Nix

Лиловый закат разлился по небу, освещая далекую полосу горизонта. В городе зажглись уличные фонари. Офисы в небоскребах и неоновые вывески на увеселительных заведениях загорались один за другим. На тротуары и дороги высыпались вереницы прохожих и машин, направлявшихся по своему маршруту. У небольшого крыльца, разделённого на две двери, курил человек в капюшоне темного худи. Из-под козырька его чёрной кепки по воздуху выплывал рассеянный дым сигареты. Подсвеченные бирюзовым неоном иероглифы за его спиной гласили, что в этом пятиэтажном узком здании находилась тату-мастерская. Помещение с ней делил крохотный офис нотариуса, который в такой поздний час уже не работал. Зато часы работы тату-салона как раз-таки начались, из него доносилась громкая рок-н-ролльная музыка и слышались оживленные голоса. Но сам творческий процесс был укрыт за мистическими занавесками на широких окнах, украшенных светодиодными звездочками. Темный силуэт докуривал уже четвёртую сигарету, когда входная дверь с шумом распахнулась и из неё вышел парень в темной джинсовой накидке, перепрыгнувший наружные ступеньки. — Чё так долго? — Безэмоционально осведомился ждавший его парень в кепке. Второй насупил нос, вдохнув прохладного воздуха, и пожал плечами: — Я набивал несколько. — Что именно? Вопрос был вполне обыденным и ожидаемым, но почему-то парню стало неловко, будто его просят вывернуть душу наизнанку. Он нерешительно выдавил: — Nihilism. — Чё? Скептичный взгляд разрезающих глаз вместе с вопросительно приподнятой бровью были заметны даже сквозь полутьму переулка, в котором находилось здание салона. И офиса нотариуса. — Ну, nihilism, сомнение и отрицание типа и всё такое... — Переминаясь с ноги на ногу и потирая шею, парень чувствовал себя как дебил, поясняя выбор слова для тату. Оскал Чживона сверкнул из-под кепки, когда тот протянул: — А-а, ну, подходит для конченного упрямца. — Ханбин цокнул языком, пиная завалившийся на дороге камушек кроссовками. — Но мог бы выбрать что-нибудь более ёмкое. Закатив глаза, Ханбин спросил: — Что, например? — Nix. — А это что должно означать? Не вдаваясь в подробности толкового словаря, Бобби хмыкнул: — Примерно тот же посыл, но короче. — Бля, а нельзя было раньше предложить, когда мы искали этот днищенский салон? Бобби задрал подборок, выпячивая адамово яблоко: — А ты и не посвящал меня в идеи для своих татух. Чё ещё набил? Ханбин нехотя отвёл взгляд, но от выжидающего взора Чживона, который в потёмках становился более зорким и пытливым, было некуда деваться. Все равно ведь сам все увидит. Поэтому пришлось пробубнить сквозь смущение: — Like father like son, like master like man, for the Kingdom of Heaven. — М-м. Пояснишь? — Первое это про узы с ребятами из камеры, второе... А, забей. Бобби лукаво улыбнулся, уловив ход мыслей БиАйя. Ясно, чего он так смутился. — Про последнее я догадываюсь. Kingdom of Heaven — это точно Ёндыпхо. Ханбин не сдержал широченной улыбки. За их грехи и богохульство на рутинной основе в Аду им закатят приветственную вечеринку. Напустив сердитый вид, парень молвил: — Так ты вообще набил колючую проволоку, хотя на заборах Ёндыпхо ее никогда и в помине не было. Гребанный показушник. Бобби хмыкнул, никак не комментируя, и первым двинулся вперёд из узкой улочки на встречу залитой вечерним неоновым светом длинной прогулочной улице, на которой отовсюду доносилась музыка. Ханбин нагнал его, залетев на спину и повиснув у него на плече. И начал бодро посмеиваться: — Или это шипы роз, Чживон-ши? Потому что все прекрасное может ранить твою нежную душу? Бобби одним махом скинул его с себя и они принялись шуточно толкаться, не задевая прохожих. Оба одновременно думали о том, как собирались набить татухи ещё в Ёндыпхо, когда «медицинский» одиночка, замешанный в трафике, действительно оказался умелым татуировщиком и, получив аппарат, стал рубить неплохие бабки на своём таланте. Но потом оба также синхронно и спонтанно отказались от этой задумки, решив бить татухи после освобождения, как символическую дань прошлому. Теперь над ними возвышалось ночное звездное небо, а по разные стороны от них люди выпивали в кафешках, пабах и барах, увлечённые своими беседами и выглядевшие по-своему счастливыми. Вдруг БиАй отвлёкся на одну из вывесок и резко остановился посреди улицы. Перед ним сиял