Просто улыбаться

Вадим, как всегда, сидел на подоконнике и, злостно нарушая больничный режим и прочие правила санэпидрежима, кормил голубей. Под его окном уже который день толклась и курлыкала целая птицеферма. Медсестры были недовольны, но поделать ничего не могли - им ни разу не удавалось поймать Вадима с поличным. Юлины шаги он отличал по стуку каблуков, поэтому с подоконника слезать не торопился. - Привет, - Юля торопливо коснулась губами его щеки, зашуршала пакетом, принялась привычно выгружать воду и печенье. - Привет, - отозвался Вадим. - Куда столько, меня выпустить на днях обещали... - он легко касался пальцами кармана мягких домашних брюк, и это был очень знакомый Юле жест; ему хотелось курить, но лечащий врач строго запретил, и Вадим каждый день терпеливо ждал, когда доктор уйдет домой, а потом выбирался во двор и травился никотином до головокружения. - Слушай, - Юля прижала ладонь ко рту. - Я совсем забыла сигареты купить. - Ничего, - Вадим слез с подоконника, подошел к ней, коснулся губами ее волос. - У меня есть. Он выдвинул ящик белой пластиковой тумбочки, достал оттуда нераспечатанную пачку, впился ногтями в полиэтилен. - Откуда? - подняла брови Юля. - Я же помню, вчера почти пустая была... Вадим неопределенно пожал плечами, но Юля догадалась сама: - Ты не говорил мне, что он приходит. - А он не приходит, - Вадим открыл пачку и теперь внимательно рассматривал ровные ряды белых фильтров. - Только в первый день, сразу после тебя... его в реанимацию не пустили, я только слышал, как он орал в дверях... И вот вчера. Юля постаралась улыбнуться: - Не подрались? - Нет, - задумчиво отозвался Вадим. Отложил пачку в сторону, присел на кровать. - Совсем нет. За окном голуби шумно делили последние крошки хлеба. Галсан Федорович, лечащий врач Вадима, только поморщил нос и укоризненно покачал головой, войдя в палату: - Знаете, Вадим Рудольфович, - сказал он. - Вы меня достали со своими сигаретами... выметайтесь-ка домой. - Правда можно? - не поверила своим ушам Юля. - Завтра можете забрать его отсюда, я напишу выписку. - Спасибо, - сказал Вадим. - У психотерапевта есть к вам некоторые претензии, но это не повод держать вас на моем отделении. - Какие? - спросила Юля. Галсан Федорович только вежливо улыбнулся. - Зайдите завтра в ординаторскую за выпиской. И хотя бы в последний день не курите, - он смешно прижал к груди ладонь, якобы умоляя о воздержании, и вышел в коридор. Юля оглянулась на Вадима: - Я отойду в туалет? Вадим невесело усмехнулся. - Давай, Штирлиц. Галсан Федорович стоял возле окна и разглядывал копошащихся во дворе голубей. Юля подошла к нему. - Что сказал психотерапевт? - Он считает, что Вадим Рудольфович может повторить попытку в самое ближайшее время. - Как? - поразилась Юля. Она не замечала ничего страшного, хотя проводила с Вадимом в его палате почти весь день, уезжая лишь на ночь. Он был задумчивым и мрачным, он забывал принимать таблетки, но это совсем не значило ничего... такого. - Почему? - Результаты его тестов остались потрясающе оптимистичными, даже когда врач поменял антидепрессанты на обычные витамины, - Галсан Федорович пожал плечами, перелистнув пару страниц истории болезни. - Вадим Рудольфович не искренен на сеансах, он лишь пытается убедить врача, что здоров. Если в таком состоянии он вернется домой, вторая попытка самоубийства лишь вопрос времени. - И вы выписываете его?! - У меня нет никаких причин держать его в отделении, а для перевода в психоневрологический диспансер... - врач помолчал. - Понимаете, ваш муж почти всю жизнь занимался шоу-бизнесом, причем, как я понял, его... соратник не всегда был психически уравновешенным. - Это Вадим вам рассказал? - спросила Юля. - Гугл, - кратко ответил Галсан Федорович. - Вадим Рудольфович тщательно изучил все положения, прежде чем подгонять ответы в тестах. Сейчас