Догонялки

Пустота. Пугающая пустота, в которой Кирилл умудрился упасть. Удушье. Воздуха много, даже слишком, но он летит так быстро, что Кир просто не успевает поймать его ртом. Собственные ноги, опирающиеся на облака. Птицы. А потом земля. Кирилл резко дёрнулся, выгоняя из тела остатки сна. Его здоровый глаз, проглядывающий сквозь бинты, ослеп от ярких лючидовых лучей, и невозможность видеть пугала ещё больше. Почему он ещё в сознании? Где он? Что случилось? Спиной Кирилл чувствовал не землю, а мягкую кровать, телом – не боль, а лишь бесконечную усталость. Лёгкий ветерок заглянул из любопытства в комнату, за что и поплатился: Кирилл с жадностью проглотил его. «Всего лишь сон». Сколько прошло дней? Недель?.. Месяц? «А бинты с лица так и не сняли. Надоело!» От мысли о перевязках по спине пробежал холодок. Тело Кирилла отвергало пластыри с синтетической кожей, поэтому приходилось пользоваться дедовским способом – перевязывать ожоги бинтами, смена которых оказалась ужасно болезненной. В копилку страхов, которые приобрёл Кирилл за последнее время, следовало бы добавить и иголки. Так много и так часто он не принимал наркотики никогда. Разнообразные галлюцинации, желание бегать, прыгать, кричать и ощущение какого-то невероятного просветления, когда самые нелепые идеи казались божьим откровением. Благодаря наркотикам, выжимавшим из Кирилла всё до капли, ожог заживал быстрее и не загнивал, но тело уже спустя пару уколов адаптировалось к ним, дритэпа и уговоров принять очередную дозу требовалось всё больше и больше, а затем и вовсе пришлось искать наркотику альтернативу. «Интересно, сколько же денег в меня вложили? И ради чего? Без Юлэджи тут точно не обошлось! Так почему он не приходит? Рюджи говорил, что он здесь, в Пьеруже. А может у него какие-нибудь очень важные дела?» – такие мысли проскальзывали в голове Кира если не каждый день, то достаточно часто. С раздражением и даже ненавистью он осмотрел комнату, слишком уютную для обычной палаты: цветы на подоконнике, мягкая кровать, диван, телевизор, кондиционер, а ещё врачи, чуть ли не подтиравшие сопли… Это определённо VIP-палата! Роскошь давила на Кирилла. Ему казалось, что материальными благами Юлэджи старался задобрить его и откупиться. Маленькая комнатка стала для него тюрьмой, а скука – каждодневным истязанием. Иллюзии ушли вместе с наркотиками, уступая место реальности, которая глядела на него через больничное окно. Ветерок дёргал Кирилла за волосы, как ребёнок, надоедающий вопросами. Игнорируешь, игнорируешь, да и не выдержишь, ответишь! Так и Кирилл в конце концов сдавался под гнётом упорства и озорства ветра и повернул голову в сторону окна. Свежая трава выпрыгивала из земли навстречу дьоддафузскому солнцу, деревья, приобняв друг друга ветками, раскачивались из стороны в сторону, наскрипывая заунывную, но, тем не менее, душевную песню – вот и вся его свобода. Манившая и дразнящая. – Что такое? Твой чудесный глазик угрюмее обычного! – послышался до боли знакомый голос. Рюджи стоял в дверях и улыбался своей фирменной улыбкой. С Капучером они имели поразительное сходство, впрочем, черты лица Рюджи были несколько мягче и взрослее. Его вишнёвые волосы, торчавшие из-под шляпы, загибались кверху сильнее, а острые глаза сглаживал их тёмный, шоколадный цвет. Не просто коричневый, как у Кирилла, а именно шоколадный. «Вишня в шоколаде», – подумал бы всякий при встрече с ним. Отношения Кирилла и Рюджи можно было описать как молчаливую, тщательно отрицаемую дружбу. Они старались унизить друг друга словесно самыми оригинальными способами, в полушутливой форме выплёскивали недовольство, и всё же это была не вражда, замаскированная дружбой, а дружба, замаскированная враждой. Именно в этой лёгкой, ничему не обязывающей дружбе сейчас больше всего нуждались они оба. Общение с Рюджи избавляло Кирилла от скуки и мрачных мыслей. Рюджи, в свою очередь, мог часами перепираться с Кириллом только для того, чтобы не возвращаться домой. – Твоя одежда удручает меня. – Кирилл осмотрел Рюджи с головы до ног. – Без строгого костюма ты похож на педика. – Ты прав