ID работы: 3860863

Ученик афериста

Смешанная
R
Завершён
497
Размер:
723 страницы, 61 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
497 Нравится 486 Отзывы 196 В сборник Скачать

Глава 52.

Настройки текста
В один прекрасный день, а именно в один прекрасный весенний день, я понял, что стал взрослым. Нет, не в том плане, что я вытянулся на пару сантиметров или отрастил неаккуратную колючую щетину, я заметил некую зрелость в своих мыслях и поступках. Я провожу дни уже не в винном погребе, а в офисе, постепенно втягиваюсь, с огромной помощью Сильвии, в тонкости ведения теневого бизнеса, мелькаю на советах директоров, сидя по правую руку от Альдо, нашептываю ему советы, которые оказываются на удивление дельными. Даже свою изворотливость, за которую Распределяющая Шляпа всерьез подумывала отправить меня в Слизерин, я направил невольно в русло, позволяющее получить прибыль, а не только на сарказм и хамство. И таких аспектов было очень много, все и не упомнить. Я потерял тот момент, когда в моей голове переключился тумблер и из беззаботного скромного барыги я превратился… в миллионера? Знаете, святой отец, что чувствуешь, когда вдруг понимаешь, что ворочаешь миллионами? Примерно: «Ну как же я чертовски крут, куплю себе вертолет, чернокожую проститутку, щенка хаски, платиновый портсигар… минуточку. Сколько-сколько я зарабатываю? Сколько?! Серьезно? Можно водички, мне нехорошо». Потом приходит осознание того, что это деньги картеля, твоя доля — значительно меньше. Но это очень неплохая доля. И ты ее не украл, не унаследовал. Заработал. Сам. Своими мозгами. Но пик своего взросления я осознал, когда подметил, как отношусь к сыну. Я не был уверен, что люблю его, как все нормальные родители любят своих детей, но я привык к роли отца. В голове отложился железный алгоритм: проснуться на первый плач ночью, утром — сначала к ребенку, потом — курить. Нельзя оставлять ребенка одного рядом с оружием. Нельзя кормить ребенка землей, даже если ему нравится ее есть. Нельзя подбрасывать ребенка, если ты стоишь на краю балкона. Правила отцовства я выучил, во многом наблюдая за тем, как с Матиасом обращается Финн. Финн — прирожденная мамка, что уж тут говорить. Сколько детей он вырастил? Сколько там у него братьев-сестер? Но выполнять правила — дело одно. А вот получать от этого моральное удовлетворение — уже совсем другое. И я получал. Во-первых, с тех пор как словарный запас Матиаса вырос уже до двух слов, я понял, что мой сын — отличный собеседник. Я сидел на диване и листал «Ежедневный Пророк», хмурясь от прочтения спортивной колонки. Квиддич я не любил, но патриотизм, выраженный верой в успехи своей родной национальной сборной, очень обостряется, когда ты пропадаешь в другой стране. — «… с разгромным счетом двести десять-сорок, сборная Аргентины вырывается в полуфинал, оставляя Англию далеко позади», — прочитал я, сжав сигарету. — Опять проиграли, уроды. — Бля, — с пониманием отозвался Матиас, ползая по дивану, привязанный ко мне за пояс от халата, чтоб ненароком не свалился (отцовство сделало меня крайне изобретательным). — Вот именно, — кивнул я, потянув за пояс, пришитый к махровой пижамке сына. Матиас снова оказался далеко от края дивана. — Не поверю, что так уж сложно удержаться в воздухе, сидя на метле и выискивая мячик в небе. А метлы их… это не «Чистомет», это «Молния-32», она стоит под шесть тысяч галлеонов. — Бля, — сказал Матиас. — А я о чем говорю? — бушевал я, свернув газету. — Криворукие уроды, при Фадже такого дерьма не было. Фадж это… — Бля. — Да нет, вроде неплохой был мужик, — протянул я. Матиас пополз ко мне и, уткнувшись в мое бедро лбом, весело захохотал. Странный ребенок. Ей-богу, мозгов как у хлебушка. Кстати, про мозги как у хлебушка. В холле послышались шаги и голоса. — Ну ты странная, хуле тут думать? — А тому ли я дала? — Да тому, он мужик нормальный, — фыркнул Финн. — Мне опасаться того, что отобьешь? — с максимально серьезным выражением лица спросила Сильвия. — Ох, ебать юмористка. Плюхнувшись на диван