Моменты из жизни суровых рэперов

Квон Хёку хотел хорошей жизни, хотел после школы стать рэпером, чтобы таким же как Айс Кьюб - крутым и уважаемым. Квон не учёл, что он живёт не в Америке, что он в Южной Корее. Тут всё сложнее. Таких как он, тут пачками скидывают на дно жизни. Люмпенов нынче дохрена - вот, один смотрит исподлобья и в помойке роется, куда Квон только что выкинул мешок с мусором из китайского ресторанчика, в котором работает. Хёку надеялся, что будет бороться за что-нибудь, как чернокожие боролись за свои права, но то, чем грешит Корея, и чем грешит США - разные вещи. В США всё на ладони, всё на слуху. Корея же - консервная и консервативная банка. Демократия тут за красивое слово, в остальном - дискриминация по ряду признаков. Когда Квон понял это, он попытался подстроиться, но всем не угодишь, а себя не переделаешь, остаётся "узнавать", где твоё "истинное место", и крутиться, выживать. Он пошёл работать в плешивый китайский ресторанчик, тут владелец по всем канонам китаец. От этого мистера Ли пахнет невкусно (каким-то дешёвым одеколоном с подобием мускуса), выглядит он сально, а характер у него лающий. Чувствует себя божком в китайском районе, скрывает кучу иммигрантов и живёт припеваючи. Из персонала корейцы только Квон и повар Пак Чанхун - молчаливый старик. В общем, жизнь у Квона в Сеуле сложилась лучше, чем у парня в мусорке, а мечта стоит хламом рядом с медалью за стихотворение, полученной в средней школе. Живёт он тут же, на задворах, в доме через пару улиц у аджумы, что терпит его просрочки выплат за комнату в подвале и иногда носит ему еду (Хёку похож на её зарезанного сына, говорила она, был хулиган местного разлива, но "глаза добрые, и у тебя такие же"). Девушки у Квона никогда не было, потому что он похож на зомби с постоянными недосыпами и небольшим жирком. Не то, чтобы он жаловался, но ожидал не этого. В детстве взрослая жизнь казалась интересной, что, какую выберешь, такая и будет. Квон не подумал о внешних факторах. И сейчас он ночью идёт домой, заходит в круглосуточный за рамёном, ибо от китайской фигни тошнит. За кассой милый паренёк, может, тоже разбился о реальную жизнь или ещё нет. В магазине ещё один покупатель. Выглядит обыкновенно, но на глазах солнцезащитные очки, а на улице ночь, и Квону становится немного смешно. Смешной тоже покупает рамён, заваривает и садится на улице. Хёку тоже хотел туда: ему надоело находиться в помещении, которое душит. А стол лишь один. Приходится неловко спросить разрешения сесть рядом (Квон никогда не умел особо говорить, вот лирикой какой-нибудь, пожалуйста, а складно говорить - нет). Ответом мычание. Ночной воздух заполняет лёгкие, дышится легко. Напротив стена какого-то богача, который не хочет, чтобы к нему в личную жизнь лезли, и узкая дорога. Смотреть не на что, и Хёку ест. - Я тут посмотрел: в вашей Корее все девушки делают пластику? Натуральность не в почёте? - спрашивает парень напротив с сильным акцентом, но понятно. Ясно, не здешний, хотя Хёку не понимает "откудашний". Парень всё ещё в очках, Квон замечает тату на руках, серёжку в ухе, чёрные волосы в творческом беспорядке. - Почти все, тут очень сильно заморачиваются по этому поводу. Квон не знает, что ещё говорить. Он всё ещё не силён в этом, да и желания нет. Хочется домой и поспать, но завтра выходной, и это немного успокаивает. Можно будет пойти в баню отмыться от столетней грязи, а потом - в клуб, где читают местные рэперки. Лишь бы не в подвале, где, кажется, сгниёшь заживо. - Зачем? В Америке не так. Естественная красота же лучше. А парни тоже занимаются такой хуйнёй? - парень откидывается, почти опрокидывает свой рамён, брови его вздымаются вверх. Слово "хуйня" режет слух, и акцент уходит на второй план. Он складывает руки в карман своей