лишь отчасти на мой счёт. Любовь к скучному, серому и невзрачному – национальная черта русских? Я, между прочим, обливался кровавыми слезами, но таки добыл тебе новый комбинезон. А вообще, почему именно комбинезон? Ты же не шахтёр и не стриптизёр. – Он удобный, у него приятные цвета и много карманов, в ко… – В которые ты будешь прятать те ужасающие вырезки и фантики от конфет? – Н-не только, – смутился Кирилл и поспешил перевести тему. – Как Капучер? Ты давно не приходил. – Успел соскучиться? Я польщён! Капу выписали. – Уже? Мне нужно извиниться перед ним, ведь он из-за меня пострадал. – Поверь мне, он не винит тебя. – Тем не менее. Я хочу поговорить с ним. Кирилл хотел объясниться, но, встретившись взглядом с Рюджи, осёкся. – Что-то не так? – Капучер многое пережил, сейчас не лучшее время. Но к чёрту все эти неприятные темы! – встрепенулся Рюджи. – Доктор сказал, что ты, свинья ненасытная, за десятерых жрёшь! Он вытащил из пакета термос, поставил его на прикроватную тумбочку и с гордостью произнёс: – Осваивал русскую кухню! – Когда-нибудь ты станешь хорошей женой. На это заявление Рюджи с улыбкой продемонстрировал Кириллу кольцо на безымянном пальце. – Подожди, так значит, ты не хочешь меня трахнуть? – Что?! – опешил Рюджи. Он хорошо понимал людей, но никогда не мог понять: шутит Кирилл или нет. – Ну, ты тут ходишь, одежду мне приносишь, покушать готовишь… – Если бы я хотел, то давно бы сделал это. И не важно, с твоим согласием или без него. Я просто пытаюсь понять, что такого нашёл в тебе Ю. – Почему ты всегда зовёшь его «Ю»? – Ю долбанутый, у него странный пунктик насчёт имени. – Рюджи сделал страшное лицо. – Типа: «Ты не мама, поэтому зови меня Четвёртым, о жалкий смертный! Ты недостоин произносить моё прекрасное, особенное имя!» Он бесится, когда я сокращаю его имя, и в отместку сокращает моё. – Давно вы знакомы? – Нет. Наш лидер как узнал, что он с тобой в одной тюрьме сидит, так сразу загорелся, вот Ю и перевели в твою камеру. Потом он сбежал, прислал отчёт, мы нарыли информацию на Кнакла, и дело предложили взять мне. – Капучер попал в отряд того поборника морали тоже благодаря тебе? – Да, я настоял, и его в самый последний момент перевели в отряд Бэйли. Так было проще вернуть его. Кирилл так свыкся с мыслью, что он совершенно не разбирается в людях, что неожиданная догадка казалась ему нереальной. Он долгим, немигающим взглядом смотрел на Рюджи, ища на его лице то ли подтверждение, то ли опровержение своих мыслей. – Ты… врёшь? Брови Рюджи удивлённо приподнялись, но вскоре меж ними образовалась складочка, а губы растянулись в кривой улыбке. Такое знакомое выражение лица, совсем как у Юлэджи. Кирилл понял, что Рюджи больно и он смеётся, издевается над своей болью. – Конечно, я вру! – Рюджи развёл руками, его лицо искривила злоба, будто он собирался вложить всю пережитую боль и ненависть в несколько жалких слов. – А знаешь, в чём дело на самом деле? Я хотел, чтобы ублюдок, сотворивший с моим братом такое, сдох. Разумеется, тут был риск, и если бы Капа не вспомнил его, то пришлось бы задействовать Ю. – Ты хоть знаешь, что заставило Кнакла поступить так? – Я тебя умоляю! – рассмеялся Рюджи. – Ебал я все эти слезливые истории! – Ну а ты ради возможности увидеть Капучера изнасиловал бы? – О, Кирюша, ради возможности увидеть Капучера я не только изнасиловал бы. Ради одного призрачного шанса я раздвигал ноги, убивал, обманывал, словом, делал всё, чтобы продвинуться в иерархии. Мне нужна была власть. – У тебя получилось? – Мы крышуем Дэзьѝр и Пьеруж, в частности, предыдущий босс кормит червей, я замужем за нынешним. Это успех, тебе не кажется? – На кольцо насосал. – Нет, Кирюша, это кольцо я выгрыз. – И другие мафиози уважают тебя? – Не уважают, так боятся. Те, кто не оценил мой ум, оценил мою… Как бы сказать? Ебанутость? Понимаешь, для некоторых нужно выглядеть психом. – А для меня, значит, не нужно? – Сумасшедший я чертовски обаятелен! А у тебя кажется пунктик на психах. Не хватало мне, чтобы ты в меня влюбился! Впервые за месяц Кирилл действительно обрадовался бинтам, скрывшим его