Ученик афериста

— Что, простите? — Я воскресил Скорпиуса Малфоя. — И каким же образом? — Святой отец, а разве ирония — не грех? — Ничуть. Я вздохнул. — Я не расскажу вам, как, — произнес я. — Все равно не поверите. Это в лучшем случае. В худшем случая меня отсюда увезут либо в психбольницу, либо в священный орден какой-нибудь. Скажу лишь, что сделал это методом «Окей, Гугл, как воскресить мертвеца?». До конца в это не верил, даже сомневался, действительно ли мне это нужно. Более того, как я страдал по поводу того, что потерял друга, и какое отвращение вдруг почувствовал, когда только представил, что он может снова появиться в этой квартире и моей жизни. «Окей, Гугл» действительно помог мне составить относительно четкий, хоть и сумбурный план действий. И только я, с завидным рвением решил немедленно приступать, как в моей чокнутой, иначе не скажу, семейке, зрела для меня очередная подляна. — Что? — поразился я, сидя на кухне. — Кто я? Дядя Дадли, одетый поверх полицейской формы в пальто, при этом выглядя на килограмм десять больше за счет плотной ткани, закивал. — Альбус, — тихо спросил меня отец, краснеющий от красочных рассказов дядюшки-полицейского. — Ну зачем ты зажимал девушку за ночным клубом? Я истерично захохотал, от нелепости ситуации, о которой уже и забыл. Но чтобы дядя Дадли забыл! Да ни за что! — Я — сексуальный маньяк? — фыркнул я, утирая выступившие на глазах слезы. Где-то на втором этаже заливисто ржал Джеймс, подслушивая этот разговор. — Дядя Дадли не так сказал… — Все так, — прогудел дядя Дадли. — Избалованный мальчишка, который не знает рамок поведения. Я лично видел, как он там… — А как я ей куннилингус на морозе делал, вы не видели? — поинтересовался я, одарив дядю уничтожающим взглядом. Бедный, бедный мой стеснительный отец. Казалось, он мечтал просверлить в полу дыру и провалиться сквозь землю, пока дядя Дадли задыхался возмущенными ахами и охами. — Люблю я это дело, — холодно сказал я, поднявшись со стула. — Девок на морозе через пуховик щупать. Разрешите откланяться, пойду, изнасилую в подворотне какую-нибудь бухую прихожанку. Конечно, стоило дяде Дадли покинуть наш дом и взять с отца обещание, что он немедленно пристроит меня в военную школу, отец тут же поспешил меня успокаивать. Но я его не слушал, будучи погруженным в мысли о Скорпиусе: снова взвешивал, нужен ли он мне или нет, если сомнительный обряд обернется успехом. Он нужен Луи — это факт. Я был уверен, что если кто и сумеет поставить оборотню мозги на место, то это мой безмозглый друг. Действительно ли он нужен мне? Несколько лет назад Знаете, что делают среднестатистические нормальные шестнадцатилетние подростки в начале первого ночи, зная, что завтра им вставать в половине восьмого утра на сложнейшее занятие по трансфигурации? Очевидно, спят. Знаете, что делали мы со Скорпиусом Малфоем? Шарились по темному ночному замку, в поисках тощей черной кошки, которая могла гулять где-угодно: хоть в подвалах Слизерина, хоть в совятне. — Тебе. Сраных. Шестнадцать. Лет, — рычал я. — Ты вообще не умеешь спать один? — Не умею, — смутился Скорпиус, посветив под ноги волшебной палочкой. — С кем ты дома спишь? — С кошкой. Или с домовым эльфом. Я закатил глаза. На Большой лестнице и при свете убиться было легко, а ночью, ориентируясь лишь на небольшой луч света из волшебной палочки — это практически смертный приговор. — Если нас поймает Филч, — предостерег я. — Это будет жопа. — Я скажу, что ищу кошку, он поймет, — уперся Скорпиус. Кошка отыскалась застрявшей в рыцарских доспехах на четвертом этаже, видимо была такой же глупой, как и ее хозяин. Вытащить бедное животное из лязгающих доспехов, которые, ожив, принялись махать руками, гремя на весь замок, было еще сложнее. — Да заткни ты ее, — шептал я, оглядываясь по сторонам. Кошка орала так, что в симфонии с лязгающими доспехами уж точно заставила проснуться всех. — Доспехи, миленькие, отдайте котейку, — взмолился Скорпиус, потянув кошку на себя и все же вытащив, когда кошка издала особо громкий визг. Мы вернулись в башню едва ли не бегом, потому что топот и причитания завхоза были лучшей мотивацией ускориться. Открыв скрипнувшую дверь, Скорпиус благосклонным жестом короля перед народом приказал однокурсникам спать. — Подкроватный монстр? — прошептал Скорпиус, заглянув под кровать. — Нет подкроватного монстра. И, выпустив кошку на одеяло, тоже улегся. Я упал в кровать, переведя дыхание. На соседней кровати замурлыкала кошка, отчего в спальне стало как-то уютнее, и я очень скоро уснул, накрывшись теплым пледом.