возможна только добровольная госпитализация, а он дал понять, что решительно настроен вернуться домой. - И что же теперь делать? - Юля представила, как вернувшись домой, она прячет все веревки и ремни, перекрывает газ, запирает ножи, взламывает сейф, выбрасывает пистолет... и не спит потом, вслушивается в каждый шаг, в каждое дыхание, все время оглядывается, все время ждет, ничем не может помочь. - Следить, - отозвался Галсан Федорович. - Не оставлять его одного, много разговаривать... заставлять принимать препараты, пробовать искать специалиста, которому он начнет доверять. Это сложно, учитывая медийность его персоны, но Москва большой город. - Хорошо, - Юля кивнула. - Я постараюсь. - Вы живете вдвоем? - Да. - С вами не может кто-то пожить? Может, дети... - У Вадима дочь, она учится... - Юля осеклась, привычно оглянулась, ища поддержки мужа, но коридор был пустым, только санитарка в самом его начале терла шваброй полы. - Просто представьте, сколько раз он может покончить с собой, пока вы в туалете или душе. Вы не справитесь одна. - Ему нужна сиделка? - Психотерапевт настаивает на том, что ему нужен брат. - Нет. - Да. Я читал записи их бесед, Вадим... он проецирует разговор с братом на психотерапевта, обвиняет и задает вопросы. Между ними слишком много несказанного. - Нет, - покачала головой Юля. - Глеб не станет его слушать. Глеб вывернет все наизнанку, выставит себя жертвой, напишет пару песен и свалит на гастроли, а Вадим останется со мной и ему станет еще хуже. - Он откажется? - Вряд ли, - усмехнулась Юля. - Скорее, он будет в восторге. Ему нравится пить кровь Вадима, он в последние годы только этим и занимается... - А Вадим говорит только о нем - значит, ему нравится быть донором, - усмехнулся Галсан Федорович. - Вадим говорит только о нем, - огрызнулась Юля, - потому что только он доставляет ему проблемы! - Просто подумайте, - сказал Галсан Федорович. - Решать, конечно, вам, но если однажды в нашу больницу привезут Вадима не потому, что он шагнул из окна, а потому что подрался с братом - я буду очень рад это слышать, - он кивнул и пошел по длинному коридору. - Доктор, - окликнула его Юля. Он остановился и обернулся. - Вы "Агату Кристи" не слушаете? Он усмехнулся и покачал головой: - Только зарубежную эстраду. Рядом с ногами Юли проехалась мокрая тряпка. - Нечего стоять тут, - заворчала санитарка, - сейчас полы протру, пока высохнут... иди, иди, вечно тут со своими бахилами... Юля машинально буркнула что-то недовольное, но послушалась. Вадим снова переместился на подоконник. Поднял глаза на Юлю, вопросительно наклонил голову: - Как прошел допрос? Юля подошла к нему и протянула руки. Обняла и прижала к себе. Вадим положил голову ей на грудь, вздохнул устало. - Скорей бы домой, - сказал он. Юля кивнула. Глеб звенел бутылками, выставляя их на стол одну за одной. - А ты неплохо подготовился, - заметила Юля. - Это единственные антидепрессанты, в которых я еще не разочаровался, - фыркнул Глеб. - И раз уж придется глаз не спускать с Вадима... - Он правда может попробовать еще раз? - Ты спрашиваешь меня, хотя уже поговорила с его мозгоправами? - он поднял брови. - Ты Самойлов. - И мы очень разные... Вадик видит цель - и прет на нее, как бронепоезд, а там хоть мир падай. Я после неудачных попыток пил по-черному и в каждую готовую меня слушать жилетку кричал о несправедливости бренного мира, - Глеб ударил одну бутылку о другую, вслушался в звон. - А он, скорее, убедит психиатров, что все хорошо и он мечтает слушать птичек в ближайшей роще, а потом пойдет и в этой самой роще повесится. По спине Юли пробежал неприятный холод. Глеб почти слово в слово повторил то, что сказал ей вчера Галсан Федорович. - И что же делать? Глеб приподнял бутылку: - Тогда все хорошо, и сердце не болит, - явно кого-то процитировал он. Юля вздохнула. - Я поехала. Будь добр, не