Дикая Пустошь

      Взмах кисти — быстрый и четкий, как взмах острого кинжала. В огромной ручище Пикмана даже столь маленький кусок дерева казался чем-то смертоносным. Совершенно не владея собой, тело его нового натурщика сотрясалось при каждом резком движении кисти.       Он недовольно сдвинул брови и вежливо попросил своего гостя не дергаться, но ломку так просто было не подавить, а Пикман не собирался как-то помогать в решении этой проблемы. Наоборот, муки придавали перекошенному в страхе лицу еще большую реалистичность.       Это был настоящий вызов. Несовершенство формы, которое он видел перед собой на стуле для смертников — том самом, из старой мастерской, — с каждым мазком кисти становилось чем-то большим. Совершенством мятежного духа. Ярким, интересным — с точки зрения исследователя темных глубин человеческой души, коим считал себя Пикман.       Связанный натурщик что-то громко замычал через кляп и вновь дёрнулся, пробуя верёвки на прочность.       — Знаете, я ни разу не рисовал гулей — в рейдеры их не берут, но это не значит, что они всегда чисты передо мной.       Услышав его раскатистый, певучий голос, натурщик перестал брыкаться, сжался, как зверёк, попавший в ловушку, и загрустил. Казалось, даже поднятые поля его прекрасной шляпы чуть поникли.       Пикману нравились глаза гулей: что-то глубокое было в этих чёрных зияющих пустотах. Как в зеркалах. Пришлось встать поближе и наклониться, чтобы проверить свою догадку.       Он приблизился, продолжая сжимать в руке тонкую деревянную палку, похожую на иглу из какого-нибудь кошмара. Руки были в крови. От страха Хэнкок выкатил глаза, громко замычал и замотал головой, отчего случайно слетела шляпа. Цокнув языком, Пикман с недовольным видом отложил кисть, потёр руки тряпкой, пропитанной спиртосодержащим раствором, и вернул головной убор на место, натянув посильнее, чтобы тот снова не упал.       — Прошу вести себя прилично, господин мэр. — Пикман вернулся к работе, удовлетворив свое любопытство. На месте глаз у портрета зияли две белые прорехи. Он решил пропустить самое сложное, к тому же все еще могло измениться. — Я не скандалил в вашем Капитолии, когда вы громогласно назначили за мою голову награду. По доброте душевной я даже готов простить вам травлю свободного искусства. Видите, я даже ушел с территории Добрососедства. Теперь вам стало спокойнее, господин мэр?       Хэнкок уже не знал, в какую сторону нужно мотать головой. От ломки слезились глаза, придавая ему вид раскаявшегося грешника или милого морского котика.       Да, им стало спокойней без маньяка по соседству. Нет, им не стало лучше, когда рейдеры, быстро осмелев, вернулись на границы города. Теперь их можно было видеть спокойно разгуливающими по улицам, самых наглых охранники выпирали из Капитолия. Дешевая химия наводнила рынок, и, судя по количеству смертей среди нищих, сублиматы по рейдерским рецептам были не самого лучшего качества.       Хэнкок чувствовал, что эти безумные твари нагло обживаются в его городе, а значит, стоило ждать открытого противостояния. Никаких интриг, переворотов и реформ — только кровь в водостоках. Он содрогнулся, представив Добрососедство, украшенное головами на кольях, залитыми кровью телами, прибитыми к стенам — в лучших рейдерских традициях.       А что предлагал Пикман? Абсолютно то же самое, но с телами самих рейдеров. Хэнкок не видел в этом ничего красивого, только практический расчет: если хочешь припугнуть крыс, повесь у их нор несколько мертвых сородичей. Если хочешь припугнуть безумных ублюдков, развесь их кишки, как гирлянды. Обычные трупы их никогда не пугали.       Хэнкок сидел подозрительно тихо, размышляя, что из двух зол стоило выбрать. Немного смущало, что Пикман уже поймал его и явно намеревался сделать гуля звездой очередной выставки, что не располагало к сотрудничеству.       Со стороны улицы послышались выстрелы. Хэнкок вытянулся, пытаясь выглянуть в окно через дыры в шторах. Он надеялся увидеть Фаренгейт или своих громил, спешащих на помощь, но в мастерскую ворвался обычный рейдер.       Первой целью он выбрал, конечно же, беззащитного гуля. С диким криком, потрясая топориком, рейдер побежал на Хэнкока, но Пикман резко кинулся ему наперехват. Ловко выбив локтем оружие, здоровяк скользнул ему за спину, точно змея, и резким движением свернул шею. Все случилось так быстро, что гуль толком не успел испугаться. Только тихий хруст позвонков, до сих пор стоящий в ушах, напоминал о вторжении и, собственно, труп, к которому уже с интересом приглядывался Пикман.       — Прошу прощения. — Пикман спокойно поправил съехавший в сторону галстук. — Я лишь недавно арендовал дом в этом районе, и местные еще ко мне не привыкли.       Вновь послышались звуки торопливых шагов и не слишком удивленное «оу!» — в дверях показалась самая обычная старушка.       — Как мило с вашей стороны, мистер Пикман! Я уже думала, этот паршивец сбежит, — сказала она, улыбаясь и закидывая дробовик на плечо, будто не замечая выпученных глаз Хэнкока и громкого мычания о помощи. — Вижу, вы заняты, прошу прощения. Просто хотела сказать, что ужин почти готов.       — Не за что. И благодарю, миссис Мерфи.       Старушка зарделась и приложила морщинистую ладошку к губам, пряча улыбку.       — Такой милый мальчик! — проворковала она себе под нос.       Пикман вынес мусор в подвал — к остальным мертвецам — и вернулся к работе. Осталось нарисовать глаза и нижнюю часть лица, которую прикрывал кляп. Он тянул до последнего момента, но все-таки вынул тряпку изо рта.       — Помогите-е-е! — тут же заорал Хэнкок и даже чуть оторвался от земли вместе со стулом.       — Имейте совесть, мистер мэр. Я спас вашу жизнь.       — Если бы не привязал, то и спасать не нужно было!       — Напротив, к соглашению мы так и не пришли. — В голосе Пикмана не было злости. Только пренебрежительный тон, с которым обычно объясняют что-то очевидное. — Ну же, подумайте.       — Это шантаж! — выпалил Хэнкок и мгновенно замолк — Пикман перестал рисовать, недобро зыркнув на него. — Прошу прощения.        Взгляд Пикмана снова вернулся к холсту.       — Их бесполезно отстреливать, господин мэр. Только я знаю слабое место рейдеров, признайте. Если вы проявите чудеса мудрости, я поставлю точку во всех бедах Добрососедства.       Предложение выглядело безумно заманчивым. Точнее, вовсе безумным. Оставить Пикмана на свободе и позволить творить, что душе угодно? А кто потом остановит его самого?       С другой стороны, стул под ним и без того был достаточно шатким, а Пикман тем временем уже закончил рисовать нижнюю половину лица. Хэнкок с усилием сглотнул подступивший ком.       — Ладно, я позволю вам работать на территории Добрососедства, но не в самом городе! Только рейдеры.       — Вы предлагаете мне официальную работу? Ну что вы… это так неожиданно! — Пикман картинно закатил глаза. — Тогда выслушайте мои условия как потерпевшей стороны.       Хэнкок недовольно хрюкнул — еще можно было поспорить, кто пострадал больше.       — Во-первых, я хочу вернуться в свою мастерскую в Норт-Энде.       — Без проблем! — выпалил Хэнкок, обрадовавшись, что Пикман не хочет переехать к нему в Добрососедство.       — Во-вторых, мне потребуется ваша помощь, чтобы незаметно проникнуть в самое сердце Зла.       Время размышлений подходило к концу. Картина постепенно обретала свою истинную форму, но Хэнкок почему-то отказывался забрать ее — даже в дар. Он все еще был обижен на Фаренгейт за то, что та не пришла ему на помощь, и посоветовал Пикману «нарисовать ее, как одну из тех французских девушек». Тот лишь пожал плечами, но обещал что-нибудь придумать.