толстовки и, кажется, смотрит на Хёку через свои темные стекла. - Слушай, я не знаю, - Квон доедает и встаёт. Его собеседник следит за ним, когда Хёку выкидывает коробку из-под рамёна, допивает соджу и направляется в сторону своего дома. - Эй, - Хёку оборачивается на окрик, хотя он не уверен, что это ему, но: - увидимся ещё? Квон закатывает глаза и отворачивается, мыслено перебирая варианты, почему до него вообще докопались. Кажется, это единственный диалог за последнюю неделю с живым человеком. На следующее утро татуированный выходит из того дома богача, когда Квон идёт в баню. - Привет, - прилетает в спину. Хёку игнорирует. ... Вечером в клубе душно. Так душно только в китайской херне бывает. Квон уходит, не успев посмотреть выступление новичка, о котором говорят везде: за стойкой бара, в туалете, около импровизированной сцены. Ему всё равно, потому что ещё чуть-чуть, и он упадёт от отсутствия кислорода. Такое чувство, что что-то сжало горло и не отпускает. У входа в клуб - в подворотне, где любят порисовать граффити, Хёку решает закурить. Небо красивое, хоть и видна одна звезда да луна. Хёку полностью городской, он любит этот город во всём. Даже когда его отпинала какая-то шпана, когда он переехал к аджуме, впервые начав жить самостоятельно, он, правда, харкал кровью, потому что парни оказались кровожадными и не верили, что у него ни копейки с собой нет. Злой Сеул ему даже нравился больше - он был привычнее и под него подстроиться с легче. Со злостью знаешь, как себя вести, с добротой - нет. - Привет, - прилетает сбоку. Квон молчит. Он отключился от мира - такое бывает, когда задумался слишком сильно, ушёл в себя, прошлое. Парень трясёт плечо, и Квон видит татуированного, удивлённо моргает, кивает. Он потерялся в ориентации. Сигарета уже давно закончилась, и пальцы жжёт от того, как сгорает фильтр. Квон шипит, бросает фильтр, притаптывая его ботинком. - Ты не из разговорчивых, да? - парень закуривает, красиво затягивается и смотрит прямо. Без очков его глаза кажутся черными - Квон думает, что тут очки и не нужны. - Мне с тобой не о чём говорить, - отвечает Квон и думает, что это правда, но всё равно стоит рядом. Он почти хочет уйти. - Ты и не пытался. Видишь эту звезду? - показывает в небо. Его движения какие-то плавные, почти танцевальные. - Да. Хёку решает, что услышит ответ и сразу уйдёт. - Я бы сказал, как она называется, но я не ебу в душе, - говорит он мягким голосом и тихо смеётся. Квона пробивает, и он шагает куда-то, лишь бы отсюда, потому что это всё похоже на сюр. - Стой, - строго говорит парень кидая зажигалкой в спину. Квон останавливается, удивлёно оборачивается. - Ты что делаешь? - А хули ты, блять, убегаешь каждый раз, когда я хочу с тобой нормально познакомиться? - он разводит руками, с сигареты падает пепел. Что самое удивительное - на лице ни эмоции. - Не хочу? - тянет Квон, поднимая зажигалку - классическая Зиппо. Он думает, что спит, что эти странные встречи происходят не с ним. - Мне кажется, ты уёбок, который бежит от жизни. Квон поднимает глаза. Да, ты же лучше знаешь жизнь, думает он. Хёку не злится. Он устал. Хочет отсюда. Он не привык, чтобы Сеул проявлял участие. Самое теплое в его мире - рисовые пирожки аджумы и воспоминания о времени до. Он устал. Он так устал, что этого слова недостаточно, чтобы выразить это состояние. Его ломает туманным будущим, в котором не проглядывается ничего светлого. Всё это - оттенка подвальной жизни. - Тебе лучше знать, - кидает Квон и вкладывает зажигалку в руку татуированного. Он не знает его имени. Оно и не нужно. Квон блуждает ночью по набережной, выкуривает пачку сигарет и чувствует себя потерявшимся подростком. Ночью его находит татуированный в круглосуточном с двумя упаковками рамёна и одним соджу на двоих.