Ученик афериста

Неделя подходила к концу, а Наземникус за своими артефактами так и не явился. Сидя за прилавком книжного магазина, я не давал себе покоя мыслями о том, что мои соседи, рыская по тумбам, обязательно наткнутся на что-нибудь эдакое и даже туповатый Скорпиус начнет задавать вопросы, конечно, после того, как всласть наиграется с невиданной темномагической штучкой. Поэтому всю ту неделю я закрывал книжный магазин как можно раньше и мчался домой, чтоб, по возможности, помешать соседям трогать какие-либо вещички из запасов Наземникуса, или просто перепрятывал тот хлам, который, как мне казалось, лежал на самом видном месте. В очередной такой вечер я разбирал те залежи краденного барахла, которое припрятал у себя в комнате, и, незаметно для самого себя, отвлекся, листая старую книгу из школьной программы, толстый старый том под названием «Чудовищная Книга о Чудовищах» под редакцией Эдвардаса Лима. По такой книге учились мои родители, нашему же курсу выделили более безопасный вариант, который не грозился оттяпать каждому читающему пальцы. Книга Наземникуса мало чем отличалась от оригинальной версии: ее нужно было лишь периодически подкармливать кусками сырого мяса, потому что эта книжечка была действительно плотоядной (чья-то засохшая кровь на форзаце убедила меня в этом сполна). Уход за магическими существами в Ж.А.Б.А. я не сдавал, по ходу, единственным учеником, сдававшим этот предмет была Доминик, поэтому познания по данной дисциплине у меня были весьма скромными, тем более, что преподаватель проводил занятия совершенно не сверяясь со школьной программой и самим учебником. Но, признаюсь, читать было интересно, я лежал на кровати, в окружении мелкого хлама из запасов Наземникуса и самокруток с коноплей, и увлеченно читал страницы, помеченные закладками, совсем забыв о том, что Доминик дома, и вполне может войти в комнату. Зачем Наземникус пометил некоторые страницы, я не знал. Закладка в параграфе о свойствах драконьей чешуи, особо меня не заинтересовала, как и на страницах, где говорилось о корнуэльских пикси, но я, не знаю почему, все же читал. «…совершенно безмозглы, пикси не могут управлять своими действиями, подчиняясь лишь озорному желанию сеять хаос. Особо опасны в количестве от двадцати взрослых особей (см. стр. 259, «Случай с Димфной Фармейдж») «… Я попытался разобрать какие-то пометки Наземникуса на свободном от печати месте, но уж слишком его почерк был неразборчивым. Единственное предложение, которое было написано печатными буквами, я все же разобрал. «СТУДЕНТ, НЕ ТРОГАЙ ШКАТУЛКУ!» Я и не собирался, прекрасно зная, что добра от краденых вещей ждать не следует. Бросив книге кусок сырой курятины (увлекательное зрелище, как челюсти «Чудовищной Книги о Чудовищах» раздирают мясо, которое потом исчезает невесть куда, а сама книга издает блаженное урчание), я хотел было перевернуть страницу, как услышал приглушенные голоса на первом этаже. Скорпиус где-то шатался, а Доминик, насколько я знаю, сама с собой не разговаривала, поэтому, единственное, что пришло мне в голову, это явление Наземникуса за своим хламом и его встреча в гостиной с самой Доминик. Это был бы провал. Захлопнув недовольно буркнувшую книгу, я распахнул дверь и вышел в коридор. — Собирай вещи и идем домой, — низкий мужской голос явно не принадлежал Наземникусу. — Идем? То есть, со мной пойдешь, после того, как тебя не было все эти годы? — парировала Доминик. Даже не видя лиц спорящих, я уже знал, кто был гостем на Шафтсбери-авеню. Прокравшись к лестнице, я свесился через перила и взглянул на картину, разворачивающуюся на кухне. — Если нужно будет вернуться домой для того, чтоб ты ушла отсюда — я вернусь, — строго сказал Луи, нависнув над сестрой грозной тучей. — Ты не знаешь, куда влезла. — А ты знаешь? — прошипела Доминик, стиснув спинку стула. — Я счастлива, ты можешь это понять или нет? — С кем ты счастлива, дура? С богатеньким наркоманом, который ни черта в этой жизни не может, кроме как ширяться по подворотням? «Луи, ты зришь в корень» — подумал я. — Он не наркоман, — не сдавалась Доминик. — Я врач, что я наркомана от нормального не отличу? Ну, про врача Луи маленько придраматизировал, он пока только учился, и, судя по тому, как то и дело пропадал невесть куда, учился не в ряде отличников, но, в целом, определенный смысл в его словах был мне ясен. Близнецы на моей памяти не ссорились никогда. Их отношения и близко не напоминали то, что происходило в моей, нормальной семье, когда мы с Джеймсом постоянно находились в стадии холодной войны за все, что только можно, а на Лили вообще внимания не обращали. Видимо, Луи действительно больше всего на свете любил сестру, если согласился вернуться домой, если Доминик покинет Шафтсбери-авеню. Еще я знал, что и Доминик больше всего на свете любит брата. И понимал, что если Луи опустится до того, что поставит ультиматум «или я, или Малфой», выберет она отнюдь не