***
— Да ладно? — Сам в шоке. — Жалко мальчика. Ну, упокой Господь его душу. Наши бутылки звякнули и Наземникус, издалека глядя на то, как похоронная процессия, пестря траурными одеждами, шествует к могиле, покачал головой. Я отделился от толпы практически сразу, уж сил не было смотреть на то, как безутешных родственников малознакомые волшебники закармливают фразами о том, каким замечательным был покойный Скорпиус, и, к своему удивлению, снова пил. — Ты сам-то как? — без особого интереса спросил Наземникус. — Да нормально. — Вот это и напрягает. Еще один психолог на мою голову. Это взбесило. — Старый, ты чего сюда пришел? — поинтересовался я. — Говорят, здесь кормят, — ответил Флэтчер без тени смущения. – Ну, засиделись мы. И, собрав с могилы неизвестной женщины два смятых пластиковых стаканчика и полупустую бутылку портвейна, мы двинулись напрямик к процессии и вскоре затерялись в последних рядах. Уже кто-то сунул мне в руки букет хризантем, которые полагалось возложить на могилу, а я, чуть ли не спотыкаясь на ухабистой брусчатке, шагал позади вереницы репортеров, с энтузиазмом человека, оказавшегося здесь случайно. От кого-то мерзко пахло приторным парфюмом, отчего к горлу подкатила тошнота, глаза слипались, в висках стучала боль грядущего похмелья, а я, поглядывая на наручные часы, бесстыдно думал, когда же этот праздник погребения закончится и я улягусь на диван. На Флэтчера внимания никто не обращал, несмотря на то, что одет он был в свою извечную пеструю рубаху и поношенную мантию. Взгляд Наземникуса был прикован к тяжелому платиновому браслету идущей неподалеку леди: небось думал, как бы его незаметно стянуть, не иначе. Доминик я потерял из вида, она была в самом начале, возле своих родителей и Малфоев, а вот Луи был не так далеко, подальше от Билла, Флер и моего отца (кстати, что он здесь делал?). Интересно, как там Доминик? А мы все шли! Куда мы шли так долго и так медленно?! Это взбесило меня так, что я уже хотел было расталкивать людей и первому домчаться за минуту до назначенного места, опустить хризантемы на могилу, пособолезновать всем и трансгрессировать. И я бы сделал это, клянусь, если бы в толпе не мелькнула худая фигура, одетая в такой дождливый августовский день в широкий серый свитер. — Скорпиус, ёб твою мать, что ты здесь делаешь, тебя же там хоронят, — гаркнул я, хотев было дернуть друга за локоть, как вдруг до меня дошел смысл моих же слов. Те, кто услышали меня, в том числе и Луи, обернулись. Скорпиус тоже обернулся. Поймав взгляд его огромных карих глаз и боковым зрением увидев надгробия, я встрепенулся, сопоставив два факта. Бутылка выпала из рук и глухо стукнулась о землю, окропив ее мерзким пойлом. — Порядок, студент? — послышался голос Флэтчера. Не удивлюсь, что он понял, что что-то не так, когда пролился портвейн, а не когда я громко позвал покойного друга по имени. — Там… Малфой, — только и выдавил я, глядя на то, как Скорпиус, остановившись, радостно замахал мне рукой. Наземникус понимающе похлопал меня по плечу и покачал головой. — Бывает, сынок, бывает, — понимающе прошептал он. — Ты еще не смирился с утратой этого белобрысого дурачка… — Старый, я серьезно. Но афериста словно прорвало на отеческие откровения. Крепко стиснув меня в объятиях, Наземникус, несмотря на то, что был куда ниже меня, провел грязной рукой по моим волосам и голосом, полным траура, запричитал: — Это нормально, Поттер. Видеть умершего после его смерти — нормально, совершенно нормально… — Пусти, — выдохнул я, пытаясь оттолкнуть жулика, пропахшего перегаром, который Наземникус явно пытался заглушить одеколоном. — … опять же, ты три месяца пьешь, как конь, вот опять, напился, еле ходишь, шатаешься… — Старый… — … а вообще, ты выпей, — сунув мне флягу, закивал Наземникус, утерев нос. — Выпей-выпей, тебе легче станет. Наконец, оттолкнув от себя этого расчувствовавшегося человека, я снова завертел головой. Светловолосая фигура Скорпиуса исчезла. Флэтчер снова дернул меня за рукав. — Ты поплачь, Поттер, легче станет, — заверил он. — Да иди ты, — буркнул я, и, сжав букет хризантем, как шпагу, поспешил вслед за процессией.***
