***
— Серьезно? — опешил я. — Нет, серьезно? Когда ты успела родить? Леди Тервиллигер, опустив несколько конвертов на стол, жестом попросила меня закрыть дверь ее кабинета. — Достаточно давно, чтоб ты об этом не волновался — улыбнулась она. Оглядев ее стройную фигуру, обтянутую черным платьем до середины икры, я моргал, пытаясь понять, как могло такое отнюдь не незаметное явление, как беременность моей любовницы, ускользнуть от моего восприятия. Впрочем, меня почему-то это не смущало. То есть, смущало меньше, чем должно было. — И от чьего же биологического материала, позволь спросить, явился в свет новый маленький лорд? — поинтересовался я, когда руки этой похотливой мадам расстегивали на мне рубашку. — Маленькая леди, — возразила леди Эмилия, ловко справляясь с пуговицами. — Может от моего мужа. Может и от тебя, может и от Драко Малфоя, может еще от кого. Смотря от кого она унаследовала свои огромные зеленые глаза. — Леди Тервиллигер, да вы полигамны, — усмехнулся я. — Считай, что я расплачиваюсь с мужем за все его блага детьми, — произнесла судья Визенгамота. — В том числе и за мою должность. — Детьми не от него? — хмыкнул я. Леди Тервиллигер одарила меня строгим взглядом. — Никакого уважения к старшим, — закатила глаза она. — Мой старший, Бартоломью, от него. Возможно. Вот за что мне нравилась эта женщина, которая годилась в ровесницы моей матери, так за то, что не пыталась строить из себя праведницу. — Ты пришел не просто так, Поттер? — снова строго спросила она, оторвавшись от моих губ. Я на миг растерялся. Вообще-то, просто так, но что-то всплыло у меня в памяти и я перевел причину нашей тайной встречи в министерстве магии в совершенно иное русло. — Я за последний месяц не единожды гуляю по этажу Отдела Мракоборцев, и каждый раз слышу имя Карл Моран. Не просветишь? Внезапно лицо леди Эмилии стало не на шутку серьезным. — У тебя какие-то дела с Карлом Мораном? — Перестань. — Поттер. — Нет, — отмахнулся я. — Я не знаю Карла Морана. Лично. Демонстративно запахнув на мне рубашку, леди Тервиллигер отошла от меня на несколько шагов и скрестила руки на груди. — Я не потерплю преступников в своей постели, — ледяным тоном произнесла она. — Я похож на преступника? — снисходительно спросил я, раскинув руки, чтоб женщина внимательно посмотрела на меня. — Рядом с Карлом Мораном нет законопослушных людей. — Ну раз так, почему он до сих пор не в Азкабане? — лукаво спросил я. И понял, что перегнул и без того хлипкую палку. — Или ты говоришь мне правду, или вылетаешь из моей спальни, со скоростью бладжера. — Брось, я в любом случае из нее вылечу. — Не заставляй меня сдавать тебя отцу, — пригрозила леди Тервиллигер. — Угроза не на «Выше Ожидаемого», — протянул я. — Не строй заботу, побереги ее для детей. Что-то мне подсказывало, что сейчас меня выгонят из кабинета. — Ты расскажешь мне, почему спросил о Карле Моране. — Это прозвучало не как вопрос. — Или мне послать за Сывороткой правды? — Хорошо, расскажу. — Правду. — Правду. — Дай слово, — не унималась леди Эмилия. Это начинало бесить. Я пришел сюда не за тем, чтоб открывать все карты. — Тогда и ты дай слово, если тебе так важно выдоить из меня правду, — сказал я, решив взять верх блефом. — Дай слово, что ты не будешь спать ни с кем, кроме меня. Что, леди Эмилия, слов нет? — Даю слово, — к моему ужасу произнесла леди. — Бросьте, леди, вы отнюдь не карьеристка, чтоб идти на такие жертвы. Но спорить с женщиной, которая старше, мудрее, богаче и куда значимее меня, было, согласитесь, глупо. Тем более, что, как говорил Флэтчер, стать любовником Эмилии Тервиллигер — все равно, что задаром купить Рог Изобилия. — Дело Карла Морана веду не я, — сразу оправдалась женщина. — Помимо меня, в Визенгамоте еще двое судей, и мне эта нервотрепка не нужна. — Так, — кивнул я. — Это я понял. Но если бы дело Морана дошло до суда, думаю, ведьма-оборотень не ходила бы по коридорам и не требовала бы справедливости. Получается, до судьи дело не дошло? Леди снова замялась. — И почему Моран не в Азкабане? Он, если верить «Пророку», семью оборотней вырезал. — Потому что он платит, — просто ответила леди. Впрочем, я не