рядом, Финн критически осмотрел Матиаса. — А какого ты его привязал? — Не надо завидовать моей смекалке, — отозвался я. — Драсьте, Сильвия, вам очень идет сексуальное удовлетворение. Уже не выглядите так, будто ненавидите все живое. — Зато ты так выглядишь, милый, — коротко улыбнулась атташе. — Слепая вудистка неожиданно прозрела и поняла, что ты не похож на альфа-самца? — Сука, — прошипел я. — Вот вы смеетесь? — Я? Нет, я практически плачу, — сообщила Сильвия. — Привет, Матиас. — Финн, — пискнул ребенок, выплюнув дред, который грыз. — Засранец мелкий, — буркнул я. — Почему он выучил твое имя, а не мое? — Потому что ты хуйло. — Нет, ну вы посмотрите, как пагубное влияние русского матершинника сделало из интеллигентной женщины хамку. Сильвия рассмеялась. — Кто это? — улыбнулась она, ткнув пальцем в Финна. — Финн, — заулыбался в ответ Матиас. — А я кто? — вмешался я, развернув к себе ребенка. — Бля. — Я, между прочим, твой отец. — Бля, — горько ответил ребенок. — Такой маленький, а уже кроет отца матом, — хмыкнул я. — Когда пойдет в детский сад, наверное, будет бросаться на меня с ножом. На деле же я совершенно не ревновал Матиаса ни к кому. Я видел и понимал, что он привязан к Финну, который, к тому же, имел очень простое имя для запоминания, знал, что больше всех в вилле сын любит почему-то Альдо (вот тут мне вообще не понять). Я не включал в себе буйного родителя, который перетягивает внимание и любовь ребенка на себя. Нет, ну, правда, зачем это делать? Когда же Матиас научился делать уверенные шаги, практически не падая на пол и не вереща, как подстреленный пингвин, наши с сыном отношения вышли на новый уровень. — Еще шажочек. И еще шажочек, — ворковал я. — Ты моя радость, неси папе бутылочку. Сжимая ручками бутылку, Матиас уверенно топал ко мне, на голос, потому что в винном погребе было всегда не очень светло. — Ну какой же ты молоде… так, ты что принес? — нахмурился я, рассмотрев бутылку. — Я сказал, красное полусладкое, а ты мне принес мадеру. Ты какого отца не слушаешь? — Бля. — Не «бля», а принеси мне красное полусладкое. Смотри, как ты лихо уже ходишь. Развернув Матиаса к полке, я легонько его подтолкнул. — Я воспитал ребенка, который будет помогать мне спиваться, — прошептал я. — Господи, если бы старик Сантана только мог это видеть… — Это все, чего ты добился в жизни? — послышался ленивый голос на лестнице в погреб. — Приучить сына носить тебе бухлишко в восемь утра? Альдо, одетый в пижамные штаны, сжимал чашку с кофе и смотрел на меня насмешливым взглядом. — Я готовлю его к карьере сомелье, — фыркнул я. — Он станет сомелье. — Ты имел в виду скрипачом? — ехидно ухмыльнулся Альдо. Меня передернуло. — Каким нахрен скрипачом? У ребенка талант. Смотри, ему весело таскать мне бутылки. — Матиасу чуть больше года, ему весело даже лизать линолеум. Я взял нужную бутылку и поднял сына на руки, дернув за капюшон махровой пижамы. — Ты скучный, Альдо, — буркнул я. — Матиас, ты хочешь быть скрипачом? — Бля. — Устами младенца, как говорится. Не хочет он быть скрипачом, Альдо. — А сомелье — прям работа его мечты? — проскрипел Альдо, лучезарно улыбнувшись Матиасу. Эй, давить на ребенка нечестно. Во-первых, Матиас любит дядю, а во-вторых, ангельская улыбка Альдо Сантана могла и взрослых людей заставлять плясать под его дудку. Я вернулся на кухню, держа сына так же бережно, как и бутылку вина. — Новый Орлеан, стаканы, — бросил я Финну. — А вообще, Альдо, пусть кем хочет будет. Правда. — Главное, чтоб в тюрьму не сел, — поддакнул Финн. Если бы я был ясновидящим, святой отец, и подглядел бы некоторые события из ближайших пятнадцати лет, то отнесся бы к фразе Финна и воспитанию сына тщательнее. — Матиас Энрике Моралес Сантана, признаете ли вы, что в ночь на четырнадцатое марта этого года, вы в компании двух своих одноклассников угнали торпедный катер с берегов Республики Куба, катали на нем проституток по Карибскому морю и читали им стихи? — Признаю. — Что вы можете сказать в свое оправдание? — Это был праздник. — Какой? — День числа Пи.

