Дикая Пустошь

      Келлогу на днях стукнуло сто восемь лет, и он чертовски устал. Ему говорили, что с возрастом импланты начнут сбоить вместе с устаревшими органами, так что придётся изымать старые и заменять полностью искусственными. В счёт хорошей службы Институт на своего пса средств не жалел и щедро осыпал подарками: лёгкими взамен прокуренных, печенью — на место вздувшейся, пористой, сердцем — а к чёрту сердце; многие наверняка удивились, что у Келлога оно вообще имелось.       Сто восемь — так себе дата, никакая. Вот на сотый день рождения он оторвался по полной — пришлось аж почку снова менять и правую руку выкинуть. Старик в то время был сильно занят новым поколением синтов, так что с хозяйского стола перепали неплохие запчасти. С протезом целиться куда проще — такая рука никогда не дрогнет.       На сей раз в подарок от работодателя он получил мальчишку-синта с грустным взглядом, как у рад-оленя, и повеление выгулять его на поверхности. Могли бы и получше повод придумать, чтобы сделать из Келлога живую приманку: только идиот не слышал, что из Убежища 111 сбежал «запасной вариант» и бегал по пустошам в поисках сына. Зря только глянул в ту капсулу, вот же кретин…       В другой день он сказал бы: «Пусть идёт, я его встречу», но не теперь. Келлогу сто восемь лет, и каждая часть его дряхлого тела ныла, скрипела и грозила отторгнуться в неподходящий момент. Весёлая была жизнь — грех жаловаться; любой наёмник, не обременённый моралью, о такой мечтает. С Даймонд-Сити у них много общего: старая скрипучая оболочка с новой начинкой и высокое самомнение. Жители упорно красили ржавые стены краской и хвастались своей жемчужиной, пока бедняцкий сброд ютился на дне в самодельных хибарах.       — Меня зовут Шон, — вежливо представился пацан, но Келлог проигнорировал протянутую руку: с работой дружбу не заводят. К тому же какой из него Шон — так, дорогая копия.       Мальчишка испуганно жался к Келлогу и затравленно оглядывался на каждого чумазого прохожего. Сам же он одет с иголочки в новые вещи, чист и причёсан — ну типичный домашний ребёнок довоенных времён. Если бы не Келлог рядом, давно бы его порвали в каком-нибудь тёмном переулке.       — Первый раз, да? — вздохнул он, заранее зная ответ: Институт выпустил мальчишку из уютной клетки, не считаясь с его чувствами. Возможно, они до сих пор сомневались, что у синтов они в принципе были — как и сердце у Келлога.       Стоило отдать должное: пацан не плакал, держался. Очень достойно для холёного десятилетки. Шон вёл себя так же, когда впервые вышел на поверхность — Келлог помнил это, словно всё случилось вчера. Мальчишки похожи, как две капли воды: оба с отпечатком одиночества и мрачным смирением в глазах. Только Келлог словно перенёсся во времени на шестьдесят лет и даже не заметил.       Столетний опыт едва ли подсказывал, как вести себя с детьми, к тому же прохожие недвусмысленно пялились на громилу с мелким шкетом; охранники знали его, а потому не рисковали лезть, но всё же Келлог чувствовал странную неловкость и раздражался всё больше, проклиная старика и его подковерные интриги. Чтобы привести мысли в порядок, он закурил сигару — обычные сигареты давно на языке не чувствовались.       — Здесь не особо интересно, но за стенами ещё хуже, поверь, шкет, — заговорил Келлог, когда молчание между ними стало чем-то проблемным. — В магазинах продают всякое барахло, в баре подают сомнительное пойло — ну просто рай для типичного местного жителя. Хотя… — Келлог вдруг понял, что могло бы заинтересовать мальца, и указал на нервную стерву Мирну. — Вон в том магазине ночью торгует «Мистер Помощник» по имени Перси — славный малый. В больнице тоже робот латает, а вон — Такахаси, местная достопримечательность. Хочешь подойти?       