напивайся до отключки в одиночестве. - Я постараюсь, - серьезно отозвался Глеб. Когда Юля с Вадимом зашли в прихожую, из глубины дома доносилась музыка, и Вадим рванулся на ее зов, даже не успев разуться. - Ты здесь?! Глеб обернулся, пробежал пальцами по грифу гитары: - Вадик, - улыбнулся он. Юля взяла с одной из колонок наполовину пустую бутылку коньяка. - Спасибо, что не до отключки, - заметила она. Глеб театрально поклонился, с нелепым изяществом взмахнув рукой. - Что ты тут делаешь? - спросил Вадим. - Завидую, конечно, - фыркнул Глеб, оглядываясь вокруг. - У меня таких гитар не будет, даже если я продамся кому-нибудь в анальное рабство... Вадим протянул руку к бутылке у Юли в руках. - Какого хрена-то? - Милый, понимаешь, врачи сказали... - ... что ты попробуешь убить себя снова, как только вернешься домой, - подхватил Глеб. - Но твоя супруга рассудила, что если здесь буду я - ты будешь пытаться для начала убить меня и отвлечешься от своей цели. - И ты согласился? - А я посрался со Снейком, и мне нужно спрятаться там, где он точно не будет меня искать, - Глеб перешагнул через вьющиеся на полу провода и кивнул Вадиму на вторую гитару: - Бери. Вадим вскинул брови, но гитару подхватил. Привычным движением набросил себе на шею ремень, повернулся, чтобы воткнуть штекер в усилитель. Встретился с Юлей глазами. - Ты бы ботинки снял, - сказала она. - Потом. Музыка звучала долго и разная, Юля услышала композицию, которую Вадим очень любил слушать в машине, потом что-то еще смутно знакомое, навевающее воспоминания о том времени, когда ей было шестнадцать, у нее была жуткая прическа и магнитофон-кассетник с функцией записи, настоящее сокровище. В какой-то момент она отложила книгу и специально слушала, не зазвучит ли, наконец, хоть что-нибудь из "Агаты Кристи". Не звучало. Они развлекались, напивались, вспоминали молодость и друзей - не самих себя. - Юля! - крикнул Вадим. Его глаза горели драйвом и безумием - до этого Юля видела его таким только на концертах, куда сама не ходила, предпочитая фотографии и видео. Он был очень сильным и красивым сейчас, и Юля невольно залюбовалась, подалась навстречу, поддавшись этому магическому обаянию мужчины с гитарой, на которое, как она до этого считала, велись только девочки-подростки. Его губы пахли коньяком, и кажется, даже пьянили. - Принеси вторую бутылку, - попросил Вадим. Она кивнула, отстраняясь, сделала шаг к двери, и тут Глеб скользнул по ней серыми глазами - как разрезал: - Ревнуешь уже? - спросил он. Юля усмехнулась - задорно и весело, словно тоже только что выпивала вместе с ними: - Спать он все равно будет со мной. - Туше, - согласился Глеб, развернулся на пятке, чуть не потерял равновесие. Она принесла с кухни тяжелую бутылку и указала глазами на Глеба: - А ему не хватит? - вполголоса спросила она, протягивая бутылку Вадиму. Тот пожал плечами, непонятно что имея в виду: - Пусть. Юля кивнула, соглашаясь с чем бы то ни было, осторожно прикрыла дверь и вернулась к книге, стараясь больше не вслушиваться ни в музыку, ни в периодически пробивающиеся сквозь нее отдельные слова и хриплый хохот. Мальчишки всегда мальчишки, пусть и в пятьдесят лет. Пусть веселятся и напиваются. А спать Вадим все равно будет с ней. Ближе к двум часам ночи музыка вдруг смолкла - оборвалась так резко, что Юля долго смотрела на люстру, прежде чем поняла, что нет, электричество все еще работает. А через пару минут пришел пьяный и усталый Вадим с почти опустошенной бутылкой, рухнул рядом с ней на диван, провел ладонью, словно пытаясь наощупь убедиться в том, что она - это она. - А где Глеб? - спросила Юля, и Вадим усмехнулся: - Вырубился. Возраст уже не тот, вторую бутылку так и не допили... - Зато вам было весело. - Ага, - легко согласился он. - Так странно... словно мне лет девятнадцать, а он совсем пиздюк... кто больше аккордов