Неотвратимость

Всё время, что они добирались до Долины Надежды, Даниэль молчал. Вопросы, мучившие его перед сном, продолжали терзать разум и тревожить сердце. Марлоу ни на секунду не допускал мысли о том, что люди правы и Бога нет, но вдруг Господь был вовсе не таким, каким он Его представлял? И Даниэль ещё не знал, что хуже — разочароваться в Боге или узнать, что Его нет. Священник боялся и того, и другого — без веры его жизнь была бы пуста. Из размышлений его вывело начавшееся задолго до того, как они достигли границы Долины, беспокойство Наамы, возраставшее с каждым шагом. Нарушив, наконец, своё молчание, Марлоу успокаивающе гладил её по шее и говорил настойчиво и ласково, что всё хорошо, но, вопреки обыкновению, сладить с животным не получалось. И не только Наама взволнованно фыркала и временами застывала, как вкопанная, не желая идти дальше. Перемахнув через невысокую ограду, за которой начиналась Долина, Голиаф взбрыкнул, встал на дыбы и попятился. Варгас, еле удержавшись в седле, натянул поводья на себя и шикнув на коня, попытался хоть как-то его урезонить. Близость тьмы и крипты в сердце Долины не только людей, но и чутких животных повергали в ужас — густая полоса леса, через которую прежде проходили торговые пути, была невероятно опасна. Здесь действовала некая непреодолимая сила, заманивающая жертв в чащу, в когти монстров и оживших кошмаров. Кто-то слышал голоса, кого-то через лес вела призрачная дева, похожая на святую, а кого-то влекла собственная отвага, граничащая с безумием. Варгас же, как и Орден, считал, что никакой особой силы в Долине не было — лишь огромная крипта, затягивающая, словно воронка. Когда Голиаф немного затих, Габриэль обернулся к спутнику и покачал головой: — Искать тут охотника — всё равно что рыться в сене в поисках иголки, чёрт возьми. Если, конечно, он сам нас не найдёт… Мрачно хохотнув, Хантер дождался, пока Даниэль успокоит лошадь, и повёл спутника путями, по которым он как-то раз ходил в поисках умертвия, таскающего за собой целую свору нежити. Если бы не конечности, которые то и дело теряли несмышлёные мертвяки, Габриэль тоже сгинул бы здесь, заблудившись, но дорожка из гниющей плоти привела его к цели, а спутник, умудрившийся запомнить все развилки бесконечных троп, помог выбраться обратно на свет. Услышав звонкий плеск ручья, Хантер притормозил у перекрёстка и, спрыгнув с Голиафа, повёл коня по узкой тропинке, усеянной пожухлыми листьями. Прежде чем отправляться на поиски, им стоило немного отдохнуть и подкрепиться. Тем более что искать мертвеца при свете дня было глупой затеей. В то, что пропавший без вести охотник ещё мог быть жив, Габриэль не верил. — Остановимся у озера. Пообедаем — потом за дело. Габриэль заранее отстегнул от седла свою сумку, косу и арбалет и усмехнулся себе под нос — у Голиафа была привычка забегать в воду с разбега, как собака. И главное было — успеть снять с него вещи и освободить его от седла, иначе потом будет поздно. Едва в просветах жёлтой листвы засверкало озеро, как конь сорвался с места и поскакал вниз по склону. Даниэль проводил его удивлённым взглядом и остановился недалеко от берега. Сняв с Наамы сумку и седло, Марлоу дал ей морковку и похлопал по боку, после чего она тоже пошла к воде. Степенно и изящно, как и полагалось приличной лошади. — Мы здесь задержимся? — уточнил священник. — Хочу постирать вещи. Получив утвердительный ответ, Даниэль достал из сумки тряпки, которыми перевязывал себе ладони пару дней назад, нашивку с гербом Ордена, о которой уже успел забыть, чистую одежду и кусок мыла. Нужно было пользоваться моментом, пока они находились рядом с водой. Подойдя к берегу, Даниэль разулся, зачем-то закатал брюки, которые всё равно собирался стирать, и зашёл в воду по колено. Вода приятно холодила и щекотала кожу лёгкими волнами. Тут же захотелось раздеться и нырнуть с головой, почувствовать себя чистым и посвежевшим, но Марлоу смущало присутствие Варгаса. Может, чуть позже, когда он свыкнется с мыслью о том, что в этом нет ничего особенного? В самом деле, о каком стеснении могла идти речь, он ведь был здесь не с девушкой. И тут же Даниэль понял, что в таком случае он был бы смущён гораздо меньше. Чего ему было стыдиться? Своего тела? Вряд ли оно интересовало охотника, и в том, что священник вообще думал об этом, не было ничего хорошего. Он должен был оставить это и просто заниматься своими делами. В конце концов, он мог бы расслабиться хоть ненадолго, перестать без конца прокручивать в голове одни и те же навязчивые мысли, насладиться погодой, водой, отдыхом. Но нет. Это ведь было бы слишком легко. Почему его волновало мнение Варгаса о себе? Куда делось такое привычное смирение, граничащее с равнодушием? Ведь в Ноттингеме его совершенно не беспокоило, кто что думал о его душе, его теле и о нём самом в целом. Подавив вздох, Даниэль опустил взгляд на рябящую отблесками солнца воду, но невольно продолжал наблюдать за охотником краем глаза. Варгас поморщился, когда до него долетели брызги от скачущего по берегу Голиафа, и скинул плащ, шарф и шляпу. Следовало сначала отстирать одежду, а уже потом отмываться самому; расстегнув жилет, охотник придирчиво его осмотрел и бросил к остальной одежде. Следом за ним отправилась и рубашка грязно-коричневого цвета, которую было проще сжечь, чем привести в божеский вид. Всё рано или поздно изнашивалось, и приходилось искать замену. Хорошо, что ещё до встречи с огром и посещения Ноттингема Хантер купил себе серую рубашку с жёстким воротником. Казалось, это было в прошлой жизни. Размяв плечи и проведя рукой сзади по шее, Варгас задел пальцами край шрама от когтей вендиго. Четыре рваные полосы на спине возвращали его в тот день и вызывали смешанные чувства. Становилось не то радостно, что выжил, оказался сильнее, выносливее, чем сам ожидал; не то страшно, что в следующий раз так уже не повезёт. Что всё случится точно так, как в бесчисленных кошмарах. У каждого охотника рано или поздно появлялся личный монстр, мучающий долгими тревожными ночами. Если для Варгаса это был вендиго, то для Джонсона, например, — доппельгангер. А для Даниэля, скорее всего, им станет та девочка-сирена. Сняв обувь и оттащив вещи к мелководью, Габриэль опустил их в воду и придавил первым попавшимся камнем. Одежда отмокнет, и тогда можно будет отстирать кровь и налипшую грязь. А потом придётся ждать самое меньшее пару часов, пока всё это просохнет на солнце. — Надо будет в Честерфилде прикупить одежды, — больше для себя сказал Варгас. — Эта на мне того и гляди развалится. В самый неподходящий момент. Почистив сапоги, Хантер посмотрел в сторону вышедшего из озера Голиафа — счастливый конь опрокинулся на спину и стал перекатываться по траве, собирая на себя листья, веточки и прочий мусор. Эта его дурацкая привычка раздражала, ведь именно Варгасу потом придётся его отмывать — как только Варгас отмоется сам. А ещё в Честерфилде не мешало бы побриться нормально. Все дела в Честерфилде, но нет, он должен искать заблудшего охотника в Долине Надежды. Не став задерживаться на берегу, Габриэль снял штаны с жёсткими наколенниками и, оставшись в исподнем, прошёл в воду мимо спутника. Марлоу неосторожно посмотрел в сторону охотника, и его взгляд сам собой скользнул по чётко очерченному профилю, красивой шее и голым плечам, спустился к мускулистым рукам и остановился на шрамах, перечёркивающих широкую спину. Пока Варгас шагал глубже в воду, Даниэль тщетно пытался оторвать взгляд от коротко стриженного затылка и страшных рубцов. От желания их потрогать, сильного, жгучего, покалывало кончики пальцев. Только когда Хантер скрылся под водой, священник заметил, что почти не дышал всё это время. И подумал, что, возможно, только возможно, вчера во время привала он так ярко реагировал не только из-за самого факта прикосновений. «Нет», — одёрнул себя Даниэль, игнорируя то, как отчаянно и испуганно колотится сердце. Нет-нет-нет. Всё это осталось в далёком прошлом, в стенах частной школы и университета, теперь это было недопустимо. Ко