Well you’re the best I’ve ever seen And I’m your dying beauty queen. Marina And The Diamonds – E.V.O.L.
Уэйд Уилсон встречает его в больнице. Уэйд уже минут двадцать сидит в коридоре, сам не зная зачем. На ближайшей двери табличка: «Томас Б. Брэнд, врач общей практики». Уэйд в душе не ебет, кто такой Томас Б. Брэнд. Это даже не его врач. Он оказался здесь, потому что сюда шла медсестра с отличной упругой задницей. Кому бы не понравились бы эти две аппетитные округлые булочки, которые так мило покачиваются при ходьбе? Медсестра зашла в кабинет и больше не возвращалась. Уэйд даже не успевает пригласить ее в кино или спросить, нравится ли ей трахаться в людных местах, или узнать целую кучу других очень важных сведений. «Пицца с пепперони а-ля дьябола или чикагская пицца на тонком тесте? Может, пицца-рогалик? – размышляет Белый. – Хотя это какое-то извращение. Рога-а-алик». «И почему солнце не разговаривает?» − невпопад спрашивает Желтый. − Потому что оно жжет, − говорит Уэйд и смотрит на свои руки. – Выкуси. Немолодой бородатый мужчина, сидящий справа, неодобрительно поворачивает голову в его сторону. − Ой, простите, это я не вам, − торопливо машет руками Уэйд, − вы – можете поцеловать мой благословенный нерукотворный зад. Бородач отсаживается на соседнюю кушетку. Уэйд уже намеревается спуститься вниз в аптеку, пополнить запасы морфина, потом, может, съесть что-нибудь, не пиццу-рогалик, вообще не пиццу, когда мимо шествует процессия из другой медсестры, женщины и парня. Ничего интересного: медсестру можно оштрафовать за отсутствие груди, женщина была горяча годах так в семидесятых, у парня такие узкие джинсы, что его яйцам, наверное, тесно. − … всего лишь перепад давления. Такое бывает, − заверяет спутников пожилая женщина. − Это потому, что ты слишком много работаешь, − начинает нервно причитать парень. Потом он шумно вздыхает, трет ладонями лицо. – Боже. Тетя Мэй, я же говорил, тебе надо больше отдыхать, мы же не умираем с голоду, в конце-то концов, и я нашел себе работу… − Питер Паркер, − грозно осаждает его мисс «звездные семидесятые», − по-твоему, мне уже миллион лет и я не могу заниматься, чем хочу? В разговор вмешивается медсестра, с доводами настолько же плоскими, как и она сама, и беседа выходит на новый виток. Голоса удаляются; те, кому они принадлежат, теряются среди других людей, снующих по больничному коридору. Уэйд отлепляется от стены. Его лицо венчает улыбка триумфатора, такая широкая, что даже больно. Следом за Уэйдом оживляются и голоса в его голове – эти не затыкающиеся, всюду сующие свои несуществующие носы нудные тиранические узурпаторы, чьи комментарии на разноцветных табличках выскакивают из тех глубин мозга, где расположен личный ад. «Слышали, слышали?» – суетится Желтый. «Питер Паааааркеееер, − нараспев тянет Белый. – Питер, наш маленький Паучок, мы нашли его. Давай, двигай за ним, а то просрешь все на свете!» − Какого хрена ты мной командуешь? Ты готовишь мне еду? Поешь мне колыбельные перед сном? Сосешь мой хуй?.. – восклицает Уэйд оскорблено. Теперь на него смотрит не только бородач, но и все вокруг. Но не Питер, конечно, не Питер, того тут больше нет. – Ладно, ладно, знаю, я перегнул палку, просто перевозбудился, понимаете? Уже бегу. И он следует за давно ушедшей процессией.*** *** ***
Питер Паркер живет в двухэтажном доме – таком же миленьком и чистеньком, как и сам Питер Паркер. Уэйд знает об этом, потому что дошел с Питером и его теткой до самого их очаровательного жилища. Те об этом, естественно, даже не подозревали. Какое-то время Уэйд смотрит на дом с противоположной стороны улицы. Ему интересно, что можно увидеть в окнах, но днем стекла буквально горят на солнце. Пустая трата времени. «Возвращайся с темнотой», − заботливо подсказывает Белый. «Принеси Питеру подарок, − советует Желтый с дозой назидательности. – Нехорошо приходить в гости без подарка». − Но я совсем ничего о нем не знаю, − вздыхает Уэйд. – Что ему нравится? Я давно читал комиксы, и, кажется, у меня их больше нет. Это не ими мы в прошлом году разжигали тот костер на День Канады? Или это были журналы «Плэйбой»? Я хотел их сжечь, потому что там все страницы слиплись. Уэйд приходит на следующий день, утром. Еще очень рано, молочник только уехал. Уэйд подходит к почтовому ящику Паркера, достает из кармана упаковку наклеек и, мурлыкая себе под нос что-то из бессмертных хитов Aqua, лепит на алюминиевую дверцу переливающиеся сердечки. Ведь он же любит Питера. Как Паучка можно не любить? На нем держится мир. На нем, на гигантском ясене и, возможно, на черепахе. «Слоны! – восклицают голоса в его голове. – Ты забыл слонов!» − Да, и на слонах. На кассах самостоятельного обслуживания и Уолте Диснее. Но, честно, Паучок должен быть в первой тройке, − заверяет Уэйд. Когда у него заканчиваются все сердечки с блестками, он открывает почтовый ящик и любовно засовывает туда дохлую утку с привязанным к шее розовым бантом. На банте настоял Желтый – он уверен, что в подарках главное упаковка. Закончив с приготовлениями, Уэйд какое-то время любуется на плоды своих стараний. Утка слишком большая, одна ее лапа беззастенчиво вываливается из почтового ящика. Уэйд дергает за нее: − Дин-дон! Кто там? Гордость и самоуважение! Проснись и пой, великая американская нация! Кэп Америка, эй, почему ты не здесь? Время ссать кипятком от радости. Уэйду хочется посмотреть на то, какое лицо будет у Питера, когда он найдет его Восхитительную Утку Любви. Он просто не может дождаться. Еще он хочет посмотреть на то, как Питер спит в своем маленьком миленьком домике. Это можно было бы устроить. Достаточно влезть по стене на второй этаж и… «Слишком быстро», − недовольно комментирует Желтый. Если бы у него была голова, он бы покачал ей, но он всего лишь голос, чьи комментарии появляются на табличке незатейливого желтого цвета. Мог бы выбрать и что-нибудь получше. «Подожди до третьего свидания. Или до второго? Современная молодежь такая непостоянная», − как бы невзначай замечает Белый. − Ненавижу ждать, − тянет Уэйд. – Ждать – это для придурков. Может, я все-таки залезу в дом? Я быстренько. Одна нога здесь, другая там. Разве вам не интересно посмотреть на спящего Паучка? Он наверняка такой беззащитный и приятно пахнет. Как овсяное мыло или маленькие зефирки, которые жарят на костре, или лотерейный билет с пятимиллионным выигрышем. Вы знали, что все выигрышные билеты пахнут по-особенному? «Нет, − отрезает Желтый. – Ты это сам придумал?» − Могу поклясться ампутированной ногой моей матери! «Она, конечно, пила по-черному, но протянула обе ноги. Аха-ха, − неприятно хихикает Белый. − Понял юмор? Протянула ноги! И их было две». − Ты не умеешь считать. Их могло быть и восемь. Может, мы состоим в дальнем родстве с Паучьей Башкой? Вот в кого мы так умны и невообразимо находчивы... О, гляди-ка, рассвет! В следующий раз захвачу попкорн. Блеклые лучи солнца падают на дом Паркера и тетушки Паркера, освещая крыльцо, и почтовый ящик с подарочной уткой, и Уэйда. «Время завтракать». «В следующий раз принесем ему что-то нужное. Не утку. Кто сказал про утку? Дебильная идея. Нароем ему дождевых червей и сложим в старый портсигар. Закажем на и-бее флаг республики Конго. Запишем диск с лучшей порнушкой…» «Это так мило. Диск. Почти как во времена моей молодости». «Тогда были кассеты, придурок. Все хиты 80-х – только сегодня, только у нас. One way ticket, one way ticket to the bluuuuuuuues… Басы лажают, отрубите басисту руки!» − Вы избалуете Паучка, − хмыкает Уэйд. – Надо было оставить записку, вот! Таинственную записку. Все любят тайны. Или сюрпризы? И то, и другое, конечно! «Я знаю, кто ты», − драматично выводит он нараспев, хотя с музыкальным слухом у него не особо. Голоса в его сознании проникаются моментом и замолкают.*** *** ***
До трех часов ночи осталось пять минут. Уэйд сидит на крыльце Паркера прямо под фонарем, ест тако и вслух читает газету, позаимствованную у старика в кафе. Вернее, Уэйд просто взял ее, когда старпер отошел в туалет, но это не важно. Все равно тот уже прочитал спортивную страницу и некрологи. − О, смотрите-ка, в марокканском хумусе обнаружили токсины! Светящийся хумус из радиоактивного нута – экономия в каждый дом и мучительная смерть для всех! – радостно объявляет Уэйд. Фарш из тако просыпается ему на колени, оставляя жирные следы на красном спандексе. – В парке обнаружено тело неизвестного, погибшего при подозрительных обстоятельствах! Эта дыра в груди отлично дополняет дурацкие бордовые лампасы на твоих трениках, приятель, давно пора было обзавестись такой! Полиция Нью-Йорка поймала сбежавшего осла и оштрафовала его владельцев!.. – он разом засовывает в рот последнюю треть мексиканской лепешки и жует. Лишь это мешает ему продолжить ночной обзор прессы. − Эй, − раздается сверху. Уэйд задирает голову. Из окна второго этажа свешивается заспанный Питер Паркер. − Эй, это ты засунул в мой почтовый ящик дохлую утку? – спрашивает он, нервно вороша рукой волосы. − Хфммм, − отвечает Уэйд, усиленно работая челюстями. Паркер моргает, словно не совсем понял, и продолжает: − Тем утром мы забыли проверить почту, а к вечеру чертова птица уже начала вонять, − говорит он. – Но этот бант на ней выглядел по-настоящему очаровательно, спасибо, − его неловкий смех