* * *

Сколько месяцев прошло, я и не помню. Больше года? Кажется, да. Говорят, счастливые часов не считают. Да, это правда. Знаете, падре, каково это, быть совершенно счастливым человеком? Просыпаться ранним утром с лучами солнца, под шум прибоя, потягиваться на холодящих кожу простынях, осторожно, чтоб не будить спящего рядом, выйти на балкон. Покурить, глядя как бирюзовые воды тихого океана омывают песчаный берег, махнуть рукой садовникам, которые направляются к виноградникам. Спуститься, шелестя полами халата, приветливо поздороваться с горничной Адрианой, взять из библиотеки папку с документами, безо всякой спешки и паники изучать их, сидя на ступеньках у крыльца, а потом Финнеас Вейн, протянув стакан кофе, обязательно сядет рядом и начнет заглядывать через плечо. Наблюдать за тем, как няня воркует с сыном, как Альдо водит смычком по струнам виолончели, отправиться в офис, наслаждаться занятостью. Раз в неделю — разборки у мексиканской границе, и посиделки в «Борзом коне». Смотреть, как атташе Сильвия, намотав бороду бармена на пальцы, поцелует его в небритую щеку и по-хозяйски встанет за стойку, чтоб налить себе чего-нибудь крепкого. Травиться низкопробной текилой, смеяться над общими шутками, взять домой номер «Пророка». Поужинать, погулять с сыном на пляже, безучастно наблюдать за тем, как он роет ямку в песке и улыбается. Упасть в кровать совсем еще не уставшим, подвинуться к краю, смотреть в потолок и до самой ночи слушать звуки виолончели. Если рай существует, то он именно такой для меня. Когда наслаждаешься каждым шагом, каждым вздохом, каждым взглядом и прикосновением, когда и солнце ярче светит, и белые розы пахнут сильнее, и даже материться не хочется. А за плечами у меня Лондон. Моя семья, которая все еще искала меня. Мать, которая все глаза выплакала, отец, наверное, поседевший. Бабушка, которая переживает больше их всех. Но мне плевать. Совершенно было наплевать, что меня ждут и за меня переживают, в этом мой самый большой грех — в эгоизме и беспечности. Я нашел свое счастье в мафии. В ребенке от нелюбимой женщины, в беглом заключенном из Нового Орлеана, в разборках у мексиканской границы, в алкоголе разного качества и вообще в окружающей обстановке. Джимми Старлинг поглотил Альбуса Северуса Поттера: все, что осталось от старого меня — клетчатые рубашки и большие квадратные очки в черной оправе. И я не переживал по этому поводу. Кто знает, может, я всегда был Джимми Старлингом? — Альдо, пощади, — выл я, шагая вслед за белобрысой фигурой. — Заткнись, урод, — рявкнул Альдо, внимательно просматривая витрины. Поход по магазинам с Альдо Сантана — вот она, плата за мое блаженство. Первым по бутику шел сам молодой мафиози, внимательно, со знанием дела, просматривая одежду на вешалках. За ним плелись мы с Финном: я ныл вслух, Финн терпел. За нами топали два телохранителя, обвешанные бумажными пакетами. Как оказалось, роль Финна была именно в защите нас от «ну, а вдруг чего»: телохранители были нагружены пакетами и при всем желании не смогли бы юрко вытащить оружие. Альдо, прищурившись, прижал к моей груди вешалку с бежевой футболкой из приятного на ощупь материала