Догонялки

Толстые стволы колонн плавно врастали в крышу здания, украшенного сложными орнаментами, кусочки которого откололись, да так и остались лежать на земле, скорбя о своей участи. Надписи известного содержания уже успели изуродовать по-прежнему красные стены. Кинотеатр, кафе, магазин… Кем только не работал этот почтенный старец, затесавшийся меж веселящейся молодёжи, такой яркой и светящейся, ещё не успевшей обветшать, покрыться пыльной сединой и сетями трещин. Люди смотрели на здание с толикой сожаления, а затем припоминали, какой тут был великолепный кинотеатр – самая знаменитая из профессий старца – словно это и не здание вовсе, а ветеран, некогда являвший собой прекрасного юношу. Бывший кинотеатр – один из тех стариков, которые, несмотря на боли в спине, будут продолжать работать. Уже не имея здоровья стать магазином или даже баром, здание стало жилым. Оно продолжало честно трудиться, героически терпя весь вред, наносимый ему жильцами, даже не думавшими о благодарности. Одними из таких жильцов стали и трое преступников, чудом успевших добраться до Кэ́тч-Йорка. Угнанная машина осталась в лесу: продолжать на ней путь было слишком опасно, поэтому пришлось угонять новую. Тот водила, к виску которого Кирилл приставил дуло пистолета, всё-таки не стал обращаться в полицию. Кажется, его сильно напугало всё то, что ему наобещали. Деньги, взятые Кнаклом на продукты, потрачены на бинты, повязки, нити… так что сейчас нет возможности купить даже еду. У первого бельмо на глазу да пятно на щеке. Другой под два метра ростом и косой сажени в плечах, имеющий все атрибуты панка. Для ареста третьего достаточно просто голубых волос. И как прикажете затеряться в толпе? Кирилл разрывался от чувства вины: он заварил эту кашу, из-за него пострадали друзья, в то время как сам он цел и невредим. Чтобы хоть как-то загладить вину, Кир играл роль медика и добытчика пищи. Вот и сейчас он медленно и очень осторожно отрывал бинт с коричневыми пятнами засохшей крови. Юлэджи стоически терпел боль, не издавая ни звука, и только нахмуренные брови да прикушенная губа указывали на ощущения, что испытывал юноша. Раны, уродующие спину, успели покрыться бордовой корочкой и не нуждались в обработке. Не удержавшись, Кирилл погладил бока юноши, отчего тот напрягся. Впрочем, этот омерзительный порыв ему удалось замаскировать под проявление заботы. – Рёбра не болят? – Уже нет. – Юлэджи покосился на бомжей. – Может, грохнем их? – прошептал он и заговорчески подмигнул. – Не смей. – Кир не оценил шутки. – Ладно, пойду я, добуду ужин. В отличие от других городов, в которых успел побывать Кирилл, Кэтч-Йорк отличался более мягким климатом, а значит, и весна наступила в нём немного раньше. Плиекура уже успела сбросить серо-малиновый пушок, предохранявший набухающие почки. Грязи в городе почти не было, но её с лихвой заменял пух, который отправлялся в носы прохожих. В этом году его оказалось столько, что роботы-дворники не успевали убирать улицы, отчего Кэтч-Йорк превратился в одно большое облако. Ступая по мягким, будто бы ковровым дорожкам, каждый мог вообразить себя королём. Плиекура была столь красивым, сколь щедрым деревом: она раздавала лысым собратьям парики, а пушистым жильцам – материалы для гнёзд. Кирилл громко чихнул, мысленно прокляв дьоддафузскую флору. Хуже тополя, ей-богу! Совсем недалеко продуктовый магазин, но идти туда без денег нет смысла. Внимание Кирилла привлекла невысокого роста девушка. Настолько невысокого, что набитый едой пакет едва не касался земли. Кир, как и подобало истинному джентльмену, предложил помощь. Недоверчиво осмотрев его, девушка попыталась отказать, но настойчивость вкупе с улыбкой смутили её, и она согласилась. Всю дорогу Кирилл улыбался и болтал о всяких пустяках, играя заинтересованность в особе женского пола, но стоило им оказаться в безлюдном дворе, как кавалер покинул даму вместе с её пакетом. Девушка с открытым ртом наблюдала за убегающим воришкой, даже не думая закричать. Настолько это глупо и странно. Сумочки с кошельками и телефонами воруют, но чтоб с продуктами!.. – Ниха! Ты где целый пакет надыбал? – Кнакл с трудом подавил желание осмотреть продукты. Из-за повреждённых рук ему пришлось вместе с Юлэджи дожидаться прихода