Неотвратимость

В Нортгемптоне было непривычно тихо. Утром на следующий день после прибытия, когда Варгас и Даниэль покинули местную гостиницу, улицы окраин были почти пустынны. В отличие от многих других городов, в Нортгемптоне хватало рабочих мест, поэтому большинство жителей были заняты едва ли не с рассвета до заката, и времени на то, чтобы шататься от одного питейного заведения к другому, у них не оставалось. Однако ближе к железнодорожной станции картина сильно изменилась. Район вокруг неё был забит беженцами. Те, у кого хватало сил и смелости, давно отправились в столицу своим ходом, остальные же, кто был болен и слаб либо не мог тащить на себе маленьких детей, жили рядом со станцией в надежде когда-нибудь попасть в столицу. Изредка из Нортгемптона в Лондон ходили грузовые поезда, в которые можно было попасть по дешёвке, но в остальное время цены для бедняков были неподъёмные. Путешествие на удобном быстром поезде было роскошью, доступной немногим. Составы из Нортгемптона отправлялись редко, поэтому на железнодорожной платформе было душно и многолюдно. Люди толкались, что-то кричали, закидывали в вагоны свои чемоданы, где-то надрывался в плаче ребёнок, между пассажирами лавировали самые отчаянные из беженцев, которые пытались незаметно пробраться на поезд. Их отлавливали и выбрасывали из дверей станции обратно в город. Все торопились в столицу, где, по их мнению, было безопаснее всего. Они были правы, но лишь отчасти. Вагоны с беженцами отцепляли в пригороде, а в Лондон попадали только богатые переселенцы и орденцы. Людей оставляли за стенами, как прокажённых. Варгас понимал, почему так поступают: город уже принял достаточно беженцев, способных найти своё место на клочке суши посреди вечного шторма. Всех было не спасти. Но в то же время это превращало территорию за стенами в рассадник болезней, преступности и сектантства, питаясь от плодородной почвы которых разрастались и набирали силу Буревестники. На борьбу с которыми у правительства не хватало ресурсов. И это было начало конца. Передав Голиафа и Кифу одному из дежурных станции и приказав ему отвести лошадей в грузовой отсек, Варгас крепко взял спутника за плечо, чтобы не потерялся в толпе, и провёл его в первый вагон. Габриэль с Даниэлем зашли в поезд, заняли свои места, и охотник сразу задёрнул штору со своей стороны. Священник же наоборот сел ближе к окну и с сочувствием взглянул на платформу. Там дама в дорогом платье тащила за собой заливающегося слезами мальчишку, а за ними со стороны наблюдала группа бедняков-беженцев, которым не было места на этом поезде. Толкучка на станции продолжалась до тех пор, пока состав не загудел и не тронулся. Марлоу обернулся к охотнику, открыл рот, чтобы что-то сказать, но, встретив отстранённый взгляд, лишь тихо вздохнул. Хантер наверняка слишком часто видел подобное или даже что-то более страшное, чтобы его трогали такие сцены. Почти весь путь их сопровождали вялое молчание и монотонный перестук колёс. За окнами проплывали леса и широкие поля, вдали виднелись города, силуэты которых становились тем выше, чем ближе они были к столице. В районе Стивениджа начался ливень, но он быстро остался позади. Часть дороги Варгас дремал, прислонившись головой к окну, по которому стекали тяжёлые капли, вытягиваясь в волнистые линии. Даниэль меланхолично провожал их взглядом. Ему не спалось. Он вспоминал, как часто путешествовал на поезде во времена учёбы в университете. Ездил по несколько раз в год — из Бристоля в Лондон и обратно. Тогда ещё железнодорожное сообщение было регулярным, хоть и дорогим. Но для него это не было проблемой. Марлоу поморщился. Каждый раз от воспоминаний о беззаботном богатом прошлом ему становилось не по себе, хоть семейное состояние не было его виной или заслугой. И сейчас, после того, что он наблюдал на станции, стало неуютно и тревожно. Впрочем, после того, как Даниэль дал обет бедности, он его не нарушал, так что совесть его была чиста. Хотя бы в этом. Хантер проснулся на подъезде к Лондону, во время недолгой остановки, которую делали, чтобы отцепить лишние вагоны. Размяв спину, он накинул на плечи упавший плащ и недовольно отметил про себя, что скоро придётся сменить его на неудобную маршальскую форму, как того требовал регламент. Она была простая, очень жёсткая и демонстративно официальная. Золотые знаки отличия, яркие на тёмном фоне, буквально кричали: «Смотрите, здесь охотник!». Что было особенно примечательно, ведь в Лондоне, полном бандитов-буревестников, куда безопаснее было оставаться незамеченным. Зато, согласно замыслу сенешаля, так люди не могли перепутать их с разбойниками. Чёрная ткань с красно-жёлтым кантом выделяла орденцев среди гвардейцев и солдат и позволяла им не показывать жуткое клеймо ранимым жителям столицы. При мыслях об этом Хантер едва ли не скрипел зубами от негодования. Не сдержавшись, он начал ворчать о нелепой субординации, бюрократических крысах, изнеженных горожанах и закончил свой бессвязный монолог парой крепких ругательств. Варгас натянул плащ и мрачно уставился в окно, за которым мелькали тесно наставленные кирпичные дома. Он предчувствовал, что на встрече с сенешалем снова будет ощущать себя клоуном, и это заранее выводило из себя. В отличие от охотника, Даниэля перспектива пребывания в Лондоне совсем не огорчала. Стоило им проехать за стену, как его начали одолевать воспоминания о достаточно бурной молодости — если смотреть с точки зрения священника. Конечно, если бы он рассказал Варгасу несколько историй из своих студенческих будней, тот посмеялся бы и сказал, что это больше похоже на детский утренник, но за некоторые моменты Марлоу до сих пор было стыдно. А об одном из них он никогда никому не рассказывал — и ни за что не смог бы, настолько этот эпизод жизни был для него позорным. И углубляться в подобные воспоминания не стоило. Даниэль выглянул в окно и заметил вдали возвышающийся над домами крест. Именно здесь, в Лондоне, в судьбоносный день он впервые посетил церковь. Работала ли она теперь? В столице могло остаться достаточно верующих, ведь их не так сильно коснулось происходящее в мире. Поэтому в городе наверняка до сих пор можно было услышать звон колоколов и увидеть людей, собирающихся к мессе. Даниэль молился, чтобы церковь, много лет назад покорившая его сердце, была открыта по сей день, и чтобы у него нашлось время её посетить. Поезд медленно подкатил к вокзалу и с грохотом остановился, выпустив в закопчённое небо густые клубы дыма. Варгас и Даниэль сошли на перрон, и Хантер тут же взял спутника за локоть. С трудом протиснувшись сквозь толпы людей, они покинули вокзал, и перед ними предстала панорама из медных труб и заводского дыма, ярких фабричных вывесок и агитационных плакатов на одинаковых кирпичных стенах домов. Охотник поморщился, мгновенно уловив запах Темзы, и процедил: — Дрянной город. Ты только посмотри. Здесь всё выглядит так, словно ожившие мертвецы — это сущий пустяк. Марлоу едва удержался от того, чтобы успокаивающе положить ладонь Варгасу на плечо. Теперь, увидев, какой была жизнь охотника, он мог понять, почему ему так не нравился Лондон, далёкий от реальности. В таких местах обычно обсуждались судьбы людей, городов, стран, хотя те, кто участвовал в этих обсуждениях, вряд ли когда-нибудь видели больше собственного дома, пары театров и соседних улиц с такими же домами. — Горожане, наверно, просто не знают, что происходит на самом деле. Насколько всё страшно, — предположил Даниэль, провожая взглядом трёх пьяных парней, явно студентов. — Может, им не говорят всю правду, чтобы не было паники? Направляясь к экипажам, Варгас отмахнулся от мальчишки с газетами, но притормозил, дожидаясь, пока Марлоу купит одну. — Глупости, всё они знают. Вот, новости же у них печатают. Они просто живут припеваючи за стенами, под охраной солдат и гвардейцев, так что и не о чем им переживать. Они прошли мимо новой маленькой церкви с белыми колоннами и наглухо запертыми дверьми и подошли к экипажам. — Чёрные едут в сторону Букингемского дворца, красные — в Тауэр, — пояснил Варгас и, не сдержавшись, глубоко вздохнул. — Хотел бы я быть подальше от всего этого, но нет. Они решили дать мне звание. Он показал ладонь извозчику, сам открыл дверь кареты, задрапированной алым, и сделал приглашающий жест, спокойно, без тени издёвки. Дождавшись, пока священник заберётся внутрь, Хантер запрыгнул следом и бросил на сидение вещи. Раздался хлёсткий щелчок поводий, и экипаж тронулся, покачиваясь и подпрыгивая на неровных камнях мостовой. — Кстати, лошадей определят в конюшню неподалёку отсюда. С Кифой и Голиафом всё будет в порядке, о них хорошо позаботятся, — сказал Варгас, посмотрел в окно и, покачав головой, задёрнул шторку. — Дрянной город. Даниэль ненавязчиво положил ладонь охотнику на плечо и мягко улыбнулся: — Но мы ведь здесь ненадолго, верно? Ты сходишь на какой-нибудь военный совет, я напишу пару отчётов о нашем путешествии, и всё. Разве нет? Наберись терпения. Хантер дёрнул плечом, и ладонь с него сразу исчезла. Габриэль был слишком раздражён, чтобы спокойно принимать подобные попытки подбодрить. Весь вид охотника говорил о том, что его тошнит от Лондона, а лёгкий оттенок безысходности в глазах придавал ему смиренный вид, как у собаки, которую заперли на заднем дворе, отобрав у неё любимую кость. Марлоу сдвинул алую занавеску на окне и некоторое время молча разглядывал улицы, вывески магазинов и прохожих: дам в пышных платьях и их кавалеров в изящных мундирах, бегающих с поручениями мальчишек, мечтавших выбиться в люди, и художников в изношенных пальто, — и в итоге только покачал головой с печальной улыбкой. — Ничего не изменилось. Будто не было тех пяти лет, что я не видел столицу. Здесь на самом деле можно забыть о существовании монстров. Даниэль отвлёкся от видов Лондона и обернулся к недовольному Варгасу. — Почему ты не согласился остаться? Ты ведь говорил, что по званию тебе положено быть здесь и командовать. Ты мог бы жить спокойно, мог бы завести семью. Разве это не лучше, чем бесконечная погоня за неуловимым злом? Варгас думал об этом много раз, но с некоторых пор он не мог доверять женщинам. Он никого не любил, не верил в семейные блага и искренне считал, что нормальная жизнь не для него. Остаться тут, сидеть в Тауэре, ждать донесений с границ — это не то, на что он