Счастье есть!

Я проснулся в кромешной тьме и с минуту лежал, уставясь в темноту, пытаясь понять, где я и что со мной. В ушах все еще звучал голос мамы: «Семё-он!» Потом я услышал снизу легкое, равномерное, спокойное дыхание. Лена. Я сразу все вспомнил и успокоился. Нашарил в темноте ярусную стойку и спустился вниз. Нащупал на полу свой смарт и включил. «Уровень заряда аккумулятора – 28%.» Подсвечивая себе экраном, оделся. Умылся на кухне ледяной водой. Мне пришла в голову гениальная, как мне показалось, идея – пока Лена спит, сходить на разведку. Я взял фонарик, подкрался к двери, осторожно открыл засов, толкнул ручку – и дверь бесшумно открылась. Сколько я бродил по темным тоннелям – отдельная история. Когда я уже впал в отчаяние, поняв, что безнадежно заблудился, в одном из множества тупиков обнаружилась лестница из ржавых стальных скоб, точь-в-точь такая же, по какой мы с Леной спустились под землю. Я поднялся. Темно, тесно и пыльно. Где же выход? Я посветил вокруг фонариком – замкнутый кубический объем. Куда же ведет лестница? Я выключил фонарь. Прямо перед моим лицом появилась светлая линия. Я ударил по ней тыльным торцом фонарика. Мне показалось или линия стала шире? Ударил еще раз. Хрустнуло. Надеюсь, это не фонарь. Ударил третий раз – и квадратная плита гранита вывалилась наружу. Яркий свет. Квадратное отверстие, только-только чтобы пролезть. Я вылез и огляделся. Генда! В постаменте – квадратная дыра. На площади пусто, и идет дождь. Неторопливый такой, основательный, и кончаться не собирается. Небо затянуто серой мутью. Пионеров в поле зрения нет. Взрослых – тоже. Озираясь по сторонам и поминутно замирая, прокрался к домику вожатой. Ключ нашелся в шортах, в кармане. Зашел внутрь. Пусто! Голые кровати, вещей ОД нет, одни постеры на стенах. Вышел, машинально запер за собой дверь. Кинулся в одну сторону – клуб закрыт, музыкальный кружок – тоже. Кинулся в другую – библиотека на замке, медпункт заперт. Прибежал к столовой. Раз никого нет, значит, все уехали. Может, в столовой осталось что-нибудь съестное. Концентраты – это хорошо, но иногда и свежатинки охота. Дверь вышиб, не церемонясь. На кухне в шкафах – пусто. На мойке в столе – все те же тетрапаки с кефиром и булочки с кунжутом в целлофане, пакет молока, буханка черного хлеба. Поварихи забыли? Куда бы сложить? Нашел пятикилограммовый мешок из-под муки, покидал туда. Назад, к Лене, быстро, еще быстрее! Какое-то очень нехорошее предчувствие. Как возвращаться? Через Генду? А дальше куда? Не помню совершенно. Значит, через старый лагерь. Бегу, оскальзываясь мокрыми ногами в мокрых сандалиях по мокрой траве. Ноги подгибаются от накатывающего ужаса. Скорей, скорей! Вот и старый лагерь, вот стеллажи в коридоре, люк. Вниз! Тоннель, развилка. Направо! Вот и дверь. Распахиваю. Лена лежит нагая на койке. С правой руки широкой медленной струей стекает – КРОВЬ?! На полу расплывается черная лужа. Стою в ступоре, задохнувшийся, растерянный. Потом, обматерив себя последними словами, начинаю действовать. Срываю с шеи пионерский галстук, скручиваю жгутом, перетягиваю руку Лены чуть выше длинного, почти на все предплечье, ПРОДОЛЬНОГО разреза. Щупаю сонную артерию и чувствую, как сердце, стукнув раз, после долгой-долгой паузы стукает еще раз и – замирает. Припадаю к посиневшим губам, зажимаю пальцами маленький носик, вдуваю в легкие Лены воздух. Еще раз. И еще. Воздух с хрипом выходит обратно, но вдоха нет. Пульса нет. Все бесполезно. BAD END. Чувствую, как холодеет ее тело. Сажусь рядом и долго гляжу в восковое лицо. Выражение боли и страдания сходит с него, оно становится спокойным и прекрасным. Я спрашиваю ее: - Зачем?! Почему ты меня бросила?! Под ногой в луже крови что-то лежит. Поднимаю. Сапожный нож, наточенный до бритвенной остроты. Весь в ее крови. Тупо смотрю, потом приходит мысль. Говорю Лене: - Подожди, я скоро! – и острием ножа веду от левого локтя вниз, к запястью. Боли нет. Кожа раскрывается, широкая, щедрая струя