У гроба народа было немного, что удивительно. Репортеры терлись то у семейства Малфоев, забыв о всякой тактичности, камеры то и дело фотографировали неизменные атрибуты грядущей шедевральной статьи: гроб, обложенный цветами, тихо плачущую молодую вдову, только-только закончившую Хогвартс, безутешных родителей и масштабы похоронной процессии. Пожилая, но умело это скрывающая ведьма, чьи белокурые волосы были завиты в тугие залакированные локоны, украдкой гаденько улыбалась напомаженными губами, пряча торжество от будущего успеха некролога самого завидного некогда холостяка Британии за блокнотом. Вырвавшись из объятий отца, который слово в слово, кроме строчки о «выпей, легче станет», повторил речь Наземникуса, я, заверив родителей, что не собираюсь от скорби бросаться под поезд, протиснулся ближе. — Насколько тяжело переживать утрату, не успев за то короткое время, выделенное вам с мистером Малфоем Богом, стать полноценной семьей, продолжить род и доказать друг другу свою верность? — умаслено спросила белокурая репортерша, уже выцепив Доминик. Ядовито-зеленое перо репортерши уже что-то черкало в блокноте, несмотря на то, что моя кузина и рта не успела раскрыть. Луи, завидев в толпе, как кто-то уже пытается донимать его сестру расспросами, ринулся было вперед, несмотря на то, что рисковал попасть под взор своих родителей, стоявших неподалеку, но в этом не было нужды. К Доминик подоспела подмога, более устрашающая в магическом мире, нежели молодой оборотень. — Пошла отсюда, Рита, — пророкотал Люциус Малфой, который оказался за спиной Доминик так неожиданно, что девушка вздрогнула. — Тебе здесь не рады. — Господин министр, вы препятствуете репортажу? — Вон, — сквозь стиснутые зубы прошептал министр, взяв Доминик за локоть. Рита Скитер, поджав губы, оскорбленно прижала к груди блокнот и зашагала прочь, подыскивать жертву подальше от глаз Малфоев. Я не стал подслушивать, о чем министр говорил с Доминик, хотя, не спорю, было интересно, но мой взгляд был прикован к гробу. Нет, я не подсчитывал количество букетов, разложенных вокруг, не наблюдал за тем, как незнакомый мне коротышка с козлиной бородкой репетирует прощальную речь, я, разинув рот, смотрел на то, как на крышке собственного гроба по-турецки сидит Скорпиус Гиперион Малфой и смотрит в сторону родителей. «Ты пьян» — подумал я. — «Ты просто пьян». Будь он призраком, его бы видели все. Да и призраки не такие… цветные. Но, осмелев, я решил сделать шаг навстречу собственной галлюцинации. Приблизившись к гробу (мой отец воспринял это понимающим кивком), я упер руки в крышку, дабы со спины казался скорбящим и, не поворачивая голову, тихо произнес: — Я тебя вижу. — Ну слава Богу! — простонал Скорпиус, придвинувшись ко мне. — Я уже думал, это какой-то заговор. Я моргнул. — Я тебя вижу, — повторил я. — Я тебя тоже, — заверил Скорпиус и протянул длинные пальцы к моей ладони. Прикосновение не состоялось — пальцы прошли сквозь меня, не причинив ничего. Ничего, что сказало бы мне, что до меня дотронулся призрак. — Ты умер? — Вполне возможно, — кивнул Скорпиус. — И ты так спокойно об этом говоришь? — вскинул брови я. — Выхода нет только из гроба, так что… — хотел было сфилософствовать Скорпиус, но задумался. — Неудачная фраза. — Почему я вижу тебя? — поинтересовался я. Скорпиус пожал плечами. — Я с ума схожу? Снова пожал плечами. — Где гарантия, что ты не плод моего воображения? Алкогольный воображаемый друг? — не унимался я, хотя, знал, что и при жизни Скорпиус на такие сложные вопросы никогда бы не ответил. — А вот она, твоя гарантия, — шепнул Скорпиус, кивком головы указав куда-то влево. Я обернулся и, прижавшись к гробу, осмотрел толпу, пытаясь понять, что хотел показать мне Скорпиус. Казалось бы, это — искать иглу в стоге сена. Но моя «игла» нашлась моментально. Там, на расстоянии от своих родителей, у чьего-то надгробия, замер Луи, чьи рыжие волосы были своего рода опознавательным