Скорпиуса. — Ты ничего не знаешь, — произнесла Доминик, глядя брату в глаза. — Откуда тебе знать, если тебя не было рядом? — Я не от хорошей жизни ушел, — прорычал Луи. — Ты знаешь, что без причины я бы не оставил тебя в Хогвартсе одну. — Не оставил меня? То есть о родителях ты не подумал? И не думаешь сейчас, зато решаешь, как мне жить. Луи, словно спиной почувствовав мой взгляд, обернулся. — Привет, — махнул рукой я и спустился вниз, сделав вид, что мне нужно забрать какую-то вещицу из гостиной. Луи очень внимательно наблюдал за мной, прекрасно поняв, что мне вряд ли понадобилась какая-либо из накиданных на комод безделушек. Я открыл верхний ящик и принялся тянуть время, показывая близнецам, что действительно что-то ищу. — Собирай вещи, — спокойно повторил Луи. Нашарив рукой нефритовую шкатулку, обмотанную изолентой, я узнал в ней одну из вещей Наземникуса, которую перепрятывал накануне и, вспомнив нацарапанные в книге о чудовищах слова «СТУДЕНТ, НЕ ТРОГАЙ ШКАТУЛКУ!», закусил губу и сдернул изоленту. Ситуация требовала хоть какого-нибудь вмешательства, хоть чего-нибудь, что отвлекло бы от неминуемого краха молодой семьи, проживающей на Шафтсбери-авеню, и я, на свой страх и риск, открыл шкатулку, понятия не имея, что там: страшное проклятие, залежи галлеонов, запихнутые Заклятием Незримого Расширения, кролики, змеи или что похуже. Тут же из своей нефритовой темницы вырвался целый рой крохотных, не больше восьми дюймов, человечков ярко-синего цвета, которые, как назойливые насекомые, разлетевшись по комнате, вогнали близнецов в ступор своим неожиданным появлением. Только что я выпустил на волю не меньше десятка пикси. Да разве же десяток? Они продолжали вылетать из шкатулки, пища и царапая мелкими коготками все, до чего дотрагивались, в том числе и мои руки, лицо и одежду. Вот их уже не меньше сотни, клянусь, а они все прибывали, словно вылетали из конвейера. Насилу захлопнув шкатулку и перевернув ее крышкой вниз, я задвинул ящик и обернулся. Пикси крушили квартиру, как один сплошной ярко-синий торнадо. Занавески уже валялись на полу порванными тряпками, карниз опасливо покосился, а несколько пикси упорно тянули его на себя, стремясь выломать, торшер перекинут, кресло и диван исцарапаны, посуда, многочисленная посуда постепенно превращалась в груды осколков. — Какого? — выдохнул Луи, и, толкнув Доминик на пол, спас от летящей в ее сторону настольной лампы. Я не ответил (а что здесь, собственно, отвечать?), воюя с особо противным пикси за нефритовую шкатулку. Доминик, потирая лоб, притаилась за кухонной тумбой, потому как в нее летели чашки, ложки и ножи, не растерялась, и, вытащив из кармана юбки волшебную палочку, прокричала Обездвиживающее заклинание. Пикси в один миг замерли в воздухе, и сейчас напоминали елочные игрушки, подвешенные к потолку за длинные невидимые нити. Тот уродец, что пытался стащить у меня нефритовую шкатулку, застыл с широко раскрытым ртом, обнажив мелкие острые зубки, хлопал глазками и покачивался от сквозняка из стороны в сторону. — И что это было? — пробормотала Доминик, с помощью заклинаний приводя квартиру в более или менее нормальное состояние. Я пожал плечами, затолкав шкатулку подальше в комод. Луи, раскрыв бумажный пакет, принялся брезгливо «собирать» застывших пикси, с явной целью отправить их в мусоропровод. Не знаю, зачем я выпустил этих уродцев, это произошло как-то машинально, само собой, но определенный успех все же был: за уборкой разгромленного первого этажа близнецы не проронили ни слова. На меня внимания обращали не больше, чем на предмет мебели, впрочем, я был только рад. Наконец, опустив пакет с уже повизгивающими пикси на тумбу, Луи заговорил: — Значит, сегодня ты никуда не пойдешь? Доминик покачала головой. — Тогда просто подумай над тем, что я сказал, — произнес Луи, поцеловав ее в макушку. — Ты все, что у меня есть, я не хочу, чтоб ты тратила лучшие годы на наркомана без цели в жизни. И, кивнув мне на прощание, направился к двери, не глянув по дороге в зеркало в безвкусной массивной раме грубой ковки, которое занимало половину стены. Наземникус так и не забрал «Ясное Око», артефакт, показывающий истинный облик каждого, кто в него посмотрит. Зато я посмотрел, скорее случайно, нежели целенаправленно. Вместо высокого рыжеволосого Луи в зеркале отразился дичайшего вида зверь, напоминающий огромного мощного волка с жесткой бурой шерстью, узкой мордой и горящими желтыми глазами. Я, казалось, подавился собственным вдохом. Зверь мелькнул лишь на мгновение, ведь Луи слишком быстро прошел мимо зеркала, но я был уверен, что мне не показалось. Дверь за Луи закрылась, и лишь ее хлопок вывел меня из этого несколько перепуганного замешательства. — Оборотень? — прошептал я, не веря собственным догадкам. Доминик обернулась, словно я окликнул ее по имени. — Ты видела? — спросил я. — В зеркале? — Нет, — коротко ответила кузина, интонацией поставив в разговоре точку.