похож на кашель, будто у него колотая рана в груди, и ему не хватает воздуха. Уэйд наконец проглатывает тот убер-гигантский кусок, с которым боролся последние секунд сорок, и расплывается в улыбке. Маска закатана до переносицы, но даже подслеповато щурящийся сквозь стекла очков Паркер может разглядеть блестящие белые зубы и струпья на губах. − Эй, это ты – Человек-Паук? – громко спрашивает Уэйд. Паркер вылезает на козырек над крыльцом. На нем белая футболка и светлые пижамные штаны. Даже не будь на крыльце фонаря, он бы все равно был виден в темноте. − Конечно, меня же зовут Питер Паркер. Каждый Питер Паркер на самом деле Человек Паук! – хмыкает он, хлопая себя ладонями по бедрам. – Нам, знаешь, выдают супер-силу только из-за имени. − Хэй, я так и знал! – восклицает Уэйд, рывком поднимаясь на ноги. – А еще из-за задницы, да? У тебя она шикарная, Паучок. Мы все видели и раскрыли секрет Совершенной армии Пауков. − Боюсь тебя огорчить, но это была ирония. Не у всякого Питера Паркера из Нью-Йорка в тумбочке лежит обтягивающий костюм из полиуретана. У меня – точно нет. Там только носовые платки и старые фотки. Да, кстати, прилипать к стенам я тоже не умею, − разводит руками парень на крыше. – Прости, чувак. «Он врет, − авторитетно заявляет Белый. – Кто здесь смотрел два с половиной сезона «Обмани меня»? Он же врет, правда?.. Помощь зала, помощь зала!» «Он просто боится раскрыть свою тайну», − объясняет Желтый. Уэйд поджимает губы и нацеливает на парня указательный палец, воздетый в обвиняющем жесте. В ярко-красных перчатках это выглядит особенно драматично. − Черт, нас надули! Ты − неправильный Питер Паркер! − Чего?.. – возмущается Питер. − А ты неправильный… кстати, а кто ты? Уэйд замирает в патетической позе. − Стоп-стоп-стоп, малыш! Ты не знаешь, кто я? Кто Я? – он хватает с крыльца бумажную упаковку от тако, полупрозрачную от масла, и с негодованием рвет ее на миллион крохотных клочков. – Хочешь сказать, этот восхитительный костюм и мои ослепительные икроножные мышцы, у которых есть собственный фанклуб на фэйсбуке, совсем не подсказывают тебе, что перед тобой – воин хаоса, регенерирующий дегенерат, единственный в мире Болтливый Наемник – Дэээээээдпууууул! – пригоршня самодельного конфетти взмывает в воздух. − М-м-м, − мычит Паркер, пытаясь изобразить понимание. − Здесь не помешали бы аплодисменты, − замечает Уэйд, отряхиваясь. Его брови под маской многозначительно поднимаются и опускаются. – И, может, визги поклонниц, − он трет подбородок большим пальцем. – Нам еще нужно поработать над эффектным появлением. Паркер наклоняет голову, безуспешно пытаясь что-то рассмотреть. − Ничего не вижу без линз. Это у тебя за плечами две пластиковые катаны? Серьезно?! –интересуется он, присаживаясь на краю крыши, и свешивает ногу вниз. Уэйд впивается взглядом в его щиколотку. «Сдерни его, сдерни»! – советует Белый громким шепотом. Желтый шипит на него. Уэйд машет рукой рядом с виском, словно это действительно может отогнать голоса. Заткнуть этих двоих помогает только хорошая встряска – крепкий удар лбом о стену, например. − Пластиковые? Ха, я мог бы превратить твою очаровательную маленькую попку в стейк Рибай – клянусь, сам пресвятой Гордон Рамзи зарыдал бы от его великолепия, − и все это лишь ради того, чтобы доказать тебе, мой наивный юный Паутинник, насколько эти красотки серьезные и не-пластиковые! Но тогда ты не останешься с нами, чтобы послушать самый свежий выпуск новостей, − Уэйд вновь усаживается на крыльцо, закинув ногу на ногу, берет газету и раскрывает ее на первой попавшейся странице: − Водитель школьного автобуса мастурбировал за рулем прямо во время движения! Скажи, малыш, ты ездишь в школу на большом желтом автобусе, полном тьмы, порока и пятен спермы? − Хм, нет, на счастье, я уже учусь в университете, у меня есть скейт и проездной на метро, − отвечает Питер сверху полным скепсиса голосом. Его голая нога – единственное, что сейчас видит Уэйд, но даже изгиб стопы Паркера выглядит до неприличия скептично. − И, конечно, прекрасная светловолосая девочка с большими кукольными глазами? – перчатки слишком скользкие, и газета в них совсем не листается. Уэйд комкает ее и подбрасывает бумажный шарик в воздух снова и снова. − Девочка? – недоуменно отзывается Паркер. – Понятия не имею, о чем ты, но было бы круто. Слушай, э-э-э… Дэдпул, было очень прикольно пообщаться, но я пойду, − он душераздирающе зевает. – И, пожалуйста, давай без разлагающихся птиц в будущем? Серьезно, я очень ценю твои старания, не у каждого в наши дни есть свой собственный сталкер в гидрокостюме, читающий своей жертве отвратно написанные новости, но я вынимал эту утку полчаса, а потом мусорщик отказался ее забрать. Уэйд вновь поднимается на ноги, чтобы видеть Питера. Тот ведь так забавно возмущается, такое нельзя пропустить. «Говорил же, утка – плохая идея. Дерьмовая», − бурчит Желтый. − Спокойной ночи, − машет рукой Питер и уже собирается залезть в окно, когда Уэйд окликает его: −Эй, Паучок… Пицца с пепперони или чикагская на тонком тесте? Питер изгибает длинную белую шею, бросает задумчивый взгляд вверх. Его пальцы зарываются в волосы, лохматят их, будто это ускорит мыслительный процесс. − Канадская пицца с беконом и грибами, − наконец заявляет он. – Хотя я понятия не имею, почему она называется канадской, ее же не поливают кленовым сиропом, − с этими словами Питер исчезает в оконном проеме. Уэйд издает полный торжества вопль и демонстрирует окну два больших пальца. − И-де-аль-но. Эй, Паучья Башка, однажды мы точно поженимся.*** *** ***
На следующий день Уэйд уходит с работы. Его начальник, МакТоллис, правда, свято верит, что это он его уволил, и, когда Уэйд начинает доказывать обратное, исторгает потоки ругани и несется за двустволкой, припрятанной в шкафу в туалете – на случай внезапного нападения бандитов или если у одного из сотрудников снесет крышу, как сейчас. В итоге Уэйд все-таки оказывается на улице, хоть и с жалованием за два с половиной месяца и чужой ополовиненной пачкой жвачки. Солнце жарит просто нестерпимо. Футболка прилипает к спине, толстовка ни к чему не прилипает, но в ней все равно что в сауне. В голове Уэйда материализуются восхитительные видения того, как он приходит к себе, раздевается догола, наполняет ванну, вываливает туда весь запас льда из холодильника и погружается в этот свежесотворенный Северный Ледовитый океан. «Твоим почкам это не понравится», − как всегда, обламывает весь кайф Желтый. − Ой, да ладно, мамочка, − корчит недовольную рожу Уэйд. − Я могу исцеляться. Я почти как Иисус. Проходящая мимо женщина бросает на него странный взгляд. − Да, я воскрес не на третий день, и что с того? Не все дети одинаково быстро усваивают информацию! – орет Уэйд ей вслед и с чувством выполненного долга наблюдает, как женщина ускоряет шаг. – Йоу, чуваки, чем займемся? «Может, поедим? – вклинивается Белый. – Хочу холодненького». Удивительно, но Уэйда посещает более интересная идея, чем еда, хотя он любит есть. Очень любит есть. Еда была бы на первом месте в списке его любимых вещей. Ну, или на первом с половиной. − Интересно, как там Паучок? – вслух размышляет Уэйд. – Мы могли бы сходить к нему… «И поесть там». − … и поесть там. У него наверняка есть еда. «Ты был там сегодня ночью и ел. Что изменилось за эти двенадцать часов?» − Желтый отчего-то решает воззвать к разуму Уэйда, который и в лучшие времена функционировал весьма своеобразно. − Мой трудовой статус? Мне нужна дружеская поддержка, чтобы пережить разлуку с любимой работой. «Вы даже не друзья. И ты ненавидел свою работу». − Мы станем друзьями, когда узнаем друг друга получше, − закатывает глаза Уэйд. Этим двум комикам в его мозгу постоянно приходится все разжевывать. – И да, конечно, кому понравится сидеть столько времени на одном месте?.. А этот их форменный костюм жутко уродливый. Он черный. Че-е-ерный! Словно я какой-то там Каратель. Ни ума, ни фантазии. «Мы это уже слышали», − напоминает Желтый. «Слышали! – вторит ему Белый, мерзкий подпевала. Этому засранцу неплохо бы начать копить на покупку собственного мнения. – И добудь нам мороженое!» − С шоколадом и неприлично, возмутительно, противозаконно маленькими вишенками, − решает Уэйд, и насвистывает Cherry Bomb всю дорогу до магазина.*** *** ***
