Незабудки на берегу озера

      Высунув руку из-под клетчатого пледа, я пошарила по поверхности стола и, наконец, наткнувшись на вазочку с мармеладками, взяла одну штучку и, повертев в пальцах, отправила в рот. Поморщилась. Манговая. Слишком сладко.       Подобрав под себя ноги в полосатых вязаных носках, я забралась в кресло, где и сидела теперь, завернувшись в плед, точно вознамерившаяся окуклиться посреди зимы гигантская гусеница. На коленях лежал ноутбук, и я время от времени освобождала из-под пледа руки, чтобы пробежаться по клавишам подрагивающими пальцами, а потом снова застыть каменным изваянием, вперив взгляд в монитор.       Провожая семейство гулять, я старательно удерживала на лице улыбку ровно до того момента, как за ними захлопнулась входная дверь. Не хотелось расстраивать родных, поэтому при них я была примерной солнечной девочкой и за то время, что была дома, ни словом не обмолвилась о том, что произошло. Оставшись одна, я нервно кружила по дому или, наоборот, зарывалась лицом в подушки и зло шмыгала носом. На Дэна, на себя, на весь свет. Несколько раз брала в руки ноутбук, открывала браузер, но строка поиска так и оставалась пустой. Лишь одиноко моргала палочка курсора. Так и не дождавшись прикосновений пальцев к клавиатуре, ноутбук отправлялся на свое место, а я ругала себя за трусость.       Сегодня, накануне Рождества, поддавшись порыву решимости, я медленно напечатала одно-единственное слово. Название его группы. Закусив краешек пледа, ждала. Поисковая система выдавала ответ за ответом. Тысячи, миллионы. С фотографий на меня смотрели знакомые лица. Я не была удивлена, увидев на снимках Уилла, Вуди и Кайла. Они все подшутили надо мной, как над школьницей. Все четверо. Еще фото. С экрана меня прожигают родные голубые глаза. Я знала каждую черточку этого лица, каждую веселую морщинку в уголках губ, вечно норовивших растянуться в улыбке. И никогда прежде это лицо не казалось мне таким чужим и холодным. Я зло стиснула зубы, поняв, что к глазам подступают предательские жгучие слезы. Руки сжались в кулаки так, что ногти больно впились в ладони.       Я закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула, переводя дух. Раз. Два. Три. Привычка считать выработалась у меня когда-то давно и теперь вот непроизвольно всплыла на задворках сознания. Снова уставившись невидящим взглядом в монитор, я не сразу сообразила, что в уголке мигает маячок, оповещающий о входящем видеозвонке. Сандра.       Несколько секунд я помедлила, а потом все же прошлась рукой по волосам и, нацепив на лицо максимально беззаботную улыбку, на которую только была способна в тот момент, ответила на звонок.       Кроссман, как всегда, светилась не хуже новогодней елки, и у меня немного отлегло от сердца.       – С Рождеством, Россия! – она помахала рукой, пальцы которой были унизаны изящными колечками. На заднем плане раздавалась какая-то возня. Мне подумалось, что Готфрид, по всей вероятности, снова катает сына верхом, изображая гордого немецкого скакуна.       – Спасибо, Сандра, – я хихикнула и оправила сползший с плеч плед. – Но оно завтра.       – Вот блин, – она хлопнула себя по лбу. – Опять перепутала. Но ты не переживай, я завтра снова позвоню, – взгляд подруги снова просветлел, и в серых глазах заплясали искорки.       От души надеясь, что Сандра не заметит моего покрасневшего от сдерживаемых слез носа, я непринужденно тараторила:       – Как дела? А я вот, видишь, развлекаюсь, как могу. Играю в домик, – и натянула уголок пледа на голову, как капюшон. Бог мой, что я несу? Что я делаю? Какая чушь.       Она усмехнулась.       – Да уж вижу. Тебе не жарко там?       Я отрицательно помотала головой, попутно сдувая упавшую на нос прядь волос.       – У нас все хорошо, – продолжала Сандра, как-то странно поглядывая куда-то вбок и напрягая слух. – И будет еще лучше, если Готфрид не уронит Андреаса. На плечах катает, понимаешь.       Смешно фыркнув, я зарыла нос в собственные волосы, выпавшие из-под пледа. Я обожала эту семейку и не скрывала этого.       – Кстати, – взгляд подруги посерьезнел, и она посмотрела мне прямо в глаза. То, что между нами были многие сотни километров, ее не остановило. – Несколько дней назад звонил Дэн.       