плещет вниз, под ноги, смешиваясь с кровью моей любимой. Чувствуя нарастающую слабость и шум в голове, последний раз целую Лену и падаю головой ей на грудь. Мир пеплом осыпается вокруг. BAD END. ЭПИЛОГ. Мрак. Тьма. Ничто. Пространства нет, времени нет. Сколько это длится, определить невозможно – может, мгновение, а может, миллион лет. Потом тьма мигает, словно произошел какой-то моментальный сбой. Возникает круг света, в нем – скамейка. Такие называют садовыми. На скамейке сидит девочка в пионерской форме, в руках – книга. Но строчки расплываются перед ее глазами. В душе у девочки – беспросветное отчаяние. Постепенно возникают звуки. Стрекот кузнечиков, дуновение ветра, шелест листьев, скрип фонарного столба над скамейкой. И – звук шагов. Кто-то торопливо приближается. Девочка вскидывает голову, так что подпрыгивают смешные фиолетовые хвостики волос. В огромных изумрудных глазах – безумная, отчаянная надежда. В круг света входит юноша в пионерской форме. Длинная отросшая челка закрывает ему глаза, но лицо его светится радостью и торжеством. Он бежит к скамейке и ликующе кричит: - ЛЕНА! Я ВЕРНУЛСЯ!!! Девочка с рыданиями бросается к нему на грудь. Тьма снова мигает. GOOD END. «Что стоишь, кретин?! Массаж сердца!» - Снова ты? Но как?! «Бей!» - Как, черт возьми?! Куда? «В сердце, кулаком, со всей дури!» - Я… я не могу… «Сопля! Бей, говорю! А то умрет!» И я, собравшись с духом, изо всех сил бью в мягкое, нежное, любимое – между грудей, в грудную кость. Хватаюсь за пульс – ничего. «ЕЩЕ РАЗ!» - Опять ничего. «ЕЩЕ! СИЛЬНЕЕ, ДОХЛЯК!» Бью изо всех сил. Стукнуло. Слабенько, неуверенно, едва ощутимо. Еще раз. Еще. «Теперь открывай медицинский шкаф, живо!» Заперто. «Монтировку, мать-перемать!» Дверца с хрустом и визгом распахивается. Противогазы, ОЗК, какие-то приборы. «Не тот шкаф, …!!!» Снова хруст. Медикаменты, бинты, бриллиантовая зелень, , йод, шприцы, ампулы, набор для переливания крови… «Хватай и тащи туда, живо!» Открываю чемоданчик с красным крестом на крышке. Резиновая кишка для переливания крови, толстые стальные иглы, груша ручного насоса, измеритель кровяного давления – все несуразно большое, уродливое, зато в стерильной упаковке. Надеваю хирургические перчатки, навинчиваю иглу на донорскую сторону кишки, перекрываю стеклянный краник, сажусь в ногах у Лены. Из хирургического набора достаю два малых зажима, пережимаю разрезанную вену на руке. Самопальный жгут помог – кровь больше не идет. Навинчиваю вторую иглу – на сторону реципиента. Подключаю грушу. Снова щупаю пульс. Нитевидный. Шлепком стимулирую вену у себя на руке. Левой. Правая мне еще понадобится. Не раздумывая ввожу иглу. Новая, острая, гладко входит. Вторую – в здоровую руку Лены. Пришлось повозиться – вены спрятались. Уф, готово. Открываю краник, правой рукой жму резиновую грушу. Стеклянный патрубок наполняется кровью. Пульс! Есть. Наполнение улучшается. Я глубоко вздыхаю, продолжая тискать грушу. Пульс! Почти в норме. Леночкино сердечко бьется слабенько, но уверенно . Спасена. Я универсальный донор. Группа крови 0(I)Rh-. Подходит абсолютно всем. А вот мне – только моя. Знаю это совершенно точно. Уже после гибели родителей иногда подрабатывал донорством. Нахожу иглы, кетгут, машинку для фиксации швов. Вены зашивать я не умею, поэтому просто перетягиваю выше и ниже разреза., потом снимаю зажимы. Кожу зашивать проще. Сначала заливаю рану перекисью водорода, потом убираю перекись тампонами, стягивая края разреза пальцами, накладываю швы. Щедро мажу разрез и вокруг него йодом, накладываю тугую повязку, закрепляю марлей на резинке. В донорском пункте платили по 2000 руб. за 500 мл крови. А сколько я вкачал Лене? Литр, полтора? Извлекаю иглу из своей руки. Ищу физраствор. Это, конечно, не кровь, но при потере крови помогает поднять внутривенное давление. Нашел. Присоединяю еще одну резиновую кишку к уже имеющейся, Ввинчиваю иглу, втыкаю ее в пробку. Поднимаюсь на ноги, чтобы пристроить бутыль повыше. Ух, как