* * *
Командировка выдалась в США, а именно в город Фресно, штат Калифорния. Задача была простой: сопровождать фуру с товаром картеля и проследить за тем, чтоб этот товар начал продаваться. Такие дела я прокручивал не в первый раз, побывав таким образом, практически во всех странах Латинской Америки, а когда же выдалась возможность поколесить еще и по США, я несказанно обрадовался. Но я был разочарован, когда на экскурсии времени не оказалось, а город Фресно оказался бедным на достопримечательности, но богатым на бездомных, грабителей и хулиганов. Впрочем, работа есть работа, я приехал не по скверам ходить и не по музеям прогуливаться. Неприятность, святой отец, случилась в тот момент, когда мы оказались обмануты заказчиком партии наркотиков: полицейские устроили засаду, в результате которой мы потеряли фуру и получили срок. Я, Альбус Северус Поттер, получил срок за наркотики! Честно, я бы рад вам во всех подробностях рассказать о том, как проходила операция, о том, как нас задержали, о том, как проходил быстрый суд, о том, как я надеялся, что нас просто депортируют… но я от ужаса не помню подробностей. Знаете, бывает такое, когда от страха отшибает все эмоции, тело словно парализует и ты просто хлопаешь глазами, выглядя как придурок. Я боялся тюрьмы: во-первых, это ниже моего достоинства, сидеть в камере, а, во-вторых, фильмы, книги и рассказы Финна сформировали в моей голове образ тюрьмы. И вот я, сжимая дрожащими руками сложенную оранжевую робу, стою в светло-зеленом коридоре перед надзирателем и судорожно дышу. Это притом, что вопреки всем стереотипам ко мне служащие тюрьмы относились хорошо. Никаких избиений, унижений. Но сам факт того, что я в тюрьме, держу в руках оранжевую робу, смотрю сквозь стекла очков на заключенных, которые по большей части выше, старше, сильнее и крупнее меня — все это не просто пугало. Это был священный ужас, наверное — новая ступень в карьере бандита, когда боишься тюрьмы. А Финн, клянусь Богом, как в своей стихии! Все, чем он не был доволен, так это приказом надзирателя вытащить из уха и носа кольца и спрятать в коробку. Снять чертовы кольца! Понимаете эту разницу восприятия, святой отец? Я вздохнуть нормально не могу, так меня трясло, а Финн немножечко взгрустнул, доставая из носа серьгу. Вообще Финн уникальный человек. Он рассказывал про свой тюремный срок с такой ностальгией, словно человек, грезящий о своих счастливых буднях, несмотря на все ужасы заключения: обыски, болезни, избиения, тюремные банды, своя система отношений в этом изолированном обществе. Финну даже оранжевая роба шла. — Да успокойся, — усмехнулся Финн, сев на нижний ярус кровати возле меня. — Еще ничего не случилось. — Еще, — прошептал я, глядя в стену. — Не ной, тебя вообще могли определить отдельно от меня, и твоим сокамерником был бы какой-нибудь маньяк. Я, помню, сидел с Альфредо: о, этот хуев дед снял кожу с двадцати парней и… — Спасибо, Новый Орлеан, мне гораздо легче. Финн хлопнул меня по спине, явно едва сдерживая улыбку, и поднялся на ноги. — Намучу нам сигарет, — сказал он. Я даже не знаю, хорошо это или нет, что нас в камере не закрывали на ключ. С одной стороны, я не был ограничен четырьмя стенами. С другой же, если я выйду в общее помещение ко всем заключенным нашего блока, смотреть футбол или чем они там занимаются, то рискую оказаться избитым или зарезанным. С узкой койки я не вставал не знаю даже сколько часов, прикидывая, где спать безопаснее: на нижнем ярусе, где я лежал, или стоит согнать с верхнего Финна. В голове словно туман — лежишь, слушаешь, как кто-то ходит в коридорах, как громко кричат заключенные в общей комнате. — Ну че как? — В камеру вернулся Финн и бросил мне блок сигарет. — Я домой хочу, — прошептал я, глядя в стену. — Да сколько там того срока осталось? Лет двадцать, не больше. — Финн, залезь