От неожиданности я вмиг перестала хихикать и больно прикусила губу. Во рту остался легкий, но противный привкус железа.       – По поводу? – голос был тихий, но почти не дрожал. Умница, Наташа. Словно в поддержку самой себе, я сцепила руки в замок.       – Спрашивал, как ты добралась. Я, конечно, сказала ему, что все хорошо.       – Спасибо.       – Я только одного не могу понять, – Сандра слегка нахмурила брови и продолжала пристально смотреть на меня с экрана ноутбука. – Почему он позвонил не тебе? И вообще, ты что, даже не удосужилась сообщить ему, что доехала? Ау, подруга, больше недели прошло!       – Может, и звонил. Я сменила номер, – прозвучало жестче, чем планировалось.       Сандра закатила глаза.       – Так и знала, что у вас, двух придурков, что-то случилось.       Я холодно усмехнулась.       – Рассказывай, – потребовала подруга и добавила, уже мягче: – Я ведь переживаю за тебя, Нат. Ты и так себя мучаешь из-за него.       Запинаясь и то и дело оправляя плед, в чем не было, впрочем, никакой необходимости, я поведала Сандре то, о чем молчала до сих пор, храня все в потаенном уголке где-то внутри. Ее глаза становились все шире и шире, а тонкие губы как-то странно искривились в болезненной полуулыбке, словно она хотела сказать что-нибудь вроде: «Да ты шутишь. Скажи, что шутишь, Нат». Но сухой и бесцветный голос, в который облекались мои слова, убеждал ее, что это не шутка.       – Вот так, – закончив рассказ, я хрипло закашлялась. Кашель больно обжег пересохшее горло.       Сандра уронила голову на ладони, довольно резко буркнув что-то по-немецки себе под нос. Язык я почти не знала, но догадалась, что не только в русском есть крепкие словечки, не предназначенные для детских ушей.       – Что будешь делать? – она, наконец, подняла на меня глаза. Ее голос был тихий, а во взгляде сквозило сочувствие.       Я хотела пожать плечами, но движение было больше похоже на судорогу.       – Найду другое жилье.       – Ты знаешь, что это не выход.       – Знаю, – ну почему Сандра всегда права!       – А знаешь, почему?       – Потому что я его люблю, – да. Именно так. И это злило меня больше всего.       – Вот именно.       Почесав кончик носа, я склонила голову, размышляя.       – Но ты сама понимаешь. То, что он сделал…       – Понимаю, – Сандра поймала мой взгляд, и ей удалось его удержать. – Но кто знает, почему он так поступил.       – Сказал, что не хотел впутывать меня в свою дурацкую звездную жизнь, чтоб ее.       – Вот видишь.       Мотнув головой и откинув со лба волосы, я фыркнула:       – Заботливый какой. Ложь во спасение и все такое, – каждое слово сочилось ядовитым сарказмом, который, казалось, капал с губ. Я сама испугалась звука своего голоса.       – Я его не оправдываю, – заметила подруга.       – Вот и не надо, – подтянув колени к себе, я обхватила их руками и устало опустила голову.       Обнимая себя за плечи, Сандра покачивалась взад-вперед, перестав обращать внимание на повизгивания сына, доносившиеся из соседней комнаты.       – Как же я сразу не вспомнила… Ведь мне еще давно показалось, что я его уже видела.       Не поднимая головы, я глухо буркнула что-то, чего сама не разобрала.       – Нат.       Я не пошевелилась.       – Нат!       Неохотно оторвав голову от рук, я пустым взглядом уставилась в монитор. Сандра тщательно подбирала слова, теребя браслет на левом запястье.       – Ты… ты просто не рви ваши отношения. Вот так сразу.       Я раскрыла рот, но она не дала сказать.       – Ваша дружба, – продолжала Сандра, – это что-то необыкновенное. Он, конечно, поступил как распоследний Halunke, но не из худших побуждений.       Слово «мерзавец» я знала. Сандра была остра на язык.       – Говоришь, ты его не защищаешь? Мне кажется, именно этим ты сейчас и занимаешься.       – Я защищаю тебя, глупая. Ты с ним счастлива. Так будь с ним.       – Мне нужно время.       – Я знаю, – Сандра ласково смотрела на меня. – Но не совершай поступков, о которых будешь жалеть.       Мне до жути захотелось обнять мою подругу.       – Не буду. Обещаю. Просто… не так сразу. Не сейчас.       Она кивнула с печальной улыбкой. Моя милая Сандра. Она все понимала.       