всем он должен был относиться одинаково — никого не выделять ни хорошим отношением, ни плохим. Любить всех ближних. И неважно, что сейчас рядом ближний был только один. Вспомнив о тряпках, которые сжимал в кулаке, Даниэль ополоснул их и, повесив на нижнюю ветку росшего у берега дерева, снял колоратку. Всё верно, он — священник, его тело и душа принадлежат лишь Богу. Так настойчиво напоминать себе об этом ему не приходилось уже очень давно. Закончив с воротничком, Марлоу стянул рубашку и коснулся нательного крестика — вещи, доставшейся ему от дедушки, как и его имя. Простое прикосновение придало ему сил, и Даниэль приказал себе оставить порочные мысли. Не думать о длинных шрамах и сильных руках. Стоило, наверно, искупаться, пока Варгас совершал заплыв, как раз было подходящее время, но нет. Он не должен был обращать внимания на охотника. Неважно, был он рядом или нет. И интересовало ли его хоть что-то, касающееся Даниэля. Сначала нужно было закончить со стиркой; за рубашкой следовали штаны, и Марлоу снял их после короткого колебания. Внешний мир никак его не касался. И вообще, было невероятное множество вопросов, которые нужно было обдумать и в которых Варгас никак не фигурировал. В этом Даниэль убеждал себя, чувствуя, что неумолимо краснеет, оставшись в одном нижнем белье. Он не поднимал головы и не знал, где охотник и может ли тот его видеть. Да и какая разница? Повесив мокрые брюки, священник взял мыло и зашёл в озеро. Наконец-то у него была возможность привести себя в порядок, и он не собирался её упускать только из-за того, что где-то рядом был Варгас. Даниэль тщательно намылился, задержал дыхание и опустился под воду. Прозрачная гладь сомкнулась над ним, отрезая от всего мира, от проблем и кошмаров. Вокруг растворялась мыльная пена и сверкали пронзающие озеро солнечные лучи. На глубине было спокойно, слабое течение холодило кожу и своими прикосновениями заставляло умиротворённо опустить веки. Под водой все тревоги казались пустыми и глупыми, и этот неожиданный покой тянул на дно. Даниэль распахнул глаза и торопливо вынырнул. Это были странные, чужие мысли — похоже, озеро не было таким безопасным, каким представлялось на первый взгляд. Быстро смыв мыло с волос, Марлоу выбрался на берег и нашёл взглядом макушку Варгаса. Судя по тому, как расслаблено тот плавал, Хантер не заметил никаких странностей. Может, тогда и священнику это лишь показалось? Мало ли что могло привидеться после почти бессонной ночи. Отбросив дурные мысли и больше не оборачиваясь на охотника, которому точно не было до него никакого дела, Даниэль спокойно избавился от мокрого нижнего белья, выжал его и, повесив на дерево, начал одеваться во всё чистое. Варгас добрался почти до середины озера и, развернувшись, поплыл обратно. Мысли о грядущих поисках, которые наверняка превратятся в охоту, текли плавно и лениво. Даже пропало раздражение из-за того, что это задание поручили именно ему, ведь он мог найти в Долине не только пропавшего коллегу, но и какого-нибудь необычного монстра. А за диковинные трофеи полагалось внушительное вознаграждение. Но размышления о когтях и клыках, за которые платили десятками фунтов, исчезли, как только Варгас заметил спутника на берегу и почувствовал его взволнованный взгляд. Габриэля никогда не беспокоили и не будоражили ни подобные привалы у водоёмов, ни общественные бани, ни какие-либо другие ситуации, когда спутники могли увидеть его нагим. Также и собственные спутники мало его интересовали что в одежде, что без. Да и чего стесняться, если вы оба мужчины? Вот только теперь всё воспринималось иначе, когда его лекарем стал священник. Выйдя на берег к своим вещам, Габриэль поймал на себе очередной брошенный украдкой взгляд и усмехнулся, когда Марлоу резко опустил голову и отвернулся. Да, священник. Трудно было не заметить его нерешительное стыдливое внимание. Оно пробуждало интерес и даже немного льстило — всё же не каждый день Варгас вызывал подобные эмоции у слуги Господа, однако вслед за любопытством накатывало раздражение. Габриэлю не стоило даже думать о чём-то пошлом и грязном в отношении святоши — у чистых душ свои причуды, и от одного только намёка Марлоу наверняка сгорел бы от стыда. Но какой прок в обете безбрачия, если тело всё решает за тебя? Хантер вытащил из воды мокрую одежду, закинул её на первую попавшуюся ветку и покосился на Даниэля, который расчёсывал гриву Наамы. Что будет, если прикоснуться к священнику, взывая к его плотским желаниям? Он прогневается? Прибегнет к насилию? Смиренно сдастся и примет происходящее как Божью кару? Или как дьявольское искушение?.. Натянув брюки и чистую, непривычно приятную на ощупь рубашку, Хантер хищно сощурился, наблюдая за Марлоу. Плевать, как это воспримет спутник — стоило как-нибудь проверить, что будет, если. Жаль только, сделать ставки было не с кем. Иначе Габриэль смело поставил бы на последний вариант все свои сбережения. Повесив к одежде свою шляпу, Варгас взъерошил мокрые волосы, поморщился, когда до него долетели брызги от Голиафа, и вспомнил, что его тоже не мешало бы расчесать. Достав мешочек с сахаром и щётку, охотник подошёл к коню и сказал, обернувшись к Марлоу: — Если ты закончил, было бы неплохо заглянуть в карту и посмотреть, сколько нам отсюда идти, — Хантер отодвинул от себя морду Голиафа и продолжил: — Охотник пропал во время поисков существа, которое в бестиарии даже не упоминается. Предположительно это произошло в чаще к западу от Бакстона. Даниэль кивнул, подняв глаза на Хантера, и подумал, какими же странными, даже безумными были все размышления насчет него. Очевидно ведь, что Варгаса волновало только выполнение задания и то, как не погибнуть в процессе. А Даниэль был раздражающим, но потенциально полезным дополнением. Не стоило об этом забывать ни на секунду. Хантер расправил плечи, разминая мышцы, дал Голиафу пару кусочков сахара и вздохнул: — Бакстон — примечательное место. Примечательное тем, что живут в нём одни идиоты, — Габриэль встретил удивлённый взгляд спутника и насмешливо пояснил: — Город окружён высоченной стеной, и жители считают, что этого достаточно для защиты от тьмы. Поэтому не пускают к себе охотников. Общаются только через окна в стене — боятся, что мы впустим к ним тварей. Торгуют нехотя, и при этом иногда просят о помощи. Будто они особенные… Но неважно, и без них не пропадём. Если повезёт, охотник сам на нас выйдет, и искать не придётся. Внимательно слушая, Марлоу достал карту, развернул её и принялся искать водоём, у которого они находились, упомянутую чащу и Бакстон. Долина Надежды была действительно большой, и если ночью вся она наполнялась нежитью, то им было чего бояться. Особенно если им негде было найти приют и убежище. Потрепав Голиафа по голове, Габриэль отпустил его погулять по поляне, посмотрел на подошедшего спутника и провёл ладонью по волосам — без шляпы и шарфа было неуютно. Варгас ощущал себя так, словно на нём не было кожи. Даниэль поднял голову и встретил взгляд охотника. Его серые глаза, не спрятанные за вечной тенью от шляпы, казались совсем светлыми, а открытое лицо выглядело… добрее? Мягче. Но не стоило на это отвлекаться. Протянув карту Габриэлю, Марлоу ткнул в небольшое голубое пятно. — Очевидно, мы здесь. А тот, кого мы ищем, должен быть где-то, — священник обвёл пальцем область севернее, — здесь. Если дорога дальше нормальная, доберёмся за пару часов. Охотник кивнул и предупредил: — Ночью в Долине очень опасно. Если услышишь своё имя — ни в коем случае не иди на звук. Увидишь знакомого человека — не следуй за ним. Некоторые слышат плач, кто-то — смех. В любом случае — всё это иллюзии, — Габриэль нахмурился и внушительно добавил: — Будешь держаться рядом. Отстанешь — пропадёшь… И, кстати, это же правило касается посещений Честерфилда. Ещё неизвестно, где ночью опаснее. — Понял, держаться рядом, — согласился Даниэль. Присев на мягкую траву под деревом, он потёр шею, разминая её и чувствуя себя непривычно без колоратки и с расстёгнутым воротом рубашки, обычно плотно