и, оценив, протянул консультанту вешалку и направился дальше. — Я это не надену, — ужаснулся я, при виде светлого пиджака с золотыми нашивками на плечах. — Ты это наденешь. — Это дерьмо. — Это Версаче, — прорычал Альдо, треснув меня по лбу своим телефоном. — Ты — лицо моего картеля. А лицо моего картеля не может выглядеть, как постоянный клиент секонд-хенда. Меня бесят твои рубашки. Финн фыркнул. — Да что вы все пристали к моим рубашкам, — возмутился я. — Я не надену это петушиное одеяние. Протянув консультанту вешалку с длинным кардиганом крупной вязки, Альдо заверил: — Ты наденешь это. Никто в моем картеле не будет выглядеть, как… как ты. Вот за что я уважаю Сильвию и держу ее рядом, так это за то, что она всегда хорошо одета. — И отнюдь не за то, что она лучший финансист и махинатор, — протянул я. — Слышь, Альдо, а почему только я страдаю? Ты почему до Финна не доебываешься? Финн метнул в меня ледяной взгляд. — Потому что мне нравится, как одет Финн. Я опешил и внимательно осмотрел Финна: черная футболка не по размеру висит на плечах, как мешок, оголяя большого чернильного орла на груди, потертые серые джинсы, тяжелые армейские ботинки. — Он одет, будто ограбил бездомного! — Ты долбоеб, — вскинулся Альдо. — Это гранж! — Че сказал? — нахмурился Финн. — Ты в тренде, Финн. Поттер, закрой рот и примерь это. — У меня мать в таком замуж выходила. — ПОТТЕР! Я скривился и брезгливо надел непонятную деталь одежды: светлый жилет со шлейфом едва ли не до колен. — А вообще, — протянул Альдо, обойдя Финна. — Я тут подумал. — Что сделал? Подумал? — огрызнулся я, глядя на себя в зеркало. — У тебя что, телефон разрядился? — … мы расплетем тебе дреды, оставим длину и сделаем омбре, — заявил Альдо. — Че он сейчас сказал? — шепнул мне Финн, когда Альдо направился к очередной полке. — Говорит, налысо тебя стричь надо, ты на Медузу Горгону похож, — сказал я, но заметил на лице Финна замешательство. — Медуза Горгона… мифы Древней Гре… баба со змеями на голове. Поход по бутикам, где Альдо Сантана весь персонал знал лично, длился целую вечность. Пакеты с одеждой грузились в машину еще дольше. Это был эдакий неприятный момент в моей карьере: шоппинг я ненавидел, обожал свои клетчатые рубашки, совершенно не разделял фанатизм Альдо от брендов и непонятного мне шмотья, но был вынужден сопровождать его. — Я тут еще подумал, — протянул Альдо, сидя рядом на заднем сидении и глазея в «Твиттер». — Еще? Альдо, не пугай нас, побереги голову. — Заткнись, Поттер. Так вот, — продолжил Альдо, растягивая слова. — Я решил руку забить. — Гвоздями? — фыркнул я. — Татуировками, тупое животное. — О, я в этом шарю, — отозвался Финн, повернувшись к нам с переднего сидения. Но, оглядев Альдо, вскинул брови. — А ну покажи бицепс. Альдо послушно согнул руку в локте. — Не, не надо забивать, — вынес вердикт Финн. — Почему? — насупился Альдо. — Потому что ты дрыщ. Я захохотал во весь голос. — И ты дрыщ, — напомнил Финн. — Ой, нашелся тут культурист, — ядовито буркнул я. — У тебя кубики пресса есть? — улыбнулся Финн. — А у меня есть. Вот и не пизди. Альдо снова уткнулся в телефон и за всю поездку больше ни слова не проронил.