удивился. Наверное, достаточно долго провертелся под крылом Наземникуса Флэтчера, чтоб воспринимать такие дела спокойно. — Кому он платит такому влиятельному и страшному, что за массовое убийство его даже до зала суда не довели? — вскинул глаза я. Такое ощущение, что я тянул из нее слово за словом щипцами. — Отделу Мракоборцев, — наконец произнесла леди Тервиллигер, тем самым поставив в этом неприятном разговоре точку. Сначала я подумал, что она просто назвала первую пришедшую на ум инстанцию, чтоб поскорее покончить с расспросами. И я сначала даже не придал значения этим словам. И только когда леди Эмилия вздохнула и уже явно собралась продолжить начатое, расстегивая молнию на черном платье, я словно из ледяной воды вынырнул. — Карла Морана покрывает мой папа?! Леди Эмилия, тяжело вздохнув, снова застегнула молнию, поняв, что мне не до адюльтера. Какой там адюльтер, все мои детские и юношеские идеалы рухнули с одной простой фразы. Одна чертова фраза в несколько слов, и вот мой папа уже не национальный герой, а коррупционер. Вы не поймете этого, святой отец, как не поняла и леди Эмилия. — Я хочу видеть дело Морана, — твердо сказал я. — Поттер, ну уймись уже, — простонала леди. — Во-первых, никто не допустит тебя до папки с этим делом. Во-вторых, это не должно тебя волновать. В-третьих, не забывайся, ты пришел сюда за другим. — Я прошу тебя. — Разговор окончен. — Да схуяли он окончен, леди Эмилия? — гаркнул я, совсем потеряв субординацию. — Только что я узнаю, что мой отец берет взятки! Ты понимаешь, что образ Великого Гарри Поттера только что допустил первую трещину? Женщина чуть сжала губы. Я определенно жал на нужные рычаги. — Я вообще не понимаю, зачем ты завел этот разговор, — сварливо произнесла она. — Не дай тебе Бог дожить до момента, когда твои дети в тебе разочаруются, леди Эмилия, — холодно произнес я, по всем правилам давящего драматизма. — Когда узнают, что с их родителя икон писать нельзя. И когда они почувствуют то, что сейчас ощущаю я, ты вспомнишь то, как отказала в помощи Альбусу Поттеру, который просто хотел знать, за что его отец-герой продал свои идеалы. Знаете ли вы, что собой представляет мать двоих детей, которая, ко всему прочему, не так давно родила? О, это человек с тончайшей душевной организацией, каким бы жестким и хладнокровным не казался на первый взгляд. И Эмилия Тервиллигер была тому живым доказательством: затронув тему обиженного ребенка с нелегкой судьбой, я мог умело манипулировать ею. Вот как сейчас. — Сейчас я пойду на обед, — недовольно сказала она, уже окончательно застегнув платье. — И пока я буду отсутствовать час, очень тебя попрошу не брать у меня из верхнего ящика стола ключ от архива, где с помощью алфавитного указателя ты мог бы найти то, что хочешь. — Спасибо, — улыбнулся я. И, когда леди покинула кабинет, я безо всяких угрызений совести полез в ящик стола.***
Поставив свечу на стол, я уселся перед большим ящиком, озаглавленным буквой «М» и принялся шустро искать нужную мне папку. Честно говоря, если бы я знал, что в архив может пройти каждый, кто имеет ключ, я бы не пудрил мозги леди Эмилии, а просто бы стащил ключ в удобный момент. Я же заморочался, нацарапав записку охране, подделал ее подпись в конце, однако меня никто и не думал останавливать: я миновал двух мракоборцев с самым непринужденным выражением лица, кажется, их не смутило, что я вообще не работаю в министерстве (а зачем, у меня же есть ключ!). Дело Карла Морана нашлось довольно быстро, по иронии судьбы, папка располагалась прямо рядом с такой же, но потолще и с фамилией «Малфой». Читать о многочисленных приводах покойного Скорпиуса я не собирался, вряд ли там появится что-то новое и интересное, а вот папку «Моран» выудил из ящика смело. Надо сказать, что вычитал я много чего интересного. Выяснилось, что по молодости Карл Моран профессионально играл в квиддич: был охотником сборной Ирландии и даже засветился на чемпионате мира девяносто четвертого года. Потом, как гласила весьма кратенькая биография, отсидел в Азкабане два месяца за мелкие кражи. Далее, за убийство Фенрира Сивого был удостоен Ордена Мерлина Третьей Степени, однако остался, как было написано «калекой». Но, что интересно, через два года «калека» уничтожает акромантулов близ Хогвартса в одиночку и начинает карьеру браконьера. Несмотря на то, что биография казалась мне сначала краткой, читал я довольно долго. Когда же наконец я нашел подшитые листы, озаглавленные единственным словом «Билбери», я довольно усмехнулся.***
