Первая любовь Пак Чимина

- Да, нуна, - Шуга стоит на крыше высокого жилого дома и любуется видом вечернего Сеула, одновременно отвечая односложными фразами своей внезапно позвонившей сестре. – Нет, нуна. Мин любит смотреть на город с высоты птичьего полета. Это завораживает. Когда он стоит на сцене, из-за света прожекторов он виден всем, а здесь, в сотне метров над землей, никто не сможет его разглядеть. - Нет, я не приеду домой. Вдали ярко светится Инчхонский мост, тянутся в небо бесчисленные этажи небоскребов, словно поддерживающие собой массивные тучи, не давая им упасть на город. Сегодня, видимо, будет дождь. - Да, я тоже тебя люблю. Пока. – Юнги кладет трубку и сует телефон в карман. Родители Юнги развелись, когда ему было 7, а сестре 17. Он жил то с отцом, то с матерью, то с отцом, то с матерью, а когда сестра встала на ноги, то и у нее тоже. Несколько домов, где можно ночевать, но ни одного, где хотелось бы это делать. Тем не менее, это было удобно: мать думала, что он у отца, отец думал, что у матери, а Юнги ночами напролет отрывался с друзьями. Учиться ему нравилось. Под конец обучения он даже вошел в список лучших учеников школы. Тогда мать и отец, до этого мало интересовавшиеся жизнью сына, вдруг стали уделять ему слишком много внимания. Родители распланировали его будущее. Правда, по-разному. Отец хотел, чтобы он был адвокатом, а мать мечтала вырастить из сына пластического хирурга с солидным счетом в банке. Родители ругались друг с другом, как полоумные, решая, по какой дороге лучше пойти их чаду, а Юнги молчал. Он давно решил свое будущее. После выпуска он собрал вещи с накопленными на различных подработках деньгами и сказал, что уезжает в Сеул. Сказал, что станет музыкантом. «Знать тебя больше не хочу», - отрезал отец, узнав о планах Юнги. «Можешь больше не появляться на пороге этого дома!» - воскликнула мать. Ей нужен был богатый сын-врач, а не сын - неизвестный музыкант. И Юнги ушел. Больше он не появлялся, не звонил, не писал, и лишь изредка, раз в полгода, разговаривал с сестрой. Юнги смотрит на часы – 10:30. Надо идти в клуб. Честно говоря, ему не очень нравится работать там. Ему душно в этом месте, в моральном плане, и если бы не хорошая зарплата, он давно бы ушел. Да уж, уходить – это то, что он умеет лучше всего. Юнги останавливается и еще раз смотрит на потрясающую панораму, вздыхает и переводит взгляд на свои ноги, обутые в ужасно удобные черные кеды с белой подошвой. «Пак Чимин», - всплывает в голове. До этого Шуга не знал его имени, хоть и часто видел среди посетителей клуба – огненно-рыжие волосы резко выделялись в толпе. Но прошло уже больше недели с той встречи в переулке, а Пак так и не появился снова. Юнги заходит в клуб и оглядывается. Темно, шумно, многолюдно, пахнет черт знает чем… Как всегда. - Эй, Кюхён! – пытаясь перекричать музыку, он обращается к бармену, высокому миловидному парню, с ног до головы испещренному татуировками и пирсингом. – Его не было? - Нет! - так же громко отвечает он, сопровождая слова отрицательным качанием головы. - Ясно, спасибо! – Шуга отходит от барной стойки. Значит, Чимин и сегодня не пришел. Жаль.