***

      Заброшенный концертный зал в старом городе собрал под своей крышей главарей банд со всего Содружества. Среди знакомых лиц попадались и гости из далеких краев. Немного заправившись в баре, рейдеры разбредались в поисках развлечений.       Яркие ярмарочные лампочки и цветастые плакаты завлекали зрителей на главное событие года — конкурс талантов, где рейдеры соревновались между собой за звание самого оригинального. Здесь можно было посмотреть на диковинное оружие, украденное у предыдущих хозяев, прокачать своего робота-убийцу, ознакомиться с широким выбором химии (с дегустацией) и пирогов для «Портативного обеда», а также блеснуть творчеством. Именно свою необычную и богатую на мерзости культуру рейдеры считали исключительным качеством и старались поддерживать интерес молодежи. Размашисто ударить по ней было для Пикмана делом чести.       Разукрашенный ведущий еле стоял на ногах после дозы «винта», придерживая на голове парик «Помпадур».       — Судить наш творческий конкурс будет… — Он поглубже вдохнул и проорал: — Несокрушимый Классик!       Обычный на вид рейдер встал с места и поклонился залу.       — Если последние двадцать лет вы проспали или не родились, то внимайте: этот человечек, наш Классик, предложил подвешивать одноногих на крюки, придумал распятия на матрасах, головы на кольях — и дерзко ворвался не только лишь в искусство, но и в наши сердца. Теперь ни одно рейдерское жилище не обходится без его работ.       Классик продолжал кланяться. Зрители хлопали и оглушительно свистели; послышалось несколько выстрелов.       — Настало время представить наших участников и их работы! — Ведущий подошел к ближайшему рейдеру и его поджаренному поселенцу, сидящему на табуретке в позе роденовского Мыслителя. — Поприветствуйте Шлака и его «Ожидание». Очень тонкая, глубокая работа.       Из зала донеслись вялые хлопки тех, кто понял суть, и немногочисленных членов банды Шлака. Чтобы поддержать своего лидера, «Кованые» выжгли буквы его прозвища на деревянных табличках и подняли над головами, правда, немного перепутав их местами, но и не потеряв общий смысл.       Протектрон по имени Жан мастерски рисовал елочку и небритого мужика с топором, которого рейдеры принимали за своего. Архитектор из «Ядер Мира» снова рекламировал дизайнерские решения, включающие только красные и белые цвета, а также громоздкие холодильники с колой на каждом шагу. Только место представителя Столичной Пустоши пустовало.       — Ах да, Мойра Браун снова снята с конкурса за плагиат, — прокомментировал ведущий. — Теперь настала очередь Скальпеля с работой «Неудачное вскрытие» — поаплодируем участнику!       Зал не скупился на аплодисменты — и правда, операционный стол с распотрошённым поселенцем выглядел внушительно. Сам Скальпель был одет в окровавленный хирургический халат. Специальной шапочки он, судя по всему, не нашёл и напялил на голову бахилу.       — И наш новый конкурсант… — Ведущий замер, таращась в заготовленный листочек. Осипшим голоском он продолжил: — М-мистер Пикман с монументом «Настоящий американский кашалот».       Тот вежливо помахал молчаливой публике. Перед ним ничего не было.       — А-а… где кашалот? — робко уточнил ведущий.       — Сейчас всё будет!       Пикман улыбнулся и аккуратно подвернул рукава белоснежной рубашки.