***
— Господи-Боже, когда же это закончится, ёб твою мать, нахуй я вообще поступил, у кого можно купить диплом… — Луи, ты совсем меня не слушаешь? Луи, лихорадочно листая толстый конспект, изредка стряхивая с него пепел, сыпавшийся с тлеющей у него во рту сигареты, встрепенулся и перевел на меня полный неземных мучений взгляд. Глядя на эту жертву грядущих экзаменов, я в очередной раз понял, что слава Богу, что не довелось мне учиться у маглов. — Не слушаю, — подтвердил Луи, едва ли не слезу из глаза пустив, при виде схемы строения человеческой кости. — Мог бы и посочувствовать мне. Я же твой брат. — Похуй, ты двоюродный, — напомнил я. — Отвлекись, иначе я расскажу Доминик, чем ты зарабатываешь на жизнь. — И чем же я зарабатываю на жизнь? — Проституцией. Луи захлопнул конспект и нехотя на меня уставился. — Когда у тебя заканчивается смена? — поинтересовался я. — Через два часа почти. Даже меньше, — произнес Луи нехотя. — А что ты хотел? Я прислонился к кирпичной стене и, проклиная громкую музыку, сотрясающую ночной клуб и территорию в радиусе километра, вздохнул. — Хотел выпить, — признался я, тоже закурив. Почему все жители квартиры на Шафтсбери-авеню курят? Кузен меня чуть конспектом не треснул. Я посмел его отвлекать по такой идиотской прихоти! — С каких пор тебе нужен собутыльник? — усмехнулся Луи, застегнув куртку на голой груди. — С недавних. Луи внимательно на меня посмотрел. — Тоска по Малфою? — Вроде того. Немного помолчали, словно заранее договорившись. — Скажи мне, мечта незамужних сорокалетних кошатниц, — протянул я. — Есть у вас там кто-то пьяный? — Пьяный? В клубе на задворках Лондона? Нет, Ал, откуда? — издевательски протянул Луи. — Насколько пьяный? — Настолько, что не заметит, если я вдруг солью с него или нее литра полтора крови. Луи неопределенно пожал плечами. — В подворотне у заднего входа десяток найдешь, — бросил он. — Только не до летального исхода, Ал. Я затушил сигарету и кивнул. Луи скептично смотрел мне в след, пока я не завернул в подворотню, где, как оказалось, людей не было. Пришлось ждать, пока кто-нибудь не выйдет из черного хода подышать морозным воздухом. Запах стоял ужасный — рядом мусорные баки и невесть как и зачем лежавший на асфальте дряхлый матрас. Нетерпеливо пристукивая пальцами по изрисованной граффити стене, я принялся ждать. Удача улыбнулась спустя минут двадцать. Крепкий вышибала почти что вышвырнул на улицу то ли пьяную, то ли находящуюся под чем-то девушку, едва переставляющей ноги. Такое неожиданное везение, что мне на секунду даже показалось, что это Луи, сжалившись, запустил в нее Оглушающее заклятие, или подлил чего-то в коктейль. Упав прямо в мои объятия, девушка слабо приоткрыла глаза. Почувствовав, что она стоять не может, я прижал ее спиной к стене и крепко сжал за плечи. Но не успел я почувствовать на губах солоноватую кровь, как меня ослепил яркий свет фар и в ту же секунду полицейская машина громко притормозила в метре от меня, причем настолько резко, что на мгновение показалось, что сейчас меня просто-напросто собьют. Только я хотел было трансгрессировать и нарушить в очередной раз законы магического мира, как могучая фигура знакомого мне полицейского вылезла из машины и я, нехотя, поднял руки вверх. Моя пьяная жертва рухнула на землю. — Попался, маньяк! — прогудел полицейский, настолько толстый, что заслонил собою половину машины. — Руки вверх! — Да уже, — закатил глаза я. — Привет, дядя Дадли. О, святой отец, сейчас я расскажу вам о своем очередном странном родственнике — троюродном дяде Дадли. В последний раз я видел его будучи еще десятилетним, но уже тогда зарекся не появляться в доме дядюшки, на его улице и вообще не вспоминать о нем и его невротичной тощей супруге, которая постоянно что-то готовила, что стало основной причиной веса под девяносто килограмм его младшей двенадцатилетней