друга, и бездействие удручало его. Бездомные завистливо покосились на еду, но тут же отвернулись, столкнувшись взглядом с Юлэджи. – Девушке помощь предложил. Кнакл рассмеялся, а Юлэджи, напротив, покачал головой. Но вся его маска осуждения слетела в тот момент, когда он решился заглянуть в пакет. – Ух ты! Мороженка! Щёки налились румянцем, а в глазах появилась искра – юноша засиял. Он совсем по-детски принялся сдирать с эскимо шоколад, перемазав губы и пальцы. Кирилл не сдержал улыбку, а затем присел рядом, доставая ещё горячий пирожок, наполненный бульоном. Обжигаясь солоноватой жидкостью, он даже мог почувствовать себя счастливым, но всё удовольствие портило то молчаливое напряжение, что охватило троицу. Разговора насчёт произошедшего несколько дней назад так и не состоялось. Каждый боялся, что если поднимет эту тему, то узнает что-то такое, после чего они не смогут быть друзьями. Кнакл стал тихим и задумчивым, и, несмотря на все его потуги, рассмеяться по-настоящему не получалось. Только тихо так, осторожно. Юлэджи был хмурым и даже нервным, в ожидании грядущей ссоры он старался не разговаривать вообще. Это бремя в наказание за глупость решил понести Кирилл. – Тогда, в квартире, что-то взорвалось. Уверен, не без твоей помощи. – Газа напустил… – Пёрнул, что ли? – пошутил Кнакл, но остался проигнорированным. – …и выстрелил. Вот плита и взорвалась. А Кнакла я отослал в магазин, чтобы его не задело взрывом. – Но как ты узнал, что за нами придут? – У меня тоже есть связи. Вот Рю́джи взять, к примеру. – Кто такой Рюджи? – Кирилл откусил огромный кусок пирожка, чтобы выиграть время для раздумий над ответом пока он будет дожёвывать. – Старший брат того бешеного коротышки. Кирилл подавился. Бульон, будь он трижды неладен! потёк из носа и рта вперемешку со слюнями. – Брат?! – Ну да. – И… Откуда ты его знаешь? – выдавил Кирилл, наконец, откашлявшись и отплевавшись. – Когда я сбежал с базы, где меня тренировали, пьеружская мафия предложила мне убежище в обмен на информацию, которой я владел. «Пьеруж?! Четвёртый говорил про него. Может ли он быть связан с мафией?» – подумал Кир. С этой мыслью пришло и неожиданное волнение. Казалось, что если он прямо сейчас не задаст вопрос, то навсегда потеряет один из пазлов. – То есть он ещё и мафиози? – Официально он известен как хозяин нескольких борделей. Но это только официально. – Ладно. Тогда мафия взяла тебя под своё крыло. А сейчас каким образом они тебе помогли? – Я связался с ними, когда мы сбежали из тюрьмы. С моими мозгами и навыками я по-прежнему довольно полезен. Рюджи выслал нескольких людей в помощь, чтобы я смог безопасно добраться до Пьеружа, но я попросил их не лезть и вмешиваться лишь в экстренных ситуациях. Простите, что я умолчал об этом, но это было необходимо. Если бы «Грэмдраз» прознал о них, то сбежать бы нам не удалось. – Ну да. Мы сейчас на свободе только благодаря тебе… – вздохнул Кнакл. – А что насчёт Четвёртого? Он не знаком с кем-нибудь из этой мафии? – спросил наконец Кирилл. – С чего ты взял, что Четвёртый связан с мафией? – Не знаю, просто сначала нам помог Четвёртый, потом Рюджи… – отмахнулся Кирилл. Он так и не сказал товарищам о разговоре с Синей Звездой, а рассказать сейчас, не вызвав подозрений, Кир не мог. – Я, конечно, не лезу в дела Рюджи и не могу утверждать наверняка, но мне кажется, что это маловероятно. – Значит, ты и того «бешеного коротышку» знаешь? – Капучера-то? Нет. Не лично. – Вот, значит, как его звали… – пробормотал Кнакл. Кир прищурился. Что-то тут неладно. – Эх, нормальной пищи бы! – Юлэджи покончил с шоколадом. – В пастафарианской* церкви по пятницам спагетти кормят, – припомнил Кнакл. – Я до пятницы загнусь. – Кнакл, а давай мы тебя съедим? – предложил Кирилл. – Это как так меня? – Раньше, когда из лагерей сбегали, брали с собой самого толстого и в лесу его ели. – А ты самый крупный из нас, – подтвердил Юлэджи. – Ну не-э-эт. Давай ты, Киря, лучше в гей-клуб сходишь? Там тебя бесплатно белковым коктейлем угостят. – Ага. – Кирилл не желал спорить и уж тем более развивать эту тему. Когда тебя пытаются вывести, лучшей реакцией будет её отсутствие. – Ты гей? – Кнакл еле сдерживал смех. Подобный вопрос вновь заставил Кира поперхнуться куском