Когда я влетел в уже почти родной мне Отдел Мракоборцев, репортеров не обнаружилось. Репортерша нашлась в кабинете отца. Рита Скитер, сидя в кресле, кивала каждой реплике, а Прытко-Пишущее Перо по известной всем схеме, писало в блокноте скорее сочинение на вольную тему, нежели записывало интервью. — Поэтому вклад магловской полиции в расследование все же… — монотонно и как-то не очень уверенно говорил Гарри Поттер. — Ал?! Рита Скитер так резко ко мне повернулась, что локтем сшибла свое перо, которое тут же случайно перечеркнуло фразу «безответственная халатность». — Магловская полиция, — протянул я. — Дай угадаю, все еще ищем мифического убийцу Скорпиуса Малфоя? Судя по взгляду, отец готов был швырнуть в меня чернильницу. — Удивительно, почему никому не придет в голову, что этот идиот мог самоубиться или сторчаться? Не надо это записывать, Рита, — строго сказал я. — Что ты здесь делаешь? — прошипел отец. — Пришел восхититься тем, как продуктивно идет расследование сомнительного убийства зажратого мажора. Вижу, все силы брошены, даже полиция. Это объясняет, почему отделу некогда и почесаться для того, чтоб отправить убийцу семнадцати человек на скамью подсудимых. И, не сдержавшись, швырнул на стол отца папку с подписью «Билбери». — Рита, на выход, — указал я. Удивительно, но репортерша поспешила подчиниться. Неужто я страшен в гневе? — Ты что творишь, Альбус? — прогрохотал отец. — Почему ты здесь?! Что это за показательные выступления?! — То есть, резня в Билбери тебе ни о чем не говорит? — вскинул брови я. — Откуда у тебя это? — Нашел в урне для мусора. Оказывается, то, что здесь написано никому не нужно, — огрызнулся я, не в силах сдержать ярость и какую-то даже неприязнь. Отец глубоко вздохнул, явно с трудом сдерживаясь от рукоприкладства. — Почему Карл Моран не в Азкабане? — мирно спросил я. — Не спрашивай меня ни о чем. Просто ответь честно. — Потому что мало улик. — Семнадцать освежеванных заживо оборотней, чьи шкуры на третий день появились в Лютном переулке, — раздраженно сказал я, раскрыв папку и положив перед папой первый лист. — Показания Розмари Галлагер. Признание самого Карла Морана в убийстве семнадцати оборотней, в числе которых трехлетний мальчик. Этого мало? Опроси своего сраного рыжего племянника, который в тот момент был там. Опроси его, раз уж ты знаешь, где он. Луи видел, как Моран убивал, сам получил ранения. Если тебе не жаль незнакомых оборотней, пожалей хотя бы его. — Я глубоко соболезную утратам Розмари Галлагер, — поднял руку отец. — Но… — Но подачка от Карла Морана смягчила твою скорбь? Если у папы и было что мне сказать, то эта фраза лишила его дара речи, настолько грубо я ее выплюнул. Я очень перегнул палку, каюсь, но какая-то непреодолимая ярость словно сжигала изнутри. — Ал, ты все правильно говоришь, — устало сказал отец. — Но это система. Ты не понимаешь. — Да, я не понимаю. Не понимаю, как человек, который повалил режим Волан-де-Морта, не может справиться с «системой». Не понимаю, как человек, которого я боготворил, может просто отпустить убийцу семнадцати человек. И не уверен, что хочу понимать. На секунду мне показалось, что отец доволен моим дерзким ответом. — Где ты взял дело Морана? — все же спросил он. — В урне. — Но это же не так. — А какая разница? — Хорошо, — кивнул отец. — Почему ты так разбушевался? Просто ответь. Я с остервенением развернул к себе стул и уселся напротив. — Потому что это правильно, — бросил я. — Я согласен. — Тогда почему Моран еще не в Азкабане? Отец вздохнул и закрыл лицо рукой. — Ты же не такой, как все эти ужратые сучьи рожи за столами из красного дерева… — Ал! — Да, сучьи рожи, придумавшие сучью систему. И ты не такой, все это знают. Тебя знают как героя, ты — мой герой, а покрывать за галлеоны