***

— Ал, — осторожно потрепав меня по плечу, прошептал Скорпиус. Я приоткрыл глаза и спросонья с трудом узнал его бледную физиономию. — Что? Кошка сбежала? — Не, — замотал головой Скорпиус, в доказательство пихнув кошку мне в лицо. — Вот она. — А что случилось? — Пойдем, покушаем. Я сел на кровати и взглянул на Скорпиуса, как на идиота. — Два часа ночи, — прошипел я. — Скорпиус, спи. — Я на кухню, — замотавшись в плед, сказал Скорпиус. — Принести тебе вкусняшек? — Нет, просто унеси себя и дай мне поспать. Он вышел за дверь, а тощая кошка, мурлыча с громкостью автомобильного двигателя, устроилась у меня в ногах.

***

— Ал, — снова позвал меня знакомый восторженный голос. — Я с лестницы упал. — Головой вниз? Скорпиус снова улегся в кровать и перетащил кошку к себе. — Маска для сна, — шептал он, копошась в одеяле. — Перчатки для сна, сэндвич для сна, водичка для сна, молоко для сна, кошка для сна, игрушечный Джиглипафф для сна… — Спи, — почти рявкнул я. И только закрыл глаза, как услышал громкий треск со стороны кровати Малфоя. — Скорпиус, что это? — Это я яблочко ем. — Еще один звук и я засуну тебе это яблочко… Скорпиус снова очень громко откусил кусок. — Пожалуйста, усни, — взмолился я. — Будь человеком. Или ты меня доведешь, и я запущу в тебя Заклятием Оцепенения. Скорпиус, отложив яблоко, послушно зарылся в одеяло. Повернувшись на другой бок, я тоже закрыл глаза.

***

— Ал, — прошептал Скорпиус, дотянувшись до меня ногой. — Вставай. Я придумал идею для бизнеса. Мы будем шить ботиночки для хомяков и... Не поворачиваясь, я тоже высунул из-под одеяла ногу и с силой пнул его. — Заткнись и спи, Малфой.

***

— Ал, — наклонившись ко мне, позвал Скорпиус. Я раздраженно открыл глаза и взглянул на циферблат часов. Половина третьего ночи. — Давай вязать, — улыбнулся Скорпиус, протянув мне невесть как оказавшуюся у него корзину с клубками ниток и спицами. — Я тебя сейчас ударю. Скорпиус поджал губы. — Спи, — в очередной раз сказал я. — Я не могу уснуть. — Потому что тебе нельзя пить кофе, идиот. Просто лежи. И не двигайся. Нехотя улегшись, Скорпиус снова заерзал в кровати. — Не могу устроиться, — пыхтел он. — Слишком большая подушка… слишком холодно. Мне надо покушать… и тебе надо покушать, котейка, и тебе надо покушать, игрушечный Джиглипафф. Ал, хочешь кушать? — ДА УСНИ ТЫ УЖЕ, ЕБ ТВОЮ МАТЬ! — взревел я, когда Скорпиус потянулся за контейнером с какими-то гостинцами из кухни. Однокурсники недовольно зашипели на нас. — Ал, спи, ты людей будишь, — шепнул Скорпиус. Я, задыхаясь от злости, перевернул подушку на холодную сторону и уткнулся в нее лицом. Полежал в тишине я минуты три, как услышал неприятный и очень громкий шорох. — Скорпиус… — Я бумажечку нашел, — радовался Скорпиус. — Не беси меня, Малфой. — Хорошо, хорошо. В половине четвертого утра я все же добился своего.