Малец боязливо кивнул, и Келлог повёл его к забегаловке под вывеской «Энергичная лапша», помог сесть на высокий барный стул и сам уселся рядом вполоборота, поглядывая на закрытые ворота.       — Нан-ни симасё-ка? — спросил Такахаси, и малец от восторга приоткрыл рот. Его позабавил поварской колпак и как ловко нелепые манипуляторы управлялись с поварёшкой. Прежде чем Келлог успел предупредить, что эту фразу робот будет повторять бесконечно, малец заговорил сам:       — Оча? Чай… можно?       — О, так ты его понимаешь? — усмехнулся Келлог, нисколько не удивившись: старикан свою копию должен был сделать идеальной, как он сам.       — Нан-ни симасё-ка? — упрямо повторил Такахаси, и малец заметно скис.       — Не переживай, он сломан. Просто скажи «да» — всегда работает.       — Хаи! — отчеканил малец, как на уроке, а затем задумался: — А на что я согласился?       Такахаси шлёпнул в миску порцию лапши и ловко придвинул к нему. Келлог не выдержал и рассмеялся, увидев, с каким лицом выкормыш Института посмотрел на грязную посуду, затем — на видавшую лучшие века вилку. Остальные клиенты лапшичной к тому времени сами собой разбежались, так что смущаться было не перед кем.       Келлог хлопнул его по плечу и сжалился:       — Мы пообедаем в нормальном месте, не переживай, малец.       — Да я не… — тот покраснел, искоса глянул на руку Келлога, словно не понимал, что тот делает. — Надеюсь, его кто-нибудь починит. Мы же можем это сделать?       Малец наивно думал, что Институт здесь — нечто вроде спасителей, тайного ангела-хранителя для голодранцев, и Келлог не удержался от очередной усмешки. Впрочем, никто ему не запрещал сбивать «розовые очки» с маленького синта.       Он склонился и прошептал так, чтобы малец точно понял:       — Молчи, откуда ты пришёл, пацан. Эти люди глупы и пугливы как скот: они убьют нас без разговоров, дай только повод. Несколько лет назад на этом месте слетевший с катушек синт убил прежнего хозяина бара.       — Оу, ясно, — пробормотал тот и перевёл взгляд на вывеску с изображением атома. — А там что?       Келлог нахмурился, пытаясь воскресить в памяти достопримечательности дрянного городишки.       — Центр «Наука!», но я туда не заходил. Если дома тебе ботанить не надоело…       — Пойдём, конечно!       Энтузиазм преобразил мальца, словно оковы робости снял — наконец-то что-то для него понятное в диком, вывернутом мире. Келлог покряхтел для приличия, но обрадовался, что они скроются с глаз. Маленькая хибара с парочкой верстаков и кустарной химлабораторией едва походила на полноценный научный центр, однако улыбчивая леди в чистом белом халате душевно поприветствовала мальца и вроде как искренне ему обрадовалась.       Келлог благоразумно потушил сигару и встал у двери, обозначив свою роль телохранителя. Вторая женщина всё-таки глянула на него нервно, словно пыталась вспомнить лицо. Малец тем временем хвостом следовал за приветливой докторшей, которая болтала без продыху, повторяя, что он сам может поучаствовать в каком-то научном эксперименте.       — Отец никогда мне не разрешал, — помявшись, пробормотал малец, и дамочка, окинув Келлога рассеянным взглядом, нашлась с ответом:       — Неконтролируемый опыт может быть опасен, отец прав, но мы-то с тобой подготовимся! — с этими словами она, смеясь, схватила початую бутыль со спиртом, которая тут же выскользнула, но малец оказался проворным и поймал её. — Ох, благодарю, молодой человек!       