Слово на "О" (The 'F' Word)

Прощения прошу за ожидание долгое. «Если ты решишься встретиться с Вейдером лицом к лицу, то будешь делать это в одиночку. Я не смогу вмешаться». «Я понимаю». «Оби-Ван никогда не рассказывал тебе, что случилось с твоим отцом». «Бен, почему ты мне не сказал?» «В нем еще осталось что-то хорошее». «Если ты потерпишь неудачу, все будет потеряно, и на этот раз навсегда». «Для меня уже слишком поздно, сын». «Твой отец никогда не отринет Темную сторону». «Оби-Ван хорошо обучил тебя». «Твоя ненависть делает тебя сильнее». «Я - Джедай, как и мой отец до меня». «Если ты не обратишься, то будешь уничтожен». «Отец, пожалуйста!» Люк рывком сел в постели, судорожно хватая ртом воздух. Сердце бешено колотилось в груди, а мышцы невольно дергало при воспоминании о мучительной пытке, которой подверг его Император в кошмаре. Он никогда не испытывал ничего подобного во сне даже после ужасающих откровений Вейдера, когда кошмары мучили его в течение многих недель. Что значит этот сон? Это будущее или просто возможное будущее? Император убьет его на глазах отца? Отец допустит, чтобы его ребенка убили перед ним? Неужели Темная сторона так сильна? Настолько, чтобы уничтожить все следы сострадания и добра в человеке? Все, что делало его тем, кем он был? Его неровное прерывистое дыхание звучало оглушительно громко в окутанной гнетущей тишиной квартире. Он посмотрел в окно, отчаянно нуждаясь в свете. Но через тонкие промежутки закрытых жалюзи проникало лишь малейшее свечение, которого было недостаточно. «Отец, пожалуйста!» Отбросив покрывало в сторону, он опустил ноги с кровати и несколько минут просидел так, не двигаясь, и стараясь ни о чем не думать. Наконец он поднялся, неуверенно пошатнувшись, чувствуя, что ему нужно выйти из комнаты. Люк не задумывался, куда идет, но ноги сами привели его на террасу. Он остановился у фонтана, наблюдая огни города, небоскребов, сигналящих спидеров, носящихся туда-сюда. Красивое зрелище, призванное развеять его страхи и постоянно растущее чувство ужаса, было бессильно. Душа его отца была действительно разрушена в это время. Надеялся ли он на невозможное? Видел, что хотел видеть? Возможно ли, что его любовь делала его слепым к тому, что было явно видно для всех остальных? Был ли этот молодой человек, приютивший его в своем доме, уже обречен и вся галактика вместе с ним? Люк устало рухнул на подлокотник дивана, чувствуя, что еще немного и его мозг взорвется от миллиона вопросов. «Ты не можешь быть потерян для меня, отец. Ты не можешь! Для ненависти, что делает тебя сильнее, внутри тебя слишком много любви. Ненависть быстро сгорает и оставляет только разруху и пепел на своем пути. Я знаю, что ты знаешь это! Я знаю, что ты бы вернулся, если бы мог! Если бы думал, что еще есть надежда, ты бы вернулся! Пожалуйста, отец, для тебя не может быть слишком поздно!» Постепенно четыре небольших дискообразных лампы на подлокотниках засветились, рассеивая мягкий свет вокруг и немного согревая прохладный воздух. - Извини. Я не знал, что ты здесь. Люк прикрыл глаза, постепенно беря себя в руки. «Ох, отец, ты хоть представляешь, что для меня значит просто слышать твой голос? Иметь возможность поговорить с тобой, быть рядом? Знаешь ли, сколько я просил, сколько я молился за… это?" Люк почувствовал, как отец направился к нему, тихо ступая босыми ногами по каменному полу. - Мне нужно было проветриться. Отвлечься от… некоторых мыслей, - тихо произнес Энакин, остановившись у него за спиной. - Я чувствую, что ты взволнован и на грани, - сказал Люк, уставившись прямо перед собой. - Не моя… взволнованность разбудила тебя? – чуть