***

— Три волшебницы и рыцарь рука об руку сошли с холма. Все они жили долго и счастливо, и никому из них даже в голову не пришло, что источник, дарующий счастье, вовсе и не был волшебным. Конец, — закрыв потертый экземпляр «Сказок Барда Бидля», прошептал я. Скорпиус спал на моей кровати, уткнувшись мне в плечо, и обложившись всеми своими необходимыми для сна вещами, практически спихивал меня на пол. Черная тощая кошка сидела у меня на груди и довольно щурилась. Осторожно отодвинув его странную игрушку и освободив себе на кровати несколько дюймов, я бесшумно опустил книгу на тумбочку. Однокурсник на кровати справа, тихонько засопев, перевернулся на другой бок. Кровать скрипнула. Скорпиус вздрогнул. Осторожно, чтоб не толкнуть Малфоя и не разбудить его, я дотянулся до книжки и что есть силы швырнул ее в спящего справа однокурсника. — Не шуми, Малфоя разбудишь, — одними губами прошептал я. — … дядя Дадли очень любит свою работу, очень склонен драматизировать, а спорить с ним невозможно, — говорил отец, расхаживая по комнате. — Ну конечно я не верю в то, что ты… вытворял такое с девушкой на улице, я же тебя знаю, в тебе нет жилки правонарушителя. Но, если взглянуть с другой стороны, это хорошо, что тебя нашел дядя Дадли, и вообще что ты делал посреди ночи в этом районе… Ал, ты меня вообще слушаешь? Я, отогнав мысли, вдруг расплылся в улыбке. Не то, чтоб я ностальгировал по школьным будням, когда Скорпиус Малфой каждую, клянусь, каждую ночь имел проблемы со сном, и засыпал, в итоге, либо у меня в кровати, прижатый лицом к подушке, либо у себя, в окружении игрушек и защитных чар, которые помешали бы подкроватному монстру украсть его, либо в Выручай-комнате с Доминик, но как-то сейчас, годы спустя, относился к этому спокойнее, даже с юмором. Ну, дурак, что с него взять. — Ал, ты чего? — удивился отец, заметив мою улыбку. Он-то мне тут серьезные вещи втирает, а я улыбаюсь! — Да просто вспомнил, как мы со Скорпиусом проводили ночи в Хогвартсе, — протянул я. Нет в мире эпитетов, которые помогли бы с точностью описать выражение папиного лица. Сказать «подохренел» — ничего не сказать. — Не в том смысле, — поправился я. — Мы спали. Папа моргнул. — Да, Господи-Боже, — взвыл я, понимая, что меня сейчас записали в гомосексуалисты. — Просто спали. И то, это даже сном сложно назвать, со Скорпиусом я вообще не высыпался. — А я-то думал, — прошептал папа. Я снова почувствовал раздражение. — Что ты думал? То есть, я уже не просто сексуальный маньяк, я еще и гомосексуалист? — Ал, ну ты так сказал! — Да я уже не знаю, как мне фильтровать речь, чтоб не натолкнуть кого-либо на мысли о моей половой жизни! Вот за что я всегда ценил папу, так это за то, что в личную жизнь своих детей, в отличие от мамы, он не лез никогда. Помню, как лет в десять он по настоянию матери пытался мне что-то рассказать про пестики и тычинки, при этом краснел-синел-багровел-бледнел и в итоге объяснил мне все так, что я получил психологическую травму, и лет до семнадцати планировал умереть девственником. Сейчас, когда тема этого дела затронулась сама собой, папа снова начал нервничать. — Папа, — произнес я. — Забей. Судя по тому, как он выдохнул, папа явно был мне благодарен за эту фразу. — Можно я задам тебе вопрос? — не сдержался я. И папа снова напрягся. — Не по теме близких контактов. — Папа успокоился. — Конечно, Ал. — Месяц назад мы похоронили Доминик. И за этот месяц отцы тех, кто жил с ней в одной квартире вдруг заинтересовались их половой жизнью. Это заговор? — Ты сам-то понял, что спросил? — уже строже спросил папа. — Нельзя даже шутить на тему смерти Доминик, это большое горе. — Тогда объясни мне, какого черта траур по ней проходит весьма странно? Билл забирает Луи прямо с похорон на сомнительное лечение и вообще открещивается от того, что у него была дочь, семья готовит очередной огромный праздник, а сейчас с тобой занимаемся тем, что пытаемся выяснить кто я: извращенец, педик или педик-извращенец? Может, перегнул, согласен. Но, честно, очень мне хотелось задать этот вопрос хоть кому-нибудь, потому что у меня за месяц сложилось такое впечатление, что о смерти Доминик скорбит только Луи. — Хорошо, — мирно сказал отец, присев на кровать. — Какие, по-твоему, должны быть мои действия на данный момент? — Поговори с Биллом, — выпалил я. — По поводу? — По поводу Луи. — Он лечится. — Еще пару дней такого лечения и придется от этого лечения лечить Луи уже в специально обустроенном диспансере, — сказал я. Папа замялся. — Он его сын, — устало сказал он. — Биллу лучше знать. Это не… — Не наше дело? — вскинул брови я. Папа промолчал. По одному его взгляду я понял, что он согласен со мной, именно поэтому еще не сорвался на крик. — Мама попросила тебя не лезть? — тихо спросил я. — Не отвечай. — Подумай, Ал. Что мне сказать Биллу? — спросил отец. Правильный вопрос. — Ты не очень загружен на работе? — поинтересовался в свою очередь я. — На удивление, нет. — Давай ты сам посмотришь на Луи. И сам, после этого, решишь, что сказать Биллу.