пирожка. Он хлопал глазами и даже силился как-то оправдаться, но рот упорно не хотел закрываться. – Нет! – только и сумел сказать Кирилл. Он сам не понимал, зачем вдруг стал отрицать очевидное. Наверное, всё дело в банальном смущении: не привык Кир обсуждать подобные темы с другими. – А нафига ты его трахнул? Там же и бабы были. Он симпатичный, не спорю! Но не настолько, чтобы натурал предпочёл его женщине. Кирилл посмотрел на Юлэджи, ища у него поддержки. В ответ юноша стыдливо опустил глаза, дескать, да, я чёртов предатель. По-хорошему, ему бы стоило заткнуть друга, потому что это личное дело Кирилла, но уж очень его интересовал ответ. – Я был пьян. – Не так сильно, чтобы перепутать жопу с сиськами. Кирилл тяжело вздохнул. Он понимал, что любая его реплика ещё больше раззадорит охочего до споров друга. Кир сверлил взглядом пол, не желая смотреть на юношу, чей язык сейчас превращал эскимо в продолговатый предмет. Ему совершено не хотелось быть геем, неровно дышащим в сторону другу. Но ничего не поделаешь, от правды не убежишь… – Значит, ты выболтал всё Капучеру, пока петушил его? – Простите. Он меня до дома после всего предложил отвезти, я и согласился. Мне даже в голову не пришло, что КВБ-шники готовы на такое пойти… Словами не передать, как мне сейчас жаль. Из-за меня вы пострадали. Можете… даже избить меня. – Кирилл схватился за голову, сгорая от стыда. Закончив речь, он в ту же секунду получил подзатыльник и шлёпнулся на пол, ударившись лбом о пол. – Для первого раза с него хватит? – Кнакл бросил вопросительный взгляд на Юлэджи. Тот просто кивнул. – Я постараюсь всё исправить. – Господи! Кирилл, я щас блевану! И вообще, – Кнакл хлопнул друга по плечу и, довольно улыбаясь, заявил, – если ты гей, то ради бога! Только ко мне не лезь, а так еби мужиков на здоровье, мне-то какое дело! – Кнакл, а ты разве не гей? – то ли шутки ради, то ли действительно удивился Юлэджи. – Что?! Конечно, нет! Я вынужденный бисексуал. – Чё? Это как вообще? – Если милых девушек нет, то мне и мужская жопёнка сгодится. Но в плане любви девушки, конечно, выигрывают. – А с тем чокнутым у вас что? – выгнул бровь Кирилл. – Он тебя явно ненавидит. С лица Кнакла исчезло показное веселье и непринуждённость. А ведь понадеялся, что разговора удастся избежать! Кулаки избиты в кровь, но он упорно продолжает бить в дверь, невзирая на усталость. Продолжает размазывать свою кровь, боясь остановиться. Почему? Почему эта грёбанная дверь так крепка? Почему сила, не подводящая его ни разу в жизни, вдруг испарилась? Почему он, будучи монстром, не может преодолеть очередную преграду? Почему он продолжает истязать себя и напрасно тратить силы? Нет, не думать об этом! Продолжать! Если Кнакл остановится, то просто сойдёт с ума! С криком он бессильно сполз на пол, готовый разреветься. – Эй! Долго ты там ещё? Я вообще-то спать хочу. И если ты сейчас в состоянии воспринимать человеческую речь, но продолжишь мешать мне, то смею дать тебе совет: не перебарщивай. Когда учёных перестанет забавлять твоё поведение, ты сможешь ощутить всю прелесть ломки, – напутствовал некто. Кнакл обернулся. В камере нет места для соседей. И слава богу! Он сейчас в том состоянии, когда готов придушить человека. – Да-да, я к тебе обращаюсь. Голову! Голову подними! – неизвестный был раздражён. Под потолком обнаружилось небольшое окошко, созданное специально для того, чтобы крысы могли общаться друг с другом и не сойти с ума от одиночества. – Заткнись! Просто заткнись!!! – Я Пятнадцатый, а не «заткнись». А ты? – Кнакл. – Э, нет! Советую имя сразу забыть. Твой номер? – Меня. Зовут. Кнакл, – упрямо повторил Кнакл, медленно втянув ноздрями воздух. – Сука! – Боже! Ну, перестань, прошу. И вообще! Тебе ещё повезло, между прочим! – Хуясе везение! Моя трёхлетняя дочь в детдоме, а жена в тюрьме! Повезло!!! – Да, я тоже считал, что мне херовее всех, когда меня мамка в лабораторию сдала, понимаю, – протянул Пятнадцатый и замолчал. – Знаешь, вообще-то, она очень ценна в таких условиях, и достать мне её было не просто, но если тебе станет легче, то вот… – вновь послышался голос соседа, а затем шуршание. Самая обычная шоколадка упала рядом с Кнаклом. Признаться, подобная искренность растрогала его. – Спасибо. Как тебя