обхватывающим горло. Без белого воротничка Марлоу на мгновение ощутил странную свободу, будто Бог перестал за ним наблюдать, и тут же отогнал эту мысль. Что за глупости лезли в голову. — Когда девушка в Ашбурне начала ругать вас, я думал, обычно такого не бывает, — заметил Даниэль, доставая Библию, которая приятной тяжестью легла в ладони. — Я всегда считал, что к охотникам относятся с уважением и везде принимают их с радостью. Габриэль снял с пояса флягу с ромом, сделал большой глоток и разочарованно вздохнул. В последнее время алкоголь, как и всё остальное, казался ему пресным. — Когда-то так и было, — мрачно хмыкнул Варгас, сев напротив спутника. — Когда порождений тьмы было ещё немного. Орден отправлял своих людей к открывшейся крипте, те уничтожали всех мертвецов, и ближайшие города чествовали охотников как героев. А теперь всех тварей не перебить, и многие считают, что охотники — бесполезные ленивые выродки. Это из самого приятного, что можно услышать, — Габриэль отпил ещё рома и хмуро добавил: — Да и среди орденцев не все — хорошие парни. Так что и возразить нечего. Среди старых знакомых Варгаса — живых и мёртвых — были такие охотники. Чего только стоил высокомерный ублюдок Старк. Или пару лет назад сошедший с ума Вернер. С ними часто это случалось: теряли рассудок от безысходности, происходящего вокруг безумия и натиска тьмы. А если и могли противостоять её нападкам, пуская в своё сердце постепенно, срастаясь и становясь с ней единым целым, то закрывались в себе, как Варгас. Становились угрюмыми и циничными сволочами. Поэтому неудивительно, что они так быстро утратили любовь и почитание народа. — Оттого, что люди перестали видеть в вас героев, вы не перестали ими быть. Это самое важное. — Священник вдруг удивлённо вскинул брови: — Я бы даже сказал, что мы в чём-то похожи. Мы оба стараемся помогать людям, но перед вами закрывают двери, а меня держат за шута. — Даниэль посмотрел на охотника и довольно улыбнулся: — Уверен, вам не нравится это сравнение. Габриэль засунул флягу за пояс, подтянул к себе косу и оселок и покачал головой: — Сравнения меня не задевают. Но когда-то мать таскала меня в церковь по воскресеньям, и с тех пор всё, что связано с религией, меня не привлекает. Поэтому просто не навязывай мне свою веру, и всё будет в порядке… — Варгас задумался на мгновение и добавил: — Хотя ты этого и не делаешь. Так держать. Было странно вот так оказаться с охотником лицом к лицу, впервые за всё это время, и спокойно разговаривать. Раньше они лишь бросали друг на друга мимолётные взгляды, а Даниэль всегда ехал или шёл позади, и единственный нормальный диалог у них получился во время одного из привалов. Даниэль был уверен, что подобное не скоро повторится, но нет — Варгас сам поддерживал беседу. — Как я могу вам что-то навязывать? — улыбнулся Марлоу. — Люди сами должны обращаться к Богу. Насильно насаждая идеи, можно воспитать лишь отвращение к ним. Моя задача — служить примером и помогать тем, кто хочет ступить на путь истинный. Опустив взгляд на Библию, он добавил тише: — Кто знает, может, однажды случится что-то, что вас переубедит. Хантер несколько раз провёл оселком по лезвию и, прервавшись, нашарил в своей сумке флягу с водой. Задев пальцами снятую с трупа шкатулку и вспомнив, зачем он вообще собирался в Честерфилд, Варгас представил дальнейший маршрут. Если они покинут Долину живыми, то нужно будет пройти через западные ворота и дальше по прямой. Он хорошо помнил этот путь, потому что практически каждое посещение Долины заканчивалось посещением пабов в Честерфилде. — Это вряд ли, — откликнулся Хантер, запив ром водой и бросив флягу обратно в сумку. — Какой ещё бог в мире, где происходит такое дерьмо… — оселок прошуршал по острому металлу в медленном задумчивом движении, и Варгас насмешливо вскинул брови: — Вообще-то даже в Ордене некоторые считают, что крипты открылись из-за ритуалов, которые безумные фанатики проводили как раз в поисках своего божества. Сомнительно, конечно, учитывая, что этих самых фанатиков почти никто не видел, но не отменяет того, что какие бы кошмары ни происходили, вечно в них замешана религия. О криптах священник ничего толком не знал — о них легенды ходили ещё более противоречивые и туманные, чем об обычных монстрах. Слова Варгаса о ритуалах и еретиках походили скорее на страшилку для детей, чем на реальность. Разве могла быть у людей — тем более у неверных — такая власть? Даниэль даже не представлял, как эти крипты выглядят, но был уверен — чтобы открыть проход для тьмы, нужны были высшие силы. Господа или дьявола — это уже совсем другой вопрос. — Может, всё это — предвестие Судного дня? — предположил священник, решив проигнорировать последнее замечание Варгаса. В Ноттингеме он слышал и куда более колкие выпады. Марлоу тихо вздохнул и сильнее сжал в пальцах книгу. — А потом придут всадники Апокалипсиса и настанет Страшный суд, и будут судить праведников и грешников по делам их, словам, намерениям и помыслам. Как жаль, что охотник не мог ничего сказать на это, а Даниэль бросал слова в пустоту, смеясь над собой. Воистину, это было суровое наказание — невозможность обсудить с кем-то свои мысли и догадки, иметь рядом разумного, но абсолютно равнодушного человека, который согласился бы скорее молчать дни напролёт, чем говорить о Судном дне и Божьих замыслах. Варгас закатил глаза и сделал большой глоток рома. В словах священника была своя логика — если представить на мгновение, что всадники Апокалипсиса, рай, ад и праведники существовали на самом деле, но представлять это Хантер не собирался. И спорить — тоже. — Когда отправимся в Лондон, заедем к одному человеку в Гилмортон. С ним это всё и обсудишь. Он, вроде как, тоже священник. Если он ещё жив, думаю, вы найдёте общий язык. Даниэль вскинул на Варгаса недоверчивый взгляд. Он давно уже смирился с тем, что после смерти старого священника в Ноттингеме, который был его другом и наставником, он больше не встретит своих коллег. Марлоу думал, что ему больше не с кем будет обсуждать волнующие его вопросы, некому исповедоваться, не от кого получить отпущение грехов. И вот теперь в нём снова зарождалась надежда. — Правда? Это было бы прекрасно! Есть так много всего, в чём я должен покаяться. Страшно представить, сколько грехов на мне за почти четыре года, — Даниэль покачал головой и раскрыл, наконец, Библию. Ему нужно было почитать, пока ещё было время. Это не Бог отдалялся от него, а он — от Бога, и это нужно было предотвратить. А разве был способ лучше чтения Библии? В минуты смятения Марлоу обращался к Священному Писанию и достигал умиротворения и гармонии. Впрочем, прежнее смятение с нынешним не шло ни в какое сравнение. Не одобряя такой наивный восторг, Варгас строго взглянул на спутника и вернулся к заточке оружия, вновь думая о том, что неплохо было бы оставить Даниэля в гостинице для охотников в Гилмортоне. Первое впечатление обычно самое яркое и верное, и Габриэль не ошибся, решив, что святоша слишком миленький для этой работы. Тем более теперь, когда вызвал желание испытывать его всякими соблазнами и опускать на дно. Любопытство не отступало и требовало ответов. Как долго Даниэль мог цепляться за свою невинность, если хватило всего пары прикосновений, чтобы его смутить? Был ли его интерес следствием воздержания или... Варгас раздражённо нахмурился и, чуть не порезавшись, отбросил оселок. Плевать. Всё это не имело значения. Нужно было сосредоточиться на задании, остальное неважно. Оставив святошу наедине с Библией, Хантер отошёл проверить крепления седла и стремян, ремни на которых уже заметно стёрлись, и попытался вспомнить, кто из знакомых мог оказаться в Долине в то время, когда пропал охотник. Габриэль знал двоих, кто постоянно пропадал в этих лесах, и мысль о них вызвала у него тяжёлый вздох. Затерявшимся орденцем легко мог оказаться Гас — молодой и отчаянный охотник, или Эдмунд, оставивший в Лондоне семью. У них всегда свербило в задницах, когда речь заходила о Долине, ведь за здешних обитателей