знаком, и смотрел в ту сторону, где сидел Скорпиус. — Нет, — прошептал я. Скорпиус усмехнулся и, вскочив на ноги, прошелся из стороны в сторону. Луи проводил каждый его шаг поворотом головы. Я только хотел было что-то сказать (или добежать до кузена и поговорить, не помню), как незнакомый никому, даже кажется, Малфоям, коротышка с бородкой, одетый в расшитую сверкающими нитями мантию, взгромоздился на помост и, дождавшись тишины, раскрыл папку с речью. — О боги, — прошептал Скорпиус и закрыл лицо руками. Я понял, что сейчас будет и, поспешил спуститься к гостям. — Вчера Смерть увела за собой талантливого юношу, могущественного волшебника, молодого супруга, любящего сына и внука, — проникновенно заговорил низкорослый волшебник, жестикулируя волшебной палочкой. — Ну что ты несешь? — взвыл Скорпиус. — Ты кто вообще такой? — Чистое сердце Скорпиуса Малфоя остановилось вчера вечером, как остановилась отныне и жизнь его безутешной семьи, вместе с которой скорбит сегодня каждый из нас… От такого откровенно бреда я не удержался и закрыл лицо рукой. — Поплачь, поплачь, легче будет, — послышался позади голос Наземникуса. — Слезы боли и горечи проливают сейчас все те, кто знал и любил этого светлого человека… — вещал волшебник. — …, но не унять боль утраты, лишь поплакав над телом усопшего… — Какой идиот писал этот бред? — послышался голос Люциуса Малфоя. — Помилуйте, я хороню внука, а не нахожусь на конкурсе графоманов. — Пиздец просто, — согласился Скорпиус, глядя на вещателя как на придурка. — Давай, расскажи про то, каким я был замечательным… — И стало одним ангелом на небе больше! — словно повиновался волшебник. Даже Драко Малфой скривился от слащавости этой фразы. — Какого ангела, его бы из рая за матерную речь выгнали бы, — вырвалось у меня. Грубо, но искренне. Дальнейшие пять минут заставили меня снова приложиться к фляге, потому что по-трезвому этот поток слащавости слушать было невозможно. Сам виновник похорон расхаживал вдоль своего же гроба, проходя сквозь венки и цветы, что-то бормоча и изредка, на фразах типа «любимый сын и отрада волшебного мира» выл, иначе этот протяжный звук, который издавал Скорпиус не назвать. Но я наблюдал не так за своим мертвым другом, хотя взгляд от него оторвать было сложно, а за Луи, который, стоял неподалеку и смотрел на Скорпиуса немигающим взглядом не на шутку перепуганных зеленых глаз. Изредка Луи вертел головой, пытаясь понять, видит ли Малфоя кто-то еще, но тщетно: Доминик в упор не видела, тихо рыдая в плечо Люциуса Малфоя, Драко Малфой стоит, как истукан, редко моргает и, кажется, не очень понимает, где находится, Астория, красавица-мать, украдкой вытирает потекшую тушь, разглядывая свое отражение в зеркальце, репортеры снуют туда-сюда. Скорпиуса не видели. — Поттер, ты как? — снова послышался за спиной голос Наземникуса. — Нормально? А действительно, как я? Наверное, я чувствовал себя так же, как мистер Малфой: не понимал, где я, что происходит, почему здесь гроб. — Ты держись, студент, — взвыл Наземникус так, что на него обернулись люди, и крепко обхватил меня в районе ребер. — Я с тобой! — Да отъебись ты, старый, — шикнул я, оттащив от себя это пропахшее перегаром и одеколоном тело. — Лучше скажи, то, что я вижу мертвых людей — это нормально? — Абсолютно, — закивал Наземникус, утерев грязным рукавом слезящиеся глаза. – А, учитывая, как ты пьешь, вообще в пределах нормы видеть мертвецов. Тебе бы проспаться. — Взаимно, — буркнул я. Наконец, речь незнакомого колдуна была закончена, и мы, я и Скорпиус, вздохнули спокойно. Даже погружение гроба в могилу мы перетерпели легче, чем выступление незнакомого мужика, вещающего минут двадцать о замечательном человеке — Скорпиусе Малфое. Зрелище было настолько идиотским, страшным и непонятным, что палитра этих чувств враз смыла алкогольное опьянение. Я смотрел, как Скорпиус наблюдает за погружением собственного гроба в могилу, стоя прямо рядом со своей матерью, которая в упор его не видела, и думал о том, что сам Бог был против смерти моего