Где-то вдалеке вдруг раздался грохот, за которым последовал поток немецких слов и громкое «Мааааам!». Сандра подскочила как ошпаренная:       – Кроссман! Я тебя убью! Ты опять впаял ребенка головой в люстру?       Спохватившись, она торопливо глянула на меня.       – Прости, Нат. Мои опять устроили погром. Завтра созвонимся. И не вешай нос, окей?       – Окей, – я с улыбкой козырнула подруге, после чего экран погас.       «Ты с ним счастлива. Так будь с ним». Я закрыла глаза.       * * *       На следующее утро я задумчиво ходила по комнате, сложив руки на груди и бросая косые взгляды на блестящую фольгой коробочку, терпеливо ждавшую на письменном столе. Его подарок. Несколько раз протягивала руку и столько же раз отдергивала ее, словно боясь обжечься. Я вспоминала, как он обнимал меня, вручив подарок. По коже побежали мурашки, заставив передернуть плечами, отгоняя наваждение. Это был чудесный вечер. Теплый и уютный. Когда меня обнимали руки человека, которого я любила. Когда я обнимала его в ответ, забывая обо всем на свете и наслаждаясь теплом его прикосновений и звуками родного голоса. Когда он смотрел на меня так, будто бы я ему нравилась. По-настоящему, как девушка, а не как друг. То были последние спокойные мгновения перед бурей, которая вскоре разразилась и не утихала и по сей день.       Сандра сказала, он спрашивал, как у меня дела. Видимо, он и вправду волновался. Ну конечно. Чего стоил последний его взгляд, обращенный ко мне. Он сквозил холодной тоской затравленного волка. Интересно, что он сейчас чувствует? В эту самую минуту? Думает ли обо мне, вспоминает ли?       Горячая одинокая слеза сорвалась с ресниц и прочертила дорожку по щеке. Дрожащие руки сами потянулись к коробочке и медленно, аккуратно развернули фольгу.       На мои колени выпал дорогущий скетчбук. Тот самый, вокруг которого я так долго ходила в магазине. Дэн заметил. Он всегда все замечает. Почти всегда.       Сдерживая рвущиеся наружу всхлипы, я провела подушечками пальцев по твердому красивому переплету. Что-то явно было вложено между страниц, потому что обложка как-то странно топорщилась, не закрываясь как следует. Открыв блокнот, я чуть не выронила его из рук, а слезы, уже не сдерживаемые, сами потекли по щекам. На форзаце знакомым размашистым почерком было написано: «Спасибо за то, что ты есть в моей жизни. Д.» и чуть ниже: «P.S. Ибо хватит разрисовывать все салфетки в моем доме». Я сдавленно хихикнула сквозь слезы. В этом весь Дэн. Только есть ли я теперь в его жизни? А он в моей?       Глянцевые фотографии, таившиеся меж страниц, выскользнули из своего убежища и веером рассыпались по кровати, на которой я сидела, поджав ноги. Те самые фотографии из парка. Фотографии, на которых мы с Дэном вместе. Пару раз мы попросили случайных прохожих сфотографировать нас. Остальные фото Дэн сделал сам, вытягивая руку с камерой и рискуя грохнуть ее в сугроб.       Я перебирала снимки снова и снова, роняя слезы на воротник свитера. Одна фотография задержалась в моих руках дольше остальных. На ней я улыбалась прямо в камеру, а Дэн целовал меня в висок, зарывшись носом в мои волосы, выбившиеся из-под шапки и завившиеся от снега. Я судорожно прикоснулась к голове, пропуская прядь между пальцев. Почему-то больно стало оттого, что эти пряди хранили воспоминания о былом счастье, словно издеваясь надо мной.       Поддавшись внезапному порыву, я подскочила, рассыпав фотографии. Ножницы нашлись в шкафчике в ванной. Не успев понять, что делаю, я отхватила довольно большую прядь волос и стояла теперь, глядя в ничего не выражающие глаза своего отражения в зеркале. Разжала кулак, и волосы, кружась, каштановыми кольцами упали на дно ванны. Я вдруг решительно свела брови и, кивнув отражению, принялась безжалостно отстригать все новые и новые пряди.       Спустя несколько минут, я, переводя дыхание, оглядывала себя. Волосы теперь едва доставали до плеч. Чувство странного удовлетворения, если не удовольствия, разливалось внутри.       Вернувшись в свою комнату, я сгребла фотографии в кучку, освобождая себе место на кровати. Короткие волосы разметались по подушке. Поворочавшись с боку на бок, я, поколебавшись, протянула руку и взяла пачку фотографий. Прижимая их к себе и свернувшись калачиком, я погрузилась в опустошенный сон без сновидений.