в койку и тихо умри. Но Финн, кажется, решил, что ситуация, в которую мы попали, может и должна быть использована как месть мне за многочисленные издевки. — Короче, тема такая, — сказал Финн, сев на кровать возле меня. — Если хочешь отсидеть нормально — завоюй авторитет. Сложно было найти еще большего дрыща, чем ты, но я нашел. И протянул мне короткий нож. — Пырнешь его. — Да пошел ты, — отмахнулся я. — Ну как хочешь, — пожал плечами Финн, вскарабкавшись на верхний ярус. — Осторожней вечером в душе. Я резко вскочил на койке. — В смысле? Финн, усмехнувшись, снова пожал плечами. — В смысле? — вскинулся я, дернув его за дреды. — Ничего не знаю, я тупенький.* * *
— Свобода, — со слезами на глазах прошептал я, на ходу комкая оранжевую форму. — Свобода… Финн, махнув надзирателю на прощание, вдел в нос золотое колечко и неспешно направился за мной. А меня от поцелуев с вольной землей под ногами отвлекла стройная фигура в черном пиджаке на голое тело, стоявшая около черного внедорожника. — Почему вы не писали мне писем? — крепко обняв атташе Сильвию, прошептал я, уткнувшись в ее плечо. — Почему? — Господи-Боже, Поттер, ты провел за решеткой от силы двадцать часов, — закатила глаза Сильвия, похлопывая меня по спине. — Истеричка ебаная, — буркнул Финн, усевшись на переднее сидение. — Суток не провел в камере, а так голосит, будто три года в Гуантанамо отмотал. — Ну уж простите за то, что в отличие от некоторых личностей, для меня тюрьма — это не обыденное место, — огрызнулся я, сев в машину. Сильвия смеялась и, попрощавшись с охраной тюрьмы, села за руль. — Нормальная тюрьма, — сообщил Финн, съехав вниз по сидению и уперев колени в бардачок. — По сравнению с моей, в Луизиане — рай. — Какой рай? — вскинулся я. — Сильвия, там такое… — Что «такое»? Ты из камеры ни разу не вышел, — напомнил Финн. — Сука, спать мне всю ночь не давал, ныл там, в койке: «Хочу домой, ссыкотно, щас изнасилуют». Я работал в шлюшатне с десятком девок, ни одна из них мне так мозг не выносила. — Ты слишком строг, — протянула Сильвия. — В чем-то Поттер прав: у тебя тюремного опыта побольше, а для него и ночь в полицейском участке — моральная травма. — Вот именно, — заверил я. — А в душе мне чуть не нанесли аморальную травму. — Да кому ты там сплющился? — фыркнул Финн. Пропустив его слова мимо ушей, я откинулся на сидение. — В любом случае, это был полезный опыт, — уверил я себя и Сильвию. — Я научился ценить жизнь и свободу. Отныне я буду жить по-новому. — Поттер, мы все знаем твое «жить по-новому», — сообщила атташе, сжав руль. — Как только будем дома — напьешься, как свинья и радостно уснешь. — Да идите вы оба, — нахмурился я и уставился в окно. Ехали очень долго, как пояснила Сильвия — важно пересечь границу и показать, что выпущенных под залог нас увозят из страны. Было очень душно, а машина, казалось, раскалилась на солнце, поэтому неудивительно, что я задремал, устав наблюдать в окно за одинаковым сухим пейзажем пустыни Мохаве, по дороге через которую мы ехали. — Долго ты будешь молчать? — услышал я сквозь сон голос Сильвии и даже приоткрыл глаз, думая, что она обращается ко мне. — Я не молчу, — отозвался Финн, повернув голову в ее сторону. — Ты о чем? — О Флэтчере. Я не видел лица Финна, но был уверен в том, что он закатил глаза и ухмыльнулся. — Бля, да вы доебались с этим Флэтчером, — протянул он. — Рано или поздно ты захочешь об этом с кем-то поговорить. — Да что у тебя за прикол все время о чем-то говорить? — У тебя проблема. — У меня нет проблемы, — жестко сказал Финн. — Слушай, я привез его и уже знал, что будет. Я закапывал его ошметки и ты реально думаешь, что я как-то каюсь? Я не понимаю, зачем ты опять начинаешь эту тему. — Ты стал агрессивнее с тех пор, — заметила Сильвия. — Это правда заметно. Финн устало вздохнул. — Я всегда хорошо к тебе