* * *

— Ну как я тебе? — поинтересовался я, раскинув руки. Одетый в обновки, я выглядел ну очень странно: широкие черные брюки, зауженные у щиколотки, белая футболка и длинный жилет. — В гетто бы тебя за такое убили, — вздохнул Финн. — Тот редкий случай, когда я согласен с устоями гетто. Несмотря на то, что Альдо нахваливал мой образ (скорее свой вкус, впрочем), а все, кто были в тот день в доме: от садовника и до начальника охраны Мачете закивали, не желая перечить мафиози, я выглядел, как клоун. Наверное, чего-то в этой жизни я не понимаю. Появиться в таком одеянии в поздний пятничный вечер на колдовском рынке — ну, не страшно, тамошние и не в таком ходят, но смеяться будут долго. Поэтому, пока Финн стоял на стреме, высматривая Альдо в коридоре, я быстро переоделся и, дернув друга за дреды, трансгрессировал. В баре было пусто. Секундочку. Пятница. Ночь. На рынке зажигаются ночные огни, закрываются магазины, местные и туристы по обыкновению должны были наводнять «Борзый Конь», а Михаил и его старшая дочь, ругаясь и сгребая выручку, обязаны были работать не покладая рук. Но бар был пуст, хоть свечи и горели, а полотенца и тряпки сами по себе драили столы и стаканы. Взяв со стеллажа бутылку джина, я вышел на рынок и пожал плечами. Финн, поманив меня рукой, указал кивком головы на огонь, видневшийся в деревне. Сначала меня одолела нехорошая мысль о пожаре. Но, вспомнив, что первого ноября сумасшедшие сектанты Санта-Муэрте устраивают у огромного костра пляски и какие-то причудливые ритуалы в честь Дня Мертвых, мигом успокоился. Наверняка местные наблюдают за праздником. Я застал этот праздник лишь дважды: в первый раз, когда очутился с чуть живым Финном на рынке после резни в семьи Сантана, а второй раз помню очень слабо, был очень пьян. Да, действительно праздник. Дома, трейлеры и шатры деревни расположены вокруг большой лужайки, на которой росла одинокая, но величественная липа. Сейчас липа была не одинока: недалеко от ее ветвей горел огромный костер, языки пламени которого достигали в высоту до человеческого роста. Я увидел атташе Сильвию, одетую «по-деревенски»: в огромную фланелевую рубашку, доходившую ей до колен, русского бармена и трех его дочерей, бабушку-травницу, змееуста, странного вида волшебника с накинутой на плечи шкурой ягуара, священника, жриц вуду во главе со своей высокой сеньорой Лаво, самих сектантов Санта-Муэрте, чьи лица были загримированы на манер человеческого черепа. Я знал здесь совершенно всех, поэтому смело встал позади Сильвии, не боясь, что буйные сектанты принесут кого-то в жертву. Минуты хватило мне для того, чтоб понять, почему праздник такой тихий. Присмотревшись к незнакомому синему фургону, в котором что-то тряслось, гремело и хрустело, я к своему ужасу узнал человека, стоявшего рядом. — Все вы знаете Альбуса Северуса Поттера, — протянул Скорпиус Малфой, облокотившись на фургон и поправив дорогую сумку на плече. — Я дал вам больше года, после нашей последней попытки его найти, чтоб вы обдумали все. Сильвия, услышав мой сдавленный вздох, придвинула к себе Михаила так, чтоб его широкая фигура скрыла меня от глаз Малфоя. — Я ищу его не потому что мне так хочется, — громко объявил Скорпиус. — Я обещал его отцу взамен на некоторую информацию. А Малфои всегда держат свое слово. Его большие глаза, в свете огня казавшиеся янтарными, бегло оглядели колдунов и, как мне показалось, его взгляд задержался на том месте, где стоял я. Из фургона послышался нечеловеческий крик, срывающийся на хрип. Кто-то ахнул. Скорпиус и бровью не повел. — Мне нужен Альбус Северус Поттер, — повторил он отчетливее. — Он вернется к отцу. И все. — Не знаем такого, — произнес священник, выступив вперед. — Я отвечаю за деревню. Здесь не было такого. — А если я спрошу еще раз? — А если я макну тебя рожей в святую воду? — спросил священник. — А, дьявольское отродье? Их взгляды на секунду пересеклись, прежде чем Скорпиус широко улыбнулся. — У меня еще