и мигал фиолетовым знакомый указатель в виде стрелки, который показывал в сторону бокового входа. Это был тот самый уродский ночной клуб, в котором Ханбин лоханулся около пяти лет назад. Ахуеть, как давно это было. Он и не думал, что они, бесцельно кочуя из района в район, забредут сюда. Клуб все ещё стоял, хоть и претерпел небольшой ребрендинг. В начале у Ханбина был порыв пойти и подраться там с кем-нибудь, устроив администратором проблемную ночку. Но это желание быстро улетучилось вместе с дыханием. Не было бы добра без худа, верно? Чживон, наблюдавший за ним, вымолвил: — Хочешь зайти? — А? Не, не. Они вышли из потока людей, пропахшего алкоголем, и свернули к реке Хан. У спуска расположились ларьки с уличной едой, и парни взяли что-то жирное и сочное на вкус вместе с газировкой(Ханбин проверил, чтобы это не было похоже на бургер в той злополучной закусочной), а уже потом присели около воды, отражавшей мерцавшие огоньки ночного Сеула. Здесь было более умиротворённо и тихо, чем на разгулявшихся пьяных улицах. После нескольких лет взаперти без личного пространства начинаешь ценить минуты уединения и отдаления от не замолкающей толпы. Ханбину почему-то вспомнились последние месяцы Ёндыпхо. Первое время ему везде мерещились покинувшие тюрьму ребята, и это было непросто. Он выбился из русла и даже забросил торговлю трафиком. Не мог заставить себя вернуться к продажам и не думать о том, что схожие вещества лишили его человека, ставшим ему другом. Но через какие бы падения и разрывы не проходил Ханбин изнутри, Бобби, так же, как и сейчас, оставался рядом. Без давления, упреков, уговоров. Просто всегда был с ним. Как единственная константа в его блудливой, непонятно куда катившейся жизни. И постепенно состояние БиАйя выправилось. Ханбин запомнил день, когда на второй или третий месяц в его голове прозвучал щелчок. Это было тогда, когда в тюрьму явилось очередное прибавление. Он услышал, как новичкам рассказывают о них с Бобби, как о каких-то монстрах-оборотнях, рыскавших в поисках свежего мяса по всему учреждению. Так он когда-то слушал истории Чесона о Бобби и Ване и слухи про семьдесят два человека. На деле оказалось, что число куда проще: яблянесчитал, вот столько. Все это произвело на Ханбина странный эффект: его это позабавило. Он понял, что жизнь идёт дальше, движется своим чередом. И отставать от ее процессов, когда заключённым нужен был трафик, означало брать на себя слишком много. И БиАй вернулся в игру. Про них с Бобби много чего говорили, их почитали, ненавидели, выдумывали всякую чушь. Единственная правда про природу их отношений звучала незамысловато: они сложные личности и отношения у них тоже сложные. Все действительно сложно, когда избранник твоего сердца одного с тобой пола, отсидел с тобой в одной тюрьме, да и профессия его — наёмные убийства. Вот уж точно, ничего лёгкого. Они оба доели свой ужин и теперь потягивали газировку, глядя на светившиеся мосты впереди и темные речные воды. БиАй повернул голову на сидевшего вблизи Чживона. — Что ты там вечно писал и перечитывал, когда мы сидели? — Музыка. Точнее, рэп. — Так ты сочинял? Остались наброски? — Не так уж много. И они не так уж хороши. А что? — У меня нихрена такого нет, да я никогда и не пробовал нечто подобное. Но, знаешь, я бы хотел что-нибудь смиксовать или накидать под бит. Даже, может, самому набросать музыку, а потом и лирику... Глаза Чживона загорелись интересом. Он всем корпусом развернулся к Ханбину и вкрадчиво произнёс: — Тогда вот что мы сделаем. Арендуем у моего знакомого студию до завтрашнего утра. И поколдуем немного. Что скажешь? Сердце БиАйя забилось чуть быстрее. — Ты это серьёзно сейчас? — Убийственно серьёзно. Мы же на воле, можем делать что хотим. Ханбин готов был поклясться, что эта лучезарная обаятельная улыбка Бобби на секунду затмила мегаполис, залитый вечерним светом. — Погнали, конечно! Ханбин уже поднялся на ноги и готов был рвануть к дороге, чтобы словить такси. В голове крутились идеи для демо-треков, в которых он мог излить все накопившиеся чувства, поведать о пережитом в тюрьме и вне неё. Но тут его отвлёк голос Бобби: — БиАй? — А? — Трахнемся в студии? — Что? — Что? Они оба, продумывавшие свою жизнь лишь от зари до зари, шли и смеялись себе под нос, как дети, уходя от реки, над которой поднимался ветер.