хотел бы потратить остатки отведённых ему лет. Поэтому он вздохнул, бросил на Даниэля мрачный взгляд и покачал головой. — Я уже пытался завести семью. Больше не хочу. Марлоу печально поднял брови, жалея, что спросил. Упоминание семьи ещё сильнее огорчило и без того хмурого Варгаса, а священник не находил слов, чтобы его поддержать. Но пока они так мало знали друг о друге, ошибки были неизбежны. Достав флягу и сделав большой глоток рома, Хантер расстегнул верхние пуговицы рубашки и стёр с колена пыльный след. За окном кипела жизнь: дети играли на улицах, горожане делали вид, что не замечают красную карету, едущую в Тауэр, а заводские трубы выбрасывали в небо клубы чёрного дыма. Всем говорили, что там уничтожают отходы. Но Варгас догадывался, что это не так. Скорее всего, там сжигали трупы. — Это не для меня. Прозябать в залах Ордена, отдавать приказы, — Габриэль увёл тему в более безопасное русло и нахмурился, поймав взгляд священника. — Ты уже спрашивал об этом. По мне, так лучше умереть, пытаясь что-то изменить, чем управлять теми, кому это не так уж и нужно. Даниэль кивнул и больше вопросов о семье и столице не задавал, хотя ему было любопытно. Охотник явно не желал вести светские беседы, поэтому Марлоу, спрятав газету в сумку, снова отвернулся к окну. Подъехав к мосту, экипаж затормозил. На Тауэрском мосту стоял пропускной пункт. Такие же преграждали путь и к Букингемскому дворцу. В обитель Ордена и совета сэров Лондона просто так пускали только тех, у кого были соответствующие отличительные знаки. Остальные проходили процедуру досмотра, а некоторые — и допроса. Но, к счастью, перед ними было всего две кареты, так что вскоре их экипаж уже ехал через Темзу. — Скинем вещи, покажу тебе, где что. Потом я буду вынужден тебя покинуть… — по кислому выражению лица Варгаса можно было сделать вывод, что он действительно этому не рад. Общество Даниэля явно было ему приятнее, чем общество здешних жителей. — Не знаю, когда сенешаль изволит меня отпустить на все четыре чёртовы стороны. По ту сторону моста на улице было немноголюдно: солдаты стояли на страже порядка; несколько стариков в дорогих сюртуках и шляпах, беседуя, прогуливались под стенами крепости; пара орденцев в мундирах громко спорили о чём-то у двери в оружейный магазин. У входа в Тауэр толпились добровольцы, решившие, что их призвание — быть охотниками, а не солдатами; бороться с мертвецами, а не служить королеве или защищать покой граждан, патрулируя улицы какого-нибудь Честерфилда или Энфилда. Ни один из этих юнцов наверняка не имел ни малейшего представления, с чем им придётся столкнуться. Габриэлю хотелось бы открыть им глаза, чтобы подумали десять раз, прежде чем соглашаться на метку, — и тогда на площади осталось бы человек пять вместо пятидесяти. Но Варгас, конечно же, ничего им не сказал. Охотничьим рядам нужна была новая кровь. Старая постепенно вымирала. Сам собой перед внутренним взором возник Эдмунд, погибший в Долине Надежды, ставший пристанищем для могильного огонька и павший повторно. Из него получился бы хороший маршал. Ради семьи Эд бросил бы безумную охоту и остался в Лондоне. Он смог бы расшевелить загнивающее тауэрское болото, и Маргарет и дети гордились бы им. Но думать об этом теперь было слишком горько. Порывшись в сумке, Хантер вытащил из потайного кармашка медальон мертвеца и аккуратно открыл его. Он давно не был в доме Тиви, но хорошо помнил лица с чёрно-белой выцветшей фотографии. А ещё знал, что его долг — сообщить о смерти Эдмунда, потому что именно он, Варгас, отправил его в последний путь. Они должны понять. Хантер повернулся к спутнику, перехватывая его взгляд. — Не знаю, на сколько мы здесь задержимся. Если получится решить вопрос с западом, то мы, скорее всего, тоже отправимся зачищать Шрусбери. Будет нелегко, — сказал Габриэль так серьёзно и мрачно, что самому стало не по себе. — Разве в твоей работе хоть что-то бывает легко? — отозвался Даниэль и едва заметно улыбнулся воспоминанию о том, как такое хмурое выражение лица Хантера пугало его сначала и как в каждом движении охотника ему виделась угроза. Теперь же нельзя было сказать, что бояться нечего, — всё-таки Варгас был нестабилен, — но Марлоу постепенно к этому привыкал. И надеялся, что охотник тоже привыкает к нему. Судя по разговорам о Шрусбери, которые Даниэль слышал в Честерфилде, на западе действительно было гораздо хуже, чем даже в Ашбурне. Но священника одолевала спокойная, хоть и совершенно необоснованная уверенность, что они со всем справятся. Это было глупо, ведь он не мог представить, что их там ждало, но Даниэль старался об этом не думать. Он и так знал, что умиротворение, обретённое им после исповеди, не задержится надолго. К тому моменту, как они вышли из экипажа, начался дождь, заставивший добровольцев сбиться в кучу под железным навесом с объявлениями. Обычно там размещались похоронки неизвестных спутников и просьбы родственников найти пропавших охотников. Удивительно, что эта доска мертвецов не отпугивала наивных юнцов. Завидев вышедшего из кареты охотника, добровольцы притихли, пытаясь понять, кто перед ними: кто-то из высшего руководства или рядовой охотник. Они провожали Варгаса и его спутника пристальными взглядами и громко шептались, чтобы их голоса не перебивал дождь, тарабанящий по железной крыше. Отогнав часть малышни, которая пряталась под навесом у входа в крепость, дальше от двери, Хантер раздражённо на них рыкнул и показал метку очередному проверяющему, спеша оказаться подальше от новичков. — Надеюсь, среди них есть начинающие медики. А не одни безмозглые герои. Даниэль рассеянно кивнул, поднял глаза к небу, подставляя лицо под холодные частые капли, и улыбнулся. Разве мог Лондон встретить их иначе? Окинув взглядом Тауэр, Марлоу заметил несколько десятков воронов, ютящихся на окнах, и услышал их мрачное карканье. И только увидев этих птиц, Даниэль наконец-то осознал, что он в городе, который на протяжении шести лет был ему домом. И всё в этом городе было неизменно. Внутри Тауэра царила глухая тишина, как в могиле. Обычные охотники здесь не задерживались, а руководство сидело по кабинетам либо важно шаталось по командному залу в тщетных попытках найти для страны выход из бедственного положения. Поэтому Варгас и Даниэль шли по пустынным коридорам, и звук их шагов эхом отдавался от каменных стен. Только когда они дошли до жилого сектора на втором этаже, то услышали чьи-то приглушённые голоса, а затем увидели двух приближающихся офицеров. — Маршал Хантер? — с удивлением вскинул брови один из них и поприветствовал насмешливо: — С возвращением, давно вас не видели. Его друг пихнул шутника локтем в бок и почтительно склонил голову, но Варгас небрежно отмахнулся от обоих. Припомнив, куда идти, Хантер открыл нужную дверь. Его комната была пустая и необжитая, но зато просторная и тёплая. На окнах висели тяжёлые пыльные шторы, поэтому внутри было немного душно. В углу стояла кровать, имелось два шкафа и стойка для оружия. Отстегнув косу от крепления, Варгас скинул плащ и шляпу на стол и сказал: — Заходи. Можешь пока что оставить вещи здесь. Священник послушно опустил сумку на стул, с любопытством оглядывая комнату. — Оставишь информацию о проделанном нами пути и прочее. Тебе объяснят, — продолжил Хантер, снимая серую рубашку и надевая чистую из шкафа. — На третьем этаже есть отдел снабжения, в котором можно выписать себе что-нибудь полезное. Габриэль резко повернулся, заставив Даниэля вздрогнуть от неожиданности и сделать шаг назад — на мгновение они оказались слишком близко, почти вплотную. Взгляд Марлоу метнулся от лица охотника к его торсу, который скрывался за чёрной тканью по мере того, как Варгас застёгивал пуговицы. Даниэль быстро отвёл глаза в сторону. — Тебе могут выделить комнату, пока мы тут. Или остановишься в гостинице? Марлоу растерянно пожал плечами, почему-то смутившись из-за этого вопроса. — Остановлюсь в гостинице… наверно. Ты сможешь хоть немного от меня отдохнуть. Хантер вскинул брови и согласно кивнул. Достав свой маршальский мундир, он придирчиво его осмотрел и надел со вздохом, но застёгивать не стал. — Сообщи, как решишь, — хлопнув дверцей, Габриэль взъерошил ладонью волосы на затылке. — Пойдём, покажу тебе, куда идти. Подумай, не желаешь ли ты написать ещё и завещание, — добавил он серьёзно. — Будет не лишним. Марлоу вышел из комнаты вслед за охотником и, когда тот объяснил ему, где что находится, отправился в кабинет на первом этаже. Без Варгаса он чувствовал себя в этом огромном мрачном здании совсем не так уверенно, и ещё неуютнее стало, когда он оказался в комнате с очень раздражённым молодым человеком, копавшимся в горе каких-то бумаг. Похоже, это был секретарь, который ненавидел свою работу. — Писать умеешь? — грубо спросил он, даже не поздоровавшись, когда Даниэль сказал о цели визита. — Д-да, — запнулся Марлоу от ощущения, будто это он виноват во всех бедах секретаря. — Что-то не слишком уверенно звучит, — высокомерно выгнул тот одну бровь. — Умею, — теперь уже немного раздражённо подтвердил Даниэль. Секретарь прищурился, рассматривая священника, и резко — судя по всему, он принципиально не разговаривал нормальным тоном — произнёс: — Я тебя раньше не видел. Новенький? — Да. — Информацию о родственниках присылал? — Да, — Марлоу едва слышно вздохнул, стараясь сохранять спокойствие. Секретарь не делал и не говорил ничего выходящего за рамки приличия, но каждым словом будто напрашивался на грубость. Вероятно, в этом было виновато сквозящее в его голосе пренебрежение. — Отчёт? — Нет. Даниэлю тут же чуть ли не под нос сунули бланк для заполнения, в который нужно было занести информацию об уничтоженных монстрах, местности, где они были обнаружены, и их соответствии бестиарию. Сплошная бюрократия, Варгас был прав. — Завещание? — не успокаивался секретарь. — Нет. Молодой человек снова оценивающе оглядел Марлоу, хмыкнул каким-то своим мыслям и протянул ещё один лист: — Если завещать нечего, укажи общие пожелания. Как хоронить, кому сообщить, где развеять прах. Выполним, что сможем. От того, как спокойно он об этом говорил, волосы на затылке становились дыбом, и Даниэля передёрнуло от мысли, что для таких, как этот секретарь, люди наверняка были просто именами и цифрами на бумаге. Одним больше, одним меньше — никакой разницы. Заставив себя не