Ученик афериста

«Скорпиус, пожалуйста, найди работу, поступи в университет, займи себя ну хоть чем-нибудь!» — беззвучно молил я, вот уже несколько дней, потому как друга в моей жизни стало слишком много. Нет, конечно, такое страшное слово как «работа», вряд ли было ведомо Скорпиусу, ибо тот, ссылаясь на свое истинно аристократическое происхождение, свой светлый образ прахом бытия осквернять не собирался, потому как был создан лишь генерировать идеи, зачастую, идиотские, и наблюдать за их исполнением. Представить Скорпиуса работающим было просто невозможно. Во-первых, потому что в любом коллективе, особенно магловском, где о его благородном семействе никто не наслышан, он будет абсолютно бесполезен, потому как ни черта делать не умеет. Во-вторых, Скорпиус неспособен рутинно выполнять одни и те же действия изо дня в день. И, в-третьих, сам Малфой понятия не имел, чем он хочет заниматься по жизни. Но, что самое интересное, денег у этого засранца всегда было более чем предостаточно. Вот и занимался Скорпиус тем, что уже несколько дней как заходил в мой книжный и изливал душу. Для друга я всегда был чем-то вроде бесплатного психолога. Мне, поначалу, очень льстил тот факт, что Скорпиусу важно мне что-то рассказать, попросить совета, даже в тех делах, в которых я совершенно не шарю. Это позже я понял, что я для него такой авторитет только потому, что кроме меня у Скорпиуса Гипериона Малфоя друзей нет. — Все же хорошо, — возмущался Скорпиус, расхаживая вдоль книжных рядов. — И она занимается тем, что придумывает себе проблемы и навязывает их мне. — Ну поздравляю, — изрек я, наклеив очередной ценник на книгу. — Первая семейная ссора. — Это вообще наша первая ссора. За все то время, что мы с Доминик вместе. Я закатил глаза. — Это нормально. В такие моменты я чувствовал себя трижды разведенным холостяком, знатоком женской психологии и самого факта любовных отношений. Скорпиус, хоть и считавший меня неумолимым девственником, видимо, думал так же. — Эти фокусы в стиле моей маман, — продолжал Скорпиус, которого уже заинтересовано слушали и покупатели. — «Скорпиус, мы переживаем кризис отношений, и это нормально, любовь живет три года…»! — Чего это она? — вскинул брови я. — Потому что моя леди чуть подохренела, — пояснил Скорпиус. — После того, как я женился на ней, купил эту квартиру, добился того, что со мной не разговаривает вся семья… Доминик, такая Доминик. — Ну ты любишь ее? — Конечно. Я же ей майонезом на хлебе сердечко нарисовал. — Ты прав, друг, она зажралась. Такая нежность, — хохотнул я. — Доминик, ты теряешь принца. Скорпиус сарказма не уловил, продолжая что-то мне еще говорить, но я мало слушал. Лишь изредка улавливал обрывки его возмущенных фраз. — … и это началось после того, как ее полоумный братец снова нарисовался на горизонте… Я кивал, делая вид, что озабочен проблемами молодой семьи, при этом еще и вкратце пересказывал покупателю содержание «Хроник Нарнии», не забывая поглядывать, не явились ли ко мне особые клиенты за особым товаром. — … при этом она считает, что Луи прав во всем, просто потакает каждому его слову, представь, она уже начала задумываться, что мы поспешили со свадьбой. Меня эти высокие отношения близнецов, клянусь, доведут до цугундера, тоже мне, Джейме и Серсея хреновы… Удалившись в подсобку, где хранились залежи с кокаином, я взвесил унцию и, засыпав ее в крохотный пакетик, снова вернулся в торговый зал и незаметно вложил его в карман бритого наголо мужчины у кассы. — … а я мог бы стать математиком, я же умный… Расставив еще несколько книг на другом конце зала, я гадал, понял ли Скорпиус, что его не слушают, но, судя по тому, что постепенно его монолог съезжал в иное русло, видимо, нет. — … и тут понимаю, что если бы я родился девочкой, я был бы похож на Эльзу из диснеевского мультика. Это уже неделю не дает покоя… Не, ну вы поняли? Слушать Скорпиуса невозможно, потому как чем дольше ты впитываешь в себя этот поток информации, тем больше понимаешь, что начинаешь неумолимо тупеть. Верите или нет, но болтовня и нытье Скорпиуса было единственным, что меня