друга, иначе не явил бы его сюда то ли призраком, то ли еще не пойми кем. В толпе я увидел знакомое лицо лорда Тервиллигера, дом которого обчистили с моей помощью Наземникус и Моран, и мое сердце камнем рухнуло в груди. Еще не хватало в такой день наткнуться на нимфоманистую супругу лорда, адюльтер которой едва ли не сорвал нам планы в тот вечер. Но, увы, леди Эмилия, одетая в длинное темно-серое платье, сладко улыбнулась, узнав меня. Скорпиус, тоже заметив эту особу, презрительно скривил губы. — Шлюха, — сказал он, пользуясь тем, что кроме меня его не слышит никто. — За пару часов до церемонии трахалась с моим отцом в часовне. И подобных комментариев удостоились почти все высокопоставленные гости. — Три раза пытался отравить моего деда, — протянул Скорпиус, тыкнув пальцев в костлявого колдуна, бросившего в могилу розу. — Спит и видит, как сесть в кресло министра магии. Я одарил колдуна бесцветным взглядом, и машинально поставил в голове галочку, мол, слушай, Ал, не выгорит с наркотиками, будешь заниматься шантажом. — А этот поддерживает связи с браконьерами, — вещал мой друг, указав на следующего чистокровного богача в блузе с огромным жабо. — Регулярно попивает кровь единорогов, но лучше от этого не выглядит. Нет, честно, ну хоть записывай эти откровения. Не такие уж чистые руки у самых чистокровных, как оказалось, и Малфои — далеко не единственное тому доказательство. — А эта мадам организовала незаконную амнистию для девяти бывших Пожирателей смерти, потому что являлась верховным судьей Визенгамота. Ведьма с мягкими седыми волосами, в адрес которой прозвучало это обвинение, даже не обернулась. Бросила в могилу хризантему, а затем, не долго думая, кивнула всем на прощание и трансгрессировала. Когда же похороны, наконец, подошли к концу, приглашенные разошлись с завидной скоростью. Билл, Флер и Доминик трансгрессировали в числе первых, по совету министра магии, пока репортеры не погнались за молодой вдовой в поисках сплетен о жизни покойного. Вслед за ними трансгрессировал и мой отец. Тервиллигеры, принеся свои искренние соболезнования, тоже не задерживались. Я и сам хотел уйти, но оставить Скорпиуса совсем одного не мог. Тем более, что до ушей моих донесся интереснейший разговор. — Так, а какая причина смерти-то? — поинтересовался некий аристократ, по имени Селвин, похожий в своей плотной мантии на средневекового вельможу. — Мальчик был так юн, так красив… Скорпиус, услышав это, почему-то вытаращил глаза, перепугался не на шутку. — А это что за модник? — поинтересовался почти беззвучно я, глядя на узконосые туфли аристократа с пряжками в виде драконьих голов на узких носках. — Станислаус Селвин, коллекционер, меценат и педофил. Как-то нагнул меня в библиотеке, когда мне было одиннадцать. Так что не подходи к нему близко, еще подумает, что ты заигрываешь. Лорд Селвин, покрутив в руке розу, понюхал ее и бросил на крышку гроба. — Скажет мне кто, почему прервалась столь юная жизнь? — снова спросил он мягким голосом, видимо его первый вопрос не услышали. Люциус Малфой бросил на него ледяной взгляд и, одернув мантию, зашагал прочь. — Самоубийство, — терпеливо ответила Астория. — Так написали в заключении. — Серьезно? — послышался где-то голос Луи, о котором я вообще забыл. — Самоубийство? — Ой все, — отмахнулся Скорпиус и… исчез, не успел я и глазом моргнуть. — А вы, простите… — поинтересовалась Астория. – Кто? — Счастливый брат вдовы, — сказал Луи, протиснувшись к ней. — Это было самоубийство? Судя по молчанию, ему не ответили, что вполне логично. О тактичности Луи и не слышал. — И записку предсмертную нашли? Воцарилась такая тишина, что, казалось, затих даже ветер. Какого черта Луи понесло, я понять не мог, видимо, кузен, обнаружив, что угроза в лице родителей трансгрессировала, не смог совладать со своим нарциссичным эго и, стремившись поразить всех своими познаниями в криминалистике, почерпнутыми за просмотром всех сезонов «Шерлока», разинул рот. Астория Гринграсс вытаращила глаза так, что на ее худом лице они казались