краснеющее лицо. Неужели его чувства так заметны? А что, если Юлэджи знал и игнорировал?! Или ему рассказал Рюджи, и поэтому юноша не приходит?! – А… Юлэджи… знает? – Вряд ли, он дубина та ещё. Про его ориентацию не спрашивай, я не в курсе. Кстати, а ты ради Юлэджи согласился бы на изнасилование? – Я не настолько по нему соскучился. – Давай на чистоту? Через неделю Юлэджи покинет Пьеруж, и больше ты его никогда не увидишь. Я могу организовать встречу, но не просто же так. Денег у тебя нет, а вот моральное удовольствие ты можешь мне доставить. Кирилл помрачнел. Его грудь будто сжали тиски, отчего стало трудно дышать. Пугающее «никогда» расталкивало остальные мысли и лезло на передний план. За страхом от внезапного осознания последовало отрицание. Говорил ли Рюджи правду? До сих пор он никогда не врал. Это какая-то проверка? Лишь отчасти. Кирилл бессильно опустил руки, приняв слова Рюджи. «А смог бы я действительно изнасиловать?» Кир почувствовал отвращение к себе и к этой мысли. Да как он вообще посмел рассматривать такую возможность?! Когда-то он решил, что поступил бы на месте Кнакла точно так же. Быть может, на тот момент он действительно мог, но сейчас… Он видел Капучера, озлобленного и безразличного ко всему, даже к собственной жизни. Видел Рюджи, перенёсшего не меньше страданий. Он видел Кнакла, мучившегося после совершенного. Стоит ли Юлэджи совести? Стоит ли один единственный момент сомнительного счастья всей последующей жизни? Но возможна ли нормальная жизнь после всего пережитого? Рассуждал ли так же Кнакл? – Нет. – Никогда, Кирю… – НЕТ! – завопил Кирилл и в исступлении замахал на мужчину руками. Ещё одно «никогда», и он бы, наверное, сдался, чего не смог бы себе простить. – Хорошо, давай по-другому. Как насчёт сделки? Я устрою тебе встречу, а после ты её отработаешь. – Что за работа? – Ой ли! А то ты не знаешь, кто я и чем занимаюсь! На недельку нацепишь крылья и полетаешь ночью, завлекая мужчин обтягивающими шортиками. – В морду дать? – Подумай хорошенько! Всего тридцать клиентов, и ты услышишь голос Ю! – Тридцать?! – О! Ты уж торгуешься? Так и быть! Двадцать! – Пошёл на..! Кирилл осёкся, потому что в комнату заглянул врач. С важностью он осмотрел пациента, удивился его кислому выражению лица, а затем перевёл вопросительный взгляд на посетителя. – Совсем забыл! – пробормотал Рюджи и хлопнул себя по лбу. – Сюрприз! – вдруг вскрикнул он и принял странную позу. – Чего? – в недоумении Кирилл смотрел то на доктора, то на Рюджи. – Бинты с лица снимаем. Когда лицо полностью освободилось от повязок, Кирилл медленно открыл некогда больной глаз. В тот момент его охватил детский восторг. С минуту, а то и две Рюджи, не говоря ни слова, осматривал Кирилла, а затем свалился на кровать, громко смеясь и хватаясь за живот. Никогда он не видел такого лица! Взрослого, но в то же время детского. Длинного, но в то же время круглого. «Да какой ты Кирилл! Ты Веня!» – вскрикнул Рюджи и вновь засмеялся, но Кирилл даже не посмотрел на него. Его мир в одно мгновение стал в два раза шире, даже ненавистная палата вдруг стала невероятно интересной. В ней оказалось столько разнообразных деталей, которые хотелось рассматривать и рассматривать и которые так странно перемещались, если поочерёдно закрывать и открывать то один глаз, то другой! Сколько всего он мог видеть, не поворачивая головы! Настало время прозреть. Лючида скрылась за горизонтом, и трусливая тьма поспешно выбежала на небо, боясь, как бы её заклятый враг не обернулся. Один за другим загорались фонарики небесных жителей, выбежавших на тёмные улицы. И чего они ждали? Правителей? Царь с царицей, Виридис с Инюриам, чинно вышли на небо. С достоинством, присущим только господам, они осветили небо, ослабили власть темноты. Ликуют звёздочки, потускнели их фонарики. Мерзкая тьма опять получила от спутников! Да здравствуют Виридис с Инюриам! Но не знали глупые звёздочки, что только во тьме свет их господ ярок, что без тьмы нет и их самих, а потому продолжали воспевать сговор их обожаемых господ с ненавистною тьмой. Кирилл вместе со звёздами ждал. Но