зовут? – Пятнадцатый. – Нет. Имя, а не номер. – А? – Соседа напугал вопрос. – Назови имя, которое тебе дали родители. – Ах да! Имя! Имя? Имя… Моё имя? Как же оно? Имя… я… Я не помню! Кнакл был шокирован не меньше соседа, который, похоже, осознал свою безымянность только сейчас. Тишину разорвал хохот. – Ха-ха! Вот я глупый! Забыл! Ой, не могу! – Точно ненормальный. Кнакл почувствовал жалость, граничащую с раздражением и страхом. А сколько времени понадобится и ему, чтобы стать таким же чудиком? – Значит, ты все-таки угодил в лабораторию? И твоим соседом был Капучер? – уточнил Кир. – До сегодняшнего дня я не знал его имени. Все называли его Пятнадцатым или Зайкой. – Сказав последнее слово, революционер поморщился. Кнакл накрыл подушкой голову. Теперь он понимал чувства Пятнадцатого, что тот испытывал в день их знакомства. Усталость и боль убивали его. Хотелось просто закрыть глаза и стать гостем царства Морфея, в бредовом пиру позабыв ужас реальности, хоть ненадолго избавиться от боли физической и терзаний душевных! Но стоны из соседней камеры упорно возвращали заключённого в суровую реальность. – Зайка, поработай на камеру, я же знаю, как ты любишь. Никогда ещё Кнакл не испытывал такое отвращение, слыша чужой голос. В нём было столько похоти, жажды и грязи, что хотелось блевать. И вот эти извращенцы – уважаемые люди с учёной степенью! – Боже… Мне больно! «Он может одеяло закусить или вроде того?» – с раздражением подумал Кнакл. Безымянного соседа он видел всего пару раз и то во время пробы нового экзоскелета. В день первой их встречи Кнакл был поражён не количеством охраны вокруг этой личности, не тем страхом, который вызывало одно упоминание его номера, а им самим. На фоне пёстрых, экстравагантных силовых продиджумов, на фоне самых обычных людей Пятнадцатый выделялся невзрачной красотой и грациозной грубостью. Слишком тусклый и маленький для продиджума, слишком необычный и чудовищный для человека. Обитатели лаборатории разделились на две группы: людей с нечеловеческой жестокостью и чудовищ с человеческими страстями. Но Пятнадцатый не подходил ни под одно из описаний. Монстр в человеческом обличье! Одинаково ненавидимый и в тоже время любимый обеими группами существ, лелеющими свою злобу. Продиджумы, благодаря ему, могли почувствовать себя нормальными, но, привыкшие преклоняться пред людьми, они отказались принять чудовище, являющееся таковым даже по их меркам. Их совершенно не грела перспектива бояться существа, которое трахается со слабыми людьми, обладая силой, способной прекратить все мучения подопытных в лаборатории. Опустившееся настолько, что с радостью отсасывает собственным мучителям за какой-нибудь шоколад. И вот, смотря на Зайку, продиджумы не чувствовали себя нормальными. Уж если монстр не способен ничего сделать, то кто они такие? Пятнадцатый убивал в них надежду, порождая страх, и этого было достаточно, чтобы ненавидеть его. – Зайка? – спросил Кнакл, когда стоны прекратились. – Чего тебе? – У тебя кличка такая не из-за причёски, ну, тех локонов, которые свисают, как заячьи уши, а из-за того, что ты до чужих морковок охоч? – Мне просто не повезло родиться красивым. – Сказал продиджум с такой силой. – Да что ты знаешь?! – Голос соседа дрожал. – Они трахают и называют меня шлюхой, предварительно обколов веществами! – Ты сам позволяешь! – А что мне остаётся? – Сбежать. Такая твёрдость и уверенность собеседника озадачили Пятнадцатого, и он не сразу нашёл, что ответить. – Знаешь, я пытался сбежать столько раз, а закончил тем, что живу в камере с дверью на потолке. – И долго ты тут? – Мне говорили, что мне сейчас двадцать два. Думаю, лет шесть-семь. – За столько лет можно было что-нибудь придумать. – Легко тебе судить. Ну, сбежал я. Что дальше? В ответ Кнакл фыркнул. Разговор начинал раздражать его. – Что с вами делали в лаборатории? – Наркотики, лекарство, оружие. Ещё изучали особенности нашей психики. – Как Капучер не загнулся за столько лет? – Кирилл вновь вспомнил ночь с этим парнем. Он не походил на наркомана и жертву насилия, разве что шрамов много. Или он такой хороший актёр? – Киря, ну ты же сам видел его. Он машину догнал… – И то верно. Некстати вспомнилось продолжение диалога с Капучером, о котором Кнакл предпочёл