склонился над ним Энакин и Люк ощутил, как рукав его мантии скользнул по плечу. - Нет, - покачал Люк головой. – У меня были… собственные кошмары. Энакин повернул голову, чтобы посмотреть на него. Он открыл себя для присутствия Силы молодого человека, и оно поглотило его с такой силой, которую он никогда не знал прежде: то же сверхъестественное ощущение покоя, возвращения домой и полного принятия. «Бог мой, кто ты? Как у тебя получается заставлять меня чувствовать это? Почему я чувствую себя словно… словно, ты часть меня?» - Мне жаль, - сочувственно произнес он. – Я знаю, каково это. Люк отстраненно кивнул. - Твои сны когда-либо сбывались? – спросил он внезапно. Энакин удивленно выгнул бровь, но все же ответил: - Это случилось раз или два. Горечь в его голосе вернула Люка из смутных мыслей. - И ты пытался что-нибудь сделать? – снова спросил он, повернувшись к неподвижно замершему человеку рядом с ним. - Да, - краткая, заполненная болью тишина, придавила многотонной плитой. – Неудачно. Люк закрыл глаза. - Кого ты потерял? – его вопрос прозвучал как утверждение полное печали и скорби. - Моя мать, - Энакин посмотрел вниз. – Песчаные люди похитили ее и пытали неделю. Она умерла у меня на руках. Люк зажмурился, пытаясь удержать рвущиеся наружу слезы. Его бабушка. Шми Скайуокер. Имя, написанное на могильной плите, перед которой он оплакивал обоих: мать и сына. Даже если отец никогда не был похоронен там. - После я уничтожил деревню тускенов, – частью сознания Энакин задавался вопросом, почему он говорил об этом… снова. Почему делился эпизодом из своей жизни, которого так глубоко стыдился. Он никогда не хотел бы вновь встретиться с той частью себя, что обнаружил той проклятой ночью. И все же он был. И не так давно. Энакин порывисто шагнул вперед, словно покровом окутанный беспокойством, оставляя Люка смотреть ему в спину. - Мужчины, женщины, дети. Все заплатили за ее смерть. - И все зря, не так ли? – в голосе Люка не было ни осуждения, ни приговора. Только понимание. - Не совсем, - самоуничижительно улыбнулся Энакин. – Часть меня умерла там же. Я… опозорил себя как человек и как Джедай. В ту ночь я узнал, что внутри меня есть тьма и пугает она меня больше чем что-либо во Вселенной. Я видел, на что я способен… и это отвратительно. – Высокая фигура вздрогнула, и широкие плечи опустились в знак поражения. Люк протянул руку, собираясь прикоснуться к плечу отца в молчаливой поддержке, но тут же отдернулся. - У всех нас… внутри есть зверь. И это страшно встретиться с ним лицом к лицу. Но есть урок, который следует извлечь из такой встречи. Черта, что мы никогда не должны пересекать. Иначе зверь поглотит нас. Энакин кивнул словам Люка, чувствуя, что они предназначены не только ему. Этот приятный, благородный юноша был самым ярким и притягательным источником Света, с каким он когда-либо сталкивался. Горькая мудрость во всем, о чем он говорил, что кричал – шла из личного опыта и резонировала с ним, как эхо его собственной души. Он ни с кем не мог говорить так откровенно, как с этим юным джедаем из будущего. Ни Йода, который проецирует поведение кого-то, кто всегда прав, абсолютно во всем, кому неведомы слабости человеческой природы и что-то человеческое как сомнения. И, к сожалению, ни Оби-Ван. Он был так близок, чтобы рассказать ему о своей тайне, хранимой в течение последних трех лет! Но, в конечном счете, он знал, что его друг и учитель не поймет. Их взгляд на Силу, и как с ней нужно… жить и развиваться, слишком различался. В некотором смысле, во многих отношениях он все еще был чужаком. Мальчик-раб, которого они с неохотой согласились обучать, и