думать об этом, Марлоу сел за свободный стол и постарался как можно быстрее записать всю информацию. С завещанием возникли небольшие проблемы, ведь у него на самом деле не было никакого имущества. Поэтому в итоге Даниэль последовал совету: попросил сообщить о смерти его сестре Эстер и, вспомнив о том, как варварски обходились с трупами по орденскому Уставу, завещал похоронить его по-христиански, если будет такая возможность. В противном случае Варгасу придётся отсечь ему голову или сжечь тело, и Даниэль даже не знал, что хуже. Решив заглянуть в отдел снабжения в следующий раз, потому что было уже достаточно поздно, Марлоу вернулся в комнату Габриэля за вещами, оставил у него на столе записку с названием и адресом гостиницы «Спутник», забыв, что охотник не умеет читать, и покинул Тауэр. Неприметный постоялый двор находился на улице Уайтчепел, недалеко от университета, в котором Даниэль учился в своё время, так что добрался он без приключений. Варгас поднялся на четвёртый этаж, прошёл по длинному, хорошо освещённому коридору и, застегнув мундир на несколько нижних пуговиц, бесцеремонно — без стука — ворвался в зал. Он сомневался, что застанет здесь кого-нибудь в такой час: время клонилось к ужину, однако на него тут же устремились колючие взгляды всех присутствующих. И Варгас понял, что пришёл вовремя. Вид у части маршалов был такой злорадный, будто они только и ждали возможности посмотреть на него свысока и с презрением отвернуться обратно к овальному столу. Сенешаль, сухопарый седой англичанин в военной форме багрового цвета, спокойно указал Хантеру на свободный стул. Последний раз Варгас был в этом зале, когда его наградили за убийство вендиго и дали звание. Тогда он оставил мундир, сел на поезд и уехал, и с тех пор больше на собраниях не появлялся, считая их бессмысленной тратой времени и нервов. Помочь с решением главной проблемы он не мог — криптами занимались механики и учёные, а управлять отрядами охотников по всей Англии было не только сложно, но и бесполезно. Габриэль по себе знал, что порой изначальный путь от точки А в точку Б под давлением обстоятельств мог измениться до неузнаваемости, и никакие письма и приказы не способны были это исправить. — С возвращением, маршал Хантер. Вот уж не думал, что вы и правда осчастливите нас своим присутствием, — протянул сенешаль, улыбаясь и наблюдая за тем, как Варгас неуютно морщится и садится за стол. — Если мне не изменяет память, вы обещали явиться ещё несколько месяцев назад. Что же вас так задержало? — Ранение, — сенешаль скользнул взглядом по Габриэлю и, не обнаружив следов серьёзных повреждений, вежливо поднял брови. Охотник это проигнорировал и добавил без тени сожаления: — Мне очень жаль. Может, продолжите прерванный из-за меня разговор? Кормак наконец-то отвёл от Хантера свои тёмные глаза и обратился к одному из советников: — Так что вы говорили о новобранцах? — Предлагаю пятьдесят новичков передать под командование Тейлора, у него и доучатся, а остальных… — Нет, столичный регион достаточно защищён. Все новобранцы, принятые за последние два месяца, будут направлены на юг. Необходимо усилить контроль от Кроули до Мейдстона: доходят слухи, что там в лесах открылись небольшие крипты. Если мертвецы доберутся до этих городов, будет такая волна беженцев, что снесёт наши стены, — неторопливо проговорил сенешаль. — В таком случае не лучше ли отправить на юг более опытных охотников? — возразил ещё один советник. Хантер скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и закатил глаза. На мгновение у него возникла мысль, что Кормак заботится о людях, живущих рядом с лесами на юге, но нет — они по-прежнему в первую очередь пеклись о собственных задницах. Габриэлю сказать обо всём этом было нечего, он не хотел решать, кого, куда и зачем направить. Потому что где бы сколько людей ни было, тьма почти всегда побеждала, со всех берегов оттесняя живых к центру острова. Варгас тяжело вздохнул в ожидании, когда же Кормак заговорит о Шрусбери, но тот после новобранцев переключился сначала на рассмотрение запроса из Шотландии, а затем на вопросы обеспечения охраны для лорда, который вздумал съездить в своё родовое гнездо. Такой знатный сукин сын, конечно же, не мог отправиться без сопровождения охотников. У последних ведь других важных дел не было. — …можем выделить не больше четырёх человек, а если ему нужна целая свита, пусть покупает солдат, — говорил Кормак, откладывая в сторону какие-то бумаги. — Мы всё-таки не эскорт, для этого есть гвардия. Такое сопровождение и выглядеть будет более почётно и достойно, в конце концов. Следующий вопрос… — Вы получили письмо от отца Филиппа? — громко спросил Варгас. Ждать ещё дольше под аккомпанемент пустой болтовни было выше его сил. — Месье, будьте так любезны не пег’ебивать сенешаля Ког’мака, — сказал француз, сидящий от Кормака по правую руку — его личный советник. Он бросил на Хантера уничтожающий взгляд и обратился к сенешалю: — Пг’едлагаю включить в список тем, котог’ые необходимо обсудить, вопг’осы дисциплины и субог’динации. Я считаю, что каждый должен быть на своём месте… — он запнулся на секунду, сказал что-то одними губами, будто пробуя слова на вкус, и добавил уверенно, явно гордый, что выражается так изящно на чужом языке: — Выполнять обязанности сообг’азно своей должности. Иначе тьма одолеет нас. Варгас едва подавил желание демонстративно зевнуть. Этот француз с вытянутым подбородком и злыми глазами его раздражал. Очередной лягушатник, явившийся в Англию якобы для того, чтобы предложить свою помощь, а на деле — чтобы прорваться в командование за время смуты. Поначалу таких было много — возникало ощущение, что Франция решила исподтишка опутать слабеющего соседа сетями своих интриг и, подгадав момент, откусить его правящую голову. Не забывая строить из себя добродетельного друга. Но в итоге положение на материке оказалось ничуть не лучше, и что происходило там теперь и существует ли ещё такая страна, как Франция, никто не знал. — Да, Люмье, может, позже. Сейчас всё-таки важнее обратиться к более насущным проблемам, — Кормак придвинул к себе карту, равнодушный к мелькнувшему на лице француза возмущению. Чужая оскорблённая гордость мало его заботила. — Мы получили письмо, маршал Хантер. А ещё прежде к нам приходил с донесением мистер Хаксон. Он и его спутник сказали, что убили одного из нахцереров на западе. Бесспорно, обстановка в Шрусбери представляется весьма тревожной. — Весьма тревожной? — повторил Варгас, даже не пытаясь скрыть возмущение. — Там целая толпа нахцереров и большая крипта рядом, и вам об этом известно. Будет куча трупов и на каждого по могильному огоньку, и в итоге мы получим огромную армию мертвецов, а Шрусбери и его окрестности повторят судьбу Уэльса. Сколько ещё земель вы собираетесь отдать монстрам? — Возможно, если бы вы не скитались по всей Англии, а посещали собрания, как и положено вам по званию, мы быстрее решали бы подобные вопросы, — спокойно ответил Кормак и поднял раскрытую ладонь, пресекая любые возражения. Варгас проглотил рвущиеся с языка слова и упёрся локтями в стол, ожидая. Нацепив очки, сенешаль вгляделся в карту. Его желтоватый палец прочертил круги и линии, следуя за какой-то мыслью, постучал ногтем по небольшой коричневой точке и замер в воздухе. Кормак поднял глаза обратно на Габриэля. — Вы знаете, что в Аптон Магна под Шрусбери есть укрепления? Полагаю, будет достаточно отправить небольшой отряд в помощь капитану Трасту. Он проконтролирует ситуацию. — Укрепления там ещё не достроены, — напомнил крепкий молодой маршал, которого Варгас раньше не видел. Должно быть, новенький. — А с этим, похоже, стоит поторопиться. Возможно ли отправить дополнительный отряд солдат и добровольцев для помощи с их возведением? Кормак задумался, и, пока ещё кто-нибудь не влез со своими идеями, Габриэль настойчиво произнёс: — Нужны ещё оружие и взрывчатка. Кто знает, с чем мы там можем столкнуться и сколько там уже собралось мертвецов. И если зачистка Шрусбери пройдёт успешно, мы могли бы взять под контроль и Уэльс, для этого нужно только… — Нет, — жёстко прервал Кормак. — Уэльс для нас потерян. У нас нет ресурсов на его восстановление. Мы займёмся им только после того, как проблема крипт будет решена. — Но там большая крипта, из неё могильные огоньки прут, как мухи на коровье дерьмо. Если её взорвать… — Габриэль запнулся, снова увидев повелительно выставленную раскрытую ладонь. — Учёные говорят, что наш способ подрыва крипт неэффективен. Могильные огоньки всё равно просачиваются наверх, и это пустая трата пороха. На это выделять ресурсы мы не будем. Что касается Шрусбери, необходимо обдумать этот вопрос. Не только запад нуждается в помощи, вы слышали, мы получаем запросы и с юга, и из Шотландии. Сколько мы сможем выделить людей, взрывчатки и оружия, определим завтра на утреннем собрании. Извольте на нём присутствовать, маршал Хантер, — обратился сенешаль с ядовитой вежливостью. — Раз вам не сидится в совете, вы отправитесь в Шрусбери в качестве командующего. — Но, сэг’, г’азве маг’шалы не должны являть собой обг’азец дисциплиниг’ованности и выполнять свои пг’ямые обязанности здесь, в Лондоне? — встрял Люмье. — В каждом правиле бывают исключения, — отмахнулся Кормак. Варгас был бы рад возразить — он терпеть не мог командные миссии и тем более не испытывал ни малейшего желания руководить процессом, но если выбор был между чем угодно и Лондоном, столица всегда проигрывала. К тому же, раз он своими действиями спровоцировал масштабную зачистку Шрусбери — если её утвердят, — то должен был сражаться плечом к плечу с людьми, которых, возможно, отправит на смерть. Поэтому он не мог сидеть среди этих прогнивших лордов и маршалов — управлять людьми, как пешками, и оставаться при этом в стороне было выше его сил. И после лицемерно принимать поздравления с успешно выполненной миссией… Тошнило от одной мысли об этом. — Раз мы с этим на сегодня закончили, я могу идти? — спросил Габриэль, откинувшись обратно на спинку стула и снова сложив руки на груди. — Если я правильно помню, именно вы забрали контракт на поиск Эдмунда Тиви? — поинтересовался сенешаль, проигнорировав вопрос. В кабинете стало тихо, кто-то громко вздохнул, Хантер поймал чей-то встревоженный взгляд. У него давно складывалось убеждение, будто Эдмунда знали