относилась. А ты всегда был со мной откровенен, — сказала атташе. — Я просто хочу, чтоб ты понял, что если тебе нужно поговорить с кем-то об этом, то ты не один. — О чем поговорить? О том, что я убил Флэтчера? — О том, что умер твой отец. Я подвинулся на заднем сидении, прислонившись лбом к стеклу. — Мне похуй, — отозвался Финн. — Правда похуй. Успокойся, пожалуйста. — Как скажешь. Мне показалось, что этот короткий разговор был окончен, но минут через пять молчания Финн снова раздраженно заговорил: — Хорошо, что, по-твоему, со мной происходит? — Ты чувствуешь вину, — просто и быстро ответила Сильвия. — За то, что привез Флэтчера на смерть и за то, что в ответ на это получил его наследство. Об этом я как-то не задумывался, но вдруг понял, что Сильвия, возможно, совершенно права. То остервенение, с которым Финн отнесся к содержимому хранилища номер триста девять. Не прихватил оттуда ни монетки, и это притом, что в мелком воровстве Финн не видел ничего плохого. Машина подпрыгнула на ухабистой дороге, и я больно ударился лбом о стекло. — Такая умная — за дорогой следи, — буркнул Финн, повернувшись к окну. Объехав очередную яму на дороге, Сильвия хлопнула ладонью по бардачку. — Пока молчишь и думаешь о своем, можешь почитать «Капитал», я захватила из твоих вещей. — В пизду «Капитал», — отозвался Финн, закурив. — Как так? — насмешливо вскинула брови атташе. — Ну тут одно из двух: либо ты не проникся идеологией марксизма, либо Поттер, который очень неумело притворяется спящим, покинул твое сердечко. Я демонстративно продолжал косить под спящего. Лица Финна я не видел, но снова услышал голос Сильвии. — И давно? — Я устал, — протянул Финн. — В последнюю неделю он только и делает, что пиздострастит о Флэтчере и пытается то же самое выжать из меня. Это изначально был дохлый номер, давно нужно было это понять. А то, как он дразнит меня… я тоже мог подразнить его в тюремном душе. — Почему не подразнил? — Потому что он стал бы ныть еще больше. — Я вам не мешаю? — вскинулся я, потеряв терпение. — Немного, — призналась Сильвия, повернув голову в мою сторону. — Почитай в дороге, — улыбнулся Финн, протянув мне первый том «Капитала». Я взял книгу и холодно взглянул в глаза Финна. Понятно, что происходит. Этот дуэт «атташе-телохранитель» объявили мне войну за то, что я посмел сожалеть о том, что моего учителя порубили на куски и захоронили на виноградниках Сантана. Я больше чем уверен, что инициатором заговора и моего постепенного втаптывания в землю была именно Сильвия. Во-первых, она имела некоторое влияние на Финна, как более взрослый, мудрый и хитрый человек. Во-вторых, потеряв по вине Флэтчера любимого человека, Сильвия хоть и не была официальной хозяйкой картеля, но позволить не могла, чтоб имя афериста звучало хоть где-то в Латинской Америке без сопровождающего ругательства. В-третьих, Сильвия довольно жестока: я слышал, что она лично закопала под кустом винограда один из кусков плоти Наземникуса, причем не лопатой, как садовник, а руками. И, в-четвертых, как два повара не могут ужиться на одной кухне, так два умных человека: я и Сильвия, не могут не относиться друг к другу с крохотной ноткой подлости. Я понимал эту женщину всем сердцем, уважал и уважаю ее за тонкий ум, сильный характер и несломленную волю. Но ее ненависть к Флэтчеру даже после его смерти выходила за рамки разумного и правильного. Она давила и сумела подавить раскаяние и сострадание Финна к отцу, повторяя постоянно своим мягким голосом: «Это не твоя вина, милый», и окутывала своими крыльями злобы меня, делая все, чтоб я ненавидел своего погибшего учителя. Знал ли Диего Сантана, какая женщина все это время любила его? Наверняка знал, раз доверил ей пустить пулю себе в лоб. Но Сильвия, несмотря на наши с ней многие препирания и размолвки, стала для меня олицетворением истинной