который до сих пор должен проявлять себя на каждом шагу. Что они хотели от него? Чего ждали? Никто не трудился упорнее, чем он. Никто не был строже с ним, чем он сам. Что он должен сделать, чтобы доказать им, что достоин? Что нужно сделать, чтобы они наконец-то приняли его в качестве одного из них? Смятение в душе отца накрыло Люка девятым валом, буквально разрывая сердце мучительным разочарованием и потерей. Он, казалось, разваливается на кусочки и, отвечая на этот безмолвный крик об утешении, он завершил жест, нерешительно оборванный ранее, и сжал твердое плечо в немой поддержке. - Что тебя так тревожит? – осмелился спросить он, обращаясь к их кровной связи, хотя отец и не знал о ней. – Что это за горечь… что ты поставил преграду между собой и другими? Энакин промолчал, низко опустив голову. - Пожалуйста… Энакин, - почти прошептал Люк отчаянно. «Отец», - умоляло его сердце. За всю жизнь Энакин так и не смог ответить себе, что это было. Ночная тьма, уютная тишина, может что-то выше и сильнее. Сила. Все равно. Он не мог сопротивляться этому голосу, взывающего к нему так глубоко, как не могла даже Падме. Его любимая жена. Отказывать этому юноше было, словно, отвергать свою собственную плоть. - Джедаи не доверяют мне… и, боюсь, что я не могу доверять им тоже. Не после сегодняшнего. - Почему? Вот что было такое особенное в Люке, понял вдруг Энакин. Любой другой человек был бы шокирован. Как он мог сказать такую безобразную вещь об Ордене? Про его братьев и сестер, с кем он был воспитан? В некотором смысле, он был также шокирован своими словами, но это не меняет того факта, что именно так он чувствовал. И этот молодой человек, возможно, из-за того, откуда он пришел, он не был настроен за или против кого-либо или просто потому, что такова была его натура и он ограничился только одним вопросом. Никакой критики или неодобрения, только желание узнать «почему». - Они отказали мне в звании мастера, но приняли меня в Совет для того, чтобы шпионить за канцлером. Так много дипломатии и морали, - фыркнул Энакин в явном отвращении. Так сегодня был тот день. «Мы не гордимся нашими действиями, но на тот момент Палпатин накапливал все больше и больше влияния в Сенате и оставался на этом посту даже после истечения срока. Что-то было явно не так, но для Энакина шпионаж являлся синонимом предательству, тем, что шло вразрез с Кодексом Джедаев». Теперь Люк знал историю Энакина с его стороны и, наконец-то, все начинало приобретать смысл. С точки зрения Энакина его негодование было оправданным; и более того, Люк получил представление о более глубокой проблеме: недоверие Совета, которое стало очевидным при отказе сделать его мастером. Энакин понимал, что его используют, и вместе с чувством унижения и гнева все его твердые жизненные убеждения и верования сейчас подвергались испытанию после того, как ему показали наглядно, что при удобном случае любые принципы можно обойти. И эта путаница превращала Энакина в бомбу замедленного действия. Тем не менее было что-то еще. Что-то такое, что стало последней каплей, заставившей отца ступить на путь Тьмы. - Я не понимал, что сейчас есть две стороны, - казалось, все душевные силы внезапно покинули Энакина. – Я… я не знаю, во что верить. Кому мне теперь доверять? - Откройся своим чувствам, - неожиданно для самого себя, ответил Люк. – Оставь в стороне свою гордость и личные интересы и найди то место в себе, что еще бережно хранишь от всего ужаса и зла, что причинил сам или был свидетелем. В глубине души ты знаешь, что это честно и справедливо. Прости недостатки людей и попытайся смотреть шире. Энакин обернулся к нему, в легком