он ждал отнюдь не свет, а скорее даже наоборот. Рюджи всё же пообещал устроить встречу с Юлэджи, которая должна состояться сегодня. Кир ходил от стены к стене небольшой комнатки в гостинице. Уже стемнело, а юноша до сих пор не пришёл! Кто-то постучал в дверь. Но стук оказался настолько тихим и одиноким, что Кирилл сначала подумал, что он ослышался. Не подбеги он к двери сию минуту, Юлэджи, скорее всего, ушёл бы. Юноша не поздоровался, даже не посмотрел на Кирилла, он просто прошёл в комнату и сел на диван. Некоторое время они молчали. Наконец, Юлэджи поднял глаза, вероятно, он хотел начать разговор, но содрогнулся. Лицо Кирилла изуродовал шрам. На месте ожога выросла розовая кожа, делившая лицо практически пополам. Даже с правой стороны головы волосы, теперь коротко подстриженные, как бы выцвели и приобрели бежеватый оттенок. – О Кирилл, твоё лицо!.. Мне так жаль! Ты не скажешь мне ничего нового, я всё уже сказал себе сам. – Внешность – это такая фигня, на самом деле! – Кирилл улыбнулся и беспечно махнул рукой. – Зато мы все живы. И вообще, вот возьму сигарету в рот, пистолет в руку, и шрам – уже не шрам, а атрибут крутого мужика. Такое ты говорил себе? Сожаление в глазах Юлэджи сменилось удивлением, и робкая надежда послышалась в его голосе: – Ты не злишься? – Злюсь. Но это не значит, что я не рад тебя видеть. А ещё я устал от вранья и недомолвок. – И я тоже. – Юлэджи выпрямился, его лицо приобрело строгое выражение, словно он сидел на допросе. – Однако я не могу гарантировать, что отвечу на все вопросы. Это ради твоей безопасности. – Я понимаю. Как мне тебя называть: Четвёртый, Юлэджи или Синяя Звезда? – Только не Синяя Звезда! – скривился юноша. – Юлэджи. – Я до конца не понимаю, как так получилось, что почти никто не знал о том, чем ты занимаешься, как ты выглядишь, как вообще работает твоя способность. Юноша снял заколку, и его длинная чёлка рассыпалась по лицу. На глазах Кирилла волосок за волоском на голове юноши стали выпадать, а на их месте тут же вырастали новые, и так до тех пор, пока голова полностью не окрасилась в тёмно-синий цвет. Юлэджи стряхнул старые волосы. – Извини за беспорядок. Моя мать была химерой, эта способность досталась мне от неё. Я и мне подобные можем менять цвет волос, кожи или глаз. Это максимальная длина моих волос. Для моей профессии весьма удобный навык, который потребовался мне только два года назад, когда я сбежал от революционеров. До того момента я не использовал его. – А оружие? Вместо ответа Юлэджи протянул Кириллу руку. Швы, похожие больше на нити, проявились. Пластины с кожей приподнялись и перевернулись, а пальцы согнулись под невообразимым углом, чтобы ни одна капля лирилиума не попала на них. Ещё одна пластина отодвинулась, являя взору Кирилла небольшую ампулу и иглу, проткнувшую её. – Вещество вступает в реакцию с кислородом, мои руки действуют как распылитель. – И вот каждой пластинкой ты можешь управлять?! – восхищённо вздохнул Кирилл. Ещё бы! Его порой целая конечность не слушалась, а тут!.. – Знал бы ты, сколько детей не ужилось с имплантатом. – Вас как-то отбирали? – Дети моего отца обладают особым строением глаз и тела, позволяющим отследить энергию, излучаемую телом безликого. Не думай, что я такой один. Для проекта батя много нас настругал, хотя я не могу с уверенностью сказать, что другие ещё живы. Среди множества эмбрионов выбирали лучших. Как какой-то скот… – последние слова Юлэджи почти прошептал и сморщился от отвращения. – Потом нам вживляли имплантат в руки, мне посчастливилось выжить, как видишь. – Ты ненавидишь своё оружие? – Не знаю. Я не думал об этом. – Была ли наша встреча случайной? – И да, и нет. Тот факт, что мы оказались в одной тюрьме – удачное совпадение, а вот наше с тобой соседство – связи. Бэйли сказал тебе, для чего тебя создали? – Да. Для войны. – Это тоже не совсем так. Изначально ты планировался как компромисс в войне, но мой лидер умолчал о своих истинных целях, а Кетлиру сказал, что ты прототип оружия. – Я? Какой ещё компромисс?! – Я не могу рассказать. Да и не важно, тебе нашли замену. – Есть и