Карла Морана — нихера не геройское дело, — серьезно сказал я. — Не мне учить тебя жизни, но отец, которого я знаю и люблю, не поступил бы так. Ты можешь говорить о том, что система всех подкосила, но не надо уповать на то, что это результат гниения государственного аппарата. Да, согласен, такой хуйни при Фадже не было, но власть начинается с каждого отдельного человека. Ты — это власть, ты — часть власти, так не прогибайся под вашу коррумпированную срань. Иначе даже я начну верить в то, что моему отцу-герою проще по десять раз опрашивать армию любовников Скорпиуса Малфоя, чем отправить убийцу в Азкабан. Да, меня определенно понесло, вероятно, сказалось влияние Наземникуса, вон, даже Фаджа приплел. — Пойду я. — Да, это самое верное решение за последний час. — Иначе у меня рот не закроется. Папку «Билбери» я благоразумно оставил на столе отца. — Ал, — окликнул меня отец совсем незлым тоном, что удивительно. Я обернулся у самой двери. — Всерьез задумайся насчет карьеры мракоборца, — посоветовал Гарри Поттер. — Мне было бы спокойнее, если бы отдел я оставил на человека, который думает так, как ты. — Не хочу я быть мракоборцем, — усмехнулся я, открыв дверь. — Я хочу по совести жить. А то система, сам говоришь…***
Так уж случилось, что Наземникусу я рассказывал все. От склок со Скорпиусом и до интимных подробностей нашего романа с леди Тервиллигер. Моран хоть и был ближайшим подельником старого афериста, но я все же честно рассказал, что фактически подставил его, требуя у отца справедливого суда. — Что, так и сказал? — азартно спросил Флэчтер. Странно, но осуждения и истерики на тему «КАК ТЫ МОГ ПОДСТАВИТЬ МОРАНА?!» не последовало. — Так и сказал, — кивнул я, немного стыдясь своего наглого поведения в кабинете отца. — И про Фаджа сказал? — Естественно. Наземникус расхохотался, расплескав портвейн в стакане. — Гарри небось обалдел от твоего монолога! — Не напоминай, — закатил глаза я, сделав глоток крепкого алкогольного пойла сомнительного происхождения. Кухня была настолько грязной, что невольно хотелось вызвать дезинфектора. Впрочем, вонючее снадобье, которым Флэтчер травил тараканов и докси, делало свое дело: по столу и стенам ничего не ползало, но запах просто валил с ног, особенно меня, ибо обостренное обоняние было моим проклятьем. — И ты ничего не скажешь? — поинтересовался я. — Я жду обвинений в предательстве. — Скажу, — кивнул Наземникус. — Скажу, Поттер, что еще никогда я так тобой не гордился. Я закурил и, сжав зубами сигарету, вскинул брови. — Старый, что это за наплыв нежности? У тебя наконец-то случилось старческое слабоумие? Но, судя по ухмылке и взгляду, Флэтчер видел меня не иначе как чемпионом с нимбом над головой. — Знаешь, почему ты так распсиховался и поставил на место отцовское взяточничество? — спросил он. — Потому что я очень голоден. И потому что Моран опасен для меня, — произнес я эту очевидную истину. — Пока он рядом, я не могу есть, а рано или поздно он заметит клыки и я буду… — Неверный ответ, Поттер. Если бы ты действительно боялся Морана, ты бы нашел способ убрать его с горизонта с тех самых пор, как давился в гостиной коровьей тушей. — Ну просвети меня, о мудрейший, — снисходительно сказал я. Наземникус тоже закурил. — Потому что ты девчонку пожалел, — довольно сказал он. — Что-о-о? — протянул я. — Какую? — Волчью девчонку, которую сначала с пацаненком спутал, когда папашу своего в коридоре отдела ждал, — напомнил Флэчтер. — У которой Моран почти всю семью вырезал. — Ты бредишь, — фыркнул я. — Мы оба знаем, что нет, — подмигнул аферист. — С тех самых пор, как ты в отделе ее увидел, ты на Морана смотреть не можешь. — Вот ты какой, Альцгеймер, — покачал головой я. — Ну как знаешь, Поттер. Но, то, что ты сегодня творил, подтверждает одну мою теорию о твоей самовлюбленной персоне. — И какую же? Наземникус выдохнул густой дым и улыбнулся золотозубой улыбкой. — А такую, что несмотря на то, чем ты занимаешься и кого из себя строишь, ты хороший человек. Я придвинул к себе бутылку. — Я вампир, старый, — напомнил я, закусив губу клыком. — Нихрена ты не понимаешь, Поттер. Человек ты, самый что ни на есть человечный.