пара минут в запасе, — взглянув на часы, сказал он. — Поэтому еще раз прошу каждого подумать. — Пиздуй нахуй отсюда, — рявкнул Михаил. — Я бы с радостью, но я обещал. Малфои всегда держат свое слово, не хочу портить репутацию своего рода. Фургон рядом со Скорпиусом словно подбросило на ухабистой дороге, так он затрясся. В грязное окно уперлась окровавленная человеческая рука, оставив на стекле след из крови и волокон плоти. Все молчали. Я слышал, как Финн осторожно вынул из кобуры пистолет. — Альбус Северус Поттер, — прогремел Скорпиус, глядя на часы. — Десять… — Что? — Девять. К моему восхищению и смущению, волшебники молчали. Даже дети, которые, казалось бы, могут ляпнуть ненароком. — Восемь. — Расстегнув сумку, Скорпиус вынул из нее шмат мяса, кровь из которого капала прямо на подкладку. — Семь. Я сопоставил в голове мясо, фургон, обратный отсчет и воспоминание из прошлого. Мне стало страшно от того, что я понял. — Уходите, — прошептал я, надеясь, что меня услышали. — Он безумен, уходите. Финн замотал головой. — Четыре. Почему они все стоят?! Почему я все еще стою? Я не могу объяснить, почему не мог сдаться и выйти. Наверное, я боялся его в тот момент. Приоткрыв дверь фургона, Скорпиус протянул кусок мяса и тут же одернул руку, когда клыкастая пасть чуть не оттяпала ему пальцы. — Альбус Северус Поттер, — в последний раз повторил Скорпиус, и, потянув за массивную цепь, вывел из фургона огромного бурого волка, своими размерами доходившего ему до груди. Оборотень дернулся, взвыв на позолоченный диск луны, но Скорпиус, дернув его на себя, огляделся. — Ну, нет так нет, — пожал плечами он и выпустил цепь из рук. Самые ловкие трансгрессировали еще до того, как цепь рухнула на землю, а оборотень, словно не чувствуя ее тяжести ринулся на запах людей. Дочь бармена, схватив в охапку сестер, трансгрессировала, этот хлопок отрезвил меня. Волшебники бегали, кричали, маленькие дети кричали, праздничный костер вспыхнул, стоило только Скорпиусу подойти ближе и наблюдать за содеянным. Я слышал, как кричала жрица Палома, оказавшись беспомощной против оборотня. Ее слепота не мешала ей «видеть людей», но не магических существ, которые приближались к ней с чудовищной скоростью. Я вскинул палочку, когда оборотень, рыча, прыгнул на нее, оттолкнувшись от камня, но помощь подоспела раньше. Исполинский медведь, бросившись на оборотня, вцепился зубами в его бок и, повалив на землю, вырвал кусок плоти из спины. — Бегом, — крикнул я, схватив хватающую воздух ртом Палому за руку. — Вставай! Какая там конспирация! Видишь меня, Скорпиус Малфой? Да хрен с тобой, больное животное. Больше всего на свете мне тогда хотелось, чтоб этот человек вернулся обратно в могилу. Он знал, конечно знал, что я где-то здесь, поэтому и «покормил оборотня с руки». Чтоб я вспомнил, как он уже делал это в Больнице Святого Мунго. Все, ублюдок, просчитал. Хрип, хруст, рык, вой. Оборотень, получив мощной лапой по морде, отлетел в сторону, а Михаил, на мгновение обратившись человеком, запыханно дышал, прижимая ладонь к пропитанной кровью рубашке. — Нет! — крикнул я, когда Сильвия, стиснув зубы, метнула в оборотня Смертоносное Проклятие. Наши взгляды со Скорпиусом встретились. В секунду безумный Скорпиус переменился в лице и весело замахал мне рукой, как делал это каждый раз, как мы встречались на платформе девять и три четверти после летних каникул. Я скосил глаза и, взглянув в сторонку часовни, взмолился, чтоб Скорпиус Малфой вернулся обратно в ад. Мне было больно за то, что он напугал детей, которых я учил. За то, что использует Луи, который, уверен, ни за что бы не согласился добровольно нападать на людей. За то, что его выходка чуть не стоила жизни Паломе и Михаилу. Все, кончилась моя идиллия. Я вспомнил, что такое гнев. Часовня услышала мои молитвы, потому что в следующую секунду прогремел выстрел. Скорпиус раскрыл рот, скорее от неожиданности, нежели от боли и ощупал дыру во лбу. Финн, тяжело