умолчать. – Что бы ты сделал, если бы сбежал? – Я? Пошёл бы к революционерам! Это единственная возможность сбежать! – выкрикнул будущий революционер, но вместо поддержки услышал лишь весёлый смех. – Рево… Ха-ха-ха! Ста… Не могу! Боже! Ха-ха-ха!!! – Что смешного?! – взвился Кнакл. Кто дал соседу право смеяться над ним?! По крайней мере, сейчас, когда он сам находится в ещё более жалком положении. У Пятнадцатого вообще оказался довольно противоречивый характер. В периоды повседневной меланхолии, что для него являлось эквивалентом хорошего настроения, он бывал удивительно трогательным и искренним. Но потом Пятнадцатый словно одёргивал себя, заставляя вспомнить о ненависти к разумным, о своём превосходстве и вынужденной ничтожности. Общение с Кнаклом заставляло его бросаться из крайности в крайность: простить их или же нет? В данный момент чаша весов склонилась недавними событиями в сторону «нет». – Ты только ради дочери революцию устроишь? Ха-ха-ха! Да ты тиран! – «Только ради»?! – Нет, что ли? – Кнакл готов был поклясться, что собеседник невинно похлопал глазами. – Лишишь стольких детей отцов из-за эгоизма. – Мне никто не давал гарантии, что я доживу до победы. – Оу… да мы благородные! – притворно умилился Пятнадцатый. – А может и так! – Благородства не бывает. Есть лишь красивый термин, прикрывающий эгоистичные действия во имя удовлетворения совести, – продекламировал Пятнадцатый так, будто читал по книге. – Мудак. – Кнакл осознал, что спорить с этим человеком бесполезно. Так рассуждать, как он, можно о любых, даже самых светлых и искренних чувствах. – В этом мире есть хоть что-то, что тебе нравится? – Сладкое. – Выкрутился! Уже минуты как две Кнакл молчал, не решаясь перейти к самой ужасной части рассказа. Никто его не торопил. Но эта тишина давила ещё сильнее воспоминаний, поэтому он не выдержал и продолжил. – Что?! Вы предлагаете мне его изнасиловать?! – Именно, – кивнул учёный. – Издеваетесь?! – Да, но в данном случае не над тобой. Я любезно предлагаю тебе поддаться инстинктам и выпустить пар. – Мы с Пятнадцатым действительно плохо ладим, но он не сделал мне ничего такого, за что его можно было бы ТАК… – Не бойся. Мы накачаем Зайку кое-каким препаратом, который сильно ослабит его. Кроме того, ты будешь не один, а в группе других таких людей. – Даже если так, он продиджум первого уровня. Он же меня убьёт, когда отойдёт от вашей херни! Учёный вздохнул. В его планы не входило просвещать крысу. – Мы разработали препарат, блокирующий болезненные воспоминания, и программу реабилитации. Зайка в лаборатории уже семь лет, и многие вещи его просто перестали травмировать, а нам нужен он несколько другим. Думаю, групповое изнасилование сломает его окончательно. Мы будем давать ему препарат, и, если реабилитация Пятнадцатого и других подопытных пройдёт успешно, запустим производство. – А если оно не будет работать? В конце концов, почему такой ценный экземпляр, как Пятнадцатый? – Я бы не за что не пошёл на этот шаг. Но ты сам знаешь, что у продиджумов две дороги: в армию или в лабораторию. Вот КВБ-шники им и заинтересовались. Препарат будет работать, я гарантирую. Иное дело его психическая нестабильность, но, если нам удастся подкорректировать… Зря я это сказал. – Нет и точка! – Может, выберешь три точки? Раз уж на то пошло, предлагаю сделку: ты трахаешь Пятнадцатого, а взамен мы устраиваем тебе встречу с женой. Мужчина знал, чем зацепить. После этих слов в Кнакле будто оборвалось что-то, и это что-то можно назвать благородством. Прошло полгода. Полгода неведения, полгода ожиданий, полгода терзаний, и одно предложение освобождает его от мук. Она жива. Их было семь, считая Кнакла. Семь озлобленных, забитых человека, только и ждущих возможности избавиться от мук хотя бы на несколько минут. Привели Пятнадцатого, одетого лишь в одно облегающее тёмно-синее трико, заменявшее в лабораториях нижнее белье. Оно не стесняло движений и плотно облегало тело, позволяя учёным осматривать его, не раздевая продиджума, чья обезображенная шрамами плоть вызывала лишь отвращение. С Пятнадцатого сняли привычные железные перчатки вместе с ошейником безопасности. Прощальный скрип двери стал сигналом к действию. Пятнадцатый не понимал, почему все эти люди с таким