Отражения

      Коричневая, пропылённая дорога разрезала пополам бушующее море зелёной травы. Скоро, совсем скоро начнётся пора сеностава, и всё это море окажется скошенным, запахнет озоном, а потом, когда ребятня с девушками прибегут ворошить - и сеном. Тёплым. Солнечным. Почти родным. Потому что до дома остался только один переход. Только одна ночёвка. В низине, под плакучей ивой. У реки. А пока... Пока мерить запылёнными сапогами ленту уплывающей за горизонт дороги, заметая следы старым плащом, да поправлять лямку солдатского рюкзака на плече. И вглядываться в даль, надеясь, что так быстрее исчезнут мили не пройденных путей-дорог.       Лексусу всё чаще дороги напоминала змей. Шипящих, скользких, извивающихся. Опасных. Но вместе с тем грациозных, прекрасных, манящих. Его всегда манили дороги. Хотелось идти, не оглядываясь назад, но, быть может, так было до той поры, пока он не повстречал ту, которая его ждала, стоя в конце дороги? Сейчас ему оставалось только догадываться об этом. И думать. А что ещё делать, шагая под палящим солнцем, скрывая лицо под капюшоном плаща? Только думать. О дорогах. О том, что ждёт его завтра. И о том, по каким дорогам легче идти: по свободным, где никто не ждёт, где все твои поступки влекут последствия только для тебя самого, где волен в своих желаниях, мыслях, чувствах. Волен, как ветер, который нигде не ждут. Или по дорогам, в конце которых есть дорогой тебе человек? И где все мысли, чувства, желания подчинены только одному - вернуться. Вернуться к той, кто ждёт. Ждёт, несмотря ни на что. Несмотря на войну, кровавым, полыхающим костром сжигающим в неистовстве людей и людские судьбы. Ждёт, несмотря на ложную похоронку, пришедшую по ошибке из госпиталя. Просто ждёт. Хранит память о не долгих, но таких трепетных моментах. И он понимал - ему было легче дышать, жить, надеяться просто потому, что она молилась за него. Он это знал. Чувствовал. Казалось, видел.       Шафрановые сумерки постепенно опускались на уставшую за день, изголодавшуюся по прохладе дорогу. Укрывали поле лёгким сиреневым покрывалом, осторожно, подтыкая по бокам, как верткому ребёнку, чтобы спал в тепле и спокойствии. Оставалось пройти всего-ничего, и вот уже и знакомая ива, куда он так часто в детстве любил сбегать от сурового отца, от говорливого (порой слишком) деда, где любил сидеть с самостоятельно сделанной ужасно корявой удочкой. Развести костёр и смотреть в яркие языки пламени, неизвестным зверем пожирающим корм-дрова.       И утонуть в накативших яркими волнами воспоминаниях, в одурманивающих запахах родной стороны, заставляющих мечтательно жмурить глаза и улыбаться, поднимая глаза к тёмному звёздному небу. И думать, что ему было за что бороться. Было, ради чего выживать. И есть к чему возвращаться. К кому. К волосам цвета солнца, яркой улыбке, карим древесным глазам. К девушке, женщине, что ждала его. Родной. Верной. Единственной. Люси. К той, кому прокатившаяся война подарила воспоминания-шрамы, исчертившие её душу и сердце, а ему и тело в придачу.       Мужчина задумчиво потёр застарелый шрам на лице через глаз и щёку в виде молнии. Подбросил ещё пару веток - огню на корм, и, разувшись, спустился к воде. Он помнил - такая же ночь. Сладкая. Дурманящая. Невероятно волшебная. Единственная их ночь, где эта девочка подарила ему себя. Всю целиком. Без остатка. Ему, по сути, годящемуся ей уж если не в отцы, то в дядюшки точно. Но она не сомневалась. Победила и себя, и его мысли, и дурацкие предрассудки...       Первое знакомство их состоялось, когда он после двадцати лет отсутствия вернулся в родную деревню, откуда сбежал шестнадцатилетним пацанёнком, которого тогда до жути манили дороги. Здорово его тогда судьба помотала. Кем он только не был и где он только не был. Как-то дед говорил: "И столяр, и плотник - на все руки работник". Вот и он по возвращении был на все руки работник. Только о любви даже не думал. Не думал, что такая найдётся. Ему бы вдовушку посговорчивее, чтоб ночью грела, да многого не требовала, и можно было и век коротать. Да она появилась. Странная, улыбчивая, нежная - как весна ранняя. И нежданная. Не ему обещанная, но его выбравшая и не хотевшая никого другого. И согрело его это солнышко любви для неё первой, весенней. Для него - осенней, с горьким привкусом полыни и стылых листьев, но от этого не менее сладостной. Он и сам не помнил, когда всё же сдался, прекратил бороться с их чувствами.       Помнил он лишь последнюю ночь перед своим уходом на войну. Как она, шутя, весь день от него бегала, белкой вертелась около, кошкой ластилась, но в руки не давалась. И вечер, ночь. Когда пришла к нему в белой рубашке, как волосы свои распустила, в косу заплетённые, как отдалась ему. Помнил губы жаркие, стоны томные, тягучие. Поцелуи сладкие. Она вся была, как глоток свежего воздуха, как струи родника холодного, от свежести которого зубы ломит да губы сводит, но перестать пить смерти подобно, уж слишком сладка та водица. Помнил, как любил её в эту ночь. Не страстно, а ласково, нежно. Думал, на страсть потом время будет... А с рассветом пришлось уйти. Не потому, что хотел, а потому что надо. Чтобы она жила, он будет сражаться за неё. Как около околицы его провожала. Без слёз. С пониманием в ясных глазах и с нежностью. Как ленту из косы ему на запястье повязала. Оберегом чтоб служила, маяком путеводным. Как поцеловала на прощание. Легонько к краешку губ прикоснулась.       А ночь между тем всё на убыль шла. Вот замигали и исчезли первые звёзды, вот резвые лучи ещё не показавшегося пока солнышка начали окрашивать небо, даря ему рассветные оттенки. Вот и ветерок утренний прохладой повеял. В путь. Быстрее. Немного осталось. Набраться бы терпения, да откуда ж его взять? Четыре года её не видел. А вдруг поверила той похоронке? Вдруг уже сошлась и живёт с кем, отгоревав по погибшему? Ему ведь тогда и возвращаться смысла нет. Нет ведь дорог, что приведут в прошлое. Сколько бы по этому прошлому слёз не лить да Бога не просить вернуть всё назад. Только в будущее пути. Да и они - неисповедимы. И они переплетаются, вьются, распадаются в пыль под ногами шагающего. Выбрать бы правильную...       И словно в ответ на его мысли о правильном пути - дом. Издалека видно. С околицы. Шаги неосознанно замедляются, хотя, кажется, наоборот бы надо, но... страшно. Сжать в руке ленту синюю, на солнце вылинявшую. Оберег его все эти годы. Его Вера в чудо. Последний шаг, смотря не вперёд, а под ноги - боязно, что никого в доме не окажется... Поднять глаза. И она - во дворе, бельё стирает. Вот оторвалась от корыта, почувствовала, что смотрят на неё. Ладонь к губам прижала, только глаза счастья полны. Светятся. Да вдруг дверь скрипнула. Выскочил мальчишка лет трёх на порог, увидел незнакомого, к матери кинулся, в юбку вцепился. И хотел бы Лексус шаг сделать, отворить калитку скрипучую, во двор войти, да сил не осталось. Последние выпили синие глаза мальчишки. Сын...