность, я и так знаю, что тебе это хорошо удается. Сейчас. Скажи сейчас. Еще не поздно. Но мысль, что тогда Турпин ужаснется тому, что совершает, устыдившись, отвернется от него, погрузится в отчаянье от того, что стал орудием порока, была хуже. "Я выдержу", - сказал себе Игорь. "Я выдержу…" повторил он, но даже в голове это звучало неубедительно.