хорошо платили. Такими, как они, двигало вовсе не желание уничтожить тьму и помочь невинным — это был тот тип охотников-авантюристов, которых толкал в бой азарт. Варгас частично разделял такой подход — спустя почти десять лет бесплодных попыток победить монстров только это и помогало не сдаваться. Азарт и стремление спасти как можно больше городов, чтобы они не повторили судьбу Гримсби. Пресловутого героизма вперемешку с безрассудством у Хантера до сих пор было в избытке. Когда они покинули уютный привал, наполненный лёгким шумом волн с берега озера и шелестом зелёной листвы, солнце уже клонилось к земле. Варгас рассчитывал, что они доберутся до места поисков как раз к сумеркам — самому лучшему времени для охоты. Хантер вёл спутника к западному массиву, стараясь не упускать из виду дорогу. Здешний лес играл с восприятием злую шутку, путая ориентиры и заманивая путника вглубь, чтобы он заплутал и больше не выбрался. Все эти уловки Долины были хорошо известны Габриэлю и, как только чаща стала совсем густой, охотник зажёг висящий на поясе фонарь, чтобы рассеять тьму и сохранить трезвый рассудок. Варгас спешился на развилке, передал второй фонарь Даниэлю, который тоже спрыгнул с Наамы, и дальше они пошли пешком, внимательно глядя себе под ноги. Лес становился всё мрачнее, и дело было не только в наступающих сумерках. Он был совсем не таким, как предыдущий. Лес у Ноттингема был мёртвым, а этот — жил своей, независимой от законов природы жизнью. Над головами путников смыкалась листва, пряча их от внешнего мира, но не для того, чтобы защитить, а чтобы никто не узнал об их гибели. Деревья обступали всё плотнее, дорога становилась всё уже. Опавшая листва шуршала под ногами, и обычно этот звук казался Марлоу приятным, но теперь в нём слышалось что-то зловещее. Шагая так близко к Варгасу, что они едва не касались плечами, священник оглядывался с любопытством и лёгкой тревогой. После того, как охотник уже дважды его спас, рядом с ним Даниэль чувствовал себя защищённым и потому не боялся Долины. Он знал, что когда на горизонте появлялись порождения тьмы, на Габриэля можно было положиться. Вокруг было много следов зверей и людей. По дороге проходила глубокая колея, должно быть, здесь проезжали не в меру смелые торговцы. Хантер и Даниэль шли вдоль следа колёс, и тот в какой-то момент оборвался. Кусты сбоку от дороги были примяты — выглядело так, будто нечто утащило телегу в густые заросли. Держа Голиафа поближе к себе, Варгас внимательно огляделся, пытаясь найти хоть что-нибудь, что подскажет, где искать охотника, но пока что было пусто. — Дерьмо, — выдохнул он. Смеркалось. Лес мягко шелестел сухой листвой и утягивал их всё глубже во мрак, туда, где даже фонари почти не рассеивали тьму. Впереди мелькали могильные огоньки — это было плохим знаком. — Помнишь, я говорил о том, как появляются монстры? — сказал Варгас и кивнул на мерцающий свет. — Это могильные огоньки. Чтобы уничтожить такой, надо дождаться, пока он займёт чьё-то тело. Иначе никак. То, что их тут так много — не к добру. Значит, трупов не меньше. Свернув с главной дороги на неприметную тропу, Габриэль остановился, заметив лежащий под деревом мешок, и осторожно подошёл к нему. Внутри оказались кости каких-то животных, два собачьих черепа и шило. О предназначении всего этого оставалось только гадать. Охотник не удивился бы, если бы здесь проводили какие-нибудь безумные обряды. Он слышал, что жители немногочисленных деревень, ещё оставшихся в Долине и вокруг неё, постепенно сходили с ума. От таких можно было ожидать чего угодно. Ещё раз глянув на мешок, Варгас снял косу с седла и перехватил покрепче. Предчувствие его редко обманывало. А судя по тому, каким густым был лес и какими чёрными — тени, они дошли до того самого массива к западу от Бакстона. Из земли повсюду торчали корявые корни, так что здесь можно было не только сгинуть во мраке, но и переломать ноги. Они прошли ещё немного, и на тропе обнаружились потемневшие пятна крови с остатками пищи. Будто жертву долго тошнило перед тем, как она умерла. След был подсохший, но если бы он появился слишком давно, то успел бы стереться. Теперь у Варгаса была хоть какая-то зацепка. — Всё в порядке, святой отец? — буднично поинтересовался он, обернувшись к заметно побледневшему Марлоу. — Голоса не слышите? — Н-нет, — неуверенно откликнулся Даниэль. Никаких голосов не было, но, несмотря на спасительный свет фонаря, который он держал перед собой, Марлоу видел мелькающие между деревьев тени. Первая, поразительно похожая на его сестру, ускользнула вглубь леса, и по спине священника пробежала ледяная дрожь. И ему почти удалось убедить себя, что это лишь видение, как с другой стороны тропы возникла фигура старого священника, отца Рональда из Ноттингема. Волосы на голове Даниэля встали дыбом — лес действительно был наполнен призраками живых и мёртвых. Невольно сжавшись, Марлоу с огромным трудом преодолел вызванное минутной слабостью желание совсем уж прижаться к Варгасу, и просто поднял фонарь повыше. Однако это не помогло. Тени продолжали мелькать: одни скрывались в глубине леса, другие застывали между деревьями и провожали священника пристальными взглядами. Среди них были маленький Уильям, дед Даниэля, любимый преподаватель из университета, первая любовь — молодой человек из частной школы, и снова сестра, с маленьким ребёнком на руках. И на этот раз Марлоу одолело желание не отшатнуться, а последовать за ней, помочь, ведь она могла просто заблудиться. Но он замотал головой, чтобы развеять наваждение, и остался на месте. Однако всё это оказалось сущими пустяками, когда в глухой тишине до слуха Даниэля донеслись жалобные всхлипы, перерастающие в сдавленный тихий плач девочки из дома лесника. Настойчивый, он забирался прямо в голову и, как священник ни пытался отвлечься, никуда не исчезал. Осознание того, что это всего лишь уловки Долины, ничуть не помогало, и плач продолжал звучать, медленно, но неотвратимо заполняя собой всё его существо и сводя с ума. — Нет, я не в порядке, — испуганно признался Даниэль. — Никаких голосов, только плач. Господи… — пробормотал он, обращаясь уже не к Варгасу, но и не ко Всевышнему. — Пожалуйста, замолчи… Повесив фонарь на пояс, священник остановился и зажал уши ладонями, но всхлипывания стали только громче. Теперь навсегда — его личный кошмар. Варгас замер рядом со спутником. Он очень хорошо помнил свой первый визит в Долину. Все эти шепотки, скрывающиеся за кустами монстры, выглядывающие из-за деревьев твари с белыми глазами. Сейчас он не видел ничего подобного, но нарастающее беспокойство постепенно брало над ним верх, и охотник понимал, почему. Потому что вендиго не издаёт звуков. Пока не заметит тебя и не решит поиграть, заманивая в свои когтистые лапы знакомыми голосами. Габриэль положил ладонь на плечо Марлоу, сжал и ощутимо встряхнул, заставляя посмотреть на себя. — Молись, — сказал Варгас. — Или пой про себя. Это поможет, — он задумался на мгновение и снисходительно добавил: — Если не поможет, можешь петь вслух, я это как-нибудь переживу. Благодарно кивнув, Даниэль за поводья притянул Нааму ближе к себе и снова пошёл рядом с охотником, мысленно напевая любимые псалмы один за другим. Плач постепенно затих, но всё же не исчез совсем. Лес будто выжидал, когда священник потеряет бдительность, чтобы напасть с новыми силами и тогда уже довести его до безумия. Но Марлоу был далеко не так слаб, как казалось на первый взгляд, и мог противостоять тьме, окутавшей Долину. Увидев на земле очередной кровавый след, Хантер вздрогнул от пробежавшей по спине липкой дрожи и лёгкого жжения в шрамах. Нет здесь вендиго и не было никогда. Он должен был успокоиться и ни в коем случае не показывать страх перед спутником, иначе тот мог не выдержать и в итоге не пережить свой первый раз в Долине. Паника могла убить их обоих. — Сюда, — позвал Варгас, заметив глубокие свежие царапины на стволах деревьев. Они вышли на широкую тропу, ведущую к прогалине. Открывшаяся картина была бы красивой, если бы