другие, подобные мне? –Не думаю. Но от тебя ведь пытались получить ребёнка? – Кто-то выжил?! – Это ты мне скажи. – Первый раз случился выкидыш, во второй раз пришлось делать аборт, иначе мать могла умереть. Больше у них не получилось меня… – Кирилл замолчал, не решаясь выговорить заветное слово. Чувство унижения хлестнуло его по лицу, а стыд сжал горло. – Не продолжай, – понимающе кивнул Юлэджи. – Как тебя посадили в тюрьму? – Они взяли в заложники маму. – С трудом Юлэджи дались эти слова. Именно слово «мама» вызывало в нём больше всего трепета, обиды и злобы одновременно. – Она была единственной, кто любил и понимал меня, я не мог допустить, чтобы она страдала из-за меня. Всю жизнь мне говорили, что я умру ради общего блага, ради мира и людей. Но люди ненавидели меня, я ненавидел людей, мне не хотелось умирать ради них. – Так из-за неё ты плакал, и её ты любил! – понял Кирилл. – Да. Только она интересовалась мной как личностью. Но любила ли она меня? – Почему ты сомневаешься? – То, что она делала со мной всю мою жизнь, – очень извращённая любовь. Она заставляла меня чувствовать, но для чего? Чтобы я ненавидел всех и сам хотел покончить со всем? В перерывах между пытками я думал о ней. Я анализировал. И ненавидел. Её любовь оказалась лишь частью пропаганды, мама была связана с моим боссом, рано или поздно я бы пришёл к нему. – И зная это, ты продолжаешь работать на него?! – Да. Потому что то, что он говорит и делает, я считаю правильным. – Что же с ней случилось? – Она отвлекала меня от миссии, и я намекнул одному из тех клоунов с дубинками, что даю добро на её смерть. Её отравили. Воцарилось напряжённое молчание. Юлэджи был мрачен и пугающе спокоен. Кирилл же, напротив, нервничал. – Ты говорил, что убил её, но ведь не ты отравил… – Кирилл, – устало вздохнул Юлэджи, – когда ты убиваешь человека выстрелом из пистолета, кого ты обвиняешь: себя или пистолет? – Ты тоже думаешь, что ты оружие? – Так проще. – Юлэджи пожал плечами и встал. Он подошёл к окну и принялся рассматривать ночь. Яркий свет спутников мог выжечь небо, избавить его от ослепляющей темноты, но ни Инюриам, ни Виридис не делали этого. На секунду Юлэджи померещилось, что в небе и не спутники вовсе, а самые настоящие дыры. Две белые, зияющие дыры, похожие на глаза, которыми чудовищный Дьоддафуз вновь высматривал ужин. Он, как венерина мухоловка, завлекал с помойки очередного человека, купившегося на сказки об экологии, красоте, дружбе и равенстве, а затем проглатывал его и растворял во лжи. – Кирилл, – Юлэджи ухмыльнулся и прищурился, – а я и тебя ненавижу. Больше всех на свете! И Кнакл тоже тебя ненавидит. Тебя, наверное, вообще все ненавидят, и знаешь почему? – Почему? Кириллу следовало бы огорчиться, но ему больше не хотелось ни злиться, ни, тем более, обижаться на Юлэджи. Он устал. Ему просто хотелось понять. – Ты слишком добр для своей говённой жизни. Человек делает дерьмо, а ты смотришь на него серьёзными глазами и спрашиваешь: «Почему?» Человек не отвечает и снова делает дерьмо, и ты тоже снова: «Я верю тебе. Почему?» Доверием и наивностью ты давишь на людей, заставляешь их пытаться соответствовать твоим долбанутым представлениям о них самих. – Разве это плохо? Человек пытается стать лучше. – В том-то и дело! Некоторым людям лучше так и оставаться мудаками, иначе они будут страдать всю жизнь. – Ты страдаешь из-за того, что я доверяю тебе? – Да. В тот день, когда я попытался убить Кнакла… Я думал, что если меня вновь будут ненавидеть, мне будет проще. – Но ты ошибался! – Нет, Кирилл, я оказался прав. – Нет, ошибался, – упрямо повторил Кирилл. – Тебе не с кем поделиться, ты никому не нужен, что же тут простого? – Я больше не хочу умирать. Проговорив это, юноша почувствовал облегчение. Наконец-то он признался и перестал врать себе. Да, он страдал не ради людей, а ради себя. – Ты хотел умереть?! Кирилл подбежал к Юлэджи, надеясь высмотреть на его лице привычную улыбку, появлявшуюся всякий раз, когда юноша дразнил его. Но лицо оставалось каким-то пустым и обречённым. – А тебе никогда не хотелось умереть? – Не так часто, как