дыша, крепко сжимал пистолет, встав между мной и Малфоем. — Ал, он стрелял в меня! — дрожащим голосом воскликнул Скорпиус. — Он стрелял в меня! Я не шелохнулся. Думаю, если бы он действительно мог снова умереть, я бы все равно стоял без движения. Глаза Финна полезли на лоб, когда дыра во лбу Скорпиуса затянулась за мгновение. — Ты самый смелый в этом гадюшнике? — прорычал Скорпиус, шагнув ближе и, кажется, позабыв от злости обо мне. — Ты думаешь, что можешь стрелять в голову Скорпиусу Малфою? Думаешь, ты можешь убить меня? Я и есть смерть, ты не можешь убить меня! И снова заметив меня, переменился в лице. — Ведь мой отец узнает об этом, — улыбнулся Малфой, моргнув лучистыми глазами. Стремительная карьера в аду пошла Скорпиусу явно не на пользу. А Финн, наверное, никогда еще не выглядел таким перепуганным, но выстрелил еще раз. Скорпиус, потеряв терпение, махнул рукой, и позади Финна появилась, словно выросшая из земли кованная черная арка. Не зная и не желая знать, куда уходят духи людей, после того, как пропадают за арками (по рассказам Скорпиуса) и что будет, если загнать туда живого человека, я окликнул Малфоя, и тот отозвался, подняв на меня взгляд. — Скорпиус, ну хорош уже, — вымучено улыбнулся я. — Это же я. Я здесь. Скорпиус взглянул на меня. Затем на Финна, которого практически прижал к арке. — Он теперь твой лучший друг? — сдавленно спросил Малфой. Я молчал, только руки поднял. — А я? — Он был безумен. Совершенно безумен: только что он устроил здесь побоище, натравив оборотня на людей, а теперь я видел, как он смотрит на меня чистыми глазами обиженного ребенка. На меня так смотрел сын иногда, клянусь. Затем взгляд Скорпиуса снова приковался к Финну. — Он вернул меня с того света, думаешь, он сделает это для тебя? — Уже сделал, — холодно ответил Финн. И едва не был толкнут в кованную арку моим ревнивым бывшим лучшим другом. Оборотень, обессиленный и раненый, бросился на Скорпиуса так быстро, что, вероятно сам от себя такого не ожидал, а я, коротко взглянув на то, как он вгрызается в плечо Малфоя, схватил Финна за руку и трансгрессировал.

* * *

Я затянул бинт на открытой ране. Луи вцепился кулаком в стол и зарычал, обнажив еще острые зубы. Хорошо, что домик в деревне, в котором нам довелось жить, пока был не занят, иначе понятия не имею, где можно было спрятать оборотня ранним утром. Финн стоял поодаль, изучая Луи осторожным взглядом, и сам был похож на животное, которое понимало, что самец напротив него будет посильнее. — Ты прости, что я тебе морду бить тогда бросился, — проговорил Финн. Луи поднял голову и одарил его измученным взглядом. — Я тебя не помню, — прохрипел он. — Ну и хорошо, — выдохнул Финн. — Ал, — снова заговорил Луи. — Я ни черта не помню. — Слава Богу, — подобно Финну, выдохнул я. — Он… просто забыл, что вчера было полнолуние. Зачем-то я не стал говорить кузену, что Скорпиус воспользовался полнолунием и заставил его напасть на волшебников, вследствие чего Луи получил нехорошие увечья. Не знаю, почему я не сказал ничего и как-то замял эту тему, но в будущем не пожалел об этом: Скорпиус и Луи были нужны друг другу, незачем рушить их дружбу тем, что один из них безумен, а другой — на ночь потерял контроль. Позже, когда я привык к Скорпиусу заново, я соврал ему, что оборотней никогда не видел, намекнув, что не собираюсь вспоминать о том, что он сделал, дабы вернуть меня домой. Скорпиус намек понял и был мне за него очень благодарен. Страшная ночь замялась сама собой, не знаю, как это возможно. Мы со Скорпиусом об этом не вспоминали, словно договорившись, Луи незачем знать. На жизнь Финна Малфой больше не покушался, когда, спустя некоторое время понял, что у нас с ним отношения особого рода, и конкурировать с моим школьным упоротым другом Финнеас Вейн не собирается. Но страшная ночь принесла мне свои выгоды. На Шафтсбери-авеню у меня появился рыжий шпион. Так, на всякий случай.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.