***

Палата Луи была, почему-то со стеклянными стенами. Я так понял, что для постоянного наблюдения за поведением оборотня. Наверное, стекло защищало немало заклинаний, потому что мускулатура Луи ясно давала понять, что разбить стекло — совершенно не проблема. Нас пустили, нехотя. Скорее потому, что со мной был отец. Луи, одетый в серые больничные одежды, немного исхудал, но красоты, на зависть, не утратил. Даже, я бы сказал, похорошел: глаза были ясные, горящие, живые. — Я не жалею, — протянул Луи, когда мы сидели вокруг небольшого столика. — Здесь я в смирении. Божественный замысел. Я едва удержался, чтоб не фыркнуть. — А почему на стекле кровь? — поинтересовался папа. — А, это я санитару голову разбил, — рассмеялся Луи. — Честно, я бы их убил всех нахрен, вместе со своим блядским папашей, который каждый день приходит и торжествует. Но я человек веры, поэтому любая жизнь бесценна. Папа улыбнулся и, поднявшись на ноги, удалился. Видимо, с первых слов прочувствовал то, о чем я говорил. — Луи, пойдем домой, — шепнул я. Луи закатил глаза. — Не время, — изрек он. — А когда будет время? — Когда Божий замысел подойдет к концу. — Я больше не могу это слушать, — вспыхнул я, вскочив на ноги. — Ты сейчас серьезно? — Вполне, — кивнул оборотень. — Знаю, ты не веришь в Бога… — Да, я не верю библейские сказки о сотворении мира, мне ближе теория Большого Взрыва. Я искренне уважаю чувства верующих, — сказал я. — Но поддерживать твой нездоровый и стремительно развивающийся фанатизм не собираюсь. — Ну что ты драматизируешь? — улыбнулся Луи. Мне показалось, что он надо мною издевается. — Что Библия говорит о волшебниках? — «Ворожеи не оставляй в живых», Исход, 22:18, — мигом отрапортовал Луи. — Ты волшебник, Луи. Ты уже грешен. Шах и мат, святоша, — кивнул я. — Я понимаю, что тебе надо полечить нервы, поэтому снова настаиваю на том, чтоб ты забухал, поэтому принес тебе флягу. Ты же знаешь, что все вот это вот: лечение, нервы, уход в религию, из-за того, что случилось с Доминик. — То, что случилось с Доминик — мое наказание за жизнь без морали и смирения, — уверил меня Луи. Я закрыл лицо рукой. — Ну ты себя слышишь? Это не твоя вина! — Тем более что это, отчасти, моя вина. И то, что происходило с оборотнем, тоже. Но Луи совершенно не шутил. — За всю свою жизнь я нарушил половину заповедей… — Скажи еще, что это все из-за твоего прелюбодеяния, — фыркнул я, но поймал взгляд зеленых глаз Луи. — Бля, ты серьезно? — Господу известны мои грехи, — сказал он. — Проклятье волка было первым звоночком. Я не сделал выводы, и расплатился снова, но когда мне, наконец, открылась истина и я покаялся, все изменилось. И тут я поймал себя на том, что спорю с нездоровым человеком, уж простите, святой отец, но это был нездоровый человек. И, чтоб вы понимали, если у меня и была крупица сомнений в том, стоит ли мне брать на себя ответственность за воскрешение Скорпиуса посредством очень сомнительного ритуала, то сейчас сомнения отпали. Пусть хоть на заборе этот ритуал воскрешения будет написан, я все равно это сделаю.