тебе, по-видимому. – Это точно! – усмехнулся Юлэджи. – Я не думал о самоубийстве, если ты об этом. Вернее, думал, но мне кажется, что это отвратительно. Так и несёт какой-то подростковой тупопёздностью! «Моя смерть должна принести пользу», – так я размышлял, а потом появился Он. Но сейчас, когда я нашёл смысл, когда я действительно понял его, умирать мне не хочется. Я хочу сказать тебе спасибо, – неожиданно закончил Юлэджи. Он посмотрел в глаза Кириллу и тепло улыбнулся. – За что? – В отличие от других людей тебе не нужно было от меня ничего, и ты, несмотря ни на что, продолжал верить в меня. Спасибо. Ради твоего будущего… и будущего Кнакла, конечно, пожалуй, стоит умереть. – Да ты с ума сошёл! О Господи! Да я кончусь с вами! – закричал Кирилл и схватился за голову. – Сам с ума сошёл! – обиделся Юлэджи. – Тут чуть ли не судьба всего мира решается! – Да не нужен мне твой мир и даром! Мне нужен ты! Я же люблю тебя, дубина! В изумлении Юлэджи смотрел на Кирилла. Нижняя губа юноши дрожала, силясь произвести хоть какие-нибудь слова. Не ослышался ли он? Но нет, пылающее лицо Кирилла не оставляло сомнений. – Зачем ты это сказал? – Голос Юлэджи дрожал. Казалось, юноша был близок к истерике. – Чтобы я вообще не ушёл?! Чтобы мне стало ещё хуже?! – Юлэджи. – Кирилл обнял юношу. – Кирилл, не надо. – Юлэджи предпринял робкую попытку оттолкнуть Кира, но тот лишь крепче прижал его к груди. Некоторое время они просто стояли, наслаждаясь теплом друг друга. Каждый из них чувствовал себя счастливым и вместе с тем очень несчастным. – Останься. – Если я всё брошу, то не смогу с этим жить. Я не могу допустить, чтобы к власти пришёл Кетлир. Он хороший лидер, харизматичный, но с ним мир не изменится в лучшую сторону, люди продолжат страдать, и среди этих людей будешь ты. Нет, я должен. – Но ты же вернёшься? О, сколько надежды было в голосе Кирилла! И эта надежда смогла поколебать уверенность Юлэджи относительно своих шансов. И решение юноши зависело только от ответа Кирилла. Ответа, который Кир искал всю жизнь и нашёл только сейчас. – Мы убийцы, отбросы общества. Те люди, чьи жизни мы забрали, могли прожить долгую и счастливую жизнь. Имеют ли убийцы право на счастье? – Имеют. Наши страдания не вернут людей к жизни. – Ты предлагаешь просто взять и забыть их? – Нет. Я предлагаю сделать их жертву не напрасной. – Хорошо. – Юлэджи улыбнулся. – Я постараюсь. Прикосновение к мягким губам Юлэджи вызвало в душе Кирилла такой восторг, что нежный и робкий поцелуй быстро перерос в страстный танец двух языков. Юлэджи неумело отвечал на ласки, гладил волосы Кирилла, держал его голову, переплетал пальцы с его волосами, только бы он не прекращал! Юноша даже не заметил, что очутился на кровати. Да и какое значение имело всё, вообще всё, когда прямо перед ним находилось лицо любимого человека? С глухим «Вжих!» разъехалась молния комбинезона, вслед за ним лужицами растеклись футболки по полу. Губы Юлэджи растянулись в смущённой улыбке. С удовольствием он рассматривал тело Кирилла и возбуждался, позволяя ему рассматривать себя. Прикосновения казались запретными и невозможными, но сейчас они могли делать друг с другом абсолютно всё, и каждый из них намеревался использовать эту возможность по максимуму. Возбуждение дрожью прошлось по телу Кирилла, когда холодные пальцы прикоснулись к его шее. Вскоре их сменил язык. Юлэджи втягивал тонкую кожу и легонько кусал её, силясь оставить засос. Всякий раз, когда изо рта Кирилла вырывался стон, Юлэджи хитро ухмылялся. Он нашёл слабое место Кира и, похоже, намеревался довести его до оргазма одним только языком. – Юлэджи, прекрати… – только и сумел прохрипеть Кирилл. – С-сам прекрати, – прошептал юноша на ухо Киру, чьи руки блуждали по телу, гладили спину, живот, бока, колени, всё, до чего могли дотянуться. А ещё это жаркое дыхание!.. – Вот ещё! – Кирилл поцеловал Юлэджи в лоб, и такой малости оказалось достаточно, чтобы тот закрыл глаза и сморщился от удовольствия, словно он лизнул лимон, посыпанный сахаром. Руки Кирилла спускались всё ниже и ниже до тех пор, пока не коснулись паха. Юлэджи