Питера нет дома. Уэйд убеждается в этом, когда влезает наверх, в его комнату. Снизу не доносится ни звука – похоже, тетка Паркера тоже куда-то отлучилась. Уэйд садится на кровать и, болтая ногами, ждет Питера – минуту, пять, десять. Потом ему это надоедает. − Гадкий сопляк! Паучья Башка совсем не торопится, − жалуется Уэйд голосам в своей голове. Уж они-то всегда на месте. – Мороженое тает и, что намного хуже, мне скучно. Скучно-скучно-скучно… Дерьмо! Неведомая межгалактическая хуйня! Мы могли покорять другие вселенные! Могли строить Трансформеров из коробок на заднем дворе!.. «Посмотри, что он хранит в ящике с бельем, вдруг там есть что-то интересное». «Сходи на кухню». «Как насчет отлить?» − Эй, не все сразу, − зевает Уэйд и падает спиной на кровать. Он пару раз водит по примятому одеялу руками, вверх и вниз, будто пытается изобразить снежного ангела. Кровать такая удобная и пахнет так приятно… Чем-то из детства. Или так пахло в том его сне, где он жрал облака? – Мы могли бы сыграть в «Смертельную монополию», это как обычная «Монополия», только… Блин, нужно придумать правила. Там все умрут, да? Токсины в воде и ожирение сердца. Кто-то просрал все активы «Shell». Бэнг-бэнг!.. – он понемногу засыпает под собственное успокаивающее бормотание. Когда уже совсем не хочется шевелить губами, голоса, слышимые, вероятно, лишь ему, перехватывают инициативу. Они спорят, стоит ли ему снова смотреть сон про облака, после которого его слегка подташнивало, или лучше включить сон про Ирак, чтобы Уэйд пришел в себя в холодном поту. Иногда они не очень дружелюбны. Ему так и не снится ничего особенного, только бесконечные диалоги. Таблички пытаются перекрыть друг друга, как в какой-нибудь карточной игре, и от мельтешения белого и желтого начинает укачивать. А потом дверь комнаты издает едва слышный звук, отворяясь. − Какого хрена ты тут делаешь? – с негодованием спрашивает Питер и скидывает рюкзак у кровати. − М-м. Сплю, малыш, − Уэйд трет лицо через маску. Лоб чешется, и во рту сухо, как на подступах к Багдаду. Питер замирает напротив собственной постели, будто не знает, куда себя деть. − Да, я вижу. Трудный выдался денек? – он нервно хмыкает, обхватывая себя руками, отступает на шаг. − Ага. Ты испортил мороженое. Теперь это молочный коктейль. − Что? – Питер ошалело моргает. Потом его взгляд натыкается на упаковку растаявшего мороженого, под которой наверняка натекла лужа конденсата. – Ох, прости. У меня были занятия, − он снова ворошит свои волосы, как ночью, как всегда. – Хотя с какой это стати я перед тобой извиняюсь? Ты лежишь в моей кровати, а я даже твоего настоящего имени не знаю. И ты все еще в этой маске… Ты всегда в ней ходишь? − Нет, − отвечает Уэйд и вытягивается, раскинув ноги, которые все еще достают до пола. Да, лежать так не слишком-то удобно, но эта кровать рассчитана на коротышек. – Просто ты еще не готов. − К чему это? – интересуется Паркер, подозрительно прищурившись. − Узнать тайну моей личности, конечно, − Уэйд рывком придает себе сидячее положение. Голоса в его голове издают странные звуки, будто их укачало на карусели. − Да брось! Если так пойдет дальше, тайну твоей личности установит полиция, − негромко замечает Питер и усаживается в компьютерное кресло. Он с такой тщательностью сохраняет дистанцию, что это просто смешно. − Эй! Эй-эй-эй! Возьми свои слова назад! Никакой полиции! Никаких радиоуправляемых дронов! Никакой клубничной «Маргариты»! Таковы правила. − Есть какое-то правило насчет клубничной «Маргариты»? – ведется Паркер. Он может сколько угодно упираться, но Уэйд же не слепой: Паучку скучно. «Наверно, это потому, что у него в тумбочке нет костюма». «И он остался без Гвен Стейси». «И даже не в отряде Мстителей». − Разумеется, есть! Не знаешь, что взять – возьми текилу. Не хочешь текилу – возьми текилу с разноцветным зонтиком. Эстой аки дэ вакасьонэс. Но тэнго нада ке дэкларар (1). − Ты говоришь по-испански? – растерянно улыбается Питер, зажимая сложенные ладони между колен. Уэйд вновь зевает. В маске это жутко неудобно, даже угроза вывихнуть челюсть отступает на второй план. − Я говорю по-всякому, ми керидо. − Забавно. А что случилось с твоим гидрокостюмом? Уэйд с интересом смотрит на свои колени, обтянутые джинсами, и на кисти рук, лежащие сверху. Изъязвленно-розовое на черном. Питер тоже смотрит на его руки, но ничего не говорит. Пауза затягивается. «Скажи уже что-нибудь, тебе что, засунули гранату в рот?» − пытается придать ему ускорения Белый. − Гидрокостюм повстречался с соусом тар-тар. И еще на него кто-то блеванул. Лицо Питера приобретает нечитаемое выражение. − Не люблю тар-тар, − с усилием выговаривает он. − А какой любишь? − Не знаю… Ранч? Сырный? − Фи, ты неразборчив в соусах, − кривится Уэйд. – Соусная шлюха. − Соусный педант, − парирует Питер. Забывшись, он ухмыляется. Уэйд швыряет в него подушку. − Эй, все слышали? Он обзывается! − Ты назвал меня шлюхой! − Это была метафора! Они неожиданно замолкают. Питеру неловко – у него начинают алеть скулы; красные пятна, вызванные волнением, расплываются на его шее и ключицах. Ниже, под футболкой, наверно, тоже, думает Уэйд. − Зачем ты пришел? – спрашивает Паркер. − Чтобы научить тебя приклеиваться к стенам, идиот, − заявляет Уэйд таким тоном, будто его задолбал груз непонимания, повисший над этим миром. – Ты же сказал, что не умеешь, а это неправильно. − Потому, что я Питер Паркер? – он выразительно – куда уж выразительнее! − приподнимает брови. − Ты – Человек-Паук, − с чувством произносит Уэйд, делая вид, что посвящает этого маленького опаздывающего засранца в рыцарство. – Да, конечно, поэтому. А еще потому, что липнуть к стенам весело. Мы умеем! Или нет? Можно научиться. Можно использовать супер-клей! Упс… Я сейчас, − он подрывается с кровати и бросается к окну. Питер выглядит не на шутку озадаченным. − Ты за клеем? − Конечно! Ты его химически усовершенствуешь, и мы будем летать над городом! Питер смотрит на него с недоверием. − Даже не знаю, что нужно сделать с клеем, чтобы на нем летать, − внезапно он взмахивает руками и начинает хихикать. – Хотя нет, погоди, знаю! Но тогда ты будешь летать под ним. Не надо клея. − У-о-о, − деланно расстраивается Уэйд, отходя от окна. – Ты король обломов. Сама квинтэссенция зла. Зеленый Гоблин – просто жалкий прыщавый придурок по сравнению с тобой. Это ты виноват в повышении цен на электричество, в том, что хрустящие колечки «Орео» сняли с производства и в том, что малышка Джин Грей умерла в том фильме. − Кто?.. А, ты о «Людях Икс»? Ну, формально, потом она ожила… и умерла снова? И опять ожила в «Днях минувшего будущего», − собственные размышления загоняют Питера в тупик. − Зло – тот, кто придумал все это. Или они придумали все это из-за меня? Тогда зло – это я. − Соври, что во всем виноват Веном, − с готовностью советует Уэйд. – Я тебя не сдам, нет-нет, мы можем заключить клятву на мизинчиках, − он подмигивает и показывает большой палец. Питер посылает ему улыбку, от которой Уэйд чувствует себя так странно. Как на свой десятый день рождения, может быть, о котором его отец почему-то не забыл. То ли потому, что к тому времени не пил полтора месяца, то ли потому, что мать нашла способ напомнить ему об этом о дне рождения, не выведя отца из себя. Он даже что-то подарил Уэйду тогда. Что-то тупое, вроде старой саперной лопатки. − В следующий раз, когда захочешь прийти, скажи мне об этом заранее, ладно? – говорит Питер мягко. – Тогда тебе не придется ждать и мороженое не растает. «Наверняка он думает, что это поможет его драгоценной тетушке избежать встречи с психопатом, который влезает в их дом, когда заблагорассудится», − хмыкает Желтый, совсем не верящий в успех блестящего плана Паркера. Уэйд мотает головой. − Я – псих? Да? Нет? Не знаю? Ну, разве что немножко. Улыбка на губах Питера выцветает. − Я так и понял, − с грустью соглашается он, находит среди завалов на столе чистый листок и крупно пишет на нем номер синим маркером. Протягивает бумажку Уэйду. Тот достает из кармана толстовки смартфон и, закусив нижнюю губу от усердия, создает контакт «Паучок». Через минуту раздается звук пришедшей смс. Питер проверяет свой телефон, а после недоуменно вскидывает голову: − Правда что ли? И что это? На экране его смартфона красуется: «%) х}===>». − Это я с катаной, − гордо информирует Уэйд. Питер вздергивает бровь. − Верится с трудом. Хм, слушай, мне нужно сделать доклад на завтра. Тебе еще не пора? «Он хочет нас выставить», − расстраиваются голоса в голове. Уэйд подходит к шкафу с книгами, стоящему в углу. Внутри – энциклопедии по органической химии, учебники, книги Геймана, пара старых мятых комиксов, какие-то пластиковые фигурки и игральные кости. − Не-а, − отрезает Уэйд, берет первую попавшуюся фигурку и вертит ее в руках. Это просто какой-то игрушечный хлам. Питер заставляет кресло развернуться по дуге и наблюдает за Уэйдом. − То есть, мне от тебя не отделаться? – осведомляется он, подперев подбородок рукой. Порыв ветра с улицы заставляет занавеску на окне надуться пузырем. − Смотри, у этого чувака крутятся руки и ноги! – Уэйду определенно нравится издеваться над этой дурацкой фигуркой − хотя постойте, разве это не ее производители первыми поиздевались над ней? Уэйд даже не знает, кого эта пластиковая штука изображает, а ведь в ожоговом центре он смотрел телевизор двадцать четыре на семь. Питер закрывает глаза рукой, словно он очень смущен, и почему-то смеется. «Он ведет себя очень странно, парень, − напрягается Желтый. – Это он из-за нас? С ним все в порядке?» − Со мной все в порядке, − почему-то говорит Паркер. Уэйд потрясенно моргает, потому что – вау, это действительно производит впечатление. Он готов поклясться, что это магия – или, на худой конец, что он сам − порождение неугомонной юношеской фантазии Питера, наделившей его грязным языком, впечатляющим членом и, для разнообразия, психическим расстройством. И если бы только им. − Ты тоже слышишь этих ребят? Питер качает головой. − Думаю, иногда ты говоришь за них, − он тяжело вздыхает, будто очень-очень устал. В очередной раз запускает руку в волосы. «Он раскрыл нас?» «Тихо, тихо, это работает не так». − Вот черт, как неловко, мне придется съесть этот учебник по химии, − расстраивается Уэйд, достает первую попавшуюся книгу и швыряет ее на кровать. Питер хмыкает. Он больше не выглядит таким уж усталым. − Раз уж ты не собираешься уходить, сделаю доклад потом. Не хочешь посмотреть, как Джин Грей умирает в очередной раз? Полный энтузиазма Уэйд хлопает в ладоши.*** *** ***