все, и, похоже, оно было недалеко от правды. В молчании раздался стук медальона о столешницу. — Когда я его нашёл, было уже поздно. — Что его убило, маршал? — нахмурился Кормак. — Мы со спутником не смогли как следует рассмотреть тело. Но могу сказать, что такого мы ещё не видели, — Хантер выдохнул раздражённо. — Глубокий прокол, огромный синяк вокруг, явные признаки тяжёлого отравления. Он был мёртв не меньше недели. Мог говорить и пользоваться… памятью тела. Он меня ранил, и я был вынужден провести две недели в Честерфилде, — со стороны нового маршала раздалось пренебрежительное фырканье. — Там и узнал про Шрусбери. — Вы сообщите вдове Тиви о смерти её мужа? — сенешаль дождался согласного кивка и махнул рукой: — Что ж, тогда свободны. Отдохните с дороги, а завтра в десять возвращайтесь сюда, и мы обговорим всё более подробно. — Сэг’, вы оставите его поведение без внимания? Как же взыск… — начал Люмье. — Отставить, — потеряв всякий интерес к Варгасу, Кормак взялся за очередную бумагу и огласил: — Последний на сегодня вопрос: снабжение… Не желая слушать, что там ещё осталось на повестке дня, Хантер забрал медальон Тиви и покинул кабинет под злобным взглядом советника сенешаля. *** Проснувшись на следующий день позже обычного с приятным чувством, что ему некуда торопиться, Даниэль решил посвятить один день собственным заботам, не связанным с Варгасом и Орденом. По крайней мере, первую половину дня, поскольку в отдел снабжения всё же следовало заглянуть, чтобы выписать лекарства. Ведь однажды они могли понадобиться не только охотнику, но и ему самому. Впрочем, Марлоу сомневался, что они помогут, если его ранят и он будет не в состоянии сам о себе позаботиться. Отстранившись от тревожных мыслей, Даниэль первым делом написал большое письмо сестре. Несмотря на то, что родители этого не одобряли, они с Эстер поддерживали связь. Она каждый месяц писала в Ноттингем, рассказывая о том, как у неё дела; о том, как выросли её сыновья — рыжие, как и их отец, близнецы; о том, как сильно она скучает. Каждый раз, когда Марлоу открывал письмо, у него перехватывало дыхание от волнения, хотя Бристоль и его окраины считались одним из самых безопасных мест в Англии. Если бы с Эстер и её семьёй случилось несчастье, Даниэль с ума сошёл бы от беспокойства, ведь он был слишком далеко, чтобы помочь. Так было раньше. Теперь же, когда священник не знал, где окажется на следующей неделе и будет ли вообще жив, ситуация стала ещё сложнее. Тем не менее, рассказывая в своём письме о том, почему он так долго не отвечал, Даниэль убеждал Эстер, что у него всё хорошо, что охотник, которому он помогает — очень надёжный человек, и что с ними ничего страшного не случится. Он шёл на эту ложь, потому что у Эстер было слабое здоровье, и ей нельзя было волноваться. Марлоу попросил сестру продолжать писать и присылать письма в Лондон, пообещал, что будет отвечать при первой же возможности, и запечатал конверт. Добравшись до почты, он оставил там письмо и отправился к церкви Святой Этельдреды. Он уже не помнил, как оказался здесь впервые. Скорее всего, курсе на втором или третьем бездумно бродил по городу после занятий, чтобы проветрить забитую анатомией, биологией, химией и латынью голову, и оказался на узкой улице Или Плейс, упирающейся в небольшой двор старой церкви. Даниэль верил, что в тот день сам Господь направлял его стопы. До этого Марлоу несколько раз бывал на мессах со своим дедом, но затем родители запретили эти походы, заметив, что их маленький сын возвращается домой не умирающим от скуки, а непозволительно воодушевлённым и счастливым. В тот поворотный, необычайно солнечный для Лондона день, ноги Даниэля сами завели его в храм. В тот день зародилась мысль, что Господь призвал его в свой дом не для того, чтобы наблюдать чужое служение, а для того, чтобы однажды он начал служить сам. В воспоминаниях Даниэля эта церковь представала светлым и возвышенным островком рая на земле, едва ступив на который, он избавлялся от груза земных тягот и забот и оставался наедине с Богом и своей безграничной любовью к Нему. Как и всё остальное в Лондоне, внешне храм ничуть не изменился. Приземистый, потрёпанный временем, с простыми стёклами вместо разноцветных витражей, он выглядел довольно неказисто, но впечатление это было обманчиво. Марлоу с трепетом перешагнул порог и в первые минуты словно вернулся в то беззаботное время, когда его охватывало ничем не омрачаемое восхищение. Он оказался в уютном нефе, окутанном сиянием многочисленных свечей и мягким дневным светом, проникающим через огромные окна. Бо́льшая часть людей сидела ближе к алтарю — месса уже началась. Марлоу, перекрестившись, сел с краю на последнем ряду, чтобы никого не потревожить — звук шагов, даже осторожных, гулко разносился под высокими сводами, и это могло нарушить тихую гармонию святых ритуалов. Люди, поднявшись со скамей, запели гимн, и сердце Даниэля замерло в восторге. Он так скучал по величественному звучанию органа, сопровождающему слаженное одухотворённое пение, что его собственный голос дрожал, а на глаза наворачивались слёзы. Это было похоже на возвращение в объятия горячо любимого человека после долгой разлуки. Но, как это часто бывает, присмотревшись, можно заметить, что за прошедшее время этот человек изменился, иногда — до неузнаваемости. Марлоу не сразу обратил внимание на то, что не все прихожане вставали, когда нужно, не все вторили молитвам. Некоторые из присутствующих, богато одетые и выглядящие до отвращения самодовольно, расслабленно сидели и наблюдали, иногда тихо переговариваясь друг с другом. Это было возмутительно, но Даниэль сталкивался и с худшим — в собственной церкви. Тогда люди говорили во весь голос, обсуждая его и каждое его слово, поэтому теперь Марлоу лишь привычно покачал головой и, отбросив мысли о прихожанах, устремил взгляд на священника. Первоначальный опьяняющий восторг возвращения в церковь, которую он мог бы назвать своим духовным домом, стал отступать, и когда Даниэль внимательнее прислушался к проповеди, то с ужасом понял, что этот священник никакими словами не смог бы заполнить пустоту в душе страждущего. Мужчина лет пятидесяти говорил быстро и монотонно, так, будто ему было совершенно всё равно, слушает ли его кто-то, сможет ли он воззвать к чьему-нибудь сердцу. Он даже не пытался. Даниэль тщетно искал тех же ощущений, что в прошлые посещения этого храма. Трепет первых минут, рождённый слепым обожанием, покинул его, оставив в плену окружающего равнодушия, предоставив взглянуть правде в глаза. В церкви Святой Этельдреды не осталось ничего возвышенного, ничего духовного. Марлоу чувствовал себя обманутым, и чувство это только усилилось, когда до него дошла очередь во время причащения. Принимая из холодных рук священника облатку, Даниэль был вынужден смотреть в его пустые безразличные глаза. От церкви, хранящей одно из самых светлых воспоминаний Даниэля, осталась только неприглядная оболочка, прогнившее содержание которой предавало веру и обманывало ожидания. Когда месса закончилась, Марлоу в отчаянии попытался поговорить с викарием. Но едва он подошёл к пожилому мужчине в фиолетовой сутане, как наткнулся на странный липкий взгляд. Викарий придирчиво, оценивающе осматривал его, и у Даниэля возникло только одно желание — сбежать как можно скорее. С трудом его поборов, Марлоу заставил себя не обращать внимания на пугающе приторную улыбку и всё же выразил свою радость по поводу того, что в Лондоне ещё осталось так много верующих. Он попытался завязать разговор, кратко рассказав о том, как с этим обстоят дела в других городах, и надеялся услышать, что Церковь столицы думает о том, как исправить столь плачевную ситуацию. Но вместо живого отклика, какой он нашёл в отце Филиппе, Даниэль встретил лишь глухое раздражение. — Я думал, вы пришли обсудить возможность присоединения к нашей церкви, — холодно произнёс мужчина. — Если нет, не тратьте моё время, молодой человек, у меня много дел. Марлоу даже не успел ничего ответить, как викарий уже скрылся из его поля зрения. Даниэль покинул церковь, совершенно опустошённый увиденным и услышанным. Невозможно было поверить в то, что в его ноттингемской родной церкви с паствой в десяток человек было больше возвышенного, чем в наполненном людьми лондонском храме. Разочарование, от которого всё внутри болезненно сжималось, было таким сильным, что Даниэль едва не передумал идти в Тауэр, но потом решил, что это наоборот поможет ему отвлечься. Теперь он не только понимал желание Варгаса покинуть Лондон как можно скорее, но и разделял его. *** Cтарк прислонился спиной к стене и глубоко вздохнул. Его на самом деле звали Этьен Маре, и последним, что посоветовал ему умирающий отец, было отправиться служить в Англию, где на тот момент, судя по доходившим до них новостям, дела шли гораздо лучше, чем во Франции. Этьен внял совету и узнал, что слухи об острове были обыкновенными сказками. Английское правительство блефовало, чтобы оградить свою загибающуюся страну от возможного нападения, однако в этом не было необходимости. К счастью для Великобритании, все силы европейских соседей уходили на поддержание порядка в собственных домах. Несмотря на неоправдавшиеся ожидания, Старк решил остаться — оказалось, что и здесь можно было добиться высокого положения по примеру советника сенешаля Люмье. Тем более что Маре удалось быстро наладить с ним отношения, а помощь такого человека в некоторых ситуациях могла быть неоценимой. А потом морское сообщение острова с материком прекратилось, вместе с кораблями исчезла возможность вернуться, и Старк запретил себе думать об этом. У него был новый дом. Этьеном руководили не одни лишь амбиции. Да, он жаждал власти, но причиной тому было не только тщеславие. Он хотел иметь возможность делать что-то полезное, принимать важные решения, работать над освобождением страны от проклятия тьмы, при этом не копаясь в грязи и мертвечине. На его взгляд, отдавать приказы у него получалось куда лучше, чем исполнять их. — Луи, — глянув на подбежавшего спутника, француз сощурился. — Если ты здесь, значит, священник уже близко. Très bien. Было и ещё кое-что, ведущее Старка по пути борьбы за маршальское кресло: то, что в своё время звание дали не ему, а неграмотному, вспыльчивому, опасному Варгасу. Уязвлённая гордость требовала справедливости, а