освещали её не могильные огоньки, а обычные светлячки, но всё равно Габриэль выдохнул и немного расслабился. Главное — никакого вендиго. И дорогу устилали лишь опавшие листья, а не бесчисленные кости его жертв. Здесь были только давящая на виски тишина, высокие безмолвные деревья и… капкан? Остановив лошадей и наклонившись к ловушке, Варгас посветил на неё фонарём — печать Ордена немного стёрлась, но всё равно была различима в потёмках. Обезвредив капкан, Габриэль выпрямился и осмотрелся — у него возникло стойкое ощущение, что это не они охотятся, а на них. Подозрение подтвердилось, когда он чуть было не наткнулся на натянутую верёвку, которая активировала ещё одну ловушку. Варгас замер, закрепил фонарь на поясе и раскрыл косу, напряжённо прислушиваясь к тишине. Даниэль осторожно переступил через верёвку и остановился рядом с охотником. Если бы он был здесь один, то напоролся бы на первый же капкан и остался без ноги. Наличие в лесу ловушек пугало — неужели монстры могли быть разумными? — Это установил человек или… — обеспокоенно начал он, но Варгас шикнул на него, призывая молчать, и кивнул на чащу: — Привяжи лошадей и не высовывайся. Стараясь держаться ближе к священнику, Хантер почувствовал, как тяжёлый воздух вокруг загудел и словно осыпался невесомой пыльцой под ноги. С трудом вдохнув и плохо понимая, что происходит, охотник отшатнулся в сторону, утягивая Даниэля себе за спину. Мимо пролетел арбалетный болт и вонзился в ветхий ствол вяза. Голиаф заржал, дёрнулся в сторону и чуть было не напоролся на ещё один капкан, спрятанный под листвой. — Прячься, — скомандовал Варгас спутнику. Даниэль скрылся за деревьями, и Хантер, тряхнув головой и избавившись от возникшего вдруг удушающего чувства, обратил всё внимание на прогалину. Пытаясь определить, откуда стреляли, он поднял капкан за цепь и отбросил с тропы. Раздался щелчок металлических челюстей, и оставалось только надеяться, что под листвой не спрятаны другие ловушки. Прежде чем показался монстр, до Габриэля донеслась смрадная волна. Обладатель арбалета явно был мёртв не меньше недели. Захваченные могильными огоньками орденцы были куда опаснее обычных восставших, потому что их тела ещё помнили, как пользоваться оружием, и охотились на живых так же, как когда-то — на мёртвых. Из-за этого они становились настоящей угрозой, особенно в тёмном, враждебном лесу. Хантер знал одного орденца, который очень любил ловушки. — Варгас. Резко обернувшись, Габриэль увидел на тропе охотника, одетого в чёрный, оборванный плащ с капюшоном. Его поза казалась неестественной, сломанной, будто в костюм была облачена деревянная кукла. В руках у мертвеца был арбалет, который Хантер узнал бы даже после целой бутылки рома. — Эдмунд. Сражаться косой в лесу было неудобно, но шансы уравнивало то, что у мёртвого Тиви был тяжёлый молот, который мог его замедлить. Если, конечно, Эдмунд не достанет Варгаса раньше выстрелами из арбалета. — Пришёл упокоить меня? — металлический голос, доносящийся словно из железной бочки, проникал прямо в мозг. — Или в этот раз охотишься за своей смертью? — Пошёл к чёрту, Эд. Мы оба знаем, что у тебя нет шансов, — откликнулся маршал, стараясь подавить прорывающуюся печаль. Не время для эмоций. Мертвец вскинул арбалет, и Габриэль, бросившись вперёд, попытался отразить атаку, но не успел. Тиви, с которым они множество раз проводили дружеские бои, знал, как он двигается. Болт вонзился в плечо, и Варгас едва не выронил косу от боли. Но ослепляющая вспышка мгновенно прошла: боль превратилась в ярость. Бой только начинался. Марлоу вздрогнул, наблюдая за сражением, внутри у него всё испуганно сжалось — это был первый раз, когда кто-то смог ранить Габриэля. Охотник больше не казался таким недосягаемым и всесильным, как раньше, он был обычным человеком, у которого шла кровь и у которого оружие могло выпасть из ослабевших пальцев. И что, если… Священник прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Нет. Всё будет хорошо, Варгас убьёт этого монстра, бывшего когда-то его знакомым, и они останутся живы и выберутся из Долины. И единственное, что мог делать Даниэль, чтобы приблизить этот момент, — молиться. — Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix (Под Твою защиту прибегаем, Святая Богородица), — зашептал он, стараясь не упускать Варгаса из виду. — Nostras deprecationes ne despicias in necessitatibus (Не презри молений наших в скорбях наших). С каждым следующим словом он чувствовал себя спокойнее и увереннее, но перед следующей фразой неожиданно услышал позади жалобный голос: — Даниэль… Даниэль, помоги мне, — он мог бы поклясться, что это его сестра, если бы не знал точно, что её здесь не может быть. Запнувшись на секунду, Марлоу, не оборачиваясь, продолжил: — Sed a periculis cunctis libera nos semper (Но от всех опасностей избавляй нас всегда). — Даниэль, пожалуйста, — раздался плач, не такой, как раньше, не зловещий, а тоскливый и надрывный, плач сломленного и опустошённого человека. Священник зажмурился, с трудом поборол желание пойти на голос, заглушающий его собственный, и упорно продолжил: — Virgo gloriosa et benedicta. Domina nostra, mediatrix nostra, advocata nostra (Дева преславная и благословенная. Владычица наша, защитница наша, заступница наша). Плач резко оборвался, и на плечо Даниэля легла чья-то рука. Сильно вздрогнув, Марлоу каким-то невероятным чудом заставил себя не открывать глаза; ему казалось, что он точно сойдёт с ума, если увидит то, что было рядом с ним. — Зачем ты сопротивляешься? — ласково, нежно пропел другой голос. Голос, который Даниэль никогда бы не забыл. Джереми. Спустя столько лет Марлоу всё ещё помнил, как его зовут — того самого молодого человека из частной школы. — Тратишь всю жизнь на бессмысленную борьбу с самим собой. — Tuo Filio nos reconsilia (С Сыном Твоим примири нас), — прошептал Даниэль. Его пробирала дрожь. Он уже не был уверен в том, что молился за Варгаса. Сейчас ему нужно было читать молитвы о защите от зла для них обоих, но он не чувствовал в себе достаточно сил. — Посмотри на меня. Ты ведь хочешь. Ты помнишь меня, — леденящее душу прикосновение перенеслось с плеча на шею священника и поднялось вверх. Чужие пальцы зарылись в его волосы, и Даниэль понял, что вот-вот пропадёт, когда прикосновение показалось ему приятным. — Tuo Filio nos commenda (Сыну Твоему поручи нас). — Ну же, Даниэль, — прошелестел мягкий, завораживающий голос прямо ему на ухо, заставляя сердце биться сильнее. Пальцы скользнули по щеке, и священник дёрнулся, как от пощёчины. — Посмотри на меня. Я знаю, ты хочешь меня. Всегда хотел. А я всегда это знал. Открой глаза, посмотри, ты можешь получить желаемое. Даниэль почувствовал тёплое, такое человеческое дыхание на своих губах и, из последних сил борясь с желанием податься навстречу, прошептал завершающие слова молитвы: — Tuo Filio nos repraesenta (Сыну Твоему отдай нас — лат.). Он замер, ожидая последнего, гибельного для него касания. Но ничего не произошло. Священник осторожно открыл глаза. Демон исчез. — Ты всегда был слабее, — проскрежетал Тиви, отскочив в сторону и зарядив арбалет резким отточенным движением. — Ты теперь моя добыча. За тебя дадут неплохую цену. Варгас бросился вперёд, стремительно сокращая дистанцию, и сделал обманный выпад — у него всегда открывалось второе дыхание, стоило его ранить. Когда опасность становилась реальной, обжигала близостью смерти, Габриэль забывал о боли и как будто становился более быстрым, сильным и ловким. Это много раз спасало ему жизнь, на это он надеялся и теперь. Крутанув косу и выбив арбалет из непослушных пальцев Тиви, охотник тут же его атаковал, но враг успел выхватить молот, поставить блок и ударить Варгаса ногой под колено. — Забываешь про оборону, когда тобой движет боль, — произнёс Эдмунд, когда его молот впечатался в землю в том месте, где за мгновение до этого стоял Хантер. — Это тебя погубит. Это погубит многих из нас. Злоба. — Заткнись. Габриэль продолжал уворачиваться и стискивать зубы, отражая удары. Столкновения