Запрет

      — Слушай, Адам, правда, что ты гей?       Я чуть не выронил пакетик с сырными крекерами, которые поедал до этого момента.       Весь колледж, все 1500 студентов с лишним, заполняли коридоры здания, поедая обед, который они принесли из дома, либо стояли в очереди столовки или к автоматам со сладостями. Я как всегда сидел под лестницей на втором этаже, и уже целую неделю Эшли составляла мне компанию. Наш разговор вряд ли кто-то мог услышать, учитывая, где мы устроились, и шум, который стоял в этот момент вокруг, но я все же по привычке боязливо оглянулся по сторонам.       Встретившись взглядом с Эшли, я перебирал в голове все варианты ответа. Но прежде чем я успел что-либо сказать, она расплылась в довольной улыбке.       — С-с-супер, — я не нашел, что ответить на столь странную реакцию и поэтому просто тупо сидел и смотрел ей в лицо.       И Эшли вновь нашла, чем разрядить атмосферу, начав рассказывать о всевозможных актерах, певцах и идолах, которые имели нетрадиционную ориентацию, строя догадки даже о людях, которые эту тему не затрагивали. Мне оставалось только удивляться интересам этой девушки.       Прозвенел звонок, который оповещал, что мы должны были вернуться в класс. Пока толпа людей постепенно расходилась, мы добрались до лестницы, и только на ней девушка повернулась ко мне и спросила:       — Насчет нашего проекта: может, я заскочу к тебе сегодня вечером, начнем делать наброски?       — Я живу у родителей, — не то чтобы мне было некомфортно с Эшли, скорее на меня давила мысль о том, что кто-то может ворваться в личное пространство моего дома.       — Далеко? — брюнетка надула губки, ухватив меня за рукав, почти насильно таща по лестнице, потому что при начале разговора я встал на одном месте как столб.       — Не очень, — я медленно сдвинулся с места.       — Тогда подкинешь свой адрес в записке во время пары, — прежде чем я успел возразить, она вздернула указательный пальчик вверх, повертев им у моего рта. — Цыц, даже если у тебя комната обвешана плакатами Джастина Бибера, я не буду критиковать.       Я как-то туманно помнил остаток дня, потому что опять провел его в полудреме. Наверное, полностью от своих мыслей я очнулся только когда мы с Эшли сидели в гостиной моего дома. Мы набрасывали эскизы в скетчбуках, пока она громко тараторила, не позволяя наступить тишине. Родители, увидев меня в компании девушки, о чем-то пошептались на кухне и внезапно решили пойти погулять на ночь глядя.       Когда рука начала затекать, а спина ныть, Эшли плавно переключилась с рисования на рассматривание дома. Я продолжал упорно совершенствовать мои скетчи, а она начала ходить вокруг, изучая обстановку жилья.       Дом, в котором я жил с родителями, представлял собой одноэтажную небольшую виллу с лестницей, которая шла на чердак. Первый этаж вмещал ванную, просторную гостиную, миниатюрную кухню и спальню родителей. Чаще всего мы ели в гостиной, устроившись на кожаном диване, который стоял посередине комнаты перед стеклянным столиком. Прямо напротив стола находился камин, над ним и по бокам тянулись полки с разными фотографиями, сувенирчиками и журналами матери.       Я ушел в рисование и совсем не заметил, что девушке наскучило рассматривать фотографии и прыгать на пуфиках. Она начала подниматься по лестнице на чердак. Выдернуло меня из состояния вакуума ее громкое:       — Вау! — со второго этажа.       Как только до меня дошло, что Эшли пробралась на чердак, то есть в мою комнату, я ринулся к лестнице, спотыкаясь и чуть ли не падая. У меня была причина не впускать никого в свой личный уголок.       Пол чердака был покрыт темно-красным паркетом. У стены с окном, которое шло на откос, стояла просторная двухместная кровать, а рядом с ней – пара тумбочек белого цвета и напольная лампа, которая своим видом напоминала огромный красный бутон, испускающий розоватый свет. На стене висели две классические гитары, там же был опрокинут синтезатор. Стены были завешаны полками, на которых аккуратными стопочками были разложены листы, альбомы, учебники и записи. В середине комнаты стоял мольберт и зачем-то раскиданные вокруг него пуфики-мешки. Рядом с мольбертом стояла высокая широкая табуретка, к ножкам которой было прибито еще несколько этажей, делающих из нее маленький столик, на котором красовались инструменты, необходимые для творчества.       Эшли впорхнула в мою комнату, прежде чем я успел догнать ее на лестнице.       — Давай спустимся.       Мои слова были тупо проигнорированы, а девушка тем временем вытащила один из альбомов с полки и начала листать.       — Адам, ты потрясно рисуешь! — воскликнула она, пока я в отчаянии тянул руки, чтобы забрать его, но все тщетно – Эшли ловко уворачивалась от моих попыток. — Я, конечно, понимаю, все должны иметь руки из плеч на третьем-то году колледжа, но ты… Твой стиль потрясающий! В чем секрет?       Брюнетка, как ни в чем не бывало, начала рыться в кисточках и карандашах, проверяя, какие наборы красок, пастели или копиков использую. Я как можно мягче пытался отвести ее руки от столика-табуретки, но было уже поздно.       Она подняла баночку, в которой стояли кисточки, и ее пальчики сжали тонкое лезвие без упаковки. Сначала Эшли просто замолкла, так как до нее еще не дошла суть происходящего. Потом улыбка медленно сползла с лица девушки, и она плавно начала переводить взгляд с лезвия на меня, нервно соскребывая с металлической поверхности коричневые пятна. Воспользовавшись возможностью, я буквально выдрал предмет из ее рук, зашвырнув его в сторону кровати, обхватил Эшли за плечи и почти насильно начал выталкивать за дверь чердака.       — Ты мазохист?       Вопрос прозвучал довольно громко, и хоть родителей дома не было, я вздрогнул. Эшли впилась в меня своими карими глазенками, встав в нескольких шагах от входа, и у меня уже не получалось сдвинуть ее с места.       — Не то чтобы…       Боль позволяет мне оставаться в трезвом состоянии. Я уже прибегал к этому способу не раз. Не скажу, что мне каждый раз нужно слегка вспарывать себе кожу на пальцах, чтобы провести бессонную ночь, но как только меня начинает накрывать волна усталости — в часы моего пика креативности — я считал это необходимым.       Ни родители, ни тем более студенты колледжа этого не знали — да и как бы они узнали? Я даже летом не надевал одежду с коротким рукавом; толстовки со свитерами и водолазками, которые я носил, были на пару размеров больше, чем надо, так что из рукавов всегда выглядывали лишь кончики пальцев.       — Не мазохист, — повторил я, пока Эшли с испугом, нарисованным на лице, рассматривала мои руки, то и дело возмущаясь вслух.       — Ты всего лишь нечаянно порезался, — передразнила она меня, при этом хмурясь. — Пару дюжин раз…