на тот момент волновало. Юного наркоторговца, работающего в самом сердце Лондона, под носом у полиции и Отдела мракоборцев, в котором главенствовал его отец, волновало лишь то, что он маленько подустал от компании своего заклятого школьного друга. Наземникус фактически свалил на меня все дела с наркотой, а сам занимался «магическим бизнесом», считая его более важным. Так я и не понял, зачем кто-то будет покупать ворованные волшебные палочки, клееные-переклеенные звездные карты, сомнительные ингредиенты для зелий, порядком подгнившие, и прочий хлам, который я бы, не раздумывая, отправил в мусорное ведро. Но Наземникус думал иначе и, что самое интересное, получал очень даже приличную выручку за все это барахло. Иногда мой учитель грузил хламом и меня. Особенно когда его гоняли по всему Косому переулку мракоборцы. Тогда Наземникус и сгружал свои загашники то в мой книжный магазин (вот уж радости было покупателям, когда между энциклопедией садовода и кулинарной книгой притаился дряхлый том ассирийских проклятий, который насылал сглаз на каждого, кто прикоснется к нему без перчаток из драконьей кожи), то ко мне домой (это вообще было здорово, прятать от отца-мракоборца ядовитую тентакулу и особый вид поволжской мандрагоры, уникального растения, которое умело материться с талантом трижды отсидевшего моряка), а один раз, проследив за мной, Флэтчер поместил часть хлама на Шафтсбери-авеню (я едва не упал в обморок, когда увидел, что Доминик, собирается варить спагетти в кастрюле, которая обращает в получеловека-полурыбу каждого, кто к ней прикоснется). В феврале я из пропахшего дешевым табаком дома Наземникуса перебрался на Шафтсбери-авеню, потому как жившие там молодожены признали, что немного не готовы жить вдвоем и, дабы не развестись на почве бытовых ссор, приняли непонятное решение принять в семью меня и жить просто как друзья-соседи, а не как молодые супруги. Логика была истинно малфоевской, но я не возражал, тем более, что жизнь со Скорпиусом и Доминик обещала быть куда приятней, нежели с Наземникусом и вечно мрачным Мораном. — Ал, ты знаком с родителями Скорпиуса? — поинтересовалась Доминик, протирая чистую посуду полотенцем. Мы сидели на кухне, в ожидании Скорпиуса, который тогда томился в Малфой-мэноре, о чем-то напряженно разговаривая со своей семьей. Я уже знал, каким он вернется: раздраженным, осунувшимся и еще более дерганным. Поэтому вопрос, который задала Доминик, был вполне логичным. — С его отцом и дедом. Ты, кстати, знаешь, что его отчим — Виктор Крам? — Кстати, самый нормальный родственник, — заметила Доминик. — Ну и дед тоже. А вообще, Ал, мне это позавчерашнее знакомство с семьей в кошмарном сне еще долго сниться будет. — Ну расскажи, а то Скорпиуса я спрашивать боюсь, еще нож в меня метнет, — усмехнулся я. Доминик отложила тарелку и, сев передо мной на кухонную тумбу, мученически вздохнула. — Нет, отчим, дедуля, бабуля — вполне приятные и милые люди, — сказала кузина. — Мистер Малфой, который отец, просто молчал и пыхтел, но Астория…знаешь ее? — Видел пару раз, — кивнул я, вспомнив красавицу-ведьму с очень громким голосом. — Нет, мне говорили, что она мразь. Причем это мне Скорпиус говорил, — дрогнувшим от злости голосом произнесла Доминик. — И он абсолютно прав, она действительно мразь, которая весь вечер смотрела на меня как на кусок дерьма, а потом прямым текстом спросила, когда я уеду к себе в деревню и оставлю Скорпиуса в покое. Я насмешливо хмыкнул. Да, маман Скорпиуса, по его рассказам, фильтровать свой говор не умела, унижать любила, тактичностью не блистала. Но и Доминик не была деревенской простушкой. — А ты прям сидела и молчала? И глазками хлопала? — Нет, конечно, когда мы остались с ней наедине, я тактично намекнула, что прислушаюсь к ее мнению лишь когда она перестанет скакать по хуям, как коза по альпийским горам, — вздохнула Доминик. — Милые отношения невестки и свекрови однако. Но ты же понимаешь, что в покое вас не оставят? — Я уже все продумала, дорогой двоюродный братик, — заверила Доминик. — Мы срочно заведем ребенка и все тут. Что-то мне