Уэйду снится, что он горит, что все его чертово тело объято пламенем. Это потянуло бы на целый красочный разворот в цветном комиксе: его кожа вздувается пузырями и лопается от безумной температуры, жидкость в разрыве тут же выкипает. Боль невообразима. В какой-то момент она заволакивает собой всю вселенную, выжигает весь воздух в атмосфере. Уэйд вдыхает и выдыхает боль, он состоит из боли, а может, его и вовсе нет, но боль существует всегда. Все разнообразие мира, весь диапазон ощущений сжимается до одного короткого, ничтожного слова, и оно определенно оранжевое, как пламя вокруг него, пламя на нем. Уэйд открывает глаза. Это его жуткая квартира: уже несколько дней пахнет странно, то ли труба на кухне забилось, то ли где-то тут что-то умерло и разлагается. − Это я? – с надеждой спрашивает Уэйд. «Это не ты», − отвечают ему. Уэйд садится в кровати; простыни влажные и липнут к телу. Он больше не спит, но кожа по-прежнему горит, и боль все еще в нем. Все на своих местах, как в супермаркете. Отдел готовой продукции. Отдел напитков. Отдел адских пыток. «Время морфина», − говорит Желтый. «Время приключений», − соглашается Белый. − Приключения. Обожаю приключения, − бормочет Уэйд и тянется к тумбочке, подцепляет пальцами смартфон. Четыре часа утра. – Кто-нибудь хочет отправиться в Лас-Вегас? Надо позвать в Вегас Паучка. У нас плохо с азартными играми, но хорошо с бильярдом. В Лас-Вегасе играют в бильярд? «Хочешь послушать выступление корейского Элвиса?» − интересуется Белый. «Он не поет, просто какой-нибудь мексиканец в грязных джинсах включает фонограмму, − Желтый строит из себя «разрушителя мифов». – Но мы и сами можем спеть под фонограмму. Это как играть на воздушной гитаре, только не так круто и вообще уебищно». − С тех пор, как у нас появилась гитара для «Гитар Хиро», нам больше не нужно заниматься такой фигней. Теперь мы реально можем сколотить ненастоящую рок-группу и отправиться в придуманное турне… − Уэйд открывает в смартфоне директорию с сообщениями. «Ты же не будешь снова писать Питеру? Ему не понравилась наша катана. И да, это была совсе-е-е-ем не катана». «Может, она выглядела маленькой? Три знака «равно» − это маленькая или нет?» Уэйд не выдерживает: − Простите, извините, не будете ли вы так добры завалить нахрен хлебало? «Напиши Паучку что-нибудь милое». «Пригласи его куда-нибудь». «Пригласи его сюда. Тут есть ненастоящая гитара и кровать. Тут охуенная кровать!» «Нельзя говорить это вот так, напрямую, где твои сраные манеры? Нужно сказать: «У меня есть коллекция сушеных тараканов, не хочешь посмотреть на нее?», а потом снять с него штаны. Бинго!» Уэйд чешет голову. Чесать голову всегда ужасно странно, а он постоянно об этом забывает. Вряд ли это даже его голова. Все равно это не по-настоящему. Счастливого тебе свидания с сатаной, Роб Лифилд, и пусть тот забудет презервативы в бардачке! Высунув кончик языка изо рта, Уэйд набирает: «Послезавтра. Где-то. Когда-то», − и отправляет. Ответ не приходит довольно долго. Желтый начинает громко размышлять о завтраке и о енотах. Концентрация енотов в Торонто близка к запредельной; скоро они сожрут всех белок, углекислый газ и мировой запас батончиков «Reese’s». Смартфон вибрирует. «Варкывп», − гласит ответ Питера. Уэйд долго смотрит на сообщение, а потом спрашивает в пустоту: − Не понимаю, это значит да или да? «Варкывп», − отзывается Желтый мерзким голосом, а Белый ржет, как последний ублюдок.*** *** ***
− Ну прости, что я спал! Некоторые люди спят в четыре утра, ты не знал об этом?.. – праведный гнев Питера всегда выглядит очень мило. Нельзя позволять ему остывать. – Когда спишь, довольно сложно набирать вдохновенные послания, особенно если без очков ты еще и слепой как крот! − Нлдлиб, − отзывается Уэйд со всей серьезностью и дергает его за край футболки. − Крау ыпаош вкцур. Вапр! Вапр! Питер закатывает глаза. − И что, теперь так будет всегда? − Жарл роанар, − экзальтированно взмахивает руками Уэйд. Он в восторге от собственного нового языка. Паркер стонет. Желтый немедленно решает, что у него это отлично получается. Белый говорит, ему нужно стонать почаще. Как и надевать белые футболки, не слишком похожие на мешок. − Мне больше нравилось, когда ты говорил на испанском, − замечает Питер со вздохом. Уэйд приподнимает брови. Маска на его лице смешно вытягивается. − Правда? Но импорта, бебе. Хира а ла изкерда. Хира а ла дэрэча. Ола! (2) Питер искоса поглядывает на него, пока они идут по улице. Человеческий поток расступается перед ними. − И почему мне кажется, что ты выучил только фразы из разговорника для туристов? Уэйд останавливается посреди дороги, сутулится, хватается за грудь. − Эй, ты ранил меня в самое сердце! – восклицает он так громко, что о его страданиях слышат, наверно, за два квартала. − Жестокий, жестокий Паук. Что мы такого сделали? Ты не любишь нас больше? Питер поворачивается к нему, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут Уэйд замечает кое-то, бесцеремонно хватает парня за плечи и, развернув, тычет пальцем в воздух над его плечом: − Смотри! Бородатый Кэп Америка! По другой стороне улицы, за потоком машин, бодро шагает рослый блондин с чудовищно ухоженной бородой. − Это просто какой-то накачанный хипстер, − не слишком впечатляется Питер. – Нет, он, конечно, немного похож на Криса Эванса, но… − Давай подойдем к нему! Давай! Давай! Спросим, где его щит? – Уэйд начинает приплясывать на месте, одновременно прижимаясь к Питеру со спины. Тот ерзает, выворачиваясь из хватки. − Дай несчастному допить его мятный латте спокойно, а то отвратный кофе и сироп сделают с ним то, чего не смогло сделать время. − Превратят его обратно в тощего хиляка с огромной головой? – удивляется Уэйд. – Конечно, этот скучный придурок без задницы стал национальным героем, держать такую гигантскую круглую херню прямо – голову, а не щит, − уже подвиг. Эй, Кэ-э-эп! – орет он вслед парню, но тот уже слишком далеко. Питер хватает его за запястье и тянет вперед. Ладонь у него узкая, но пальцы удивительно сильные. − Дэдпул!.. – зовет он, и в его исполнении это звучит как Рождество. − Давай, пошли. Как ни странно, Уэйд подчиняется и идет за ним. − Вот, вот, ты снова это делаешь. Давление и гнет. Доминирование. Подчинение. Розовые кожаные плетки. Сейчас он скажет, что я был плохим мальчиком, а потом отшлепает меня бейсбольной перчаткой, − жалуется он все следующие семь минут, пока его внимание не привлекает какой-то индеец со скрипкой, играющий для прохожих. − Между прочим, это ты куда-то позвал меня и сказал, что это срочно, − напоминает Питер. – А если учесть, что я понятия не имею, куда мы шли, даже странно, что мне приходится тебя тащить. Может, ты собирался взять меня в заложники. Убить. Изнасиловать… Так, иди-ка ты лучше сам по себе, − он наконец отцепляется от Уэйда. Тот издает полный печали звук, мучительно похожий на скулеж. − Что? Общественные условности разрушат все, что есть между нами? Из-за того, что я могу превратить тебя в суповой набор из паучатины, ты больше не будешь держать меня за руку? Один удар за другим. − О, убей меня нежно, − Питер возводит очи горе, а после почему-то улыбается. – Так куда мы идем? Уэйд заталкивает его в переулок. Они совсем не на Манхеттене, даже не в его окрестностях, и это бросается в глаза. Здесь, на окраине, проспекты выглядят еще куда ни шло, но расползающиеся от них боковые улицы немедленно наводят на мысли об уличных бандах и торговле наркотой. − Сюда. Спорим, ты еще никогда тут не бывал, Паучок? Разве здесь не круто, а? Питер крутит головой, таращась по сторонам. − О, еще как круто. Слишком круто. Прямо всмятку. Хах, я точно не увижу завтрашний рассвет. Смотри-ка, эти ржавые штуки совсем как в Сайлент Хилле! – он кивает в сторону дома с пожарной лестницей, закованной в некое подобие клетки из старых сетчатых рам. Уэйд смотрит, как последние закатные лучи, рыжие и кроваво-красные, подсвечивают лицо Питера с одной стороны. Проходится пройти еще несколько домов. Потом Уэйд останавливается посреди дороги и торжественно взмахивает руками: − Та-дам! Питер хмурится, не понимая, что ему показывают. − И что это? − Мой дом, Паучья Башка. Ты же вроде умный, разве нет? − Твой дом?.. – озадаченно повторяет Питер. – Довольно внезапно. Если ты на самом деле притащил меня сюда, чтобы убить, сначала я должен позвонить своей тете. Ну, знаешь, предупредить, что задержусь и вернусь по частям. Дом самый обычный, многоквартирный. Снаружи он выглядит довольно убого, но внутри все еще хуже. Кое-где в коридоре не горят лампочки, а на стенах красуются малопонятные послания местных подростков друг другу. Кроме того, каждый угол здесь пропитан запахом сырости: в подвале наверняка текут трубы. − И ты тут живешь? – уточняет Питер, напряженно осматривая обстановку. − Конечно! – радостно сообщает ему Уэйд, открывая дверь в квартиру. – Это самое лучшее место на свете! Они заходят внутрь. Питер тут же делает большие глаза и зажимает себе нос. − Боже, ты что, забыл вышвырнуть на помойку останки