Судя по взгляду второй дамы, такое частенько случалось; они с Келлогом одновременно вздохнули. Малец помог налить спирт в пустую бутылку, и зал наполнился характерным запахом настоящей лаборатории. Рассеянная дамочка чиркнула спичкой и поднесла огонёк к горлышку, подпалив пары. Если бы такой опыт проводил сам Келлог, он бы скорее научил пацана делать коктейли Молотова.       Они провели такой же эксперимент со стеклоочистителем, кидали «Сахарные бомбы» в Ядер-Колу, а затем превратили какой-то обмылок в шипящую пену перекисью и ещё какой-то жидкостью. Даже Келлог засмотрелся, как простые вещи, которые и мусорщики не тронули бы, создавали целое шоу. Малец улыбался и постоянно оборачивался к нему, пытаясь разделить впечатления. Вышел он в задумчивости, но Келлог не придал этому значения.       — Вон там — фанаты бейсбола… но не спеши радоваться: они думают, что бейсболисты избивали друг друга битами, а выигрывали те, кто оставался на ногах.       Малец испуганно вылупился, точно не верил, шутил ли Келлог, а затем — рассмеялся.       — Но это же… ну… жестоко.       — Хочешь посмотреть?       — Ну нет! — малец снова рассмеялся, всплеснув руками, и Келлог тоже не удержался от усмешки.       На ужин они отправились в «Колониальный бар», и Кук, едва завидев Келлога на пороге, рыкнул на официантку и, нацепив улыбку, лично выбежал поприветствовать его. Малец спрятался за спиной, а затем побрёл к свободному столику, куда его проводили. С балкона открывался заманчивый вид — в том числе на ворота: Келлог не забывал о работе.       — Слышал, ищут ребёнка-то, — полушёпотом тарахтел Кук, подмигивая в сторону пацана. — Сообщу, как на хвост сядут.       — Обязательно, — хмуро бросил Келлог и взглядом велел ему скрыться: проходимец всегда таковым оставался, какую бы личину ни принял на людях. Из хозяина богатого заведения вышел отличный информатор, однако наглость порождала жадность, а верность имела свою цену. Только страх перед Институтом держал Кука в узде.       Малец скромно жевал стейк из брамина, мастерски пользуясь вилкой и ножом, а Келлог снова закурил. В заведение приходили местные богачи и снобы, чтобы выпить довоенного виски, а не ту разливуху, что гнали в «Скамье запасных». Хотя с трудом верилось, что Кук настолько расщедривался и не подливал ту же бражку особо пьяным неразборчивым клиентам.       Внизу зажигались уличные фонари и гирлянды, ночь спускалась на Даймонд-Сити. Малец вздрогнул от звона стекла где-то у бара, богатые алкаши восторженно завопили, и Келлог велел собираться — замёрзнет ещё неженка на балконе. Он щедро отсыпал крышек, провёл мальца через прокуренный бар, подталкивая ладонью в спину, и вывел на воздух.       Они постояли на верхнем ярусе, пока совсем не стемнело. Малец свесился через скрипучие перила, затем запрокинул голову, подставив лицо ветру, и Келлог внезапно понял: тот впервые в жизни его чувствует. В горле першило от чёртовых сигар.       — Перси вышел на смену, пошли, — велел Келлог, и малец послушно встал рядом — усталый, но не сломленный впечатлениями.       Только охранники остались сторожить пустой рынок под унылым светом фонарей. Робот радушно поприветствовал их и показал товары. Келлог знал, что в этой лавке всегда водилось какое-то древнее добро, и малец не разочаровался: нашёл какую-то потрёпанную толстенную книгу, которая то ли под дождём долго валялась, то ли на неё кислоту пролили. Однако малец выглядел счастливым и прижимал её к груди как сокровище.       Они достаточно покрасовались на улице, как велел связной, так что Келлог с чистой совестью повёл мальчишку к себе домой. Привитая вежливость мешала тому и шаг ступить в сторону, пока Келлог открывал секретную комнату и переворачивал сумки в поисках запасного спального мешка.       — Если не хочешь ночевать на коврике у двери, шкет, засунь манеры куда подальше и веди себя нормально. Можешь брать всё, что не оружие или виски.       — И сигары, — пробормотал пацан с обречённостью, но Келлог свои привычки менять не собирался даже в присутствии старика — что уж говорить о его копии.       Он уселся в кресло, повёрнутое к входной двери, и наконец-то с наслаждением вытянул ноги. На столике справа, под рукой, лежал пистолет, но Келлог потянулся к бутылке. Малец лежал на спальнике, уткнувшись в книгу: он бережно переворачивал реформированные страницы, на которых местами поплыли буквы.       — Как ты там что-либо разбираешь? — пробухтел Келлог, устраиваясь в кресле поудобнее.       — Я её почти наизусть знаю, но читал только с терминала. Настоящие книги — редкость, а ненаучные — тем более. Отцу они не интересны. А мне нравится: это что-то… моё, личное.       Отпив из стакана, Келлог усмехнулся: ещё бы, ребёнку не хватает развлечений, когда его пичкают одной учёбой. Пришлось напомнить себе, что он — не настоящий мальчик, прямо как в сказке, а значит, должен быть функциональным, полезным. Келлог поболтал виски в стакане, не чувствуя никакого желания допивать: в старом теле и новый желудок быстрее приходил в негодность, словно время само подталкивало в могилу, напоминая, что его не обмануть.       Мальчишка рядом с ним словно пытался нарушить правила и начать жизнь заново, и Келлог задумался, уж не хочет ли старик переселить свой мозг в его тело? А что, они генетически идентичны, только не клоны какие-нибудь. С Института станется и не такое провернуть. Хотел бы он начать заново сам?       Келлог бросил беглый взгляд на мальца, а сердце — чьё-то чужое, пересаженное — ударилось громче, больнее. Тот готовился ко сну: снял ботинки и аккуратно поставил рядом, идеально сложил свитер — как солдафонов в учебке муштровали. Печальное зрелище.       — Почему ты меня никогда не называешь по имени? — вдруг осмелился спросить мальчишка, видимо, поборов внутреннее противоречие любопытства и вежливости. — «Шкетом», «пацаном», но не Шоном?       Хреновую ему дали няньку; Келлог нежничать не стал и всё прямо выложил. Если тронется умом один синт, склепают нового — так было всегда.       — Ты — не Шон. Настоящий — тот старик, которого они зовут Отцом. Я знаю, потому что сам достал его из криокамеры шестьдесят лет назад.       Келлог до сей поры понятия не имел, знал ли об этом сам мальчишка, но, судя по невозмутимому выражению лица, догадывался. Институт со своими вообще не нежничал.       — Я не похож на него. Он пытается сделать меня собой, но не выходит, я знаю.       Поэтому его отправили сюда приманкой, а не оставили дома, в тепле и уюте стеклянной клетки. Мальчишка, вопреки ожиданию, не расстроился.       — И ты не обязан донашивать за ним имя. Какое бы ты сам хотел?       Было в этом что-то мстительное, радостное — словно бомба замедленная для старика и его чопорного выводка в белых халатах; росток протеста в отлаженной программе. Взрослого контролировать легче, но мозг ребёнка — форменный хаос.       Малец опустил взгляд в книгу и вдруг просветлел.       — Сэм, — он словно попробовал имя на вкус. — Да, мне нравится.       — Хорошо, Сэм так Сэм. Только мне кличек не давай.       — Да, с этим сложно. Бильбо дожил до ста одиннадцати лет, но ты точно не он.       — Я не доживу, мале… Сэм.       Келлог как в воду глядел: в тот момент, когда их взгляды встретились, он понял, что не отдаст пацана Институту. Если вернётся, то не протянет долго, а «запасной вариант» не годился на роль спасителя. Свобода и личное мнение — гадкая отрава, быстро распространяются. У Сэма просто не было шансов, к тому же он — прототип.       