приобретённое с годами пренебрежение нормами морали позволяло добиваться её любыми способами. Этьен хотел отомстить. Он хотел подставить Хантера, но вечно натыкался на его союзников, таких же неотёсанных болванчиков, только и умеющих, что разбивать стулья о головы пьяниц в кабаках. Да и сам Варгас был не промах — он будто чувствовал присутствие Маре, тут же оказывался рядом, и тогда драки было не избежать. Сколько раз Старк говорил себе, что нельзя до этого доводить, что это рушит все планы… Впрочем, бывали и дни, когда взаимная неприязнь отодвигалась на задний план, теряя всякое значение. Когда тьма наступала, когда погибали их товарищи. Подняв взгляд к серому потолку, Старк пожевал нижнюю губу и философски дёрнул бровью. Когда звучали такие новости, как о грядущем кошмаре в Шрусбери или смерти Эдмунда… Тогда они все становились единым целым. Но сегодня был не такой день. Француз выскочил из-за поворота, схватил священника за плечи и занырнул с ним обратно в глубокую тёмную нишу тауэрского коридора. — Добг’ый день, святой отец, — предельно вежливо начал Маре и растянул губы в любезной улыбке, поймав чужой растерянный взгляд. — Хотел вам сделать compliment за то, что помогли мне тогда в Честег’филде, да всё повода не было, а тут появился. — Добрый день, — выдохнул Марлоу, сначала узнав голос и только потом разглядев Старка в полумраке. Сердце, застучавшее в ушах от лёгкого испуга, постепенно успокаивалось. — Вы могли просто подойти ко мне, к чему такая секретность? — Думаю, нам есть что с вами обсудить, — заявил Маре, как будто невзначай встав так, чтобы преградить священнику проход в коридор. Он старался выглядеть располагающе, но не было никаких гарантий, что Марлоу станет смиренно его слушать. Старк снял пенсне, сунул его в карман сюртука и откашлялся так, словно собирался с духом перед сложным разговором. — Понимаете ли, существует одна теог’ия… Вы ведь совсем недавно в Ог’дене и, должно быть, о ней не знаете… Даниэль приподнял брови с осторожным любопытством, и охотник, ободрённый этим едва заметным движением, продолжил: — Теог’ия эта заключается в том, что люди, котог’ым довелось столкнуться с монстг’ами четвёг’того уг’овня опасности и выжить, больше не могут быть пг’ежними. Они тег’яют себя. Сходят с ума. Тьма захватывает их сознание, и они больше не могут спать, тег’яют связь с г’еальностью, становятся опасными для окг’ужающих, в конце концов… — Разве хоть кто-то, кто сталкивается с монстрами, может остаться прежним? — прервал Даниэль монолог. — Конечно, пг’оисходящее вокг’уг меняет всех нас, — поспешно согласился Старк и, сделав шаг к священнику, понизил голос: — Но не всех нас паг’ализует тьма, не к каждому она забиг’ается в самое сег’дце. Я говог’ю о тех, кто встг’ечал доппельгангег’ов, ауисотля, вендиго… — он сделал многозначительную паузу и чуть наклонился вперёд и доверительно сообщил: — Я пег’еживаю за Ваг’гаса. После убийства вендиго он ожесточился, стал нестабильным, опасным. Вы видели сами, как он напал на меня в Честег’филде. Брови Марлоу сошлись на переносице, и он неуверенно возразил: — Он просто вспыльчивый и раздражительный, вендиго здесь не при чём. — Боюсь, вы не пг’авы. Вы не знаете его столько, сколько знаю я. Не видели его после того дня. Мне казалось, что тьма наполнила его вены вместо кг’ови, что он пг’опах ею, как умег’твие… Это не пег’вый такой случай, я знаю, что подобное случалось и пг’ежде, — Старк поймал взгляд Даниэля, стараясь говорить как можно более убедительно: — Он может быть опасен. Для окг’ужающих, для себя. Для вас, — последнее француз прошептал уже чуть ли не на ухо Марлоу и тут же выпрямился, заметив, как тот отпрянул. От тёплого дыхания, тронувшего непривычную к этому кожу, по шее и позвоночнику священника побежали мурашки. Старк не был в его вкусе и происходящее Даниэлю совершенно не нравилось, но тело на близость всё равно реагировало однозначно. Только если с Варгасом он испытывал почти непреодолимое желание продлить контакт, то действия Старка начинали пугать. — Вы хотите настроить меня против Варгаса? — возмутился Даниэль. — А вы готовы его защищать? — Маре выгнул одну бровь и не смог сдержать гнусной усмешки: — Дайте угадаю, вы совег’шенно не пг’едставляете, как он обг’ащался с теми, кто был до вас. Некому это г’ассказать, ведь они все мег’твы, и не каждый — по вине монстг’а. Думаете, он всегда был таким? О нет! Поэтому г’ади его же блага, из самых благог’одных побуждений, мы должны пог’учить его учёным и вг’ачам, котог’ые исследуют этот феномен. И если они скажут, что маг’шал в пог’ядке, он, конечно же, сможет вег’нуться к г’аботе. А я пг’инесу свои извинения. Увег’ен, если мы сообщим о наших опасениях сенешалю, он согласится… — Забудьте об этом, — гневно прервал Даниэль. — Что благородного может быть в доносе? Нет, даже не в доносе, а в откровенной клевете. Я не знаю, почему вы с Варгасом ненавидите друг друга, и не желаю в этом участвовать. Он попытался обойти Старка, но тот неожиданно сильно вцепился в его плечо, не позволяя сдвинуться с места. Выражение лица француза, сохранявшее налёт любезности всё это время, неуловимо изменилось: теперь в его глазах светилась отчаянная жестокость. — Спутник, котог’ый был до вас, был более сообг’азительным, жаль только, что он не дожил до нашей встг’ечи в здесь, в столице, — процедил Старк и, сделав глубокий вдох, продолжил тише: — Неужели вы не замечали, насколько он неупг’авляем? Насколько агг’ессивен? Он не убил пг’и вас ещё ни одного невинного? Подождите немного и станете свидетелем многих ужасов. Помнишь, Луи, что мы видели в Манчестег’е?.. — француз огляделся в поисках своего спутника и, не обнаружив мальчишку, выплюнул что-то пренебрежительно на родном языке, а затем продолжил: — Вы можете этого избежать. Вег’нётесь домой, а мы, возможно, спасём Ог’ден от затаившегося монстг’а. Пг’едставьте, сколько будет невинных жег’тв, если я пг’ав, а мы ничего не сделаем. Даниэль резко мотнул головой, словно сбрасывая с себя паутину липких слов, и с трудом выпрямился под давлением чужих жёстких ладоней. И всё равно ему приходилось смотреть на высокого Старка снизу вверх. — Вы лжёте. Варгас все свои силы бросает на то, чтобы спасать людей, а вы предлагаете мне подставить его? Предать? Я ни за что не поступлю так с ним, он… — Даниэль запнулся на секунду, но раз начал, должен был закончить мысль, — он хороший человек, хоть это и не заметно сразу. Марлоу дёрнулся в сторону, полагая, что Старк наконец-то уберёт руки, раз вопрос решён, но тот наоборот стиснул пальцы сильнее. Губы француза сжались в тонкую линию, а по лицу как будто пробежала тень. Даниэль беспокойно выдохнул и настойчиво повторил: — Я не буду вам помогать. И вам советую оставить эту затею — подумайте о себе и своей душе, не грешите против истины, — он попытался вырваться. — Отпустите меня! Последняя фраза оборвалась глухим стуком: Старк неожиданно сильно толкнул священника к стене, и тот сильно ударился плечом и затылком. Теперь вся эта ситуация начинала по-настоящему пугать. Вдавливая Марлоу в стену, Этьен выдохнул сквозь зубы, приводя мысли в порядок. Он же не Варгас, он злиться не будет, верно? Вот только мирные способы убеждения уже закончились, и пора было переходить к более весомым аргументам. Верил в это святоша или нет, так будет лучше для всех. Для него самого, для Ордена и, конечно, для Старка. И уж последний готов был биться до последнего за себя, свою мечту и свою справедливость. — Вот как… — прошептал Маре. — Вы вег’ующий человек, а не видите демона у себя под носом. Что ж, пг’идётся пг’ибегнуть к иным, более действенным мег’ам, да? Долго обжиматься тут с вами я не намег’ен. Грубо просунув колено Марлоу между ног, Старк надавил им на пах и довольно ухмыльнулся, услышав судорожный выдох. Этот низкий, мерзкий метод работал и не на таких слабых и никчёмных людях, как священник, все рано или поздно сдавались, так что француз не брезговал этим пользоваться. Даниэль упёрся рукой в грудь охотника, пытаясь отстранить его от себя, но тот перехватил запястье, с силой его выкрутил и одновременно усилил давление коленом. Боль мгновенно затмила страх и все остальные чувства, в глазах на секунду потемнело, и если бы Старк не зажал рот Даниэля ладонью, нишу огласил бы вскрик, переходящий в стон. Отступать было некуда, но Марлоу не пытался позвать на помощь. Вовсе не потому, что всё равно бы никто не услышал, а потому, что происходящее никого, кроме них, не касалось. Это было только его испытание. Так что Старку не обязательно было затыкать Даниэля ладонью. Священник мог бы укусить его, вырвать руку из захвата, оттолкнуть охотника и сбежать, но из-за затмевающей сознание боли он смог лишь пару раз безуспешно дёрнуть рукой, пробуя освободить запястье, а в ответ француз усиливал давление, пресекая всякое желание двигаться. — Ну же, соглашайтесь. Все будут в плюсе. Вы обнаг’ужите пг’оиски дьявола, он ведь, по-вашему, источник тьмы? Поможете стг’аждущему в его благих начинаниях. И отпг’авитесь домой. Это ваш единственный шанс вег’нуться живым. Марлоу покачал головой, продолжая молча терпеть и надеясь, что рано или поздно его мучителю надоест. Ведь не мог же Старк ему серьёзно навредить, тем более в стенах Тауэра. Он мог только запугивать, но выбрал для этого не ту жертву. Даниэлю никогда ещё не доводилось сталкиваться с болью сильнее, чем та, что приносили обычные порезы, синяки и мозоли, но почему-то чувствовал, что способен вынести гораздо больше, чем мог позволить себе Старк. Поэтому, хотя это его прижимали к стене, Даниэль чувствовал себя сильнее француза. И, ощущая исходящие от него злобу и зависть, Марлоу смотрел на него с жалостью. Схватив священника за подбородок, Маре заставил его смотреть себе в глаза и ехидно процедил: — Думаешь, Ваг’гас сделал бы для тебя то же самое? Конечно же, нет. Он меняет спутников как пег’чатки, вы для него всё г’авно, что пушечное мясо. Старк сжал зубы, едва сдерживаясь, чтобы не зарычать от изводящего ощущения беспомощности. В груди жгло от ярости — столь долгое и бессмысленное сопротивление действовало на нервы. Он считал, что сила была лучшим методом убеждения, она всегда работала безотказно, но именно сейчас дала осечку. Маре безуспешно попытался выровнять частое дыхание и успокоиться и в следующую секунду отпустил подбородок Даниэля, чтобы