знает, тот и победил. - Ну и кто же победил? - Я, - без тени улыбки кивнул Вадим. - Я всегда знал больше. Юля отложила книгу - она больно уперлась углом ей в бок, - взяла Вадима за руку, провела пальцами по запястью: - Это хорошо? Вадим пожал плечами, провел свободной ладонью по лицу. - Не знаю, - сказал он. - Наверное... Глебу всегда додумывал что-то свое, если не мог вспомнить. Он однажды так почти целый альбом Кьюр переписал, не мог подобрать там одну тему, решил сочинить свою... Ему лет шестнадцать было, может, меньше даже. Юля слушала. Вадим говорил. - Мне кажется, я сейчас больше его песен помню, чем он сам. Попроси его сейчас сыграть что-нибудь старое и не концертное... - Он спит, - улыбнулась Юля. Вадим поднял брови, кивнул: - Но не умер же... фиг он вспомнит, как оно звучит. А я помню. Каждый его долбаный переход, каждое сраное соло. Зато сочиняю сам в разы меньше, чем он. - Каждому свое, - осторожно заметила она, надеясь, что муж слишком пьян для того, чтобы заметить, что это всего лишь штамп, что она совсем не знает, что сказать сейчас. - Да, я знаю... - отозвался Вадим, - И фиг бы Глеб был бы сейчас Глебом, если бы не я, скорей всего, котировался бы в свердловской готичной компании по выходным, по будням бы на заводе, - он хмыкнул. - Но все равно хочется иногда... знаешь, я тут собирался в тур, я даже нормальной программы не могу составить без его песен. Люди-то все равно захотят войны и тайги, их можно понять... - Тогда, накануне, - Юля привстала, обняла его за плечи, вцепилась, чтобы он не мог сейчас уйти, вообще и от ответа, - ты говорил с ним об этом? Об его песнях? - В том числе, - кивнул Вадим. - Все нормально было, он согласился, что ему, песен жалко... доволен, правда, был, даже по телефону слышно было. Я же, считай, сам признал, что ни на что не способен без него. - Да ты... - Я про музыку, Юль, про музыку. В общем, письмо организаторам я так не дописал, подумал, фиг с ним со всем, поеду в тур... туда, буду петь песни Сатане, - он усмехнулся. - Так обрадовался, наконец, что-то делать захотелось, ходил по дому и хохотал минут десять, а сам все думал, как бы извратиться... потом вдруг песню Нау вспомнил и понял - это же, наверное, единственное, чего Глеб не делал. Взял ключи от машины и пошел. - Дождь уже шел? - зачем-то спросила Юля. - Шел, - кивнул Вадим. Взял ее руки в свои, повернулся, посмотрел ей в глаза устало и виновато. - Даже ты шла. Я видел тебя. Подумал, что как раз успею, ты не будешь сразу искать в гараже... За окном было темно, и кажется, снова стучал по подоконнику дождь. Юля плакала, поджав под себя ноги и вытирая слезы руками. Вадим ходил по комнате, зачем-то все еще таская в руке бутылку, в которой плескались остатки коньяка. - Прости меня, - сказал он в очередной раз. Юля усмехнулась сквозь слезы: - Ты бы такого не сделал, если бы там шла не я, а Глеб, так ведь? Вадим замер, словно застигнутый на месте преступления вор. - Ну ты даешь, - сказал он. - Глеб... не слушай его, бога ради, он знает, по чему надо бить. - Знает, - кивнула Юля. Поднялась с дивана и потянула Вадима за собой в спальню. - То, что нужно после попытки самоубийства - человек, который знает, по чему надо бить, - она хрипло рассмеялась. Лежать в постели рядом с Вадимом было знакомо и непривычно - когда он возвращался с долгих гастролей, нужно было точно так же вновь привыкать к его присутствию, к его дыханию и запаху, чувствовать тепло и тяжесть чужого тела рядом. Сон накатывал сильными волнами, и Юля только пробормотала сквозь дрему: - Пожалуйста, не убивай себя, пока я сплю. - Хорошо, - просто согласился Вадим. Когда она проснулась - уже под утро, в рассветных сумерках, - Вадима рядом не было. Только смятая подушка и пачка сигарет на тумбочке были доказательством того, что Юле не приснилось его возвращение из больницы. Она