Догонялки

Тьма ночи, бездна, в которой плавал Дьоддафуз, стала отрадой для глаз Бэйли. Вдыхая холодный воздух, Борингу казалось, что он очищается. Его разгорячённое тело остывало, из головы выветривался гнев, и под напором появившихся мыслей в душе вновь разрастались сомнения. Нет, не сомнения. Теперь уже сожаления. Он не знал, чему верить, кого жалеть, кому помогать и как остаться хорошим, если любой выбор, будь то революция, «Грэмдраз» или отставка, сделает его трусом и отступником. Видя страдания, страх, ненависть и отчаянье в глазах продиджумов, Бэйли понимал, что поддерживать установившийся режим становится невыносимо. «Мы отдаём свои жизни потому, что боимся смерти», – сказал как-то один из продиджумов, и это странное, но очень точное противоречие навсегда отпечаталось в памяти. Боринг осмотрел оторванный протез, который нашёл и отдал ему Тобо. И всё же злиться на Капучера не получалось, и Бэйли не знал, хорошо это или плохо. Сейчас продиджум в тяжёлом состоянии и зависит от врачей, что давало хоть какие-то шансы пережить следующий приход Четвёртого. Но главная проблема – революционеры, чья армия обещала прибыть к утру. На секунду в ночь вырвался яркий свет. Хлопнула дверь. Рядом на скамейку присел Митя. – Сигарету? – предложил он, закуривая. – Не курю. – Бабушка говорила, что на Земле звёзд из-за грязи не видно. А вы родились на Земле или на Дьоддафузе? – На Дьоддафузе. Грязь везде. Тут небо чистое, души грязные. Там, по крайней мере, всё честно. – Вы утрируете. – Кто знает. Какое-то время они просто сидели и молчали, наслаждаясь видом разверзшейся пред ними бесконечности. Мысль о том, что некоторые из её космических жильцов мертвы, о том, что вот сейчас они любуются мертвецами, показалась Бэйли пугающей и притягательной одновременно. – Возможно, это не лучшая идея, но вы хороший человек, и я хотел бы вам кое-что рассказать. – Митя нахмурился и опустил глаза. Впервые Бэйли видел на его лице что-то помимо дружелюбия, и эти перемены он находил пугающими. – Это как-то связано с Капучером? – Да… Бэйли, согнув пальцы оторванной руки, ободряюще похлопал ею Митю по плечу. Подумав, Боринг и вовсе повесил её на специалиста. Тот оказался настолько подавленным, что не обратил внимания на это странное действие. – Когда я только пришёл в лабораторию, я был поражён Капучером. Он оказался таким красивым, грациозным, сильным… – Ты в него влюб..? – Нет! Что вы! – замахал руками Митя. – Это не те чувства. Я восхищался его телом и способностями, получал эстетическое удовольствие, просто смотря, как он двигается. Это не любовь, не дружба, не научный интерес. Это что-то другое. Более сложное и глубокое. Я восхищался им, как восхищается музыкой и чужим талантом человек, не имеющий слуха. Тело Капучера оставалось прекрасным даже с уродливыми шрамами, но вот его душа… Он оказался забитым, униженным, лишённым надежды. Я ненавидел людей, сделавших его таким, мне хотелось выдернуть его из дерьма. Во время нашего первого знакомства я протянул ему руку и улыбнулся. До меня никто из учёных не пытался с ним подружиться, а он… В тот день Капа впервые за несколько лет вновь проявил агрессию. Как сейчас помню. Вздрогнул. Поднял на меня удивлённые глаза. А потом они исказились ненавистью. Я очнулся у противоположной стены, а он валялся на полу в крови, что текла из носа: сработал ошейник. – Почему он кинулся на тебя? – Он не смог дать мне адекватного ответа. – Но тебя ведь не остановило это. – Верно. Я узнал, что Капа шлюхается за сладости, поэтому начал приносить ему вкусняшки за так. Первое время он постоянно ждал от меня подвоха, но потом дело пошло на лад. Я вернул ему имя, прошлое, дал ему цель!.. – И всё так обернулось, – закончил Бэйли. – И всё так обернулось, – тупо повторил Митя. – Но не просто же так он. – Не просто. Но я не могу понять причин, сколько бы ни думал. – А эксперимент? – Я не вижу в нём ничего такого, что могло бы так сильно разозлить Капу. Но… с ним тоже не всё чисто. Капучер отказывался принимать