того, кого расчленил тут до меня? Да, теперь Уэйд вполне уверен, что тут действительно кто-то умер и разлагается. «Спорим, это тако, − вклинивается Желтый. – Или наш сосед из 10B?» «Мы не могли позволить тако разложиться, − волнуется Белый. − Мексиканская еда – это святое! А давно мы видели соседа, этого мерзкого старикашку?..» − Они затаились где-то в квартире. Останки. Они могут неслышно передвигаться. Или, знаешь, с таким «клац-клац». − О’кей, ты проверял под кроватью? – Питер проходит в комнату, делает по ней круг почета. – Ладно, проигнорируем этот ужасный омерзительный запах, но какого черта тут столько коробок? Коробок и правда немало. Около одной из стен они громоздятся чуть ли не до потолка. Уэйд преисполняется гордости. − А, это для трансформера. Мы хотели позвать тебя, чтобы сделать его вместе. Трансформер из коробок. Десептикон, пусть это будет десептикон! Они такие миленькие! Лицо Питера приобретает задумчивое выражение. − Подожди-ка, мне нужна минутка, чтобы осмыслить это. Ты пригласил меня к себе, чтобы построить трансформера? «Скажи про гитару». «Скажи про кровать». − Можно поиграть в «Гитар хиро», − непринужденно замечает Уэйд, выдергивая белую пластиковую гитару из-под кучи коробок. – Или ограбить «Тако-белл», − следом он достает автомат, с удовлетворением наблюдая, как Паркер теряется под гнетом размышлений, настоящий тот или нет. – Но поверь, малыш, и в том, и в другом мне нет равных. Я просто мастер крутизны. Питер берет с дивана маленькую коробку, вроде тех, в которых хранят обувь или посуду, и кладет ее на вершину одной из коробочных гор. В горах немедленно начинается коробочный обвал. − Отлично, но, эм, думаю, для начала лучше будет найти то, что тут испустило дух. Можешь открыть окна?.. Когда они, час спустя, находят упаковку сгнившей лапши в платяном шкафу, Паркер ржет до слез.*** *** ***
− … и полейте гортензии! – кричит тетя Мэй из кухни. Неприлично расслабленный Паркер сидит на крыльце и болтает ногами. − Эй, ты слышал? Гортензии. Оставь уже эти несчастные кусты в покое. − Есть, сэр, да, сэр!.. А я и не знал, что ты такой эксплуататор, и нетерпеливый к тому же… Мне это нравится! – восклицает Уэйд, обозревая островок зелени перед домом. Он понятия не имеет, как выглядят гортензии. Для него вся эта фигня на одно лицо. Розовая фигня, фиолетовая фигня, белая фигня, фигня с большими листьями, фигня с маленькими листьями, засохшая фигня… Питер со знающим видом показывает на нечто, смутно напоминающее букет разноцветных помпонов. − Вот это – гортензия. Уэйд задумчиво смотрит на куст. Пока он открывает для себя тайны живой природы, из садового шланга успевает натечь целое гребаное озеро. − Похоже на корзинку с трибблами. Ну, это такие пушистые штуки… − Хах, да, я знаю, − Питер фыркает и морщит нос. – Я смотрел «Стар трек». И «Вавилон 5». И «Глубокий космос 9». И «Красного карлика». И… Боже, вот почему никто не хочет заниматься со мной сексом. Уэйд резко поворачивается к нему, надеясь, что маска способна отразить всю глубину его эмоций. «Прекрати смотреть в его большие наивные глаза, подойди к нему и потрогай его где-нибудь, давай, ты справишься! – орет Желтый так экзальтированно, что Уэйд чувствует вибрацию в затылке. – Ты – сто гребаных килограммов нереализованной сексуальной энергии! Ты – неиссякаемая мощь!..» «Вот для таких случаев и нужно носить с собой поясную разгрузку, − нудит Белый. − Там во втором подсумке слева лента презервативов. А что за бесполезная дрянь лежит у тебя в карманах толстовки? Гайки и шарики для пинг-понга?» − Малыш, ты просто разбиваешь нам сердце! Вдребезги. Только свистни, и я примчусь. Или… нет, нет, подожди! Я знаю! Скажи три раза: «Дэдпул». Это как в «Биттлджусе», только лучше! Питер ставит локти на колени и с недоверием смотрит на него. − Да ладно. − Ты не веришь, что «Дэдпул» звучит лучше чем «Биттлджус»? – Уэйд закатывает глаза. – Ты просто смешон. Питер склоняет голову набок, запускает пальцы в волосы, ставя челку дыбом. Просто удивительно, как ему удается выглядеть очаровательно даже с самой идиотской прической. Ему идут его дурацкие очки, майки, которые ему велики, потому что он ужасно тощий и не умеет делать покупки в интернете, любые джинсы: старые, с висящей задницей и другие, такие тесные, что у Уэйда и многих миллионов его фанатов разом должно случиться носовое кровотечение с летальным исходом. Питеру идет, даже когда он врезается скулой в дверной косяк, что тоже не всякому под силу, а потом ходит с гигантским синяком. Правда, никто больше этого не замечает. − Да нет, я не про… Хотя… − Питер нервно ерзает. − Знаешь, сейчас имя «Мертвый бассейн» подходит тебе как нельзя лучше. Еще пару кубометров воды на этот злополучный клочок земли, и ты сам утонешь в той бездонной луже, которая там образовалась. Уэйд смотрит себе под ноги, и, хотя он уже по щиколотку в грязи, все равно говорит: − Ты преувеличиваешь, тыковка. «Святое дерьмо, мы рождены для протеста!» − восхищается Белый. «Ну и для того, чтобы есть», − подумав, замечает Желтый. Уэйд отправляется поливать «куст с трибблами», но это чертовски скучно, потому что тот растет далеко от крыльца и сидящего на нем Паркера. Уэйд придает лицу суровое выражение, зажимает шланг между ног и, придерживая его, делает вид, что отливает на куст. Сбоку раздается сдавленное хихиканье – Питер зажимает себе рот рукой. − Эй, своим смехом ты оскорбляешь меня как мужчину! – орет Уэйд. – Размер – не главное! Хотя тут, пожалуй, не меньше пары футов, − он вызывающе болтает концом шланга. Питер пытается что-то сказать, но хохочет так сильно, что давится словами. − Чувак, я надеюсь, что у тебя там все как-то… потолще и не такое зеленое, – в конце концов кричит он в ответ. Уэйд сияет. − Показать? − Что? Нет! Я и так теперь вряд ли когда-нибудь засну, потому что это, − Питер кивает в сторону шланга, − будет стоять у меня перед глазами. Стоять! Черт, я правда это сказал?.. Уэйд радостно открывает рот, чтобы вставить бесценный комментарий о том, что еще может стоять, когда на крыльце появляется вездесущая тетка Паркера. − Я слышала крики. У вас тут все хорошо? – спрашивает она строго, переводя взгляд, достойный самых холодных и страшных пыточных мира, с Питера на Уэйда и обратно. Вообще-то, тетя Мэй неплохо держится для той, в чьем доме с настораживающей периодичностью обретается человек, не расстающийся с маской. По крайней мере, она не задает идиотские вопросы – или приберегает их для племянника. Уэйд роняет садовый шланг на землю. − Я полил… это! – гордо отчитывается он, указывая в сторону гортензии. – Мне же полагается награда, да? Как насчет золотой звездочки или леденца? Что обычно дают хорошим мальчикам? В первый раз после чего-то подобного тетя Мэй была близка к нервному срыву, но Питер объяснил ей, что Уэйд «безобидный… вроде как». Уэйд даже немного оскорбился – если б он был безобидным, у того парня, неудачно столкнувшегося с ним на прошлой неделе, было бы намного больше зубов и намного меньше рентгеновских снимков раздробленных костей. Или случай с тем придурком произошел в прошлом месяце? Когда-то что-то такое точно было, если это, конечно, не эпизод одного из сериалов «Нетфликс». Питер что-то ищет в карманах джинсов, и, очевидно, его старания не пропадают впустую: − У меня есть четвертак. Вот, держи, ни в чем себе не отказывай. − О, ты так добр, Паучок! На эти деньги свожу тебя на свидание в «Бруклин Фэйр». Но никакого алкоголя, а то без штанов под конец вечера останешься не только ты. Хотя о чем это я?.. «Бруклин Фэйр»? У тебя даже нет костюма!» − ужасается Желтый. «У нас есть самые лучшие, невообразимые, супер-сексапильные штаны из спандекса и офигенно рельефные мускулистые ягодицы. Они должны быть вместе, как Бонни и Клайд, картошка фри и сырный соус, уран 235 и уран 238…» − вступает Белый, унылый любитель аналогий. «Какой ты умный». С губ тети Мэй срывается полный отчаянья вздох. − Так. Ты, − она наставляет указательный палец Уэйду прямо между глаз. Бесстрашная маленькая тетушка Паучка наверняка тоже обладает какой-нибудь суперсилой и играет на стороне зла, − иди и умойся, ты будто только что вылез из джунглей Вьетнама, а ты, − она поворачивается к Паркеру, который изо всех сил пытается слиться с местностью, − прекрати сваливать на других свои домашние обязанности. К тебе пришел гость, почему, в конечном счете, именно он поливает цветы? − Потому, что он бегал с криками: «Змея! Змея! Я спасу тебя, Человек-Паук!», − отвечает Питер с рассеянной, немного виноватой улыбкой. Он всегда улыбается тете немного виновато, каждый чертов раз. Наверно, это все из-за той истории с дядей Беном. Тетя Мэй вздыхает снова: − Очень остроумно, Питер. Давай, сделай что-нибудь с последствиями потопа рядом с бегониями. А потом идите есть.*** *** ***