косы и молота через руку отдавались выкручивающей болью в плече. Это подстёгивало, но засевший в теле арбалетный болт не позволял свободно двигаться. Варгас не мог замахнуться как следует и к тому же почти лишился возможности блокировать удары, идущие сверху. Приходилось отскакивать, спотыкаясь о торчащие из земли корни и едва не врезаясь в деревья. Тиви же, несмотря на вес своего оружия, не терял в скорости, да и мёртвое тело не чувствовало усталости. — Всегда сначала делаешь, потом думаешь, да? Или не думаешь вовсе, — Эдмунд издал холодный смешок. — Тобой управляют эмоции, тебе не победить. Ни других, ни себя. Это было так на него похоже. При жизни, во время тренировок, Эдмунд тоже говорил всякую чушь, пытался задеть, раззадорить, нарывался на настоящий, вовсе не дружеский бой. Однажды Варгас даже чуть не сломал ему нос за насмешку по поводу Селин. Слухи быстро распространялись — от Дерби до Лондона; достаточно одной неосторожной фразы в пьяном угаре, и вот уже одни знакомые отводят взгляд при встрече, а другие — давят на больное при удобном случае. Сделав косой подсечку, Габриэль с размаху ударил возрождённого по голове сапогом, надеясь если не снести её с плеч, то хотя бы выиграть ещё секунду для решающей атаки, но Эдмунд только рассмеялся. Он вскочил, вправил себе шейные позвонки и, воспользовавшись тем, что Хантер открыт, сделал выпад. Молот почти достал, нацеленный маршалу в рёбра, но Варгас знал этот грязный приём и успел увернуться. Нужно было заканчивать. Поединок выходил слишком изнуряющим: Долина была не подходящим местом для долгого боя, тут сам воздух изматывал и деревья цепляли корявыми ветками, мешая, замедляя, отвлекая. Габриэлю было нечем дышать: он выдохся, хотя за пределами Долины мог бы сражаться хоть всю ночь и не с такими ранениями. Сейчас же его поддерживали только боль и желание выбраться отсюда живым. Он должен был отбросить человечность. Забыть о дружеских боях и вечерах в уютном доме. Не думать о его жене Маргарет, ради которой Эдмунд был готов на всё, не вспоминать двух его прекрасных детей. Это не Варгас лишал их отца, а тьма, убившая и занявшая его тело. Это уже не Тиви. Маршал крепче перехватил косу, но Эдмунд подловил его во время атаки, пихнул молотом в грудь и повалил на землю. — Ты был крепче когда-то, — произнёс мертвец. — Жаль. Коса выпала из ослабевшей руки, и Хантер едва не попал под очередной удар. Бросив оружие, он перекатился в сторону и, пока Тиви выпрямлялся, успел точным ударом по колену сломать ему ногу. Пусть Эдмунд не чувствовал боли, но он лишился опоры и завалился на пыльную дорогу. И пары выигранных секунд хватило, чтобы Габриэль, выхватив нож левой рукой, прижал мертвеца коленом и, вонзив лезвие в голову, свернул ему шею. Эдмунд затих навсегда. Варгас с трудом заставил себя выпрямиться — боль от плеча растеклась по всему телу, узлом скрутилась в позвоночнике и забила лёгкие. Воздуха не хватало, каждый вдох вызывал приступ удушья, но Хантер не позволил себе расслабиться. Он выдернул нож из подгнившего черепа, перевернул Эдмунда и, разрезав шнуровку на его плаще, сорвал с шеи медальон, который можно было предъявить Ордену как доказательство выполнения задания. Оставалось последнее — что убило Тиви? Склонившись ближе к Эдмунду, Варгас заглянул в безжизненные белые глаза и заметил, как сильно вздулись вены на лице умершего. Похоже, он был отравлен. На этом можно было закончить, но Габриэль всё равно продолжил осмотр. На боку у охотника обнаружился толстый глубокий прокол, от которого расходились обширная гематома и почерневшая паутина вен. За всё время работы Хантер такого ещё не видел и был уверен, что в бестиарии не найти записей о монстрах, оставляющих подобные раны. А значит, об этом нужно было доложить в Лондоне. Возвращение в столицу становилось всё более неизбежным и срочным. Поднявшись, Варгас покачнулся и тут же прислонился спиной к ближайшему дереву. — Даниэль? — позвал он, прижимая к себе правую руку, чтобы не шевелить ею лишний раз, и стараясь не упасть. — Ты там в порядке? Выглянув из своего укрытия и увидев, что монстр убит, Марлоу выдохнул с облегчением. Он не мог представить, чтобы охотник проиграл, но извечное «вдруг» преследовало неотступно. Однако рано было расслабляться. Быстро отвязав лошадей, чтобы не терять их из виду — без них они оба пропали бы в этом лесу — Даниэль вернулся с ними на тропу к охотнику. — В порядке, — коротко ответил он и подошёл ближе к Варгасу, захватив свою сумку. — Других ранений нет? — священник кивнул на торчащую из его плеча стрелу. — Нет, — хрипло отозвался Хантер. — Хорошо. Сядь. Повесив свой фонарь на нижнюю ветку дерева, у которого они стояли, Даниэль опустился вслед за Варгасом на землю. Как только Марлоу раскрыл свою сумку и полез за инструментами, он перестал быть священником и стал доктором. Теперь перед ним был не охотник и не напарник, а пациент, и он даже не заметил, как полностью отрешился от собственных мыслей и впечатлений от только что пережитого. Так же, как не заметил и то, что перестал говорить в своей обычной вежливо-официальной манере. На соблюдение правил приличия сейчас не было времени. — Выпей, — Даниэль сунул в руки Варгасу открытый пузырёк. — Это опиумный раствор. Не слишком сильный, так что всё равно будет больно, но ты ведь не хочешь стать зависимым, верно? Габриэль удивлённо поднял брови: поразительно, как менялось поведение спутника, когда одна роль сменяла другую. Похоже, не зря он вытащил священника из его кельи в Ноттингеме. Однако Варгас оставил это без лишних комментариев и быстро опрокинул в себя опиумную настойку. Последний раз ему приходилось её пить после встречи с вендиго — вкус был дурманящий, но привыкшей к рому глотке было плевать, что в неё заливают. Да и плечо раздирала такая боль, что Хантер глотнул бы и чистого спирта, лишь бы забыться. Вот только Долина не прощала слабостей, и он должен был оставаться в сознании. Забрав пустой сосуд, Марлоу аккуратно расстегнул на охотнике плащ и рубашку и, достав ножницы, осторожно разрезал одежду со стороны ранения. И теперь, когда он мог оценить масштаб предстоящей работы, он не смог сдержаться и выдохнул: — Вот чёрт, — и тут же виновато охнул. — Надо же… — наблюдая за ним из-под шляпы, усмехнулся Габриэль и прислонился затылком к стволу дерева в ожидании, когда опиум затмит боль эйфорией. — Как ты заговорил. Уже и чёрта поминаешь. Наконечник стрелы наполовину торчал со спины, и вытащить её обратно не было никакой возможности. Сломать, чтобы вытащить древко отдельно, Даниэлю не хватило бы сил — стрела была слишком толстой, но, к счастью, её можно было протянуть насквозь. Марлоу достал коробку с инструментами, кучу чистых тряпок, бинт и небольшой серебряный лоток. Продезинфицировав в нём ланцет, зажимы, пинцет и иглу, он замочил в спирте шёлковую нить и несколько тряпок и дал банку со спиртом Варгасу. — Польёшь мне на руки, когда скажу. Потом будешь держать свой фонарь, света слишком мало. А теперь не двигайся, или станет хуже, — ровно произнёс Марлоу и беспощадно надавил на стрелу, зная, что лучше сделать всё быстро, чем тянуть медленно и мучительно, хотя, когда он перехватил окровавленное древко у наконечника, пришлось сильно сбавить темп, чтобы не навредить Варгасу ещё сильнее, протягивая сквозь рану плоское металлическое оперение. Едва не до треска сжав банку со спиртом, Хантер стиснул зубы и, всё же не выдержав, яростно зарычал, как подстреленный, но не добитый волк. Зажмурившись и шумно задышав, когда боль стала режущей и тягучей, но не такой резкой, Варгас приглушённо выругался. Он вечно сравнивал любые мучения с теми, что он испытывал после вендиго, однако прямо сейчас, когда у него в плече образовалась дыра толщиной с арбалетный болт, это не особо помогало. И единственное, что ему оставалось — просто держаться в сознании. Потому что вряд ли Марлоу способен был пронянчиться с ним в Долине, пока он не придёт в себя, и при этом сохранить здравый рассудок. Даниэль бросил стрелу на землю, с сочувствием