подсказывало, что Скорпиус об этом гениальном плане не знал, что объясняло, почему он еще не слинял куда-нибудь в далекие дали. Но переубеждать Доминик и что-то ей доказывать я не хотел и не стал, ибо не мое это дело, что они делают со своей не так давно начавшейся семейной жизнью. Но рассказать хочу совсем не об этом, потому как вы, святой отец, думаю, и сами прекрасно знаете, что собой представляют ссоры мужа и жены, тяжелые отношения со свекром и свекровью, разные планы на будущее и остальные бытовые склоки, которых я предпочитаю избегать в своей семье. На следующий же день, после нашего с Доминик разговора, в мою жизнь снова бесцеремонно ворвался Наземникус. — Твою мать, — прошептал я, боясь, что грохот, который повлек за собой аферист, разбудит моих соседей. — Старый, ты подурел что ли? Наземникус, трансгрессировав прямо в гостиную, мотнул головой и, воровато оглядываясь по сторонам, по-хозяйски принялся выкладывать на полки и пол свое бесценное барахло, которое, судя по паникующему лицу Флэтчера, у него чуть не отняли минуту назад мракоборцы в Лютном переулке. — Я же просил забыть дорогу сюда, — шипел я, то и дело поглядывая на второй этаж. — Ну какого черта? Не смей грузить этот хлам здесь… — Студент, не урчи, — буркнул Наземникус, поставив на журнальный столик коробок с каким-то неизвестным мне порошком цвета золота. — И поуважительней, пожалуйста, это не хлам помойный, а ценнейшие артефакты из самого Египта… — Мне без разницы, сгребай все обратно и уноси, куда хочешь. Это даже не моя квартира. — Уймись, я потом это заберу. Недельку-другую постоит и… — Недельку-другую? — взвыл я и тут же вздрогнул, когда из рюкзака Наземникуса что-то с диким лязгом выпало и чудом не разбудило Скорпиуса и Доминик. — А это что за ужас? Я ткнул пальцем в огромное зеркало, которое оказалось запихнуто в рюкзак Заклятием Незримого Расширения, и, судя по лязгу, именно оно только что рухнуло на пол и умудрилось не разбиться. — Ужас? — задохнулся Наземникус, установив зеркало у стены. — Это не просто зеркало, это незаменимая вещица в арсенале любого мракоборца. — Серьезно? Зеркало и правда было жутким. Пыльное, все в разводах, в абсолютно безвкусной массивной раме грубой ковки, в коей поблескивали безвкусные вычурные камни, которые, судя по пустующим местам и царапинам кое-где, кто-то, явно сам Флэтчер, пытался выковырять отверткой. Глядя на свое отражение в полный рост, я придирчиво прищурился. Это напомнило мне задание в детской газете — «Найди десять отличий». Нет, клянусь Мерлином, я мог найти, если не десять, то хотя бы несколько отличий между самим собой и отражением в зеркале! Готов спорить на что угодно, мои глаза не искрились таким зашуганным блеском, как у этого парня из зеркала. И руки не дрожали, уж точно. — Старый, что это за зеркало? Наземникус аж расцвел от гордости. — Легендарное «Ясное Око», — пояснил он. Мне это ни о чем не говорило. — Чему вас в Хогвартсе учили? — возмутился Наземникус. — «Ясное Око» — древнейший артефакт, который показывает правду, истинную личину каждого, кто в него посмотрит. Благодаря этой штукенции, царь Соломон и рубил правду-матку, как говорят в мифах… — И ты хочешь сказать, что это зеркало когда-то стояло во дворце царя Соломона? — ухмыльнулся я. Флэтчер замялся. — Ну, это точная его копия…практически…если верить легендам. Студент, не беси меня, — буркнул старый аферист, который, впрочем, избегал становиться перед зеркалом. — Нашел его в одной мастерской, еле оттер и отмыл от паутины и пролитых зелий. Надеюсь, что это были зелья. Я довольно скептичен, поэтому верить в байку про «Ясное Око» не спешил. Но собственное отражение не давало мне покоя. — Я, правда, так выгляжу? — поинтересовался я. Наземникус вытянул шею, быстро взглянул в зеркало и, не дав мне разглядеть его отражение, снова шагнул по левую сторону от рамы. — Ну, похож, — подтвердил он. — Видишь, зеркальце-то, работает. — В смысле? Аферист расплылся в довольной улыбке. — Знаешь, почему ты на себя не похож в зеркале? Потому что ты, малыш, лжец, каких поискать. — Чего это? — вскинул брови