кружится голова! Регулирую краник. Капельница готова. В глазах все плывет, мысли путаются. Не забыть еще поставить противостолбнячный! Не расслабляться! Сейчас чайку сладкого, для активации кроветворной функции… Потом еще лужу затирать… Прихожу в себя. Сижу в ногах у Лены, навалившись на ярусную стойку. Сколько прошло времени – без понятия. Свет горит. Моя любовь тихонько постанывает, не просыпаясь. Терпи, милая! Доползаю до кухни. Чайник, кружка, пачка чая, коробка рафинада. Чего не хватает? Воды! Открываю кран, подставляю чайник. Долго сижу, вспоминаю, что нужно еще сделать. Вспомнил. Разжигаю плиту. Ставлю чайник. Показалось, что он вскипел тут же. Наливаю в кружку, сыплю чай, кладу сахар. Пью, не чувствуя ни температуры, ни вкуса. Пальцами достаю изо рта чайный мусор. Снова прихожу в себя, лежа на полу в кухне. Всего трясет от слабости, но голова ясная. Плита выключена, чайник остыл. Разжигаю снова. Завариваю чай, кладу сахар. Долго вожусь с консервной банкой, ковыряя ее консервным ножом, чуть не плача от слабости. Открыл. Поел. В желудке тяжесть. Из комнаты слышен стон. Хватаю кружку, ковыляю туда. В голове бешеный ударник исполняет соло на десяти ударных установках сразу. Лена шепчет: - Семочка, ты пришел? – Я беру ее за здоровую руку. Она закрывает глаза, по щекам ползут две бессильные слезы. Я пою ее чаем, приподняв ей голову. Выпив пару глотков, она засыпает. Я меняю ей окровавленную простыню на чистую. Долго вожусь с подсохшей лужей, пытаясь стереть ее простыней. Ее приходится каждый раз тащить в душ промывать – ведра-то нет! Наконец, когда от изнеможения уже темнеет в глазах, ухитряюсь влезть на свой второй ярус, падаю и отрубаюсь. ДЕНЬ… Просыпаюсь, как от удара. Смотрю вниз. Лена во сне повернулась на бок. Облегченно вздыхаю. Все тело болит, как после тяжелой работы, но двигаться могу. Сползаю вниз. Бреду умываться. Ледяная вода помогает прийти в себя. Эх, жаль, зубной щетки с порошком нет! Сходить, что ли, в лагерь? «Ага, а она опять вскроется!» - И что теперь делать? «Что-что! Ждать, когда очнется, и устроить взбучку! Такую, чтоб навсегда запомнила!» Стон из комнаты. Бегу туда. - Семочка, это правда ты? - Конечно, я, милая, вот он я, весь твой! - А я думала, что ты ушел туда, к себе домой, и бросил меня одну! А я не хочу жить без тебя! Я хочу с тобой! – Но слезы тут же высыхают. Голос слабый, надтреснутый, но интонация твердая: - Семен, обещай мне, что больше никогда никуда не уйдешь без предупреждения! - Клянусь, милая! «Ну и кто кому устроил взбучку?» "Заткнись!" Лена поела каши, попила киселя и вообще решила выздоравливать. Чувство времени у меня потерялось совсем - смарт разрядился в ноль и выключился, Ленины механические часики остановились, поэтому я умолил ее отпустить меня на пять минут - посмотреть в дыру, день на дворе или ночь. Оказалось, день. Я рассказал Лене, что лагерь пуст, никого нет, и что я взломал столовую. На следующий день погас свет. Проснувшись утром, я увидел, что электрические лампочки сильно потускнели и продолжают потихоньку гаснуть. После завтрака мы решили уходить. Собрали все, что могло пригодиться, и пошли к люку в старый лагерь. Солнце сияло нестерпимо ярко. Мы шли, жмурясь и закрываясь руками, даже в лесу. Пустой "Совенок" производил гнетущее впечатление. Посидев в пустом бывшем домике Лены и Мику, мы решили покинуть лагерь и идти по дороге к райцентру. Солнце палило нещадно. У меня разболелась голова. Лена вскоре ослабела, начала спотыкаться и отставать, хотя и не жаловалась. Сумка с припасами весила, казалось, тонну. И когда я готов был уже лечь прямо на дорогу и умереть, сзади раздался автомобильный сигнал. Автобус. Красный "Икарус" туристической модели, с откидными креслами. С номером 410 над лобовым стеклом. Встал и открыл дверь. Мы из последних сил вскарабкались по ступенькам в салон. Водитель не запомнился - только смутная тень. Мне показалось, что у нее кошачьи уши. Мы с Леной упали на сиденья рядом и забылись сном.