дочери. Работал дядя Дадли доблестным полицейским, занимаясь бумажной работой (что это заставило его добровольно патрулировать улицы?) по той простой причине, что не существовало на случай опасной операции бронежилета дядиного размера. Хоть папа и клялся, что в моем возрасте дядя Дадли был ходячей грудой стальных мышц, усердно занимаясь боксом, верилось в это с трудом. Почему же дядя Дадли не был моим любимым дядюшкой? Так сходу даже не объяснить, это надо прочувствовать. — Что-о-о? — вскинулся я, сидя уже на заднем сидении полицейской машины. — Я — сексуальный маньяк? Дядя Дадли, вы серьезно? Дядя Дадли, пыхтя, рявкнул что-то своему напарнику и сел на водительское сидение. Машина жалобно скрипнула и, кажется, словно прижалась к асфальту. — А как тебя еще назвать, паршивец? — прогудел дядя, с остервенением заводя машину. — Приличные молодые люди не шляются по таким гадюшникам. Помяни мое слово, Джеймс… — Я Альбус. Дядя выехал на шоссе и взглянул на меня в зеркало дальнего вида. — Имя сменил что ли? Черт-те что! — Я средний сын. Джеймс — старший. Дядя Дадли, гаркнув на какую-то дамочку за рулем «Седана», фыркнул. Его одутловатое лицо раскраснелось от мороза и раздраженности. — Плодитесь как кролики. Разбаловал тебя отец, это я тебе точно скажу. Учишься хоть? — Да, — соврал я. — Небось через пень-колоду! — негодовал дядя Дадли. — А как иначе, когда все время свободное девок в подворотнях щупаешь! Нет, ну он серьезно? — Да не щупал я никого! — А то я не видел! — рявкнул дядя. — Лжешь полиции Лондона и не краснеешь. — Кстати, полиция Лондона, а чего это вы лично улицы патрулируете? Джека Потрошителя лично ловите? Дядя Дадли остановился на светофоре и явно обрадовался вопросу. — Потому что ни черта наша правоохранительная система не работает! Жулики и наркоторговцы оцепили город, а у нас в участке, видите ли, работать без премий никто не хочет, позорные… так, ты мне зубы не заговаривай, паразит! Знаешь, куда я тебя везу? — Судя по вашей решительности, не иначе как в Алькатрас, — закатил глаза я. — Поостри мне там, — буркнул дядя Дадли. — Разбаловал тебя отец, ой разбаловал. Для таких паршивцев как ты один путь. Знаешь, какой? — Военная школа. — Этот пунктик дядюшки я помнил. — Военная школа! — кивнул дядя. — Там даже из таких как ты делают достойных граждан страны. Я говорил Гарри об этом, не раз говорил. — Не сомневаюсь. Так куда везете? Мне уже звонить адвокату и паковать в дальнюю дорогу вазелин и сигареты? — хмыкнул я. Дядя Дадли запыхтел от злости. — Засранец избалованный. Никакого уважения. Домой тебя везу, лично в руки родителям. Учти, я молчать не буду, все им расскажу. Я прислонился лбом к стеклу и, вполуха слушая недовольное бурчание дядюшки, думал о чем-то своем. — Дядя Дадли, вы представляете, сколько от Лондона до Годриковой Впадины? — поинтересовался наконец я. — Я могу трансгре... перенестись, клянусь, сразу домой. — Ага, щас, — выкрикнул дядя. — Черта с два я тебе поверю. — Ну ладно. Ваш же бензин. И снова прислонился к стеклу. Ехали медленно. Блюститель правил, он же мой дядюшка, ездил по всем канонам дорожного движения, поэтому скорость была невысокой, останавливались на каждом светофоре, пару раз даже дядя тормозил у тротуара и выходил из машины, чтоб высказать воспитательный момент нарушителям порядка, которых замечал. Таким образом, за последние десять минут нас в машине на заднем сидении было трое: я, девчонка с перегаром и чернокожий мужчина с разбитым носом. — Их тоже в Годрикову впадину? Лично отцу в руки? — пересев на переднее сидение, спросил я. — Поговори у меня там, засранец! Вот мы почти доехали до Шафтсбери-авеню, так хотелось трасгресировать в квартиру, в тепло, подальше от дядюшки! Я еле поборол соблазн. Мы снова подъехали к светофору и попали в небольшую пробку (самый центр, не удивительно). Дядя Дадли принялся читать мораль