Наутро Келлог заявил, что они пускаются в бега, и малец ничего не возразил: смиренно собрался и побежал за ним. Охотник обещал забрать его к концу второго дня, но явился пораньше, словно почувствовал мятеж. Они даже Фенс не успели покинуть: в одном из переулков поджидала засада.       Сто восемь лет — большой срок. От одной чёртовой пули тело словно рассыпалось на части, кровь не останавливалась. Куда уж развалюхе Келлогу тягаться с идеальным охотником, только с конвейера! Пацана отобрали, но его не добили — оставили подыхать в одиночестве. Келлог упрямо прополз по старому городу до безопасной норы, залатал раны, но поздно — в кровь попала зараза. Его лихорадило и выворачивало наизнанку, рана постоянно сочилась — и в таком состоянии Келлог наконец встретился с «запасным вариантом». Он даже не сразу понял, кто из родителей перед ним, и не удивился бы призракам мести.       — Где Шон? Где мой сын?! — орали ему в лицо, а Келлог смеялся, представляя, какой сюрприз ждёт впереди. Тот, для кого шестьдесят лет пролетели в мгновенье, разве осознает, что стал моложе своего сына? Даже жаль, что Келлог не застанет воссоединение семьи: его поглощала тьма, холод жрал от продырявленных ног — к сердцу.       Всё-таки оно билось, раз остановилось.       Келлог очнулся в каком-то вареве из образов и чужих мыслей, хотя осознать это получилось далеко не сразу. Он словно через мутное окно глядел: куда-то шёл, стрелял, курил, но не чувствовал сигаретного дыма — что ж, не впервые; он не чувствовал ни усталости, ни тепла, ни холода тоже. Странное посмертие.       Однако образы не отступали, и Келлог потянул управление на себя, сам опустил взгляд и увидел серые, искромсанные руки, словно у мертвеца, а под ними — стальные кости с проводами. Более того, он точно знал их обладателя: Ник Валентайн, выброшенный синт с воспоминаниями довоенного детектива. Он тоже заглянул в своего рода бездну, как Келлог — в морозильную камеру, к своей смерти, и поплатился за любопытство.       Ник Валентайн продолжал жить где-то на задворках — слишком слабый, чтобы даже закричать, — и Келлог словно его вымещал. Да, тело — не предел мечтаний, развалюха куда хуже, чем его старая мясная оболочка, но зато рядом крутился «запасной вариант» с планом попасть в Институт. Конечно, Келлог вызвался помочь. Судьба просто так не раздаривала второй шанс — это он уяснил точно за сто восемь лет, — а значит, работу следовало закончить.       Старик искал себе преемника из родной крови, разочаровавшись в синтах — собственных детях, — и Келлогу было бы плевать, если бы не одно исключение. Сцену воссоединения семьи он так и не увидел — оставил напарника наедине с престарелым сюрпризом, а сам тенью скользнул в коридоры на поиски пацана; клялся себе, что разнесёт всё к чертям, если и его утилизировали или выбросили, как Ника ранее.       Он сидел в прозрачной клетке, как и рассказывал — что-то вроде человечьего аквариума со всеми удобствами. Келлог постучал по стеклу и помахал рукой, когда пацан поднял голову от своей пожёванной книги и с ужасом уставился в лицо мертвеца.       Значит, вот кто заслужил второй шанс — что ж, Келлога это устраивало. Родитель поймёт, что этот Шон — подделка, да и не Шон вовсе, и вряд ли примет. Так что пацану требовалась нянька на долгое время.       — Эй, Сэм! Я вытащу тебя оттуда!       В неживом примитивном теле и сердца-то не было — если только мотор какой-нибудь, — так что же толкало Келлога в путь даже после смерти, если от него самого остался какой-то фрагмент? И почему так больно от его счастливой улыбки?..