вожделением смотрят на него. Не понимал. Не хотел понимать. Удивительно сильный толчок, и Пятнадцатый падает. Этого просто не может быть! Он же хорошо себя вёл! Попытка подняться не увенчалась успехом: стоило только привстать на локтях, как чья-то нога резко опустилась на грудь, буквально вдавливая тело в пол. Попытка отползти – его притягивают за ногу. Попытка позвать на помощь – смех. Попытка ударить – тело такое слабое. Боже, как же люди живут с такой силой?! – Ну что ты убегаешь от нас? Думаешь, наши морковки хуже? – протянул один из насильников, пошло улыбаясь. – Я вам их отгрызу! Удивительно. Пятнадцатый вспомнил, как нужно огрызаться, за что и поплатился. Удар сломал бы ему нос, если бы не крепкие кости. – Знаешь, раньше в тюрьмах петухам выбивали передние зубы, чтобы они хуй не царапали. Вновь мужчина занёс руку, но на сей раз удар пришёлся на зубы. Кровь хлынула из разбитой губы, обагряя подбородок и пол. Пятнадцатый закрыл голову руками и зажмурился, ожидая избиения. – Тридцать Первый, не надо. Если у него всё опухнет, будет совсем не прикольно. – Милашка, – раздался голос над ухом. Язык слизал кровь, Пятнадцатый скривился. Кто-то, потянув за волосы, поднял его с пола. Прежде чем он решился открыть глаза, в его губы уткнулся член. – Если будешь стараться, мы будем нежны. – Его хозяин весело подмигнул. – Не зря же ты столько лет технику минета оттачивал. Пятнадцатый опустил глаза и замер в нерешительности. – Поторопись, блядь! Пинок вынудил упасть, а затем, превозмогая боль, страх и стыд, доползти до члена и обхватить его губами. Омерзительно. Он вонял и был просто тошнотворным на вкус. Слизывать и глотать всю эту грязь, находящуюся под крайней плотью… Казалось, что пройдёт ещё секунда, и рот заполнит не только член, но и недавний обед. Продиджум явно ожидал большего. Сухой рот и дрожащие губы, из-за чего зубы постоянно раздражали головку, могли понравиться только какому-нибудь прыщавому девственнику. – Ты должен больше стараться! Один из мужчин толкнул в ладонь жертвы член, призывая обхватить его. Пятнадцатый сжал руку так сильно, как только мог в надежде, что силы вернулись. Но вместо чужой крови увидел собственную. Он не успел ничего понять, как оказался на полу. Боль в области грудной клетки не пропустила стон, и Пятнадцатый просто корячился на полу в попытке облегчить мучения. Резким движением ему раздвинули ноги, и жертва с ужасом опознала в одном из мучителей Кнакла. – Умоляю! Не надо!!! Я сделаю всё, только не это! – кричал Пятнадцатый, стараясь вырваться. С надеждой он смотрел на соседа, ожидая, что тот прекратит этот кошмар, но он лишь позорно отвёл взгляд. Вместе с треском разрываемой ткани внутри Пятнадцатого что-то лопнуло. Один лишь жалкий взгляд переполнил чашу, содержимое которой могло бы и испариться, но, как видно, не сложилось. Кнакл закинул ноги Пятнадцатого на плечи. Именно ему, как обладателю наиболее здорового во всех смыслах агрегата, предоставили возможность «снять сливки». Член проталкивался с таким трудом, будто Пятнадцатый и не занимался проституцией столько лет. Он громко кричал и извивался, из-за чего головка не могла войти. Не выдержав, Кнакл приложил Пятнадцатого головой о пол и, пользуясь временным затишьем, проник в него. Спустя пару толчков двигаться стало проще благодаря крови, заменившей смазку. Она стекала по бёдрам, капая на пол. Жалость, убитая злобой, не тревожила будущего революционера. Ощущение превосходства в обстановке унижения и беспомощности – вот чего не хватало продиджумам! Покорить недосягаемое, подняться в собственных глазах, чтобы потом рухнуть с этой вершины в такую яму, в которой ты сроду не бывал – в этом все люди. Чем быстрее всё закончится, тем быстрее Кнакл сможет увидеть причину истязаний, тем быстрее он сможет сказать, как сильно её любит и понять, что в этом мире ему хоть кто-то рад. И не важно, что он сделает ради этого. Награда всё окупит. С каждым движением тело под Кнаклом, кричало всё громче и громче, рискуя сорвать голос. Кричало до тех пор, пока рот не заткнули. Голову Пятнадцатого просто насаживали на член, не особо заботясь о сохранности горла. Хотелось орать после каждого толчка, и жертва получила эту возможность, когда рот, наполненный спермой, ненадолго