Уэйд не навещает Питера уже целую неделю. Он готов признать, что это не просто нехорошо, а просто-таки пиздец как невежливо, но у него имеется разумное объяснение: его прокляли. Вообще-то, у него есть суперспособность самоисцеляться, но иногда она куда-то пропадает – как сейчас. В такие дни его все время тошнит, он не может встать с кровати, и слишком слаб, чтобы функционировать, как рядовой штурмовик имперской армии, поэтому он просто спит, ест через силу и блюет, снова и снова. Последний пункт выходит как-то непроизвольно; на практике без него, конечно, намного лучше. Проклятие начинает работать с понедельника, но к пятнице ситуация несколько стабилизируется. Уэйд разживается мерзостным виски и проводит вечер перед телевизором, задушевно общаясь с героями телешоу. Субботнее утро несет с собой страшное похмелье. Уэйд лежит на диване и жалуется людям в телевизоре на то, как ему плохо, хотя это «плохо» намного лучше того «плохо», которое было раньше. − Похмелье – отличное «плохо»! Внутри будто рождается новая вселенная. Надеюсь, это не вселенная Ультимэйт. Хотя, если подумать, меланома с метастазами в мозг как раз тянет на Ультимэйт. Жалкие людишки в телевизоре совсем его не слушают, поэтому Уэйд разбивает экран. Желтого это расстраивает – он большой поклонник кулинарных передач. Белый пытается успокоить его словами о том, что сейчас все можно посмотреть через интернет, но Желтый безутешен. − Вы просто невыносимы, − сетует Уэйд. – Все жду, когда начнете перетирать платьишки. «Мы все знаем, что лежит у тебя в коробке под кроватью», − идет на шантаж Желтый. Утрата телевизора плохо на нем сказывается. − Ты старый и скучный, − замечает Уэйд и тащится в ванную, попутно снимая с себя одежду и расшвыривая ее в разные стороны. Он ложится в ужасно холодную ванну, открывает воду и с интересом наблюдает, как та заполняет все дно и поднимается выше, к его лодыжкам, к икрам. Вода горячая; воздух становится мутным от пара. Уэйд думает, что, если он сползет чуть ниже и поднимет ноги, ему, возможно, удастся погрузиться под воду с головой. «И нам больше никогда не придется дышать?» «Хорошо бы, дышать – очень утомительно». «Но, вообще, и довольно забавно. Особенно когда начинаешь немного задыхаться перед тем как кончить». «Кончить. Фи. Ты мешаешь нам немножко самоубиться. Продолжишь думать об этом, у нас сейчас встанет… ну вот. Молодец». Уэйд опускает взгляд вниз. − Паучок решит, что он нам больше не нравится. Что мы его бросили. Но это ведь не так? Мы просто стараемся делать добро. Это называется… онанизм? Ах да, гуманизм. Закрыв воду, он обнаруживает, что за пределами ванной раздаются странные звуки. Будто кто-то стучит в дверь. Или барабанит со всей силы. − Эй, ты там? – доносится до Уэйда приглушенные крики Паркера. – Ты вообще жив? Дэдпул? Вот же черт… Дэдпул! «Он решил, что ты умер. Как это мило», − проникается Белый. Стук и крики стихают. Должно быть, Питер долбился в дверь довольно долго, пока Уэйд беседовал с худшими советчиками на свете, оккупировавшими его мозг. «Сейчас он обидится и патетично уйдет, как делают все подростки в фильмах Sony. Еще не поздно попытаться его догнать». − Я буду бежать за ним в слезах, − говорит Уэйд с чувством и пытается поудобней устроиться в ванне. Возможно, ему было бы комфортней, если бы он отрубил себе ноги выше колен. Они не умещаются. Всегда не умещаются. Из-за стены вновь доносятся странные звуки, на этот раз – совсем тихие. Едва уловимые. Будто… будто кто-то лезет в окно. − Хотя смотрите-ка, бежать не придется! – ухмыляется Уэйд. – Просто встречу его здесь во всем своем гребаном великолепии. Нужно было добавить в воду пены? У нас нет пены. Лепестки роз? Свечи? Выключить свет? Да, без света было бы намного лучше. Оконная рама опускается со щелчком – Питер в квартире. Слышно, как он осторожно шагает, стараясь, чтобы полы не заскрипели под его ногами. − Дэдпул, ты тут? – спрашивает Питер тихо, почти шепотом. Шелестят какие-то бумаги. Уэйд сводит брови на переносице: у него есть бумаги? А! Присланные счета, на которых стоит его имя. Уэйд сохраняет их на случай, если у него закончатся все журналы, и разжигать костер на любой из праздников великого Белого Севера будет нечем. − Уэйд? – говорит Питер еще тише. Потом набирается смелости. − Уэйд! Уэйд лежит в остывающей воде в своей дурацкой ванне и скалится так, что скулы сводит. Теперь Паучок знает его имя. А ведь этот сопляк даже не подозревает, как он мечтал об этом в детстве! Питер обходит гостиную, бродит по спальне, проверяет что-то на кухне. Наконец дверь в ванную открывается с пронзительным скрипом, похожим на стон боли. Питер делает шаг внутрь и резко останавливается. − Сюрпри-и-из! – восклицает Уэйд и брызгает в него водой. – Давненько не виделись, да? Зачем явился, Паучья Башка? Питер смотрит на него, на зарубцевавшуюся кожу странного, нездорового цвета, на бугрящиеся шрамы, на черные пятна меланом. Наверняка он вспоминает все эти жуткие передачи BBC про болезни, вирусы и делящиеся с безумной скоростью раковые клетки, показанные в режиме «макро». В конце концов, Питер смотрит на член Уэйда, и это тоже довольно странно. «Но твоему члену это определенно нравится». − Ты озадачен, потрясен, разочарован, в ужасе, тебя тошнит, ты чувствуешь странное ощущение в районе мошонки, ты хочешь мне подрочить? – с готовностью подсказывает Уэйд. Питер поднимает взгляд на его лицо, наполовину закрытое маской, и тут Уэйд понимает – Паркера едва не трясет от злости. Он так зол, что даже не сразу находит слова – только стоит и дышит так, что ноздри раздуваются. «Раз, − отсчитывает Желтый, − два…» − Я? Я, нахрен, хочу тебя убить! – орет Питер, безотчетно комкая пальцами низ своей футболки. – Что за дерьмо вообще происходит? Я думал, ты заболел или умер… Раньше ты не вылезал из моего дома, а потом просто пропал! Уэйд шлепает открытой ладонью по поверхности воды, и во взбешенного Питера снова летят брызги. На его очаровательной голубой футболке из магазина комиксов тут же расплываются мокрые пятна. − О, пирожочек, ты такой милый, когда злишься, но ты же знаешь, я не могу умереть. Вот теперь Питера трясет по-настоящему. − Не можешь? Какого черта?! Я видел, как ты переходишь дорогу! Ты даже не смотришь по сторонам, а я должен ночью лежать в кровати и думать, не размазало ли тебя по Таймс-сквер! И ты мог бы отвечать на телефонные звонки, хотя бы когда число входящих переваливает за полсотни – так, знаешь, ради разнообразия!.. Уэйд облокачивается на бортик ванны. − Ты думаешь обо мне долгими ночами? И как я выгляжу? Как-нибудь так? – он делает многозначительный пасс рукой. – А еще у нас под кроватью хранится костюм горничной! Может, ты думаешь обо мне в нем? − Нет, в основном, я думаю, какой же ты урод без чувства самосохранения… − лицо Питера вытягивается в ужасе. – Прости, прости, боже, я совсем не то имел в виду! Ты меня бесишь, понял, но это не касается твоей внешности. Ты просто ужасный говнюк, которому плевать на чувства других людей, вот. А мышцы у тебя клевые. − М-м. А говорил, что не хочешь мне подрочить, − улыбка Уэйда становится пугающей и хитрой. Пугающе-хитрой. − Я и не хочу, − Паркер вспыхивает, и это все равно что смотреть на гребаный рассвет в канун апокалипсиса. У Питера краснеют уши, скулы, шея. Он того и гляди запылает, как Джонни Шторм. – Слушай… э-э-э… Что с тобой случилось? − Какая хренова разница? Теперь я такой, и если ты не хочешь играть с Уилсоном-младшим, то будь лапочкой и вали отсюда, Паучья Башка. Хотя, если хочешь посмотреть на то, как я все делаю за тебя, оставайся, но тебе придется заплатить за пиццу, которую принесет курьер. «Мы не заказывали пиццу», − ябедничает Желтый. Хорошо, что Паркер его не слышит. − Вообще-то, я хотел знать, чем заслужил игнор с твоей стороны, − Питер поджимает губы. Теперь он выглядит, как один из этих строгих, вечно всем недовольных родителей из подростковых фильмов с телеканала Disney, − но да, конечно, не буду мешать твоему свиданию с правой рукой. Прости, что влез без приглашения и постучал перед этим в дверь не меньше миллиона раз, ты же был так занят, чтобы ответить мне. Я, пожалуй, пойду. Он резко разворачивается и выходит из ванной, захлопнув за собой дверь. Уэйд с усилием садится, ставит локти на колени, подпирает кулаками подбородок и смотрит в стену. Время идет. Вода в ванне становится холодной и отвратительной. «Ты же собирался подрочить, нет?..» − осторожно напоминает Желтый. − Не, просто хотел, чтобы этот ботан свалил, − говорит Уэйд своим «серьезным» голосом, который ненавидит даже больше, чем овсянку и статистику детской смертности вместе взятые. − Рано еще Паучишке смотреть на такое. Когда он наконец покидает ванную, Паркер почему-то все еще обретается в его квартире. Он выкинул бутылку из-под виски и даже немного разобрал бардак – точнее, просто сложил раскиданную одежду Уэйда на диван. − Ты еще тут, Джейн? – удивляется Уэйд, почесывая бедро через полотенце, повязанное на талии. − Мы уж думали, ты сбежал от страшного викторианского Магнето, чтобы залечить раны в своем бедном маленьком сердечке. Питер фыркает. − Почти так все и было. Потом я наткнулся на «Джека Дэниэлса», и тот, как истинный бро, прояснил мне ситуацию. В следующий раз, если решишь уйти в запой, хотя бы напиши смску. А когда будет курьер с пиццей? − Сегодня? Завтра? Никогда? Я забыл сделать заказ. Желтый хотел артишоков, а мы с Белым их ненавидим. Питер знает про голоса и таблички с их репликами, похожие на долбанные субтитры. Уэйд уже имел честь познакомить Паркера с ними. − Нахрен артишоки. Так и передай ему. «Эй! На хрен тебя. Поверь, тебе там понравится». Уэйд усмехается. − Руки прочь, я его первый заметил. − Что он говорит? – интересуется Питер. − Что тебе стоит познакомиться с нами поближе. Сделай удивленное лицо, это же секрет, тсс! Питер изгибает бровь. − Еще ближе? Я только что видел тебя в ванне голым. Уэйд протягивает руку и хлопает Паркера по груди. Хлоп, хлоп. − И этот восхитительный момент останется с тобой навсегда. До самой смерти. Разве не чудесно, Паучок? В эту минуту полотенце соскальзывает с бедер Уэйда и эффектно падает к его ногам, словно в той самой сцене какого-нибудь сериала из девяностых, где отношения героев должны в экстренном порядке перейти на вторую космическую скорость и покинуть орбиту планеты Френдзона. Питер машинально опускает взгляд и тут же отводит его в сторону. − Боже! − Нет, малыш, бог выглядит по-другому, знаешь, все эти бороды и разлетающиеся одежды… Хотя постой, так выглядит Гендальф. И Дамблдор тоже, коварные, всеми уважаемые старики чертовски неоригинальны. А вот эта длинная смешная штука называется член. Гляди, он смотрит на тебя, ты ему понравился! Питер прижимает ладони к горящим щекам, его ресницы забавно подрагивают, когда он с невероятным упорством разглядывает стену с облезающими обоями. − Оу. Да. Я думал, что видел все, но… Вот теперь я видел все. Но да, этот момент точно останется со мной до самой смерти.*** *** ***