удивлении рассматривая слегка блестящими в темноте глазами. - Ты все еще думаешь, что из этого может получиться что-то хорошее? - Безусловно, - в голосе Люка звучала твердая убежденность. – Найди свой центр спокойствия и позволь ему привести тебя к истине. Ключ к спасению Республики может находиться в твоих руках. Что-то, казалось, щелкнуло в голове Энакина. - Республика не нуждается в спасении! Ее нужно защищать от сепаратистов и повстанцев, которые начали эту бойню! – возмущенно воскликнул он. Люк нетерпеливо схватил отца за плечи и развернул полностью лицом к себе, заставляя посмотреть в глаза. - Энакин, точно так же как и люди, системы могут заблуждаться! И отказываясь замечать это, вы не делаете никому лучше, а только увековечиваете проблему. Иногда люди должны принять меры и навести порядок, – он отпустил отца и, отойдя на шаг, закончил более спокойным тоном, - конечно, ты должен был это знать еще до начала Войны Клонов. «Я не думаю, что система работает». Его собственные слова, которые он сказал Падме несколько лет назад, прозвучали у него в голове громко и ясно, будто бы он только что произнес их. Смущенный румянец залил его щеки. - Ты хочешь сказать, что Республика не действенна как система? – он чувствовал, что они ходят вокруг, но так и не добираются до сути проблемы. Люк закатил глаза и непроизвольно всплеснул руками. - Боже, нет! Проблема не в системе, а в людях, которые ей управляют! Что если… что если Лорд Ситхов, которого вы так ищете, не затаился в тени, а скрывается на виду у всех? Может быть как политик, сенатор, дергает за ниточки и использует вас всех как марионеток? Люк понимал, что был слишком откровенен, хотя отец этого и не знал. Он не хотел влиять на ход мыслей Энакина, но он боялся, что, все же, мог сделать это. Энакин широко распахнул глаза. - Что… что ты сказал? Он определенно сказал слишком много, с сожалением признался себе Люк. - Энакин, ты должен рассмотреть все возможности. Все. Не только те, что вокруг тебя, - посоветовал он, ловя взгляд отца. Спустя мгновение пристальных взглядов, молодые люди отвернулись друг от друга, обессиленные напряженной перепалкой. - Прости меня, - хрипло прошептал Люк через минуту, вглядываясь вдаль. – Я не имею никакого права ставить под сомнение мир, в котором вы живете. Это не мое время, и я ничего не знаю о его тонкостях… - Нет, - перебил его Энакин, его голос тоже охрип. – Ты прав. Существуют вещи, о которых я никогда не задумывался, и ты открыл мне глаза, - он обнял себя за плечи, неожиданно стало холодно, будто вымораживающий все на своем пути ветер пронесся по его душе. – Пожалуйста, оставь меня одного. Я… мне нужно все обдумать. Люк колебался. Он чувствовал, как потрясен отец после их разговора, и что-то в нем отказывалось оставлять его наедине со своими мыслями. - Ты уверен? – спросил он, в волнении прикусив губу. – Уже поздно и… Энакин чуть обернулся и к удивлению Люка, на его губах играла едва заметная улыбка. - Не волнуйся, я буду в порядке. У меня завтра свободный день и я могу позволить себе поспать подольше. И весь день я буду в твоем распоряжении, - широкая улыбка осветила его лицо. Сердце Люка наполнилось искренним счастьем, которого он раньше никогда не знал - Я с удовольствием проведу этот день с тобой. Энакин, против воли, негромко рассмеялся. - Удовольствие будет моим, малыш, - он протянул руку и легко взъерошил волосы Люка. И только тогда, поняв, что именно сказал и сделал, смущенно отстранился, покраснев до корней волос. – Прости! Я не знаю, что на меня нашло… - Все в порядке, - весело сверкнул глазами Люк, - большой парень, - поддразнил он Энакина, шутливо