поднялась, охваченная внезапной и ничем не оправданной тревогой, толкнула дверь спальни: - Вадик! Где-то в глубине дома мерно шумела льющаяся вода. - Вадик! - ей сразу представились разные ужасы, наполненная ванная, кровь, теплая вода, в которой эта самая кровь не сворачивается, и снова скорая, и снова весь этот кошмар, а он же обещал... - Вадик! - она ворвалась в ванную. Вода, действительно, лилась. Вадим придерживал Глеба, которому явно было очень плохо, умывал, что-то выговаривал, его голос сливался с шумом воды и слов было не разобрать. Обернулся на Юлю, удивился: - Юляш, ты чего, я вернусь сейчас... Глебсон, давай, да блядь... иди ты, стой, - он снова отвлекся на брата, потом протянул руку, сдернул с крючка полотенце, выключил воду. - Пойдем, я спать тебя уложу... Глеб взял из его рук полотенце, погрузил в него лицо, а потом посмотрел на Юлю. С длинных ресниц капала вода. - Зато спит он с тобой, - хрипло сказал он и шагнул через порог. Вадим виновато оглянулся на Юлю и пошел следом. Оставшись одна, Юля взяла тряпку и бросила ее на пол - эти двое, конечно, залили его полностью. Вадим, вернувшись в спальню, быстро коснулся губами ее виска, объяснил, что "не мог же я ему позволить заблевать мне все гитары" и быстро уснул снова, а Юля лежала, придавленная его тяжелой и теплой рукой, смотрела в потолок, на котором закат рассвет плавно менял розовый цвет на золотистый, и думала. О том, что прятать веревки, перекрывать газ и выбрасывать пистолет не придется - Вадим не будет ничего делать с собой, пока рядом Глеб. О том, почему ее это совсем не радует. И почему совсем не утешает то, что спит он, действительно, рядом с ней. Через пару часов она поняла, что сил лежать больше нет, вывернулась из-под руки мужа и пошла на кухню варить кофе. Она как раз бросила в турку щепотку корицы, когда услышала ленивое: - И что, блядь? Это неважно, я... - в коридоре появился заспанный Глеб с телефоном у уха, кивнул Юле и скрылся в сортире, продолжив оттуда вещать: - У меня могут быть личные дела! Да, как тогда! Да, снова в клинике, прикинь! Да, вру! Да иди ты нахуй... Вошел на кухню он уже без телефона, и Юля вдруг подумала, что он утопил его в унитазе, чтобы избавиться от назойливого собеседника раз и навсегда. Но Глеб достал его из кармана и крутанул на столе, чуть не уронив при этом на пол: -С-сука, - с чувством сказал он. - А кофе с утра - это хорошая идея... Юля с тоской покосилась на приготовленную для себя кружку и достала из буфета вторую. - Женщина? - светским тоном поинтересовалась она. - Хуже, - Глеб смотрел на свое отражение в экране телефона. Отражение было опухшим и помятым. - Продюсер. - Точно, я забыла, ты же у нас прячешься от Снейка... - Угу. Мы сегодня в Тверь должны были ехать, а я вчера заявил, что не могу, вот он и психует. Кофе зашипел, выливаясь коричневой пеной за края турки. Юля зашипела тоже, схватила ее, бросила в раковину, замахала рукой, разгоняя сизый дым: - Ты же говорил, что все в порядке, никаких гастролей? Глеб хмыкнул: - Тебе я вру одно, Снейку я вру другое... да не выливай, давай этот выпьем, погорчит и фиг с ним. Кофе горчил сильно, несмотря на брошенные туда Юлей в порыве отчаяния сахар, мед, корицу и ваниль. - Хватит, - хмыкнул Глеб, когда она вновь потянулась к сахарнице. - Ты как в том рассказе про мальчика и кашу, еще горчицы брось. Она улыбнулась, сделала большой глоток. - Я никак не могу понять, - сказала она. - Ты вел себя как редкостная свинья в феврале, потом в марте, в апреле ты поговорил с Вадимом по телефону, и он попытался убить себя... Ты здесь из-за чувства вины? Глеб пожал плечами: - Я знаю, что если Вадим захочет, у него получится, - сказал он после небольшой паузы. - А я не могу ему позволить оказаться на кладбище. - Почему? - спросила Юля, и Глеб поднял на нее серые глаза: - Мне маму жаль. Кофе загорчил еще сильнее.