схватить его за шею: — Если ты не займёшь мою сторону, святоша, обещаю, тоже попадёшь под г’аздачу, — прошипел Этьен. — И для тебя в сумасшедшем доме найдётся комната г’ядом с твоим любимым чудовищем. Думаешь, я на тебя ничего не… — Хватит запугивать моего спутника. Сердце Даниэля радостно дрогнуло, когда он услышал знакомый голос, а Старк замер, почувствовав, как чьи-то пальцы вплетаются ему в волосы. Уже в следующее мгновение он попытался вырваться, но Варгас свободной рукой схватил его за шею, оттащил от Марлоу и с явным удовольствием впечатал француза лицом в стену. Оставшись без поддержки, Даниэль сполз на пол, дожидаясь, пока боль отступит. Ноги не держали, в ушах шумело, а на глаза наворачивались слёзы — всё-таки Старк выбрал самую подлую стратегию давления из всех возможных. После всего, что случилось, Марлоу должен был испытывать мстительное удовольствие при виде того, как Варгас бьёт француза, но он ощущал всё ту же жалость, и больше ничего. И он бы остановил Хантера, но тот, как и в прошлый раз, действовал слишком быстро, а Даниэлю ещё нужно было время, чтобы прийти в себя. — Нравится, мразь? — процедил Габриэль, ударив Маре под колено и опрокинув на пол. — Лежи и не вставай. Старк дёрнулся, собираясь вскочить на ноги, но маршал наступил ему на лодыжку и гаркнул: — Это приказ! Опешив, француз вскинул взгляд и стиснул зубы, чтобы не процедить что-нибудь едкое, потому как челюсть ему была ещё дорога. Это было не похоже на Варгаса — обычно тот не рвался командовать, даже в таких ситуациях. — Не знаю, есть ли у тебя яйца, Старк, но возьми их в кулак и как следует сожми, потому что на западе я тебе их оторву при первой же возможности, если не будешь выполнять мои приказы, — отчеканил Хантер, отступив на шаг ближе к Даниэлю. — С каких это пог’ ты отдаёшь пг’иказы? — Маре сел и подтянул к себе ногу. Лодыжка ныла. — С тех пор, как меня назначили твоим командиром. Завтра утром мы отправляемся в Шрусбери, а до этого не попадайся мне на глаза. Ошеломлённый этой новостью, Этьен опустил взгляд и нахмурился, наконец-то замолчав. Варгас повернулся к Даниэлю, который как раз поднимался с пола, подхватил его за плечо и легко поставил на ноги. — Ты в порядке? — спросил Хантер у спутника, презрительно наблюдая за Старком. Марлоу вскинул глаза на Габриэля, но тут же отвернулся, чтобы вытереть влажные ресницы. — Да, всё хорошо, — бледно улыбнувшись, священник встал между французом и Варгасом, чтобы последний не мог ещё раз ударить Старка. — Успокойся, ему и так уже второй раз от тебя достаётся. Виноватая улыбка Даниэля стала чуть шире, когда он подумал, что Хантер в этот момент мог счесть его сумасшедшим. Разве нормальные люди защищали тех, кто пару минут назад причинял им боль и неизвестно, насколько далеко мог зайти? — Пойдём, — Марлоу потянул Варгаса в коридор, где они прошли мимо маленького спутника Старка, и обернулся, прежде чем завернуть за угол. Подросток сидел рядом со Старком на корточках и протягивал белый платок, чтобы стереть кровь с его щеки, а охотник смотрел на него с таким холодным отвращением, что становилось жутко. — Это он тебя позвал? Этот мальчик? — спросил Даниэль и издал сострадательный вздох, когда Варгас согласно кивнул. — Старк наверняка теперь сорвёт свою злость на нём. Хотя собственные запястье и пах неприятно ныли, куда сильнее Марлоу беспокоило наказание, которое, судя по взгляду Старка, ожидало его спутника. Мальчику предстояло ответить за то, что он решил помочь совершенно незнакомому человеку, предав доверие своего охотника. — Но всё равно спасибо, что пришёл. — Не за что, — отмахнулся Хантер. — Ты уже третий раз меня спасаешь… Слишком проблемный из меня спутник получается, да? — Даниэль благодарно улыбнулся, но его взгляд оставался по-прежнему виноватым. — Были и проблемнее. Приятно было слышать, что священник не безнадёжен, хотя это вряд ли можно было воспринимать как комплимент. И всё же он снова думал, что, возможно, однажды их отношения с Варгасом хоть немного наладятся. Ведь если бы тому было всё равно, он бы оставил своего спутника со Старком, верно? Как легко Хантер давал и отнимал надежду. Они спустились по лестнице, направляясь к выходу из Тауэра. Варгас по пути раздражённо расстёгивал мундир, который всё время утреннего собрания душил его своим жёстким воротником, и верхние пуговицы на рубашке. Марлоу следовал за ним по привычке, хотя сейчас вовсе не обязан был это делать. Толкнув тяжёлую входную дверь, Габриэль вышел на улицу, наконец-то посмотрел на спутника и изобразил некоторое подобие улыбки. — Прогуляемся? Я устал сидеть в четырёх стенах. Трёхчасовое собрание в военном зале высосало из Хантера все силы, но совет маршалов принял большинство его предложений, и это приятно удивляло. Сначала они спорили, надо ли вообще спасать Шрусбери и ближайшие к нему поселения, затем начали прислушиваться, и, в конце концов, подписали приказ и его копии, чтобы секретарь разослал их всем участникам группы зачистки. Потом ещё пришлось идти в отдел снабжения, чтобы раздать там соответствующие указания и подтвердить их ещё одним документом, который подписал лично сенешаль… Всё сводилось к сплошным бумажкам. А ведь Варгас даже не умел читать, так что ему было делать среди этих грамотеев? Радовало только то, что обсуждение не растянулось на неделю и снабжение, склад и оружейники уже сейчас собирали все необходимые ресурсы. А у Варгаса тем временем ещё остались неоконченные дела. — Чего Старк хотел? Было не очень похоже, что ему требовался партнёр на ночь. Даниэль дёрнул бровью, решив проигнорировать это замечание, и даже не покраснел — видимо, привыкал. Пытаясь замять неудачную шутку, Габриэль добавил: — Ты не первый спутник, через которого он пытался ко мне подобраться. Идиот, — презрительно выплюнул Варгас. — Что он задумал в этот раз? Хотел меня оклеветать? Судя по тону Хантера, среди охотников нападение на спутника могло расцениваться как личное оскорбление, и если так, то всё сразу становилось на свои места. Даниэль глубоко вздохнул, понимая, что лучше смириться с этим предположением. Лучше для него самого, ведь чем больше была дистанция, тем легче ему было держать себя в руках. И тем сильнее хотелось эту дистанцию сократить. Замкнутый круг, в который он сам себя загонял. — Он просто на тебя злится. А ты постоянно даёшь ему новые поводы для этого. Ведь можно было всё уладить без рукоприкладства… — Даниэль осёкся — неправильно было читать нотации после того, как Варгас ему помог, и быстро поправился: — Но да, знаю, лучше в это не лезть. Извини. — Старку нужно было показать, где его место. Вот и всё. Марлоу шёл рядом с охотником, даже не спрашивая, куда они направляются, потому что ему было всё равно. На улице уже темнело — в октябре на Лондон рано опускались сумерки, — и снова шёл дождь. Редкие холодные капли падали с затянутого тучами неба, ловя отблески тусклых фонарей. В этом городе каждый день нужно было брать с собой зонт, но у Даниэля его не было, потому что он любил дождь и не боялся промокнуть. Свернув в небольшой парк, Варгас остановился и, вспоминая дорогу, сжал в кармане медальон Эдмунда. Однажды, после одной стычки в Лондоне, во время которой его пырнули ножом, Хантер долго лежал в госпитале. Потом, когда потребовалось освободить койку, жил у Кракса, так как его жена умела присматривать за больными, а после, чтобы не пользоваться их гостеприимством слишком уж навязчиво, перебрался к Эдмунду. Жить тогда в своей комнате на втором этаже Тауэра Варгас не мог, так же как и в доме, который ему выделили, когда дали звание. В то время он едва мог на крыльцо из двух ступеней подняться без посторонней помощи, не то что заботиться о себе самостоятельно. И Эдмунд и его супруга Маргарет очень сильно ему помогли. В первую очередь — не сойти с ума от скуки во время лечения. А теперь, наблюдая за тем, как постепенно умирают его друзья и спутники, как рушатся чужие семьи, Хантер всё убеждался в том, что привязанности не для охотников. Нельзя было заставлять других страдать. — Есть дело, Даниэль. Будет неплохо, если мы его выполним, прежде чем начнём готовиться к экспедиции… — посмотрев на священника, Хантер наткнулся на недоумевающий взгляд и пояснил: — Совет решил, что мы отправимся на запад. Будем зачищать Шрусбери… Тебе, кстати, понадобится респиратор. Нужно будет проверить, чтобы его положили, а то с них станется забыть. Пройдя несколько дорожек между деревьев, Габриэль вспомнил примерную дорогу до дома вдовы Тиви и направился к выходу из парка, продолжая рассказывать: — Войска сейчас возводят там укрепления и эвакуируют близлежащие населённые пункты. Нельзя допустить эпидемии, которая может начаться из-за нахцереров. Летал когда-нибудь на дирижабле? Я даже это сумел нам устроить. — Нет, не летал. Должно быть, это страшно. А когда мы отправляемся? Завтра? Варгас коротко кивнул, и Даниэль задумался ненадолго, пытаясь представить, как там, на западе, и радуясь, что скоро они покинут столицу. Слишком здесь было неуютно из-за ощущения, будто Лондон застрял во времени, и в нём ничто никуда не движется. Ни мысли, ни чувства, ни настроения. Застывшие люди в застывшем городе, где всё пропитано равнодушием. — А… нахцереры? — Марлоу с сомнением произнёс непривычное название и сложил руки на груди — дождь усилился, тучи потемнели, и от холодного ветра священника пробрал озноб. — Это те монстры, о которых вы говорили в Честерфилде, да? Как с ними бороться? — Они сложные противники, — нахмурился Варгас и повернул на узкую улицу. От неё нужно было уйти налево и через несколько кварталов они будут почти на месте. — Если нахцерер съест свой саван или свою плоть — область вокруг него мгновенно становится заразной. Так всего одна тварь может уничтожить целый город, просто откусив себе палец, ладонь или ещё что-нибудь. А судя по рассказу Кракса, их там даже больше десяти. Пропустив грохочущую по брусчатке повозку и едва не угодив в лужу, Хантер перешёл через дорогу, следя за спутником краем глаза, чтобы не отставал. — Скорее всего, придётся использовать взрывчатку. Нахцереры наверняка уничтожили большую часть жителей Шрусбери, которые после смерти обратились в монстров. И если всё именно так, как мы предполагаем, их там много, они все злые и вымиранием одного города дело не ограничится, — Варгас неслышно