испустил восхищённый вздох, когда Кир, обхватив его член, начал двигать рукой, отчего юноша, не находя места от удовольствия и стыда одновременно, заметался по кровати. Через минуту он оттолкнул Кирилла. – Ты чего? – Хочешь, чтобы я кончил? – Ну это и есть цель секса, как бы… – Это дрочка, а не секс. – В попу больно. – Бывало и хуже. – У нас нет презервативов. – К чёрту презервативы! – Э… Смазки тоже нет, – окончательно стушевался Кирилл. – Будет! – уверенно заявил Юлэджи и потянулся к его трусам. Неоднократно он представлял этот день и этот момент в фантазиях, но реальность оказалась куда более неожиданной. Юношу раздражала собственная застенчивость, и он, пытаясь её перебороть, решительно погладил член Кирилла. Он осторожно коснулся его губами, а затем и вовсе заглотил, неумело посасывая. Всякий раз, когда головка утыкалась в щёку, когда юноша выпускал член, чтобы уделить внимание и яичкам, у Кирилла темнело в глазах. Иной раз он стонал не только от удовольствия физического, но и эстетического: миленькое лицо Юлэджи, некогда такого недоступного и такого желанного, с усердием слизывавшего капли смазки, выражало страсть, любовь, нежность и смущение одновременно. Даже одного из этих чувств было достаточно, чтобы завести Кирилла, а уж их микс!.. – Будет больно – сразу же говори, – предупредил Кирилл Юлэджи, выгнувшегося под ним. Какое-то время Кир просто считал языком позвонки и шрамы на спине Юлэджи и мял его ягодицы. Он сглотнул вставший в горле ком, когда решился раздвинуть их и прикоснуться к анусу, так возбуждающе сжавшегося под подушечкой пальца. Ещё секунд пять он колебался, не в силах оторвать взгляд от столь возбуждающего зрелища, а затем принялся вылизывать каждую складочку, проталкивая язык в горячее, узкое отверстие. Язык чередовался с пальцами, пыхтение – со стонами и даже вскриками. Юлэджи кусал подушку всякий раз, когда Кирилл гладил его прямо изнутри и разводил пальцы, растягивая блестящее от слюней отверстие. – Ты точно хочешь? – в последний раз поинтересовался Кирилл, уже надавливая головкой члена на анус Юлэджи. – Да засунь его уже! – раздражённо отозвался юноша и вскрикнул от боли и неожиданности. Осторожно Кирилл входил в Юлэджи, внимательно рассматривал его лицо, ожидая сигнала остановиться или вовсе прекратить. Но Юлэджи, единожды вскрикнув, молчал и даже ободряюще поцеловал Кирилла в подбородок. Юлэджи рухнул на подушки и постарался расслабиться. Самое страшное, оказавшееся не таким уж страшным и болезненным, позади. Первый толчок закончился болью, а второй – стоном, в котором чувствовалось удовольствие от этой самой боли, ситуации и осознания своего положения в ней. Да, сегодня его, самого Четвёртого, оттрахают, как самого обычного человека! Ещё каких-то несколько месяцев назад Юлэджи не мог подумать, что он будет извиваться под мужчиной и кричать от возбуждения. Несколько месяцев назад не думал и Кирилл о том, что когда-нибудь и он будет возбуждаться от мужских стонов и прикосновений. Но тот факт, что сейчас они лежали на кровати, едва не запутавшись в конечностях, их нисколько не смущал. Напротив, хотелось большего. В них пробудилось что-то животное, будто кто-то неведомый лишил их разума, оставив только инстинкты. В беспамятстве Юлэджи раздвигал ноги, сжимал пальцами до побеления плечи Кирилла, кусал его губы. На него нашло такое чувство любви, что, казалось, из одного обожания он готов был съесть Кирилла, только бы навсегда присвоить его себе. Кир под напором Юлэджи и сам едва не сошёл с ума, забыл про осторожность и резкими, сильными толчками вбивал юношу в кровать, возвращаясь в реальность, лишь когда его больно кусали. Впервые в жизни он действительно любил, осознанно любил, и получал отдачу. Поддавшись новому чувству, он ощущал себя нужным миру в лице Юлэджи, и это осознание делало его по-настоящему живым. Прямо внутри себя Юлэджи почувствовал пульсацию члена и нечто горячее, начинавшее заполнять его. Он слышал, как Кирилл стонет, и видел, как он дрожит. Кир, несмотря на желание свалиться, часто дыша, приник губами к его члену. Задыхаясь от