***

Нынче осень. Серая, промозглая, поздняя осень. Тяжелые черные тучи грузно свисают над Сеулом, моросит мелкий дождь. Сырой холодный ветер мягко бьет по лицу, путает рыжие волосы. После того, как он сбросил звонок матери и несколько дней не заявлялся домой, по возвращению его ждал скандал. Чимин получил за все – за прогуливание школы, за непоявление дома, за сигареты в шкафу, за «гейские» рыжие волосы… «Зачем ты родился? Лучше бы тебя вообще не было!» - старая песня, сопровождаемая парой жгучих пощечин от матери и душевный удар в челюсть от отчима, плач напуганных младших братьев, а в заключение – полный домашний арест. Чимин искренне не понимает, зачем, ведь если они хотят избавиться от него, то лучше бы выгнали… Но нет никакого смысла задумываться об этом, ведь он закрыт в своей комнате, и его никто не собирается выпускать. Чимин всю неделю сидит взаперти, трафик на мобильном кончился, и он готов долбиться головой об стенку, чтобы выбить себе проход наружу. Осознав окончательно тот факт, что никто не выпустит его, он скидывает шмотки в дорожную сумку, одевается, и, привязав к кровати связанные друг с другом простыни и пододеяльник, как в американских фильмах, спускается по ним с третьего этажа. Нахуй. Он сюда не вернется. Чимин потерян, разбит. Он пьян. Пьян осенью, мелким моросящим дождем, двумя бутылками соджу и всей этой чертовой жизнью. Он сидит на ступеньках, ведущих к входной двери дома Юнги. Почему он здесь? Кто знает. Чимин просто шел, куда глаза глядят, хотел заблудиться, потеряться, а оказался у дома кумира. Какая ирония. Уже давно перевалило за полночь. Юнги торопится домой, потому что на улице сыро и холодно, а на нем одна тонкая негреющая куртка. Мин, если честно, ненавидит мерзнуть. Наконец показывается угол его дома, и парень ускоряет шаг. Он хочет поскорее снять с себя всю мокрую от дождя одежду и залезть в горячую ванну... На сердце становится теплее от этих мыслей. Внезапно он замечает темную фигуру на ступеньках своего дома. «Что за херня?» - проносится в голове. Он осторожно подходит ближе. Юнги сразу узнает знакомую рыжую голову, и недоумение на его лице… сменяется еще большим недоумением. - Чимин? – удивленно спрашивает он, но вопрос повисает в воздухе. Чимин поднимает глаза и смотрит на Шугу пустыми стеклянными глазами. - О… хен… - в ответе какая-то горькая усмешка. - Ты что здесь делаешь? - Сижу, очевидно, - заплетающимся языком произносит Пак. Кажется, он нетрезв. - Ты что… ты пил? – Юнги подходит ближе и склоняется над своим незваным гостем, - эй, да ты ж в дрова! Чимин хихикает и кивает, ничего не говоря. Капли дождя становятся крупнее, где-то вдалеке блестит молния, влекущая за собой раскат грома. - Блять, так не пойдет, - Юнги не нравится все происходящее, но оставить этого глупого мальчишку под дождем он просто не может. Шуга сгребает пьяного и мокрого до нитки парня за куртку и, ловко повернув ключ в замке, заталкивает в дом. Юнги расстегивает молнию куртки Чимина, откидывает назад воротник, тянет вниз, быстро, но аккуратно вытаскивает его руки и бросает мокрую вещь на пол. Пак совершенно не сопротивляется. Он полностью в руках Юнги, который уже стягивает с него майку, оголяя чертовски рельефный пресс. На секунду Мин замирает, видно, как напрягаются его скулы. В одно мгновение все его мысли уносятся в совершенно недетское русло… «Господи боже, Мин Юнги, как ты вообще можешь думать о таком, он ведь еще школьник! Глупый школьник!», - верещит подсознание. Твою мать, знал бы этот парень, куда попал, убежал бы уже со всех ног… Или нет? Может, он как раз таки знал? Шуга сдавленно выдыхает и трясет головой, отгоняя посторонние мысли. Сейчас главное – привести глупого ребенка в чувство и отправить домой. Он расстегивает пряжку на ремне и стягивает с Чимина штаны, опускает парня на свою кровать и накидывает на него плед. - Сколько ты выпил? – громко спрашивает Юнги, стягивая с себя мокрую черную борцовку. - Две, - сонно протягивает Чимин, - … соджу. - Это тебя так с двух бутылок унесло? – Юнги вопросительно заламывает бровь, его собеседник одобрительно мычит в ответ. - Когда кончится дождь, и высохнет твоя одежда, ты пойдешь домой, понял? – Он стаскивает ужасно неудобные узкие кожаные штаны и остается в одних боксерах. Свои планы насчет горячей ванны он не собирается отменять. Вопрос остается без ответа, потому что Чимин, свернувшись калачиком, начинает сладко сопеть. - Что за ребенок… - вздыхает Шуга и выключает свет, чтобы он не мешал спать этому дурачку.