любви. Нет, не той нежной истории из категории «и жили они долго и счастливо», а другой, совершенно иной. Как говорил когда-то Флэтчер в годовщину их с Ритой свадьбы: «Настоящая любовь — это буря, это адское пламя, это цунами, которое уничтожает все на своем пути»… черт, и снова Флэтчер оказался прав. Атташе Сильвия, тот офисный работник, какую я встретил ее впервые, несла в себе бурю. Не просто бурю, ураган Катрина бушевал у нее внутри, и утих он, я надеюсь, только когда она купила у меня банду Наземникуса Флэтчера за шесть миллионов долларов (я очень продешевил, а Сильвия не посвящала меня в рыночные цены на организованные преступные группировки). — Она купила у вас банду? — поразился преподобный Стокс. — Но зачем? — Она уничтожила их, — жестко сказал я. — Уничтожила всех, кто хоть как-то был связан с Наземникусом Флэчтером. Сожгла всех на складе. — Господи Иисусе. — А потом она приказала заминировать Лютный Переулок. Странная штука, святой отец, из всех людей, кто хоть как-то был связан с Флэтчером, в живых остался только я. — Представляете, как страшно мне бывает поворачиваться к ней спиной?* * *
— Я, Альдо, Сильвия и Финн — мы все совершенно разные, но не один год прожили как хорошая команда, пока расхлебывали все то дерьмо, в которое ты нас затянул, — выплюнул я с остервенением, сидя перед виноградным кустом и перебирая пальцами удлиненные темные ягоды. — Сейчас я в команде лишний. Я даже не знал, где конкретно «похоронен» аферист, думал об этом не раз, когда смотрел на виноградники с балкона своей спальни. Шестое чувство не подсказало, где искать захоронение Флэтчера, но выбор мой почему-то пал на виноград, который плодоносил лучше остальных. Кажется, именно грозди этого сорта Наземникус подворовывал, как только мы прибыли на виллу. — Я должен тебя ненавидеть, — протянул я. — Весь пиздец в моей жизни происходит из-за тебя. Да разве ж только в моей? Мне кажется, ты был рожден для того, чтоб портить людям жизнь. Чудный собеседник — виноград. Не спорит, не возражает, понимающе шевелит листьями на ветру. — С другой стороны, все самое лучшее в моей жизни… многое из самого лучшего — тоже твоя заслуга. Наверное, поэтому мне жаль тебя, старый. Хорошо, что в зарослях винограда меня не видно, разве что, может быть, с балкона. И плевать, пусть думают, что я сумасшедший хиппи, разговаривающий с растениями. Растения лучше людей, что уж тут поделать. — А еще я довел твоего бастарда, — протянул я с горечью. — Опять. Я же клялся себе, что буду относиться к нему как к человеку, а не как к глупому живому щиту. И опять, как только он отдалился, я понимаю, как он мне нужен. Наверное, это больше чем дружба, черт его знает. В любом случае, я снова все просрал. «Это потому что ты лох» — словно прозвучал в моей голове голос Наземникуса. — В Лондоне происходит неведомый трэш, — все не мог выговориться я. — Луи писал, что Малфой совсем тронулся: бредит философским камнем. Представляешь, какой идиот? И добьется же, сука, своего, я его знаю. Я нужен Скорпиусу, ты в очередной раз был прав: я для него голос разума, только я могу поставить его на место, Луи на такие подвиги не способен, он будет потакать любой его глупости. Я нужен дома. Малфою, Луи, родителям, в конце концов, хотя будет больно на них смотреть. А что делаю я? — Страдаешь хуйней, вместо того, чтоб взять себя в руки и хоть раз в жизни поступить, как мужчина. — Голос был хрипловатый, так похожий на флэтчеровский, что я обернулся в ужасе. Это оказался всего лишь Финн, каким-то образом выследивший меня средь зарослей винограда. — Что? — спросил я. — Если ты чувствуешь, что нужен другу, ты должен быть рядом с ним, — буркнул Финн, холодно взглянув на меня. — По крайней мере я бы хотел, чтоб у меня был такой друг. — Финн… — Родителей пожалей, — ответил он снова флэтчеровской фразой. Я