В честь вечера субботы они устраивают марафон самых безумных азиатских фильмов на свете. Во время просмотра «Девочки-машины» они ненадолго прерываются: сначала Уэйд ищет в интернете продавцов подержанных пулеметов, потому что еще не заработал свой первый миллион, а затем пытается откопать в завалах болгарку или хотя бы прилично наточенный тесак для мяса, чтобы отпилить себе руку и приделать на ее место что-то с вращающимся блоком стволов. Питеру совсем не нравится идея с отпиливанием руки, и он долго объясняет Уэйду, почему этого не стоит делать как минимум до покупки пулемета. Уэйд затыкает уши и во весь голос распевает переделанные рождественские гимны, в произвольных местах которых начинают появляться слова «унижение», «дрочка» и «арахисовое масло». Когда Питер пытается отнять его руки от ушей, он мотает головой, словно какой-нибудь недовольный пятилетка, которому не помешала бы воспитательная порка. У Паркера не слишком-то много познаний в области дисциплины, поэтому его попытки что-то сделать с Уэйдом оборачиваются очень вдохновляющей возней на диване. Уэйд даже успевает облапать Паркера, и хотя это продуманный тактический ход, Питер издает сладкий потерянный звук и на мгновенье застывает, когда большая горячая ладонь быстро касается внутренней стороны его бедра и так же молниеносно щупает между ног. Потом, конечно, наступает момент искупления: Питер извивается, как самый настоящий паук, брыкается и бьет почти в полную силу. Уэйд даже готов признать, что ему немножечко больно, но это пустяк по сравнению с только что пережитым им незабываемым опытом. Он больше никогда не будет мыть свою правую руку, никогда. «Кому тут надо дать, чтобы Паучок нам дал?» – вопрошает Желтый в его голове. «Вы слышали, как он стонет, слышали, слышали? Клянусь, только что мы были свидетелями теста пробной версии программы «Питер Паркер кончает»! И да, мы хотим приобрести лицензию на полную версию! Мы хотим, чтоб он кончал для нас постоянно!» − настойчиво требует Белый, которому недодали. − Эй, эй, эй, эй, − рассеянно повторяет Уэйд, пытаясь утихомирить голоса в своей голове. – Сбавили обороты, оба, быстро. Никаких «но», в них содержатся канцерогены! Воспользовавшись заминкой, Питер с видом оскорбленной невинности отсаживается на дальний конец дивана. − Чувак, ты совсем чокнутый, − констатирует он странным голосом. – Нельзя трогать других парней… э-э-э… если ничего такого не имеешь в виду. − Ничего такого? Что такое «ничего такое»? – Уэйд очень удачно изображает недоумение. Питер насупливается и скрещивает руки на груди. − Ладно, замяли, − он снимает фильм с паузы. Паркер продолжает сидеть на отшибе. Уэйд какое-то время наблюдает за ним, а после, решив, что Паучку там одиноко, сгребает его и бесцеремонно подтягивает себе под бок. Питер, конечно, отбивается, но только для вида. Потом он устраивается поудобней, ерзает своей миленькой маленькой задницей и затихает. Уэйд поглядывает на него, широко ухмыляясь. Разомлевший Питер яростно моргает, стараясь не заснуть. − Слушай, наверно, я пойду, − хрипло говорит он. – Меня просто вырубает. Поеду домой. Он предпринимает попытку встать, но Уэйд удерживает его на месте. − Эй, ты обещал посмотреть этот фильм со мной! Фильм, а не первые тридцать минут фильма! Питер Паркер, где твои манеры? – говорит Уэйд тонким визгливым голосом, не слишком похоже копируя интонации тети Мэй. – Ты что, еще одна жертва безобразного воспитания читаури? Питер страдальчески трет глаза. − Ну ладно. Посмотрим эту дрянь еще немного, но потом я ухожу. Вообще-то, уже поздно, а мне далеко ехать. Через четыре минуты он засыпает, уронив голову на плечо Уэйду. «Паучок такой теплый, такой гладкий, − мурлыкает Желтый. – Давай потрогаем его? Ну давай же! Погладим его, нашего маленького ручного паучка. Он не заметит. Эй, пауки бывают ручными?» − Кобры бывают ручными, − бормочет Уэйд, осторожно просовывая кончики пальцев Питеру под футболку. – Лягушки бывают ручными. Ящерицы бывают ручными. Пауки… о, я бы хотел его приручить. Я бы хорошо о нем заботился, учительница, можно мне? Питер тихонько вздыхает во сне. Уэйд улыбается и, приподняв маску, проводит самым кончиком языка по его уху. Никакой реакции. Уэйд большим пальцем поглаживает живот Питера прямо под пупком, ощущая прилив радостного возбуждения. Он бы столько всего мог сделать! Протолкнуть пальцы под пояс джинсов Паркера. Нащупать резинку трусов. Позволить руке проскользнуть дальше… «Тсс. Ты разбудишь его, болван, и он уйдет, − ругается Белый. – Смотри свое тупое кино!» − Я буду осторожным! Как ниндзя! – громко шепчет ему Уэйд, но руку все же убирает. Как это дьявольски сложно – не разбудить Питера. Просто-таки сраная сверхзадача. На экране второстепенных героев планомерно выкашивают под бодрую музыку, а после переключаются на главных. Паркер просыпается, лишь когда начинаются титры. Он дергается, резко поднимает голову. − Что? Я что, спал? Сколько времени?.. – он щурится от света, поднимает руку с часами к глазам. – Полвторого?! Ты что, издеваешься? Почему ты меня не разбудил? − он недовольно смотрит на Уэйда. − Ты выглядел таким милым, когда спал, я должен был сфотографировать тебя для открыток на День Благодарения. Канадский День Благодарения. Но теперь ты застрял тут с нами, верно? Устоим пижамную вечеринку, выпьем какао с нутеллой, подеремся на подушках, сделаем бусы из конфет, найдем для тебя корону принцессы?.. Питер закрывает лицо руками и устало трет его. − Блин, не знаю, что со мной случилось. Теперь Тетя Мэй меня убьет. Это все потому, что ты такой теплый и на тебе можно лежать, понял! – он дарит Уэйду обвиняющий тычок. − Эй! Поаккуратней там, у меня тоже есть печень! И я совсем не хочу, чтобы в ней была дырка, через которую можно наблюдать солнечное затмение! Хах, подловил, подловил, у меня нет печени, мы ее продали, чтобы оплатить безлимитный интернет! − Ох, прости, − Питер поднимается с дивана, и без него левому боку становится чертовски холодно. – Я позвоню тете Мэй, она, наверно, уже с ума сходит. − Она не звонила, так что, может, у нее уже новый племянник, − пожимает плечами Уэйд. Питер шлепает его рукой по плечу. − Ауч! Плохой Паук! − Не болтай чушь про тетю Мэй, − серьезно говорит Питер и отходит в другой конец комнаты, чтобы позвонить. Уэйд ждет, когда он будет пытаться вталдычить своей тетке, что это совершенно безопасно – оставаться такому славному, такому хорошенькому пареньку на ночь у «этого странного типа», но этот очаровательный момент почему-то не настает. Питер говорит, что вернется к полудню, потому что страшно устал и просто не проснется раньше, а потом желает тете спокойной ночи. Он рассеянно улыбается, глядя в пустоту, потом косится на Уэйда и показывает ему жестами, что все хорошо. − Посмотрим еще что-нибудь? – предлагает Уэйд, когда тот убирает телефон в карман. – И закажем вкусняшек? Огурцы, салат и лук, все на булочке с кунжутом… − Нет, − мотает головой Питер. − Слушай, я правда страшно устал. Я лягу спать, а ты можешь еще посмотреть телек и заказать вкусняшек. Уэйд морщит нос. − Ну нет. Ты отнимаешь у меня все веселье. Мы не хотим быть социальным изгоем. И мы ляжем спать вместе с тобой, так ведь? Подожди-ка, у нас мало подушек, я знаю, что нам надо сделать, − объятый вдохновением, он устремляется в спальню, а Питер тащится за ним. − Пять подушек – это, по-твоему, мало? И я не считаю ту огромную мягкую игрушку Человека Паука, страшнее которой нет ничего в этом мире! Уэйд! Уэ-э-э-э-эйд… Уэйд распахивает шкаф, из которого немедленно выпадают мухобойка и моток проводов, и начинает рыться внутри. − Она здесь, я знаю, в прошлый раз я сказал ей ждать нас здесь. Но она женщина, а они такие нетерпеливые… − он выворачивает шею, чтобы посмотреть на Питера. – Эй, сахарный пончик, можешь нам посветить? − Просто скажи ей ползти на голос, чем бы она ни была, − ворчит Паркер, но все-таки включает фонарик на смартфоне и какое-то время крутится вокруг Уэйда, пытаясь найти место, откуда светить удобнее. Он ниже ростом, и для того, чтобы вытянуть руку над