***

— Оборотень, говоришь? — протянул Наземникус, почесывая небритый подбородок. — Интересно, интересно. Лишь когда я собрал награбленный хлам и в два захода занес жулику домой, Флэтчер вспомнил о том, что оставлял мне на хранение кой-какие безделушки. «Ясное Око» теперь было накрыто бархатной скатертью и спрятано в пыльную кладовую. Мы сидели в гостиной, распивали мерзкий огненный виски, разбавленный, в лучшем случае медицинским спиртом (Наземникус любил что покрепче) и я, получив нагоняй за выпущенных из шкатулки пикси, попытался выяснить, не может ли «Ясное Око» ошибаться. — Исключено, — отвечал Наземникус. — Раз увидел в нем оборотня, значит, тот, кто в него смотрел, оборотень и есть. — Оборотень, — протянул Моран, отставив стакан. — Знаешь, студент, сколько шкура оборотня стоит? — Шкура? — ужаснулся я. — Вы еще скажите, что оборотней потрошат и продают по частям. — А ты как думал? — пожал плечами Моран. — Темный маг может целое состояние за шкуру оборотня и его сердечные жилы выложить, уж шибко ценные это вещи. Я на этом и поднялся, можно сказать, лет пятнадцать назад всю семейку Сивого на шкуры порвал. А Флэтчер у меня еще три шкуры тогда выкрал и под видом медвежьих маглам продал. — Золотые времена были, — кивнул Наземникус. Аферисты громко захохотали, словно вспомнили старую шутку. — Фенрир Сивый, позже уже, из Азкабана умудрился сбежать, тогда, помню, долго мы друг от друга в лесах бегали, — ностальгически протянул Моран. — Оборотня убить — как два пальца об асфальт, а вот шкуру его забрать, то дело другое. Надо в полнолуние его выследить, и не заклинаниями и пулями в него палить, иначе упадет дохлым, но уже в людском облике, а ружье солью зарядить и солью стрелять, причем по ногам, чтоб обездвижить и шкуру не портить. А потом, когда уже оборотень рухнет, пока живой, шкуру содрать. Что, студент, побледнел? Не знаю, побледнел я тогда или нет, но поплохело мне изрядно. Моран говорил об охоте так легко, словно речь шла о сборе гербария. Наземникус рассказывал, что Моран был не вором, как он, а браконьером, хоть и отрицал это. Продавал в Лютном переулке то драконьи кости и глаза, то различных змей и птиц, то еще какую пойманную им же живность. Но то спокойствие, с которым говорил браконьер, пугало больше самого Морана. — … да, за Сивым побегать пришлось. Клянусь Мерлином, я бы его не завалил, не будь он уже старым и подслеповатым, — с неподдельным уважением произнес Моран. — До последнего отбивался, и даже забрал с собой в могилу мою руку. Я метнул взгляд на культю, которую Моран всегда прятал под мантией. Моран снова отхлебнул из своего стакана и, видимо, погрузился в воспоминания. — Да не боись ты, студент, — потрепал меня по плечу Наземникус, словно прочитав мои мысли. — Никто твоего кузена не тронет, время уже не то. — Не то, — горько отозвался Моран. — Это ж раньше оборотни чем-то вроде скота были. А сейчас — полноправные члены общества, чтоб их… наглеют, твари, права качать стали. Раньше как было: если кого оборотень укусит, из этого тайну делали, не дай Бог кто узнает. Сейчас же если ребенка оборотень цапнет, мамаша по всем инстанциям ходить будет, льготы для своего укушенного чада требовать. — Да, при Фадже не так было, — завел свою любимую песню Наземникус. — Тогда все они тихо сидели, а сейчас повылезали, митингуют, о правах своих заявляют. Умнее они сейчас стали. И наглее. Того и гляди, с нашим хреновым либеральным правительством главного в этой оборотничей стае в кресло заместителя министра посадят. — У оборотней есть кто-то главный? — удивился я. — А как же. Умнее они стали, по одиночке не шастают. А главный, вожак по-ихнему, — самый здоровый, самый сильный и самый жестокий. — Да не пробьются никогда оборотни, — гаркнул Моран. — Они себе Сивым такую репутацию сделали, что не один век еще отбросами общества быть. Я молча слушал и даже не знал, что думать. Одно я понимал точно. Если все, что говорил Моран об оборотнях правда, Скорпиуса надо срочно спасать от противного братца его молодой жены.