ударив того в плечо. Энакин снова рассмеялся, отказываясь от попыток понять причину, почему этот молодой человек заставляет его чувствовать себя живым и в мире с самим собой. Он наблюдал, как Люк возвращается обратно в квартиру с все возрастающим чувством беспокойства. Так или иначе, он не хотел видеть, как он уходит. - Люк, - позвал он. Люк резко остановился и обернулся. - Спасибо, - сказал Энакин, вкладывая в единственное слово все свое существо. Юное лицо просияло радостью. - Спасибо тебе, мой друг, - ответил Люк, давая Энакину почувствовать, будто он был награжден самым драгоценным подарком во Вселенной. Оставшись один, молодой Джедай обратил свой взор на огни большого города, ища успокоения в его каменных пейзажах. Спидеры все также летали туда-сюда на чуть меньшей скорости, чем днем. Его взгляд сместился к фонтану, находя утешение в тихом журчанье текущей воды. Люк дал ему много тем для размышлений, в этом нет никаких сомнений. Цепляясь за угасающее тепло молодого человека, несколько минут назад стоящего рядом с ним, он отпустил свои мысли, подсознательно используя слова Люка как маяк. «Найди свой центр спокойствия и позволь ему привести тебя к истине». Истина. Какова была истина? Одна истина состоит в том, что Республика и все во что он верил, разваливается, словно карточный домик. По наивности он думал, что честная и справедливая система может пережить что угодно, но теперь становилось очевидно, что все больше и больше трещин появлялось на этом безупречном фасаде. Это казалось невозможным, почти кощунственным, что Республика могла защищать семена своего собственного уничтожения. Но когда он думал об этом… как такая война могла продолжаться в течение многих лет, если… если только кто-то ожидал их ходы, даже манипулируя ими и ожидая момента, чтобы провести захват? У Энакина кровь застыла в жилах. Для такой схемы, чтобы иметь шанс на успех, предатель должен скрываться в самом сердце Республики, возможно, в самом Сенате, как намекнул Люк. Сенаторы или кто-то из их ближайших советников. Кто-то наделенный властью. И Джедаи? Где они находятся во всем этом? Они были лишь пешками или…? Его кровь вскипела при мысли о предательстве, которое они просили его совершить. Шпионаж за Канцлером! Один из очень немногих, кто относился к нему как к обычному человеку, со своими проблемами и заботами, мечтами и надеждами. Тот, кто мог выслушать его и дать совет. Одна из немногих констант в его жизни, где ничто и никогда не оставалось надолго. Падме! Его ангел! Воспоминания о его кошмарах было достаточно, чтобы нарушить хрупкое равновесие. Он чувствовал, что его затягивает в трясину. Неужели нет твердой почвы для его усталой души, чтобы ощутить себя хоть немного уверенно? Он так старался найти ответы в Силе! И все, что он мог видеть, это как лицо Падме искажается от боли, снова и снова прося его о помощи, и как ее жизненная сила ускользает. Контроль превратился в иллюзию. Он чувствовал, что мечется вокруг, тянется в дюжине разных направлений, и он начал ломаться. «Найти свой центр спокойствия». «Свой центр спокойствия». «Мой центр спокойствия – Падме и ребенок», - ответил Энакин мысленно голосу в голове, удивительно похожему на голос Люка. – «И как мне бороться с возможным предателем в Сенате, Совете Джедаев, который, как оказалось, допускает попустительство и манипуляции как самый отвратительный политик, если в перспективе могу потерять все, что я люблю?». Со стоном он закрыл лицо руками. «Сила, помоги мне! Я теряю себя! Я теряю все!». «Постарайся посмотреть шире, чем ты видишь». «Шире чем ты видишь». Он был утомлен как телом, так и душой. Он сойдет