посмотрел на побледневшего охотника и, заставив себя не отвлекаться на эмоции, дал ему второй фонарь. Из раны под ключицей текла кровь, и Марлоу, обеззаразив руки спиртом, схватил рану на спине специальными зажимами — это должно было приостановить кровотечение, пока он занимался входным отверстием. Обработав его края спиртовым раствором, Даниэль стёр кровь сухой тряпкой и, взяв ланцет, принялся удалять загрязнённые ткани. — Нужно будет как можно скорее добраться до Честерфилда — я не могу здесь как следует прочистить рану. Нельзя допустить, чтобы ты умер от сепсиса после победы в таком сражении, — произнёс Даниэль с почти неуловимой ноткой иронии. — Проклятье, — простонал Варгас и попытался сесть ровнее. Фонарь в его руке заметно дрожал и покачивался, так что Хантер мог помочь своему лекарю разве что послушанием. Нужно было как-то отвлечься от боли и расплывающихся перед глазами кругов, чтобы не дёргаться от горячих прикосновений лезвия. — Когда меня ранил вендиго… Эта тварь распорола мне спину, — начал он, переводя дыхание чуть ли не после каждой фразы: — Пришлось добираться до города в одиночку. Я кое-как забрался в седло… благо, вендиго не тронул Голиафа… и привязал себя, чтобы не упасть по дороге. Если бы не этот конь, меня бы сейчас тут не было… Довёз меня до города, а там уже помогли другие охотники. Боль была такая сильная, что я молил о смерти… Но выжил, — Варгас поморщился — он и не предполагал, что опиумная настойка настолько сильно располагает к откровениям, — перевёл взгляд на труп охотника и закончил: — Так что и сейчас справлюсь… Это просто царапина по сравнению с тем, что было тогда. — У тебя поистине завидная выдержка, — отозвался Даниэль. — Такая воля к жизни заслуживает уважения. Он не стал добавлять, что Господь был на стороне Варгаса, ведь если тот смог проделать всё это с ранениями, шрамы от которых Марлоу видел у него на спине, то можно было с уверенностью заявить, что это чудо. Охотник сделал тогда невозможное, и Даниэль не хотел умалять его заслуг, но думал, что без Божьей помощи не обошлось. Зажав фонарь между коленей, Габриэль скинул шляпу, вытер вспотевший лоб и посмотрел в сторону тропы, затерявшейся в непроглядной тьме. Он надеялся, что в эту ночь их больше никто не побеспокоит и что утро наступит быстрее. Задание они выполнили, можно было позволить себе выходные, но сначала нужно выбраться из Долины. И попасть в итоге из одного дерьмового места в другое: в Честерфилде на нормальный отдых можно было не рассчитывать. Особенно ночью. — Придётся… задержаться в городе, да? — Хантер усмехнулся и легонько похлопал Даниэля по бедру. — Не выходи вечером никуда. А то пропадёшь — и поминай как звали. Покосившись на охотника и дёрнув бровью, Марлоу решил списать его действия на опиум, бросил на землю очередной окровавленный кусок ткани и взял иглу. Было странно держать в руках инструменты спустя столько лет, но Даниэль помнил всё, чему его учили, а ланцет до сих пор ощущался как родной. Он любил своё дело во время обучения в университете, и когда пришло время выбирать путь, он покидал врачебное дело с тяжёлым сердцем. Ему нравилось лечить людей. Но лечить душу было куда важнее, чем тело. — Да, придётся задержаться, — произнёс Даниэль и, продев в иглу нить, начал зашивать рану. — Недели на две, может, три. Посмотрим, как будет заживать. Держи фонарь выше, пожалуйста. Священник накладывал ровные швы, оставляя после каждого стежка узелок, чтобы не разошлись, если вдруг Варгас неосторожно дёрнет рукой. А тот мог, Марлоу ни секунды не сомневался. Зашипев, когда игла в очередной раз вонзилась в плечо, охотник зажмурился, глубоко дыша и пытаясь совладать с собственными ощущениями. Чтобы отвлечься от боли и лёгкого головокружения, надо было сосредоточиться на чём-то другом, что позволит не обращать на них внимания. Так его учили. Петь песню или просто считать про себя. И Габриэль выбрал второе, напряжённым взглядом уставившись на низко свисающую над ними листву. Она гипнотизирующе раскачивалась на ветру, а сквозь счёт от одного до ста и обратно пробивались тревожные мысли об окружающей тьме. Хоть бы ничего не произошло. За последнюю неделю приключений было достаточно. — Ты отлично держишься, — донёсся до него ободряющий голос спутника. — Считай, полпути пройдено. Отрезав нить и стерев сухой тряпкой остатки крови, Марлоу снова с помощью Варгаса обработал спиртом инструменты и руки и переместился охотнику за спину. Сняв зажимы, он начал всё по второму кругу. И пока горка алых тряпок на земле росла, а его руки снова окрашивались в красный, Даниэль говорил, потому что в тишине казалось, будто тьма подступает к самой границе окружающего их света. Звук голоса — своего или чужого, неважно, — хоть немного рассеивал ощущение, что за ними наблюдают. К тому же это могло отвлечь охотника от боли. — Когда я учился на медицинском факультете, то думал, что, если вдруг будет война, я обязательно пойду на фронт, в полевой госпиталь, и буду лечить солдат. Воина из меня всё равно бы не получилось, а так я мог бы быть полезен, — в ход снова пошёл ланцет, и Даниэль, напряжённо прищурившись, замолчал ненадолго, а потом продолжил, усмехнувшись воспоминаниям: — Представлял, как героически погибну, пытаясь спасти жизнь какому-нибудь храброму солдату или своему коллеге, неважно. Я был идеалистом. Варгас неопределённо хмыкнул. Отвечать не хотелось — у него не было сил, да и особого желания вникать в смысл слов, но успокаивающий голос священника помогал отвлечься от боли. Поэтому Хантер был бы не против, если бы тот продолжил говорить. Забавно, что раньше Даниэль хотел стать военным врачом. Ему стоило мечтать осторожнее — теперь его желание из прошлого воплотилось в исковерканном, извращённом виде. Их война велась против невидимого врага, у которого не было ни начала, ни конца, а вместо доблестных солдат лечить приходилось измученных охотников. Зато в Лондоне можно было поучаствовать в пародии на настоящие боевые действия, столкнувшись с бандитами из числа Буревестников, например. Сколько их перебили, а откуда-то брались всё новые. Может, они тоже выползали из крипт? Габриэль покачал головой в ответ собственным мыслям. Глупости. Сознание плыло от опиума и выдавало безумные идеи. Но боль от пронзающей тело иглы упорно возвращала его в реальность. Марлоу накладывал ровные стежки, сосредоточенно щурясь в полумраке и прислушиваясь к шорохам и сбитому дыханию охотника. Хотелось успокоить его, сказать, что почти всё, осталось потерпеть совсем немного, но вместо этого Даниэль сделал ещё несколько стежков и узелков и произнёс, продолжая рассказ: — Сейчас мало что изменилось. Хотя если раньше я по глупости думал, что умереть за веру, стать мучеником — тоже достойное стремление, то теперь понимаю, что Господь даровал нам жизнь не для того, чтобы мы желали смерти. Даниэль отрезал нить, стёр оставшуюся кровь и осторожно коснулся кончиками пальцев одного из жутких рубцов на спине Габриэля. — Даже если эта жизнь порой к нам слишком жестока. Резко выдохнув, священник испуганно отдёрнул руку — его пронзило таким ярким и острым желанием прижаться к шраму губами, что внутри всё сжалось от мелькнувшего видения, а дыхание мгновенно сбилось. Зажмурившись, Даниэль замер ненадолго, пытаясь восстановить душевное равновесие, но образ не исчезал, и всё, что ему осталось — винить во всём демона, который искушал его, пока Варгас сражался. Охотник приоткрыл глаза и чуть повернул голову. Если Марлоу надеялся, что Габриэль не заметит, не почувствует из-за боли почти невесомое прикосновение к шраму, то он просчитался. Варгас почувствовал и задумчиво нахмурился, заметив, что Даниэль сильно встревожен. И теперь нельзя было списать это на обступающую их тьму или пережитый страх. Повеявший между деревьями свежий воздух прояснил мысли, и Хантер покосился на спутника. Как врач Марлоу нравился ему больше, чем как священник, но в этом было мало своеобразного азарта, граничащего с безумием. Не в первый раз Даниэль так реагировал на близкий контакт, и