вздохнул. Масштабная им предстояла миссия. — Нахцерера можно сжечь или застрелить из мушкетона. С нами будут Брент и ещё два отличных охотника-стрелка, они об этом позаботятся. А я, Кракс и другие будем на передовой, так что тебе нужен хороший респиратор. Не хотелось бы, чтобы ты заразился и умер. Даниэль слушал внимательно, но с довольно отстранённым видом. Судя по описанию, запад был действительно опасным местом, наводнённым толпами мертвецов, и всё, что они видели до этого, не шло ни в какое сравнение. Марлоу невольно задумался, какова вероятность того, что именно он станет той жертвой, без которой, очевидно, не мог обойтись подобных поход, но не стал заострять на этом внимание. Всё равно он не был способен представить, что их там ждало, а его фантазии наверняка даже не были приближены к реальности. — Мы справимся. Я верю, что всё получится, — сказал Даниэль и, убрав влажные волосы со лба, добавил чуть тише: — С Божьей помощью. Варгас, бросив на спутника насмешливый взгляд, неожиданно нахмурился, осторожно перехватил его руку и осмотрел запястье. В свете фонаря на бледной коже виднелся тёмный след чужой ладони. — Убью Старка, если он во время экспедиции опять попытается тебе что-нибудь сделать, — прорычал охотник. Даниэль растерянно моргнул, не зная, что сказать. Пальцы Хантера держали его удивительно мягко, стараясь не касаться оставленных Старком синяков, и все мысли мгновенно покинули голову Марлоу. Он опустил голову, чтобы спрятать выражение лица — Даниэль улыбался, чувствуя, как теплеет внутри от слов Варгаса, и ругая себя за глупость. — …Сраный француз. Будь моя воля, вышвырнул бы его из Ордена, — Габриэль отпустил руку спутника. — Но он хороший мечник и полезен, когда дело касается охоты. Чтоб его. Марлоу должен был возразить, должен был сказать, чтобы Варгас прекратил, наконец, сквернословить, но всё, на что он был в этот момент способен — это бороться с желанием потянуться за новыми прикосновениями. Хотелось сжать ладонь охотника, тронуть его за локоть, уткнуться лбом в плечо — что угодно, просто чтобы чувствовать его рядом физически. Так долго Даниэль был свободен от подобных желаний, легко перенося обет безбрачия и обещание любить всех людей одинаково, никого не выделяя, что теперь остро реагировал даже на самое лёгкое касание. Будто дремавшая все эти годы чувственность наконец пробудилась. Даниэль нахмурился, понимая, что должен избегать любой близости, и пусть это будет странно выглядеть, иначе он мог однажды сорваться. И кто знает, чем это закончится? — Пожалуйста, Варгас, оставь его. Будь выше этого, — тихо произнёс Марлоу. — Ты ведь даже не пытаешься сдерживаться. Проигнорировав слова спутника, Хантер остановился возле лавки булочника, посмотрел на продавца, вооружённого монокуляром и машинкой для украшения пирожных, и достал кошелёк. — Один яблочный кекс. Сдачи не надо. Ожидая, пока булочник упакует заказ в бумагу, Варгас снова сжал медальон в кулаке. Чем ближе они подходили к дому Тиви, тем ему было неспокойнее. Забрав свёрток, они пошли дальше. — Гнев, насилие, сквернословие, пьянство… — Даниэль поднял на охотника печальный взгляд, в котором на этот раз даже не было упрёка. — Если ты будешь продолжать в том же духе, я не смогу замолить за тебя все твои грехи. Времени в сутках не хватит. Варгас ускорил шаг и поморщился — дождь его раздражал. Без шляпы он чувствовал себя открытым и незащищённым, будто становился лёгкой мишенью на тёмных улицах. Хотя это было не так. — Не надо за меня молиться и не надо мне указывать, хорошо? Если Старк будет делать что-то против приказа, я сдерживаться не стану. Даниэль поджал губы и поймал себя на мысли, что переключаться на отрицательные стороны Хантера — это отличный способ отвлечься от собственных желаний, которые становились всё более определёнными. Пожалуй, стоило чаще говорить Варгасу нечто подобное в бесплодных попытках достучаться до его лучшей половины, если, конечно, она существовала, чтобы у того была возможность чаще возвращать священника с небес на землю. Каждый раз, как он начинал заблуждаться, следовало заводить подобный разговор, потому что слова охотника и особенно его грубый тон действовали так, будто на Даниэля выливали ведро холодной воды. Очень отрезвляло. Нельзя было расслабляться, нельзя было поддаваться таким моментам, когда возникала иллюзия, будто всё налаживается. Это борьба, которой не было конца. До высокого железного забора, огораживающего нужный дом, они дошли в молчании. Открыв скрипучую калитку, Габриэль остановился на входе в пожелтевший сад и перевёл взгляд на Даниэля. Охотник впервые за время их знакомства был растерян и не мог этого скрыть, от чего ещё сильнее раздражался. Но деваться было некуда — он должен был это сделать. Варгас поёжился и всё же нашёл в себе силы пройти вперёд. Священник огляделся, пытаясь понять, куда они пришли и зачем. Позади них остался небольшой дворик, и теперь они стояли перед небольшим ухоженным домом. На чистых окнах висели белоснежные занавески, со второго этажа доносился едва различимый детский смех. Кто здесь жил? Знакомый охотник Варгаса с семьёй или, может, просто друг? Были ли они вообще у Хантера — просто друзья? Габриэль коротко вздохнул и постучался. Почти сразу внутри послышались шаги, и дверь открыла миниатюрная женщина, красивая, как элегантная фарфоровая кукла. Она удивлённо вскинула брови, но, увидев Варгаса, приветливо улыбнулась. — Маргарет. — Габриэль… — переведя взгляд на Даниэля, женщина сделала неуклюжий книксен и пропустила гостей в дом. — Ох, если бы я знала, что ты в Лондоне, я бы пришла в штаб. Это твой новый спутник? Я Маргарет Тиви. Сейчас… Будете чай? — она засуетилась, забрала свёрток с кексом и уже хотела пойти на кухню, но Хантер её остановил. Подняв на него глаза, женщина прижала к себе свёрток и повела бровями почти так же смущённо, как Марлоу. — Мари, я… — Варгас замялся, набрал в лёгкие воздуха, но не успел ничего сказать. По лестнице со второго этажа быстро сбежали двое маленьких детей. Мальчик лет пяти и девочка помладше — оба одеты, как куколки в магазине игрушек, розовощёкие, пухлые. Счастливые беззаботные дети. — Бобби и Эмили выросли с тех пор, как я был здесь последний раз, — с ухмылкой заметил Габриэль, дождался, пока сын Эдмунда подойдёт ближе, и наклонился к нему, взъерошивая ему светлые волосы. — Привет, здоровяк. Девчушка помялась немного и спряталась за мать, сжимая ткань её пышного платья так сильно, будто хотела в ней раствориться. Даниэль стоял за спиной Варгаса и наблюдал за происходящим, задаваясь вопросом, зачем он здесь. Однако спрашивать было уже поздно, а верить в смутную догадку он не хотел. Этот день ведь не мог стать ещё хуже? Лучше бы Маргарет Тиви была его знакомой, которую охотник решил навестить перед отъездом, а Даниэль случайно оказался рядом. Но это было бы слишком просто. — Дети быстро растут, — Маргарет грустно улыбнулась. Она подозвала нянечку, которая безмолвным призраком застыла у лестницы. — Зарин, уведи детей, пожалуйста. И… — сунув ей в руки свёрток, женщина внезапно взяла его обратно и понюхала. — Яблочный пирог? Эх, если бы Эдмунд запоминал мои любимые сладости так же, как их запоминаешь ты, Габриэль. Снова повисла неловкая тишина, и Даниэлю стало так неуютно, что захотелось уйти. Она сказала «Эдмунд». Видимо, тот самый Эдмунд из Долины Надежды. Дождавшись, когда детей уведут наверх, Варгас ненавязчиво подтолкнул Маргарет в сторону гостиной. Она послушно прошла вглубь комнаты, поставила кекс на стол и опустилась на стул, который Хантер к ней придвинул, проявляя нетипичную обходительность. В каждом его жесте сквозили нервозность и неуверенность, которые передавались Маргарет и Даниэлю. Видеть Хантера таким было странно и тревожно. В том, что вечно спокойный и мрачный Варгас беспокоился, ощущалось что-то неправильное, и Марлоу было неловко наблюдать это. Словно он смотрел, как крошится неприступная стена. — Габриэль, что… — начала Маргарет, но охотник коротко мотнул головой, и она замолчала. Варгас ненавидел сообщать такие новости, особенно если это касалось павших товарищей. Он терялся, лишённый своей извечной опоры из скепсиса и равнодушия, и не мог найти нужные слова. Поэтому, тихо вздохнув, он просто достал из кармана медальон Эдмунда и протянул Маргарет. — Мне жаль, Мари. Она охнула, прикрыв ладонью рот, забрала дрожащей рукой медальон мужа и со стоном прижала его к груди. Понимая, что с плачущей женщиной ему не совладать, Габриэль сделал немыслимую вещь, обещая себе, что это первый и последний раз, — он обернулся к Даниэлю и несильно сжал его предплечье, безмолвно прося о помощи. Маргарет задыхалась от рыданий, цепляясь за рукав его мундира, и Хантер не имел ни малейшего представления, что делать. Ей нужны были поддержка и тёплые слова, но Варгас в этом был не силён. Даниэль перехватил просительный взгляд охотника и нахмурился, осознав наконец, зачем он здесь. Чтобы делать то, на что Габриэль был неспособен. Времени удивляться невероятному для Варгаса выражению лица не было. Марлоу приблизился к Маргарет и, осторожно положив руку ей на плечо, опустился рядом на колени, чтобы быть на одном уровне. — Примите мои соболезнования, миссис Тиви, — произнёс тихо Даниэль, просто чтобы как-то начать. Он не любил все эти стандартные фразы, они были пустыми, лишёнными настоящего чувства, а он, хоть и видел её впервые, сочувствовал так, будто это была их общая потеря. — Я знаю, как вам сейчас тяжело… Нет, это было совсем не то. Марлоу не знал, была ли Маргарет верующей, но чувствовал, что должен говорить то, во что верит сам. Только так он мог звучать убедительно. Быстро достав из сумки кусок чистой ткани, так как платка у него не было, Даниэль протянул его женщине. — Нет, на самом деле не знаю. Я никогда не терял близких и не могу представить, как тяжела ваша утрата. Но я точно знаю одно — хоть тело вашего мужа погибло, душа его бессмертна. Маргарет вытерла щёки и подняла полные слёз глаза на Даниэля. От вида этой несчастной женщины щемило сердце, но Марлоу продолжил, надеясь, что его слова не вызывают отторжения, как это часто бывало в такие моменты даже с верующими людьми: — Его земной путь закончился, но, перенеся все страдания, вы воссоединитесь с ним на небесах. Я буду молиться за него и за вас. Маргарет слабо улыбнулась сквозь слёзы и погладила