с ума, если будет так продолжать. Сдавшись, он вернулся в квартиру, дарующую ему чувство безопасности и стабильности. Он скользнул в постель, осторожно прижался к спящей жене, и обнимая ее за выступающий живот, всем своим существом желая чувствовать свое дитя, и улыбнулся, ощутив легкий толчок в ладонь. «Расти здоровым и сильным, мой маленький ангел», - мысленно обратился он к ребенку. – «Я не могу вынести мысли о жизни без тебя». Зарывшись лицом в густые ароматные волосы Падме, Энакин, наконец, заснул полностью истощенный. *** Наутро Энакин проснулся с жуткой головной болью. С трудом повернув голову, чтобы проверить который час, он удивился – время завтрака уже прошло. На самом деле это не представляло собой проблему, но как человека постоянных привычек заставило чувствовать себя некомфортно. Со слабым стоном он заставил себя встать с постели, но, вспомнив как Падме перед своим уходом прошептала ему на ухо, чтобы он спал столько, сколько ему нужно, улыбнулся, забыв о неудобстве. Он быстро умылся и, как был в пижамных штанах, направился на кухню, откуда доносились приглушенные голоса. Когда он вошел, увидел что Люк домывает посуду после завтрака, в то время как Трипио пытается ему доказать, что посудомоечная машина справиться с этим сама. Арту наблюдал за происходящим, издавая звуки, очень сильно напоминающие хихиканье. Энакин окинул взглядом молодого человека, отмечая, что на этот раз на Люке был не его строгий черный наряд, а темно-синие пижамные брюки, что он дал, из-за невысокого роста слегка длинноватые ему, и кремового цвета майка без рукавов, которая не скрывала сильные руки и торс. Его необычной для Джедаев одежде удалось скрыть его впечатляющее телосложение. Люк обернулся, почувствовав, что он вошел, и светло улыбнулся. - Доброе утро. - Доброе утро, - вернул приветствие Энакин странно тронутый тем, как молодо и... уязвимо выглядел Люк. С его светлыми волосами, еще взъерошенными после сна, он был похож на подростка, особенно, когда Энакин смотрел в эти ничем не замутненные глаза, что наблюдали за ним так довольно и почти с…благодарностью? Что-то было такое в этих глазах, будто его душа говорила с ним на одном им понятном языке. - Как спалось? – вежливо поинтересовался Люк. Энакин скорчил гримасу. - Я спал. И этого достаточно. Взгляд Люка смягчился, и Энакин, вымученно улыбнувшись, подошел к столу, усевшись на него. - Хочешь сок, молоко или еще что-нибудь? – спросил Люк. - Нет, нет, - Энакин покачал головой, беря из чаши на столе кореллианское яблоко. – Я никогда не голоден после пробуждения, - пояснил он на вопросительный взгляд Люка, лениво очищая ножом яблоко от кожуры. Люк не стал настаивать и вытер руки. - Ты давно проснулся? – спросил Энакин, не отвлекаясь от своего занятия. - Полчаса назад, не больше, - ответил Люк, присаживаясь рядом с ним. Кухня погрузилась в уютное молчание, в то время как Энакин сосредоточился на очистке фрукта, Люк тихо наблюдал за ним. Внимание Люка неизбежно привлекло механическое предплечье отца. Он рассматривал его со смешанным чувством горечи и любопытства. Почувствовав взгляд, он поднял глаза и встретил горькую улыбку Энакина. - Мне очень жаль, - с искренностью, берущей начало в глубине сердца, проговорил Люк. Энакин отложил яблоко и нож. - Все в порядке. Это произошло почти четыре года назад, - он согнул пальцы на искусственной руке. – Теперь это часть меня. Люк кивнул, незаметно сгибая собственную бионическую руку. - Я очень сожалею о твоей. Люк вскинул голову: - Что ты имеешь в виду? В ответ Энакин взял правую руку Люка в свою. С чувством, которое можно было определить как почтение, он стянул