нужно быть полным идиотом, чтобы не приметить странности. Если бы не боль, терзающая при малейшем движении, Варгас проверил бы свои догадки — просто чтобы удовлетворить любопытство. «Нет, не проверил бы», — быстро одёрнул он себя. Ни к чему было рисковать. Посмотрев на священника, который снова сел перед ним и вытирал руки, не поднимая головы, Габриэль перевёл взгляд на пресловутую листву. Любое сближение грозило привязанностью, а он давно зарёкся привязываться к напарникам. Даже если те представляли интерес. Благословляя темноту и неверный свет фонаря за то, что, если он покраснел, этого не было видно, Марлоу отложил заляпанную кровью тряпку и тяжело вздохнул. Следующая часть тоже была серьёзным испытанием, поэтому он настойчиво напомнил себе, что в этом нет ничего особенного. Обычная перевязка. И всё. Стянув безнадёжно испорченную одежду со здорового плеча Варгаса, чтобы не мешала, Даниэль взял бинт и немного потянул охотника на себя, чтобы тот выпрямился. Говорить резко расхотелось — Марлоу начал обматывать Габриэля бинтами, и это, пожалуй, было самым мучительным, что случилось с ним за этот день. Он старался как можно меньше касаться горячей кожи, но бинты на груди приходилось придерживать, пока они не закрепились достаточно надёжно, а когда они проходили через спину, Даниэль едва ли не вплотную прижимался к охотнику. Ещё пара дюймов, и он мог бы коснуться губами его ключицы. Попытки оставаться беспристрастным мгновенно пошли прахом, и Марлоу очень надеялся, что у него получалось сделать вид, будто пальцы его дрожат от усталости, а тяжело дышит он от беспокойства. Когда, наконец, повязка была закреплена, Даниэль отстранился с ощущением, будто он из последних сил выбирался из липкого болота соблазна. — Всё, — объявил священник, снова протирая инструменты спиртом. — Так странно — покурить хочется. Мы с друзьями всегда курили после занятий в университете. Особенно после практики, когда руки ещё в крови, а первым делом тянутся за сигаретой. Я бросил, как только поступил в духовную семинарию, но как легко просыпается привычка. — Никогда не курил, — ответил Варгас. — Уменьшает выносливость. — А ром нет? — язвительно отозвался Даниэль. Разговоры о чём-то настолько отвлечённом помогали Марлоу прийти в себя, но всё же, едва убрав инструменты, он достал флягу с вином и сделал несколько больших глотков, а когда задал Варгасу вопрос, не поднял на него глаза: — Как ты себя чувствуешь? Старайся как можно меньше двигать рукой. Если что-нибудь будет нужно, лучше позови меня. Нужно было помолиться о выздоровлении охотника, но Даниэль не представлял, как это делать, когда в голове творился такой хаос. — Без палки в плече гораздо лучше, спасибо, — охотник накинул безнадёжно испорченные рубашку и любимый плащ, который оставалось только похоронить. — Благодаря тебе я быстрее приду в себя. Священник нервно улыбнулся, подумав, что Варгас будет чувствовать себя лучше, только пока действие опиума не закончится, а после ему станет уже не до благодарностей. Но больше Марлоу обезболивающего ему не даст, потому что знал — охотник был способен вытерпеть эту боль, и лучше Даниэль обречёт его на лишние страдания, чем на опиумную зависимость. Убрав бинты, спирт и оставшиеся тряпки, Марлоу сделал ещё глоток вина и, почувствовав в пустом желудке приятное тепло, заставил себя засунуть флягу поглубже в сумку. То, что он пережил сильное нервное напряжение, как и то, что оно будет преследовать его, пока они не покинут Долину, не было оправданием для лишнего употребления алкоголя. У Марлоу и без того накопилось поводов для раскаяния часа на два молитвы. Но думать об этом сейчас было невыносимо. Так же невыносимо, как выдерживать взгляд Варгаса. Даниэль был уверен, что тот не мог не заметить его странного поведения, и кто знает, как он его расценивал? Священнику настойчиво казалось, что Хантер догадывался, в чём была причина, если не знал точно. У него иногда был такой проницательный взгляд, что Марлоу становилось не по себе. Потому что ему было чего стыдиться. Поднявшись и сделав глубокий вдох, Габриэль медленно выдохнул и покачнулся на ослабевших ногах, чувствуя себя разбитым. От опиума немного кружилась голова, но в целом он был готов выдвигаться, и чем быстрее, тем лучше, пока ночные хищники не учуяли мертвечину. Подняв свою косу и сложив лезвие, Хантер посмотрел на Эдмунда и подошёл к нему ближе. Тиви был знатным засранцем. Болтал всякое, когда был пьян, а трезвый мог с одного выстрела попасть в глаз волку. Вечно заключал безумные пари с каждым, кто ему встречался в кабаке, — и всегда выигрывал. Раньше Габриэль был частым гостем в его доме: наблюдал, как Тиви преображался в обществе своей жены, которую любил до невозможности, и как играл со своими детьми. И пусть не Варгас убил Эдмунда, он не мог представить, как будет смотреть в глаза Маргарет после всего этого. — Впервые жалею, что кого-то не похоронил, — произнёс охотник, глотнул из фляги с ромом и, неохотно плеснув немного на труп, чиркнул спичкой. — Он уже давно перестал быть человеком, а монстров хоронить незачем. Поймав мрачный взгляд Хантера, Даниэль сострадательно поднял брови и добавил: — Прости, он ведь был твоим знакомым. Я сочувствую твоей утрате. Марлоу уже не стал возвращаться к прежней официальной манере общения — в этом не было смысла и, хотя сокращение дистанции явно не было хорошей идеей, священнику так было комфортно. Обращаться с человеком вроде Варгаса по всем правилам приличия было, скорее, глупо. — Пошли, — сказал охотник и отвернулся от охваченного огнём трупа. — Если не сойдём с тропы, доберёмся до города к рассвету. Стараясь пользоваться только левой рукой, Варгас прицепил косу, забрался в седло и судорожно выдохнул. Стареет. Раньше он сам бы кое-как обмотал плечо и поскакал навстречу честерфилдским приключениям, а теперь… Натянув на лицо платок, охотник опустил взгляд и кивнул Даниэлю. — Две недели в Честерфилде. Три — много. Даниэль повесил на пояс свой фонарь, подхватил сумку и, бросив последний взгляд на горящий труп охотника, оседлал Нааму, и они взяли курс на восток. Сделав короткую паузу, Габриэль поморщился и, борясь с желанием повести больным плечом, добавил: — Не зря я забрал тебя из Ноттингема — ты хороший врач. Нечего таким по кельям прятаться. Варгас мотнул головой, отгоняя от себя мерзкое чувство обязанности. С другими спутниками такого не было — с ними он ограничивался тем, что защищал их по мере возможностей от всяких тварей, и этого было достаточно. — Рад, что смог оказаться полезным, — отозвался священник, внимательно всматриваясь в тропу, чтобы, если вдруг Варгас отвлечётся из-за боли в плече или общей слабости, они её не потеряли. Лес за пределами прогалины становился темнее, но Даниэлю было спокойнее, чем раньше, хотя бы потому что теперь он не слышал никаких голосов, и плач больше не забирался ему прямо в голову. Хотя одно воспоминание о призрачных и соблазнительных — Марлоу должен был это признать, как бы тяжело это ни было, но только так он мог обрести путь к раскаянию и очищению, — прикосновениях демона заставляло волосы встать дыбом. — И моя помощь будет более действенной, если ты не будешь употреблять алкоголь, пока не выздоровеешь, — заметил Даниэль непреклонным тоном, который намекал, что сейчас он просто говорит об этом, а потом может начать отнимать висящую у Варгаса на поясе флягу. — У нас ведь есть вода, она куда лучше утоляет жажду. Может, это было просто везение, а может, помогли молитвы, но из Долины они выбрались без приключений. В этот день на их долю и так выпало достаточно испытаний. Дальнейший путь до Честерфилда прошёл спокойно, хоть и был долгим — до города можно было добраться за пару часов, но им приходилось передвигаться в два раза медленнее, чем раньше, потому что каждый шаг отдавался у Варгаса болью в плече, да и лошади были измотаны. Когда они прошли через ворота Честерфилда, солнце уже поднялось над горизонтом, и в его лучах над пустынными улицами золотилась застывшая в неподвижном воздухе пыль.