я. — А как иначе? Обманываешь родню, друзей, живешь двойной жизнью. Вот зеркало и показало тебя таким, — изрек Наземникус таким тоном, словно для него было привычным делом толковать образы из «Ясного Ока». — Глянь, глазки бегают, ручки дрожат, будто таможню с килограммом травы и тротиловой бомбой проходишь. — Да иди ты, — фыркнул я. — И что мне с этим всем делать? И обвел рукой все «великолепие», которое припер Наземникус. — А, я потом заберу, как мракоборцы поутихнут, — махнул рукой мой учитель. Я закатил глаза и хотел было выразить свое вящее неудовольствие, хотя бы по поводу того, как объяснить Скорпиусу и Доминик новые вещи в квартире, которые лучше руками не трогать, но Наземникус, предусмотрительно трансгрессировав, оставил поток возмущений невысказанным. Мелкие вещицы я попрятал во многочисленные тумбы и ящики, но зеркало… Только меня осенила идея вытащить его на балкон, как на лестнице послышались шаги. Скорпиус, заспанный и что-то недовольно бурчащий про «гребаный будильник, гребаное утро и гребаный понедельник», приветственно кивнул и, добравшись до кухни, поставил чайник на плиту. — Доброе утро, — кивнул я, не зная, как и чем прикрыть зеркало. — Утро добрым не бывает, — хмуро отозвался Скорпиус. И, конечно же, его взгляд упал на эту «прелесть» в кованой раме. Да, «Ясное Око» сложно было не заметить, когда оно занимало едва ли не половину стены. — Твою ж мать, — простонал Скорпиус, уткнувшись лбом в дверцу холодильника. — Я все объясню, — залепетал я. — Тут такое дело… — Флер с этим приданым, — тихонечко взвыл Скорпиус. — Я три раза говорил, что не надо, мы и так с Доминик проживем долго и счастливо, без приданого…Только вчера ей написал…теща, радость вы моя. Я говорил, каким очаровательным идиотом может быть мой Скорпиус Малфой? Он действительно свято верил в то, что зеркало, которое десять минут назад припер Наземникус, было приданым за Доминик. Самое интересное, что когда вниз спустилась сонная Доминик, на ходу распутывавшая пальцами длинные волосы, она, выслушав тираду Скорпиуса, пожала плечами, свято поверив в то, что за нее прислали приданое. Да еще и подтвердила, что зеркало вполне в мамином вкусе. Идеальный день. Мне даже врать не пришлось. Все утро Скорпиус провел у зеркала, сначала разглядывая раму, а затем свое отражение. Чашка в руке Малфоя опасливо дрогнула, когда его карие глаза впервые присмотрелись к отражению, а минут через пятнадцать, когда Доминик отправилась в ванную, на помощь подозвали меня. — Ал, я страшный? — На любителя, — признался я. Да, Скорпиус не писаный красавец, но, такой, относительно симпатичный. Со ста метров. В темноте. С плохим зрением. Если на его голове ведро. Скорпиус, который смотрел на меня из зеркала, был действительно страшненьким. Даже уродцем. Тощий, если не сказать костлявый, бледный, с глубокими синяками под воспаленными глазами, словно его закрыли на недельку в подвале без еды и воды. — Ал, я страшный, — констатировал Скорпиус, скорбно вздохнув. — Доминик вышла за меня из безысходности и по расчету. Но я-то знал, что зеркало было не просто предметом декора. «Ясное Око» показало истинного Скорпиуса Малфоя. — Скажи наркотикам: «Нет!», — посоветовал я, хлопнув перепуганного Скорпиуса по спине. — Ну все, не истери, папа найдет тебе пластического хирурга. Скорпиус взвыл и уткнулся мне носом в плечо. — Спокойно, — усмехнулся я. — Есть и свои плюсы. — Да? — оживился Скорпиус, отпрянув от меня. — Какие? — Ну… ты можешь в местном театре играть Фредди Крюгера без грима. Скорпиус снова что-то едва ли не прорыдал. — Иди, приложи к лицу подорожник, — измывался я. — И не грусти. Квазимодо не грустил, и ты не грусти. Бедный ранимый Малфой, ощупывая в ужасе свое лицо, метнул в меня уничтожающий взгляд и побежал на второй этаж, страдать в одиночестве. — Ну и что, что я не красивый, — громко донеслось из-за двери. — Зато я умный. — Скорпиус, ты считаешь только на пальцах и уверен, что «Свинка Пеппа» — это триллер, — громко напомнил я. Громовые рыдания сотрясли Шафтсбери-авеню 17, а я, тихонечко смеясь, отправился допивать остывший кофе.