перчатку, обнажив поврежденную синтетическую кожу и микромеханизмы под ней. - Я видел ее, когда мы переодевали тебя, после того как ты разбился, - признался он извиняющимся тоном. Люк, глубоко выдохнув, прикрыл глаза. - Бластерный выстрел? - Да, - кивнул Люк, глядя в сторону. Энакин несколько секунд изучал искусственную руку, чувствуя, как его внутренности скручиваются в тугой узел. - Как давно это случилось? – хрипло спросил он. - Несколько месяцев назад, - как ни в чем не бывало, ответил Люк. Столь прямой и нарочито безмятежный ответ не обманул Энакина ни на минуту. Побужденный чувством, что не будет отказано, он осторожно провел пальцами по поврежденной коже. Люк повернулся к отцу, почувствовав прикосновение. Он посмотрел на их соединенные руки и поразился глубиной и чистотой сострадания исходящего от Энакина. - Мне так жаль, - пробормотал Энакин печально, сильнее, чем требовалось, сжимая пальцы Люка. Так или иначе, видеть отражение собственного увечья у Люка, было более физически и эмоционально мучительней, чем когда-либо свое. Было что-то в этом юноше… и нем. Что-то, что связывало их на протяжении всей вечности. - Все в порядке, - повторил Люк слова Энакина. И это действительно было так. Впервые с того ужасного момента на Беспине, Люк примирился со своим увечьем, с отцом и с самим собой. «Я прощаю тебя, отец. Я всегда буду прощать тебя». Проглотив ком в горле, молодые люди вгляделись в глаза друг друга. - Что же, это дает мне надежду, - беззаботный тон Энакина удивил их обоих. - Надежду? – недоуменно переспросил Люк. - Да, - глаза Энакина озорно сверкнули. – Потому что это означает, что в недалеком будущем у меня будет возможность получить такой же протез как у тебя, - подмигнул он. Люк коротко рассмеялся, качая головой. Он признал необходимость приглушить уровень эмоций между ними кивком, давая понять отцу, что все в порядке. Энакин чуть склонился, все еще удерживая руку Люка между своих ладоней и не желая отпускать ее. - И так, чем займемся? – спросил он нарочито оживленно. – В нашем распоряжении остаток утра и весь день. Люк пожал плечами. - Я обычно медитирую и разговариваю с Трипио, - сказал он. – Время летит быстро, когда чувствуешь себя как дома. - Ох, не будь таким скромным, - хитро улыбнулся Энакин. – Ты также следишь, чтобы твоих хозяев не надули. - Прости? – вопросительно выгнул бровь Люк. - Трипио рассказал нам, что ты сделал вчера, когда каменщики пытались поставить на террасе неправильные блоки, - в выразительных глазах плескались смешинки и огромная симпатия. - О, это, - Люк небрежно пожал плечами. – Я просто напомнил человеку о преимуществе наличия довольных клиентов. - Я уверен, что ты так и сделал, - Энакин озорно ухмыльнулся. – И скажи мне: ты напомнил ему или напомнил? Люк едва сдержал улыбку. - Аааа, я… напомнил ему, - признал он, уже не сдерживаясь, улыбнулся. - Это мой мальчик! – Энакин громко рассмеявшись, похлопал Люка по плечу, и, вскочив на ноги, предложил, - я собираюсь переодеться, после чего мы могли помедитировать вместе, устроить спарринг или что захочешь. Что скажешь? – спросил он, уже на пути к выходу из кухни. - Мне все нравится, - ответил Люк, завороженный отцовской жаждой жизни. Его энтузиазм был заразителен. – Эй! – позвал он. Энакин остановился у двери и обернулся. - Да? Люк взял очищенное яблоко с тарелки. - Не забудь свой завтрак, - и бросил фрукт отцу. Энакин легко поймал яблоко, посмотрел на него, затем на Люка, насмешливо выгнувшего бровь. Энакин широко улыбнулся, и вышел из кухни, откусывая от яблока большой кусок. Он был на полпути через гостиную, когда заметил. Головная боль исчезла.