понимал, что ему сложно видеть, как я скорблю по Флэтчеру и осознавать, что не может выразить то же самое. Я знал, что несмотря на пропасть, образовавшуюся между нами, Финн не хочет меня отпускать от себя дальше, чем на пару метров (даже в виноградниках меня нашел). Но его слова говорили о другом, переча здравому смыслу. — Малфой, этот тот, который натравил оборотня на деревню, — сказал я, поднявшись на ноги. — Он приехал за тобой, — пожал плечами Финн. — Значит, ты правда нужен ему. — Я так тебя достал? — усмехнулся я. — Хочешь, чтоб я уехал? — Нет. — Тогда зачем? Финн сжал зубами сигарету и указал кивком головы на виноградник, так, словно боялся к нему близко подойти. — Он не заслуживает того, как ты к нему относишься. Он не твоя семья. А твоя семья тебя уже заждалась, — сказал он. — Слушай, хватит играть в мафию. Флэтчер мертв, миссия пройдена. Это не твой мир. Это мой мир, мир Альдо, Сильвии, Мачете и таких, как мы — нам нечего в этой жизни больше терять. — Ты раньше никогда не говорил мне этого, — заторможенно сказал я. — Говорил и не раз. А толку, если ты никогда не слушаешь меня, — фыркнул Финн, хотя глаза его блестели так, словно его ножом кололи. — Сильвия отпустит тебя. «И будет рада» — подумал я. — Поехали со мной, — выпалил я, схватив Финна за руку. — У тебя тоже может быть другой мир. Поехали. Финн улыбнулся и покачал головой. — Я обещал Альдо. И снова повернулся к дорожке, вымощенной булыжником. — Я уеду ненадолго, — снова схватив его за руку, заверил я. — На месяц… или сколько там понадобится, чтоб успокоить родителей и решить проблему Скорпиуса. Не веришь мне? Я… я оставлю Матиаса в залог. «Как когда-то Флэтчер оставил Финна в залог старику Сантана. Права была и Рита, Наземникус меня поглотил. Это как диагноз». — Эй, — улыбнулся Финн, хлопнув меня по плечу. — Ты не на казнь едешь. Ты едешь домой. — Я никуда еще не еду, — буркнул я. Да, конечно. Не еду. Это магия Скорпиуса Малфоя. Мы связаны с ним, наверное, в прошлой жизни мы были сиамскими близнецами: когда у этого белобрысого говнюка проблема, я автоматически спешу на помощь, даже если отнекиваюсь, отрицаю, делаю вид, что мне плевать. Он тянет меня к себе невидимыми нитями, тянет в эпицентр какого-то пиздеца, за который мы оба будем сполна расплачиваться. Расстояния, километры, моря и океаны этому не помеха — я все равно окажусь рядом и буду, стиснув зубы, помогать ему. И пусть я ненавижу его за то, какой он, пусть презираю, пусть буду молиться, чтоб он выпал из окна головой в асфальт — я все равно буду рядом, наступив обиде на горло. Ведь, как по-пьяни ляпнул Флэтчер, философ моей жизни: «Настоящая любовь, как и настоящая дружба, да впрочем, и как любое другое чувство крайней привязанности — это чувство, которое удерживает людей вместе, даже если они пытаются зарезать друг друга во сне, всячески унижают друг друга и ссорятся чаще, чем дует ветер». Вот оно, взросление: когда понимаешь, что в бреду бухого алкаша есть не просто скрытый смысл, но сакральная истина. И я покинул Коста-Рику, оставив сына в залог. Ну, как в залог… лучше Финна никто не сможет позаботиться о Матиасе, больше Финна никто не сможет любить его. Для меня ребенок помеха, такой вот я гнилой отец. А если уж родня прознает… А Финн остался позади. Я смотрел на него, обернувшись у раздвижных дверей аэропорта, и боролся с желанием отшвырнуть чемодан и броситься к нему с криком: « В пизду все, я остаюсь!». Вот уж чем черт не шутит: я действительно привязался к нему, наверное… да скорей всего, смог бы полюбить его, и наверняка знал бы, что я никогда не стану ни для кого таким важным и нужным, чем для Финнеаса Вейна. Но меня в Лондоне ждет Скорпиус Малфой и какой-то философский камень. И это… — … пиздец, — выругался я, мокрый от дождя, ковыряя ключом от квартиры на Шафтсбери-авеню в замочной скважине.