сидящей сзади девчонке. Я, не в силах слушать это, уставился в окно. Снег сыпал крупными хлопьями. В доме номер 17 по Шафтсбери-авеню, в нашей квартире свет не горел. Наверное, Доминик еще не вернулась. Только подумал о ней, как мысль материализовалась. Вон она, стоит, готовясь перейти дорогу. Красивая, румяная от мороза, одетая в темно-зеленое пальто. Сразу узнал ее. Может махнуть рукой? Ну нет, если увидит меня в полицейской машине, следующие лет семьдесят будет топить меня в насмешках. Поймал взгляд водителя, старого «Форда», стоявшего рядом с нами. Он явно насмехался надо мною, еще бы, сижу в полицейской машине. Но только я продемонстрировал средний палец, пользуясь тем, что дядя Дадли повернулся назад, отчитывать чернокожего, как водитель «Форда» продемонстрировал мне крохотный пакетик белого порошка, прижав его ладонью к боковому стеклу своего автомобиля. Каждая мышца моего тела напряглась, чуя беду. Я не очень помню, что случилось потом, в ту же минуту, настолько это было быстро и неожиданно. Зеленый человечек светофора блеснул в мокром от снега стекле, разрешая пешеходам движение. И автомобиль, этот старый серый «Форд» стоявший справа от нас, чуть газанул вперед, словно на гонках. Дядя Дадли, почувствовав себя в своей стихии, включил проблесковый маячок и загорланил что-то водителю, крича прямо мне в ухо. В лобовом стекле мелькнула ярко-рыжее пятно, и я, поправив очки, увидел Доминик, так меня и не заметившую, слава Богу. В следующую секунду «Форд» сорвался с места, явно не побоявшись полицейской машины рядом. Все, что я помню далее — глухой стук и капли крови моей кузины, попавшие на лобовое стекло автомобиля, на переднем сидении которого сидел я.***
Он что-то налил мне в чашку, но я даже вкус не запомнил. — Я убил ее, старый. — Зубы стучали, меня била крупная дрожь, но губы расплывались в нездоровой улыбке. — Первый человек, которого я убил — моя кузина. Представляешь, я убил ее. — Ты никого не убил, — терпеливо сказал Наземникус, накинув мне на плечи одеяло. — Выпей. Интересно, дядя Дадли уже поднял шумиху? Громкое будет дело: преднамеренная авария на глазах полицейского. — Это хорошо, что ты догадался трансгрессировать, — протянул Флэтчер. — С маглами как-то разберутся, ну видели и видели, чего уж там. — А с Доминик? Наземникус промолчал. — Я не здесь должен быть, — прошептал я. — Почему я пришел к тебе? — Потому что больше не к кому. Выпей. Дрожащими руками я поднес к губам чашку. — Знаю, не время, но… я говорил тебе, Поттер, — сокрушенно сказал Наземникус. — Нельзя обманывать картель. Я поднял на него взгляд, и аферист умолк. — Поклянись мне старый. Поклянись, что не ты сдал меня. И ее. — Поттер, ты чего? — Поклянись. Наземникус обеспокоено взглянул на меня. — Я клянусь тебе, — почти по слогам ответил он. — Пей. Я снова сделал глоток. Кажется, это было горячее вино с какими-то травами. Старые волшебные часы с матерящейся кукушкой, слишком изысканные на вид, чтоб принадлежать аферисту по праву, показали восемь вечера и запоздалая кукушка хрипло, словно заядлый курильщик, объявила: — Восемь, блядь, вечера. Я перевел взгляд на циферблат и неожиданно для самого себя расхохотался. Наземникус, не зная, как реагировать, подлил мне еще. — Поттер, ты чего? — Двадцать семь часов, — сбивчиво рассмеялся я, настолько истерично, что из глаз слезы хлынули. — Она прожила без Скорпиуса двадцать семь часов. Тристан и Изольда сраные. — Значит, ему ее не хватало там, на Небесах, — возвел глаза к потолку, словно разглядывая в люстре ангела, Наземникус. — Любил ее, видимо. — А знаешь, кто ее еще любил? — все еще смеясь, спросил я. — Брат. И, осмыслив сказанное, выронил чашку из рук. Не в силах представить, что будет с Луи, который любил сестру больше всего на свете, включая себя самого, я спрятал лицо в ладонях. Так, заигравшись в гангстера, я убил обоих близнецов.