возбуждения, он принялся вылизывать его. Раскрасневшиеся щёки, безумный огонёк в глазах и блестящая на губах смазка вперемешку со слюнями… Никогда Юлэджи не видел Кирилла таким, и одного такого преображения хватило юноше, чтобы кончить. Вид спермы, часть которой стекала по подбородку и щеке Кирилла, до того подействовал на Юлэджи, что он мысленно пообещал себе: «Если вернусь, обязательно трахну Кирилла ещё раз. В активной роли». Кирилл вместе с Юлэджи в обнимку рассматривал потолок в такой мечтательности, словно там находилось звёздное небо, а не скучная люстра. Юлэджи ощущал небывалую прежде лёгкость на душе и в теле, которое, он, как ему казалось, покинул, потому что оно отказывалось двигаться. Лишь лёгкая, но настойчивая боль возвращала его в объятия Кирилла. – Если вдруг встретишь Кнакла, передай ему мои извинения. Вряд ли он их примет, но всё же. – Я же принял. – Что удивительно! – рассмеялся Юлэджи. – Ты ведь больше всех пострадал. В чём твой секрет? – Знаешь, я какой-то неправильный, у меня всё вверх дном. Когда я наблюдаю за людьми, они кажутся мне ненормальными. Но когда знакомлюсь с ними поближе, даже самые безумные их поступки кажутся мне нормальными. Оправданными, что ли. Юлэджи осторожно, чтобы не задеть крючок, зажал зубами блесну Кирилла и слегка потянул её. – Обожаю твою серёжку. Откуда она? – Серёжка и татуировка – это память о дорогих мне людях. – Расскажи мне о них? – Давай не будем о грустном. – Хотя бы скажи, кто они были. – Блесна напоминает мне о человеке, которого я считал отцом. Напоминает о цене, которую я плачу за свободу. – А татуировка? Кирилл смутился. Стоит ли говорить об этом Юлэджи в такой момент? – Ну… Был один парень… Мы с ним… – О… – мрачно протянул Юлэджи. – Ты что, ревнуешь? – Ещё бы. Я страшен в ревности. – Я знаю, – рассмеялся Кирилл и поцеловал Юлэджи в щёку. – Я тебя всё равно больше всех на свете люблю. – Хочешь, я спою тебе? – Про колбасу и золотые купола? – Нет! – прыснул Юлэджи. – Эта песня грустная? – Кирилл перестал улыбаться и серьёзно посмотрел на юношу. – И да, и нет. – Давай. – Синяя звёздочка очень храбра, Решила бежать, свою горечь неся. В бездну сорвавшись, жалела звезда, Сомненьями жертв тьма кормила себя. Мерцанье в ночи людей привлекло, То звёздочка мёрзла в снегу под луной. Вой ветра, блеск льда, вдруг стало тепло, Потом вкус слезы, такой горькой, большой. «Ребёнок, не плачь, не надо обид, Давай, улыбнись, чтобы мир осветить!» Звёздочка, тьму развевая, горит, От счастья ей хочется дольше пожить. Годы проходят, кончилась дружба, Ребёнок взрослеет, печали в том нет. Явились взамен сильные чувства, Которым однажды приходит конец. В звёздочке трещинка сети сплела, Растёт паутина, не внемля мольбам. Взрослый кричал, но молчала звезда: «Твоей ради жизни себя бы отдал!» Внимательно Кирилл слушал эту песню, и с каждой строкой ему всё больше и больше становилось не по себе. Он искренне старался не вслушиваться в текст и наслаждаться только голосом Юлэджи, под действием которого становилось трудно дышать. – Эта песня о тебе? – Да. Изначально она была колыбельной, хоть и немного жестокой. – С детства ты знал, что умрёшь? – Все мы знаем об этом с самого начала, просто не понимаем. Я рос вместе с песней, вместе со мной она изменялась, но конец всегда оставался неизменным. – Мне кажется, она незакончена. – После смерти мамы я изменил песню в последний раз. Не знаю, хорошо ли получилось… – Юлэджи засмущался, а потом посмотрел на Кирилла и вымученно улыбнулся ему. – Но ты прав, есть ещё одна строчка, мамина. А вдруг конец будет совсем другим? Вдруг я выживу? – Тогда песня навсегда останется незаконченной. Юлэджи поцеловал Кирилла в знак согласия и плотнее прижался к нему. Всю ночь Кирилл обнимал Юлэджи, наивно полагая, что тот не сможет или не захочет вырываться из объятий и в итоге останется. Но утром Кир обнаружил лишь холодную постель и заколку. Кирилл не нуждался в воспоминаниях, не нуждался в вещи, хранящей память Юлэджи о ненавистном ему человеке, поэтому заколка разлетелась на несколько кусочков, ударившись о стену. Итак, Кирилл вновь один.