плечом Уэйда, ему приходится встать на цыпочки. − О, малыш, просто обними меня за талию и прижмись сзади. − Я уже прижался сзади, вряд ли тебе это помогло, − Питер и правда очень близко, но ха, в какой вселенной это называется «прижаться»? Маленький лжец, ему бы даже слюнявые обитатели домика в прериях не поверили бы. – Ищи давай! − Смотрите, малыш Пити командует нами! Что? С какой хреновой стати я подкаблучник?.. – под вялую перебранку с обитателями своей головы, считающими, что ему давно пора начать самоутверждаться, Уэйд вытряхивает из недр шкафа насос и сдутую секс-куклу. Ее нехило помяло, так что выражение резинового лица скорее обвиняющее, чем привычно-тупое. – А вот и Кэтлин! Мы нашли ее! − О, только не это, − Питер закатывает глаза. – Прости, если задеваю твои чувства, но… м-м-м, на минутку, я не собираюсь спать на надувной женщине! Или делать с ней что-либо еще! Не-а, не сегодня. Я даже пива не выпил. Я вообще ничего не пил! − Но Паучок, ты даже не попытался! Она же такая мягкая и удобная! Не сейчас, конечно, сейчас она сморщенная и жуткая, но посмотри на себя, прежде чем кого-то критиковать! Это просто нечестно. Дай Кэти шанс, тыквочка. Питер открывает рот и вновь его закрывает. − Не-не-не. Нет, это не прокатит. Хотя знаешь, ты, конечно, можешь делать все, что угодно, а я лучше посплю на диване. Один. Уэйд принимает скорбный вид. − Не-а. Бугимэн сожрет тебя ночью, не успеешь ты засунуть руку в трусы и пропеть: «Упс, ай дид ит эгейн». − Я возьму одну из твоих катан, − Питер запускает пальцы в волосы, но при этом как-то чудно крутит головой, будто пытается ее оторвать. – Если найду ее в этом бардаке. Хочешь, я подарю тебе вазу для катан? Это как ваза для зонтов, только… Ладно, неважно. − Ты не можешь взять мою катану, это нарушает священный кодекс воинов великого и безразмерного хаоса. Но ты можешь взять меня с собой, − Уэйд делает многообещающее движение бровями, − я буду защищать тебя. Супергероям нужен полноценный сон… и вот это. Она принесет тебе удачу! − он сгружает мятую, невыносимо воняющую резиной Кэтлин на руки Питеру. Тот, брезгливо морщась, заталкивает ее обратно в шкаф, откуда то и дело выпадают вещи. Наконец они ложатся спать. Питеру не удалось слинять на диван, поэтому он устраивается на краю кровати и размышляет вслух, не присохнут ли за ночь его линзы к роговице. Изголовье кровати украшают вонзенные в него сверху катаны. Уэйд раздевается до трусов, скидывая одежду на пол, но оставляет маску. Желтый возмущен, потому что от нее чешется лоб. Реально чешется. − Эй, отвали, а? Это мой лоб. Заведи себе свой, если такой умный. − И что, ты не снимешь маску? – Питер с интересом смотрит на него снизу вверх. Они бы с Желтым подружились, вреднючие зануды. Уэйд подозрительно прищуривается. − Хочешь разоблачить меня? Хитростью выведать мою личность?.. − Я знаю твою личность, я видел счета за кабельное, − Питер подсовывает ладонь под щеку. – Ты же знаешь, что у тебя там целая упаковка от пиццы, набитая счетами? Они все в масляных пятнах. − … сдать меня властям? – остановиться посреди патетичного монолога не так-то просто, но на Уэйда запоздало снисходит озарение. – О! Подожди, постой! Сделка! Мы готовы пойти на торг. Мы готовы? Мы готовы! Сделай это ради мира во всем мире… Ради пончиков из «Тим Хортонз» и безопасного секса? Я избавлюсь от маски, если ты избавишься от джинсов. Питер долго испытующе смотрит на него, потом медленно, будто кто-нибудь тут может прокричать ему в последний момент: «Не делай этого!», − расстегивает ширинку, выгибаясь, стаскивает с себя джинсы до лодыжек и дрыгает ногами, чтобы избавиться от них насовсем. Когда те комом вываливаются за пределы постели, он поднимает голову и расплывается в этой своей улыбке «Выкуси», которая просто-таки требует засунуть ему в рот носок – или что-нибудь побольше, потому что этому там самое место. − О, малыш, ты такой же сахарный, как смерть диабетика, − тянет Уэйд тонко и визгливо, ложится на кровать и закрывает глаза. Белый и Желтый наперебой требуют, чтобы он хоть что-нибудь предпринял. Когда эти двое начинают метаться, Уэйд думает, что табличкам не мешало бы появляться с радостными хлопками – будто попкорн жарят. Тогда их гротескный дуэт превратился бы в праздник с фейерверками. Фейерверками и попкорном?.. «Почти голый Питер Паркер!» «Наполовину голый Питер Паркер!» «Ты когда-нибудь слышал, что на обложке нашего комикса написано «Языкастый наемник»? Оставим вопросы найма, но, может, пришло время применить язык по назначению?» «Облизать им что-нибудь?..» «Куда-нибудь его засунуть и подвигать им взад-вперед…» «… или по кругу…» Питер, кажется, тоже озадачен. − Эй! – он подползает поближе и толкает несколько отвлекшегося Уэйда в плечо. – Снимешь маску? Ты обещал! Уэйд закатывает глаза. − Мы ничего не обещали тебе, наш маленький негодующий пирожочек. Разве мы клялись на мизинчиках? Или на Библии? Если мы дотронемся до Библии, отблески пожара осветят даже стены Алькатраса. Вспомни об этом в следующий раз, когда решишь меня шантажировать, Паучок. Питер дергает углом рта. − Что, правда? Ну, прекрасно. Спокойной тебе ублюдочной ночи! Он щелкает выключателем так, будто пытается его казнить, а после снова падает на свой край кровати. Уэйд слышит его обиженное сопение и невесело ухмыляется. «Всегда удивлялся, как это у тебя получается все просрать?» − вступает Белый. − Это талант. Маленький смешной подарок Санта-Клауса, прежде чем я нашпиговал его свинцом… Рождественский фаршированный Санта. «Ты же понимаешь, что он разделся для тебя? Ну, технически, снял штаны, но это ничего не меняет», − Желтый в роли сводни был бы дивно хорош, не будь таким озабоченным. − Но я тоже снял ради него штаны! Я бы снял ради него еще что-нибудь. Питер легонько пинает его ногой в голень. − Ну так сними, а? − Кожа шестнадцатилетней девственницы подойдет? Или я могу почистить банан… Ты понял, да? − Уэйд! − Черт, он вынуждает нас! Но потом никаких слез и криков, иначе кто-то встретит рассвет на улице… Шутка. Мы просто привяжем тебя к постели, и тебе придется смотреть на это лицо до самой смерти. Питер вновь включает свет и усаживается на кровати по-турецки. В носках, трусах и футболке он здорово смахивает на героя порнушки. Того и гляди сейчас достанет черный вибратор из ящика с конспектами. «У нас нет ящика с конспектами», − похоже, собственное откровение низвергает Желтого в пучины скорби. − Ты всегда только обещаешь, а под конец – сплошное разочарование. Как в тот раз, когда ты сказал, что купишь мне «Хэппи Мил». Эй, где моя игрушка-миньон?.. Уэйд поджимает губы, качает головой и сдергивает маску. Та падает на скомканное одеяло. Отдельно, сама по себе, она выглядит чужеродно. Есть в этом что-то неправильное. − Приве-ет! Ну что, доволен? В твоем маленьком мирке уже появились единороги, срущие радугой, или, может, лепреконы предложили тебе горшочек своего драгоценного дерьма? Питер долго смотрит на него – ему в глаза, − потом подбирается ближе, обхватывает его лицо ладонями и держит так, будто голова Уэйда может в любую минуту отвалиться. − И что, вот это – все? – спрашивает он, ни на секунду не отводя взгляд. – А я так надеялся повизжать от ужаса! − Хэй, ты меня оскорбляешь, ты в курсе? Видел бы ты, сколько конфет я собираю на Хэллуин! – отвечает Уэйд, которому от всего этого как-то не по себе. – И что с тобой не так? Я жуткий, вообще-то. Ты должен меня бояться. «Правильно. Будь мужчиной, стой на своем!» − подбадривает его Белый. Питер отнимает одну руку от его щеки и со странно зачарованным видом касается кончиками пальцев переносицы Уэйда, мягко трогает то место, где должна начинаться бровь и где теперь лишь зарубцевавшаяся кожа. Другая узкая ладонь сползает Уэйду под челюсть. − Ты жуткий, ага, − каждое слово Питера звучит все тише и тише. – Я тебя боюсь, − он совершенно возмутительно улыбается. – Просто в ужасе. То, что происходит дальше, странно даже по меркам Уэйда, а уж он-то практически лицензированный психопат. Питер тянется вперед всем телом, на его лице – отстраненное, почти блаженное выражение, и он, пресвятые испанские черепушки, зажмуривает глаза. «Где он такого понахватался? – в паузы между словами Белый умудряется вставить мучительные звуки подступающего приступа тошноты. – Все, сваливаю отсюда к кому-нибудь другому. Эй, готов поклясться, никто не дарит свои первые целомудренные поцелуи Тони Старку!» Уэйд отклоняет голову назад, и их с Питером губы не встречаются где-то посередине между страной фантазий и реальностью романов «Harlequin». Почувствовав, что что-то пошло не так, Паркер распахивает глаза и смотрит вопросительно. Уэйд радостно скалится в ответ. Питер вновь закрывает глаза, делает это плавное, почти нереальное движение вперед – и его снова ждет облом. Тогда он снова обхватывает лицо Уэйда руками, и его большие пальцы обвиняющее утыкаются тому куда-то под скулы. − Эй, − говорит Питер с таким напряжением, будто внутри него колючую проволоку свивают в мотки. Идиот. − Эй, − передразнивает его Уэйд и, резко подавшись вперед, буквально сминает его губы. Где-то в небе кто-то фальшиво выводит троекратное «Аллилуйя!». Пояснения: 1) Я здесь для отдыха. Мне нечего декларировать (исп.) 2) Не важно, малыш. Поверните направо. Поверните налево. Привет! (исп.)