оставили в покое. Вместо крика вырвался жалкий полузадушенный хрип, но и его оказалось достаточно, чтобы Пятнадцатый подавился. Кнакл прижал его к груди, отчего продиджум всхлипнул и уткнулся носом в плечо. Он не сразу сообразил, почему сосед так неожиданно сменил позу, а когда понял, то вцепился в него так, будто ещё надеялся пробудить в нём сострадание. Второй член, вымазанный в крови и слюнях, постоянно выскальзывал, стоило головке протиснуться в узкое отверстие. Кнакл даже двигаться перестал, что ничуть не уменьшило боль Пятнадцатого. За всю жизнь Кнаклу не приходилось слышать такого вопля, тем более над самым ухом. – Блядь! Заткнись! – Кнакл одновременно с другим насильником толкнулся, заставив жертву подавиться стоном и заплакать. Пятнадцатый больше походил на куклу, за право поиграть с которой боролось сразу семь детей. Такая же маленькая в больших руках, тянущих игрушку в разные стороны. Каждый из продиджумов стремился урвать своё. Едва ли найдётся участок на коже, который бы не покрывала вязкая жидкость. Слипшиеся волосы и ресницы, мокрое изорванное бельё… Под конец этого ада Пятнадцатый лежал на полу уже не в силах пошевелиться. Его трясло мелкой дрожью. Кровь, смешавшись с семенем, стала розовой. Только когда глаза начали закатываться, насильникам пришла в голову мысль, что с него, наверное, уже и хватит. – Он щас сдохнет, что ли? – Да мне срать. Я тут по вежливости пропускал всех, а теперь вы говорите, что всё! Уехал поезд! – возмущался мужчина. – Эй! Он отвесил лёгкую пощёчину жертве. В ответ она открыла рот, и вместе с вывалившимся языком на пол вылилось столько спермы, будто её ели ложками: Пятнадцатый лично испытал выносливость продиджумов. Не отреагировал он и тогда, когда его зад, больше напоминавший кровавое месиво, вновь заполнил член. Трахать простой кусок мяса совсем не интересно, с тем же успехом насильник мог совокупиться с носком. Навязчивая идея закралась в голову мужчины, когда он посмотрел на живот Пятнадцатого. Шов! А что, если?.. Сжав зубами кожу, стягиваемую нитями, продиджум добился желаемого результата. С визгом Пятнадцатый подскочил и больше не пытался вырубиться, возвращаясь в реальность благодаря боли. – За что? – спросил Пятнадцатый таким тоном, будто ему нет совершенно никакого дела до происходящего. И простое безжизненное «За что?» было намного ярче слёз и криков. Было настолько ярче, что навсегда оставило ожог в памяти Кнакла. После изнасилования учёные не торопились давать подопытному препарат. Они терпеливо дожидались, когда он в полной мере осознает произошедшее с ним. Но и Пятнадцатый не торопился, в перерывах между сном бездумно сверля взглядом потолок. Несмотря на все старания Мити, боль не покидала тело, и лишь обезболивающее ненадолго уменьшало муки. Пятнадцатый получал его не так уж часто и не в тех дозах: учёные опасались, что он в приступе гнева может нанести себе ещё больше повреждений. Но лишь получив нужную дозу, лишь окончательно избавившись от боли, он бы начал анализировать изнасилование, ускорив ход эксперимента. Кто мог знать, что обезболивающее заменит адреналин? – Эй, Зайка! Пятнадцатый вздрогнул, переводя взгляд с потолка на стену. Этот голос, этот насмешливый тон… Давно в нём ничто не вызывало такой ненависти. – Попа-то как? Болит? Презрение, замаскированное под наивность, заставило с кряхтением встать. – Да я и сам слышу! Сегодня у Кнакла было до ужаса хорошее настроение: через полчаса его повезут на свидание к жене. В данный момент его с соседом объединяло одно: они плохо осознавали случившееся. – Какого хера тебе смешно? – прорычал Пятнадцатый. Такую жгучую ненависть он не испытывал даже к людям. Продиджумы… Ему казалось, что только они смогут понять его. Это горькое чувство разочарования и злобы на мир, на себя самого. «Зачем я так долго сидел и ждал?! Все эти грёбанные люди и сраные продиджумы!.. Всех ненавижу!!!» Будущий революционер вздрогнул, когда стену тряхнуло. Пятнадцатый долбил её, совсем как Кнакл, чьи действия он осуждал. – Ну-ну, удачи, – ухмыльнулся Кнакл. Этот продиджум хоть то ещё чудовище, но проломать такую толстую стену даже для него слишком. Крик. Но он не такой, как крик Кнакла. Не отчаянный, а злой, похожий на рёв. С завидным упрямством