участие, говорил, что ему не нужны эти таблетки. Я знал, что он дожидается, когда революционеры захватят Первую Зону, чтобы убежать с ними. – Это его Кнакл надоумил? – По всей видимости. Я не врал вам, когда говорил, что не помню его. В нашей лаборатории их жило очень много, всех запомнить я физически не мог. – Понимаю. Ты не мог допустить, чтобы он убежал с революционерами? – Именно! – Но почему? Это его выбор. – Я не хотел, чтобы он участвовал в восстании, чтобы общался с теми бандитами, не хотел, чтобы он помешался на мести. – Митя, он взрослый человек. – Вы не видели его таким, каким он был два года назад. – Зато я вижу его нынешнего. Действительно ли он хотел мести? – Капучер не верил в благородство и прочие пафосные вещи. – Или из вредности продолжал делать вид, что не верит? Не ты ли продемонстрировал ему эти качества? Митя вздрогнул и замолчал. Его фигура вновь приняла то жалкое положение, при котором бессильно повисли руки и опустилась голова. Он, как увядающий цветок, клонился к земле, но неожиданный лучик надежды, осветивший его, заставил Митю воспрянуть. – Даже если так, я не хотел, чтобы он убивал, – выдал он, наконец. – Это плохой выбор, и я не позволил ему совершить его. Попытался, во всяком случае. Разве ему было плохо в «Грэмдразе»? Нет. Он страдал? Нет. – Ты будто оправдываешься. – Может быть, – ухмыльнулся Митя и вновь замолчал. И вправду, как давно его не покидает ощущение того, что он врёт самому себе? Сколько дней, месяцев или даже лет он уговаривает себя? Действительно ли он не помнил Кнакла и других продиджумов потому, что их было много? Или всё дело в том, что ему было насрать на этот расходный материал? Он запутался, не знал, что думать о себе. В оправданиях и обвинениях Митя бросался в крайности, никак не мог найти середины, компромисса между двумя своими частями. И это убивало его. Митя знал, что ради призрачного шанса на счастье Капучера погибло немало людей, но ему было насрать. И это пугало его. – Нужно было, чтобы Капучер не хотел жить. Мы должны были видеть эффект. И я узнал, что он боится оказаться изнасилованным группой продиджумов. И его изнасиловали. Тем, кто отмывал и выхаживал его, стал я. – Он доверял тебе, а ты предал его доверие. – Я знаю. Митя поднял глаза, полные боли, на Бэйли и вновь повторил, почти прошептал: – Я знаю. – Что случилось дальше? – Капучер сидел на стуле. Наш психиатр задавал ему различные вопросы. Капа встал. Ударил психиатра, а затем схватил стул и вдавил его ножку мужчине в глаз. Разорвал руками четверых, ещё нескольким раскрошил череп об стену, а потом всё перемешалось. Я сидел в крови, вжавшись в стену. Я был уверен, что он убьёт и меня. Зажмурился, когда он подошёл ко мне. А когда открыл глаза, увидел, что он улыбается и протягивает мне руку. Я принял её. Сейчас мне почему-то кажется, что он собирался меня убить, просто хотел пошутить напоследок, а я схватился за него. Он так удивился. А потом, наверное, решил дать мне второй шанс. – Но он по-прежнему не хотел принимать таблетки? – Верно. Но его выбор, по сути, ни на что не влиял. Он принял их всё равно. Через несколько дней после бойни пришли люди. Хорошо одетые. Я не знал, кто они. Они говорили с выжившими учёными, нескольких я больше не видел. Насильников Капучера мы выпустили из лаборатории. Сказали новому начальству, что они устроили бунт. Мне предложили сотрудничать, и через некоторое время я вместе с Капучером покинул Шенохол. – Это был ты! Ты сливал информацию! Почему?! – Потому что я заинтересован в том, чтобы Капучер встретился с братом и зажил счастливо. – Ты связывался с Четвёртым?! – Нет, на встречи ходил Рэвин. Я же общался с Рюджи. Докладывал ему о состоянии Капучера. Он придёт утром, чтобы забрать его. – Но… почему сейчас? – Я запутался. Я уже ни в чём не уверен. Мне всё равно, если меня посадят. Я просто хочу знать, что поступил правильно. Я хочу знать, что я сделал не так! Почему Капучер ненавидит меня?! Но никто не ответил Мите. Бэйли не имел на это права, а тишина не умела говорить.