неестественно большими. Драко Малфой вздрогнул и стиснул волшебную палочку так, что костяшки его пальцев побелели. Я, проклиная кузена за реплику, которая звучала как жесточайшее издевательство над родителями, похоронившими только что своего сына, протиснулся к ним и, схватив Луи за локоть, потащил прочь. В нос тут же ударил резкий запах влажной земли и крови, который появлялся всегда, когда я стоял рядом с Луи. Наверное, мои обостренные чувства подсказывали, что оборотни пахнут именно так. — Простите, простите, — заискивающе шептал я, крепко схватив Луи за рукав. – Луи, нам пора. Но, несмотря на то, что я вцепился в его мускулистую руку со всей силы, Луи легко оттолкнул меня. Едва ли не взвыв от досады, я уже готов был просто запрыгнуть кузену на спину и зажать ему рот ладонью, пока он снова не начал блистать своими неуместными дедуктивными талантами, как позади нас послышались шаркающие по влажной траве шаги. — Что ты сказал? — прохрипел министр магии, бесцеремонно оттолкнув меня в сторону тростью и развернув к себе Луи. Луи словно вспыхнул. С одной стороны, он был до глубины души возмущен тем, что его так по-хозяйски развернул к себе Люциус Малфой, но с другой, наверное, не хорошо бить морду министру магии, тем более оборотню, тем более оборотню, который находится в розыске, тем более на похоронах. — Я спросил, нашли ли предсмертную записку? — медленно, едва ли не по слогам, произнес Луи. — Обычное дело самоубийц. Лицо министра было белым, как полотно. Метнув короткий взгляд на сына и невестку, он пару секунд смотрел будто сквозь Луи, куда-то в одну точку, о чем-то лихорадочно думая. — Нет, я ни на что не намекаю, — мирно заметил Луи, когда неловкая пауза затянулась. — Но это в голове не укладывается: ваш внук недавно женился, не имел никаких проблем, насколько я знаю, наслаждался беспечной жизнью, и вдруг такой поворот… — Это было самоубийство, черт вас дери! — рявкнул Драко Малфой, шагнув вперед. — Мой сын покончил с собой, и я не позволю в день его похорон строить нелепые предположения! Проявите вы все хоть каплю уважения к Скорпиусу! Отец, ну что ты молчишь?! Люциус Малфой повернул голову в его сторону и, словно придя в себя, выпустил предплечье Луи из цепких пальцев. — Извините, — снова поспешно извинился я, и, толкнув Луи в спину, увел-таки этого доморощенного детектива подальше от родни Скорпиуса.***
— У тебя мозги вообще есть?! — рычал я, изредка царапая клыками нижнюю губу. — Какого ты вообще рот открыл? Я понимаю, ты ненавидел Скорпиуса, но зачем так издеваться над его родителями? — Никто над ними не издевался, — бросил Луи, закатив рукава рубашки. – Я, что, слова сказать не могу? — Пока ты все еще числишься пропавшим без вести, не можешь. — Какая трогательная забота обо мне. Мы свернули на брусчатку, и устремились прочь от кладбища. Кипя от злости, я и думать забыл о том, что видел мертвого Скорпиуса «вполне живым», забыл, что он сейчас где-то там, разгуливает вдоль могил и читает эпитафии. — Я понял, почему ты это делаешь, — произнес я. — Ты решил попить кровь Малфоям потому что они не приняли Доминик, так? — Попить кровь — по твоей части, — ехидно напомнил Луи. — А если бы я хотел показать им, как вести себя с Доминик, то свернул бы шеи каждому белобрысому прямо там, на могиле. — Ты мерзкий, Луи, тебе говорили? — Постоянно. В кустах послышался хлопок трансгрессии, и мне даже гадать не пришлось, кого это принесло: то, что Наземникус не подслушивает разговор своего любимого ученика с молодым оборотнем — из области фантастики. — Не идешь? — вскинул бровь Луи, когда у самых ворот я развернулся. — Нет, пойду мать Скорпиуса успокаивать, — огрызнулся я и зашагал в другую сторону, едва заметно кивнув Наземникусу. Когда Луи исчез из виду, Наземникус вылез из кустов и отцепил от рукава прилипшие листья. — Старый, что ты хочешь? — устало спросил я. — Я хочу напиться и уснуть. — Обязательно, — пообещал аферист, уже сунув мне флягу. А толстые пальцы, унизанные перстнями, сжались на моем запястье. — Но есть разговор.