Пятнадцатый продолжал колотить по стене, и с каждым ударом ярость утрачивала яркость, превращаясь в густой комок чёрной ненависти. И Пятнадцатому нравилась ненависть. Она заглушала ВСЁ. Кнаклу стало жутко в тот момент, когда в стене появилась первая вмятина. Металл продолжал растягиваться, не желая так сразу впускать руку в пространство камеры. Кнакл, бледный и дрожащий, прижался к противоположной стене. ЭТО. СУЩЕСТВО. НЕ. МОЖЕТ. БЫТЬ. ЧЕЛОВЕКОМ. Натуральная машина! Когда появилась дыра, в которую просунулась рука, паника окончательно овладела Кнаклом. Конечность шарила по стене в попытке схватить недавнего насильника. Маленькая комната, как назло, стала ещё меньше, а рука так близко. Она тянулась, бороздя пальцами воздух. Ещё несколько ударов, и портал в чудовищный мир соседа увеличился. Его лапа точно достанет Кнакла и раздавит его голову. От страха перехватило дыхание. Неужели он сдохнет за несколько часов до встречи со счастьем? Но нет. Кто-то извне втянул это существо обратно в свой мир. – Пустите! Я убью его!!! Убью!!! – ревело чудище, пока группа людей старалась оттащить его от дыры. В тот момент Кнакл впервые встретился с ним взглядом. Злобные глаза, обещающие убить. Убить его, убить этих людей, убить всех и в конечном итоге себя. Вопль, и из соседней камеры полилась кровь. Яркая, горячая, она стекала по стене, образовывала лужу и ползла к ногам Кнакла. – Больше я не видел его. – Кнакл сглотнул. – Я… Я ведь урод? – выдавил он, с надеждой заглядывая Кириллу в глаза. На что он надеялся? На сохранение дружбы или же подтверждение слов? Кир потупил взгляд. Ему не хотелось видеть Кнакла таким. Что он мог ответить? Тот, кто никогда не любил, тот, у кого никогда не было семьи, не сможет понять. Как бы он поступил в такой ситуации? А пошло оно всё! Также! Кирилл поступил бы точно также. – Я понимаю, почему ты сделал это… Ответ Кирилла мог бы быть иным, если бы на лице товарища блуждала улыбка вместо раскаяния. Кнакл кусал дрожащие губы и постоянно хмурился, пытаясь спрятать блестящие глаза за бровями. – Блядь, серьёзно?! Да идите вы все нахуй! – Юлэджи встал. – Дурак. – Кирилл лишь покачал головой, смотря в спину Юлэджи, даже не думая его останавливать. – Нет, он прав. – Ты хоть увидел её? – Лучше бы не видел!!! Кнакл вскочил, намереваясь разнести бомжатник к чертям. – Эй! Тихо-тихо. – Кирилл тоже встал и попытался утихомирить Кнакла. Тот глубоко вздохнул и плюхнулся на бетонный пол. Сжав повреждёнными руками голову, он глухо застонал, будто бы пытался выплюнуть с этим звуком ещё что-то, мерзкое и страшное. Кнакл в окружении охраны сидел на стуле и тупо смотрел на огромное стекло, за которым не было видно ничего, кроме тьмы. Что-то идёт не так. Сейчас должно быть свидание, но тогда что это за место? С охраной и парочкой учёных всё более или менее понятно, но кто все эти люди на стульях? Кого они выискивают во тьме? Если бы Кнакла не лишили сил, он бы непременно избавил и незнакомцев, и себя от мучительного ожидания. Свет лампы рассеял темноту, позволяя отчётливо разглядеть стул. Большой и с множеством ремешков. Не веря глазам, Кнакл смотрел, как на него усадили девушку. Каштановые кудри исчезли с гладкой макушки, а миловидное лицо изуродовали опухоль и кровоподтёки. С трудом Кнакл опознал в ней свою жену, свою дорогую Ви́тио. Когда ей заклеили глаза, будущий революционер не выдержал. Но стоило ему дёрнуться, как под кожу вошла игла. Всё тело мгновенно стало таким слабым, и как бы Кнакл не старался, оно оставалось почти неподвижным. Неужели весь этот фарс с электрическим стулом устроен ради него? Витио и Кнакл. Продиджум и человек. Могла ли она передать секретную информацию революционерам только ради его будущего, а в итоге сломать жизнь всем членам их маленькой семьи? Если бы он родился человеком… Нет. Если бы он вообще не решился её добиться, выжила бы она? В нос ударил запах горелой плоти. Не такой запах любимой женщины Кнакл надеялся ещё раз вдохнуть. По щеке скатилась слеза. – Суки. Вы все сдохнете. Революция, к которой Кнакл относился как к возможности сбежать, предстала перед ним в новом свете. Ради неё Витио пожертвовала собой, и только она способна погубить чувство вины, только она вернёт сон и самое главное – дочь.