Даниэля по руке. Судя по её виду, она мало понимала из того, что говорил священник, но ласковый тон её успокаивал. — Спасибо, — неровно выдохнула Тиви, вытерла снова мокрые щёки и замерла, глядя в одну точку. Тишина сковала гостиную, но вскоре её разорвал решительный вздох. Маргарет подняла на Варгаса горящий взгляд и произнесла жёстким, не терпящим возражений тоном: — Найди и убей эту тварь, Габриэль. Любой ценой, отомсти за Эдди. Варгас кивнул с такой готовностью, будто только и ждал этих слов, и ответил: — Обещаю, Мари. Даниэль отошёл на шаг назад и со вздохом отвёл глаза. Месть была выходом для Маргарет, месть станет её опорой. Марлоу уже представлял, как она будет ждать возвращения Варгаса с известием о том, что он убил монстра, погубившего её мужа. Но что, если однажды она встретит их общего знакомого, и тот сообщит, что Хантер последовал за Эдмундом? Жажда мести облегчала боль скорби, но туманила разум и очерняла душу, однако Даниэль не смел осуждать за неё даже мысленно. Он понимал, что тяжело научиться воспринимать смерть так спокойно, как он. Марлоу много раз разговаривал об этом с разными людьми, и все говорили ему, что он так отстранён будет до тех пор, пока не потеряет кого-нибудь из друзей или родных. Но когда умер отец Рональд, Даниэль не впал в отчаяние, не позволил апатии охватить себя. Вера в то, что душа священника, окончив свой земной путь, вернулась к Богу, помогала пережить смерть наставника. А вера в то, что после смерти они могли встретиться на небесах, — утешала. Куда больше, чем по усопшим, Марлоу горевал по живым, не способным смириться с утратой. Они ещё недолго пробыли в доме Тиви. Маргарет поблагодарила Габриэля за то, что он лично пришёл сообщить ей о гибели Эдмунда, а после попросила их уйти. Ей нужно было успокоиться и придумать, как сообщить обо всём детям. Последнее, казалось, беспокоило её больше всего — закрывая дверь за Варгасом и Даниэлем, она бормотала вслух обрывки мыслей об этом. Оказавшись на улице и закрыв за собой калитку, Варгас облегчённо вздохнул. Сильные эмоции отягощали, делали его неповоротливым и больным, и позволить им взять верх значило проявить слабость. Поэтому охотник торопился скорее отдалиться от их источника. Слабым утешением во всей ситуации было лишь то, что он не чувствовал вины за смерть Эдмунда. Хотя и не должен был, ведь он был тем, кто оборвал страдания несчастного. И всё равно ужасно хотелось напиться, чтобы забыть обо всём на один вечер. — Вот поэтому я не завожу семью. Это… одна из причин, — Габриэль посмотрел на священника и похлопал его по плечу. — Спасибо. Засевшая внутри тревога не покинула Марлоу даже после того, как они покинули дом Тиви. Он думал о том, каким ударом станет потеря отца для детей, и был отчасти согласен с Варгасом. Нужно было выбирать: ты либо хороший охотник, либо хороший семьянин. Вот только, несмотря на согласие, Даниэль дёрнул плечом, когда Хантер к нему прикоснулся, и ничего не ответил. Он злился, хотя в этом не было никакого смысла. Что бы Марлоу ни думал обо всей этой ситуации, что бы он ни сказал, Варгас не исправится. И всё же Даниэль был зол на охотника за то, что тот даже не пытался успокоить Маргарет, проявить участие. Сподобился только дать обещание уничтожить монстра, и вовсе не факт, что был способен его выполнить. Вряд ли миссис Тиви нуждалась в жалости, но Варгас мог ради неё хоть немного смягчиться. Даниэль был уверен, ей стало бы чуть легче, если бы охотник её просто молча обнял. — Завтра днём всё должно быть готово к отбытию, — заговорил Хантер. Возвращение к мыслям о предстоящей миссии отвлекало от пережитой в доме Тиви сцены. — На месте нас встретит капитан Траст — он уже ветеран, но всё ещё в строю. Там отправим разведчиков, оценим обстановку, проработаем план… Если всё получится, снова сможем ехать хоть на все четыре стороны. Если не получится… — Габриэль провёл рукой по мокрым от дождя волосам, неуютно повёл плечами и хмыкнул: — Чёрт знает, на сколько там застрянем. Марлоу в ответ ограничился скупым «угу», вопреки обыкновению даже не посмотрев на охотника. Покосившись на спутника, Варгас заметил, что что-то не так, и нахмурился. — Помимо Старка и Маргарет тебя ещё что-то беспокоит? Мне стоит волноваться относительно твоего душевного состояния, или я могу спокойно пойти и выпить? Язвительный тон вывел Даниэля из мрачной отстранённости, и тот, одарив охотника тяжёлым взглядом, раздражённо отозвался: — С некоторых пор меня каждую секунду что-то беспокоит, но нет, тебе волноваться об этом не стоит. Не думаю, что тебя заинтересует рассказ о том, как странно сегодня в церкви на меня смотрел викарий. Варгас хотел спросить, что не так было с тем викарием, но тут же себя одёрнул. Это не его дело. С чего ему делать вид, будто его интересуют переживания спутника? Хантер озадаченно свёл брови к переносице. Они ведь не интересовали его на самом деле? Секундное сомнение застало охотника врасплох. Чем занимался Даниэль, пока они не виделись, почему был таким раздражённым, что думал о стычке со Старком или встрече с Маргарет — всё это Варгаса не касалось. Любой подобный интерес был тревожным знаком. Их общение не должно было выходить за пределы рабочих вопросов, а иначе и привязаться недолго… Габриэль глянул на спутника и покачал головой. Похоже, это уже начало происходить. Кто бы мог подумать, что именно священник пробудит это давно забытое чувство. Надо было оставить Даниэля в покое в его Ноттингеме. Теперь же, когда тот был по уши в увиденном дерьме, отпустить его было бы почти предательством. Пару кварталов они прошли в напряжённой тишине. Видеть Марлоу таким злым и хмурым было непривычно, но вместо того, чтобы думать, с чем связаны такие настроения, Хантер решил применить отработанную стратегию: — Может, выпьешь со мной? Вино в запасниках Ордена отличное. Ну, так говорят, я сам не пил. Даниэль не долго думал. Поджав губы, он решительно кивнул: — Пойдём. Выпью немного. Марлоу полагал, что если он будет рядом, то, возможно, удержит Варгаса от откровенного пьянства или хотя бы от глупых драк. Правда, нужно было не забывать следить и за собой. Те разы, что он напивался, начинались так же невинно. Обычно — с мысли, что от пары глотков ничего не будет. Только вот тогда он находился в состоянии куда более плачевном. Варгас вёл Даниэля слабо освещёнными улицами к пабу, который находился недалеко от Тауэра. В заведения, находящиеся непосредственно на территории крепости, Хантер не ходил, чтобы не встречать там некоторые знакомые лица. Общество рабочих, бандитов и беженцев он находил более привлекательным. Габриэль сорвал со стены дома большой плакат со знаком Буревестников и проводил неприятным взглядом двух воротил в одеждах с такой же эмблемой. Ублюдки совсем обнаглели. В мирное время они не вылезали из подполья, торгуя дрянным алкоголем на винокурне и распространяя опиум, а когда Англия погрузилась во тьму, они расплодились и почти перестали прятаться. Их деятельность постепенно перетекала в сторону политики, сопровождаясь лозунгами против правительства и охотников, и обретала всё большую поддержку со стороны граждан, особенно после того, как Орден официально заявил, что способ уничтожения крипт по-прежнему не найден. Общество надломилось, а страх породил ещё больше фанатиков и бандитов, кричащих на каждом углу, что конец света близок. Правительство, Орден, Буревестники, беженцы, простые граждане, фабричные крысы — владельцы концернов по производству опиума, медикаментов и оружия — каждый тянул одеяло на себя. Удивительно, как Лондон ещё не разорвало от противоречий и не погрузило в гражданскую войну. Тем временем головорезы, подпольные виноделы и торгаши танцевали на пепелище старого мира, который наконец-то окрасился в их цвета — крови и ненависти. — Мрази, — пробурчал Хантер и швырнул в сторону смятый ком бумаги. — Всё-таки здесь тоже земля под ногами у людей ходит, хотя на первый взгляд всё прилично. Заметив по дороге ещё один плакат с призывом «Не верьте Ордену!», Даниэль тихо хмыкнул, заметив: — Лучше бы писали «Не доверяйте Церкви». Варгас бросил на спутника нечитаемый взгляд, и они зашли в паб, который представлял собой тёмное задымленное помещение с десятком небольших столиков. Стоило им занять место у окна, как рядом появилась официантка. Приняв заказ, она быстро вернулась с бокалом вина для Даниэля и бутылкой виски и стаканом для Варгаса. Хантер с интересом проводил глазами её глубокое декольте. Марлоу не обратил на него ни малейшего внимания. Пригубив вино, священник одобрительно кивнул, но выражение его лица от удовольствия ничуть не посветлело. — Напоминает семейные ужины, когда я возвращался из университета на каникулы, — подняв тяжёлый взгляд на Варгаса, Даниэль ровно добавил: — Так же мрачно. О том, что натянутая атмосфера особенно напоминала один конкретный ужин, Марлоу умолчал. Но он прекрасно помнил, как сидел в тот вечер рядом с отцом, как крепла его решимость под тяжёлым взглядом, как он спокойно сообщил, что его решение стать священником окончательно. И как отец так же спокойно сказал, что больше не считает его своим сыном. А потом Даниэль собрал вещи и ушёл. В тот вечер они тоже пили вкусное вино. — В нашем мире слишком много проблем, чтобы зацикливаться на таких мелочах, — охотник плеснул себе выпивки. — Всё одинаково мрачное и что-то напоминает. Смерть Эдмунда — смерть Джима Тучи. Смерть Джима Тучи — убийство Герхарда… Неважно. Заметив, как пристально на него смотрит сидящий в углу буревестник, Габриэль снял с себя мундир, который для этих бандитов был всё равно что красная тряпка для быка. Хотя у самого желание взять ближайший стул и заехать им по голове ублюдку было почти непреодолимым. Однако Хантер справился. — Видишь тех ребят? — отпив из стакана, Варгас поморщился и кивнул в сторону хмурых бандитов в грязных костюмах. — Они из Буревестников. Местные головорезы. Под ними уже половина Лондона ходит, и Церковь твоя — тоже. Люди потеряли веру, остались мишура да фейерверки. Не удивлюсь, если здешние храмы устраивают притоны в своих подвалах для дополнительного заработка. Так что понятно, почему ты в ужасе. Габриэль посмотрел на возмущённого спутника и хмыкнул насмешливо. Даниэль реагировал предсказуемо, но оттого не менее забавно. — Не может быть, чтобы Церковь такое допустила, — заявил Марлоу, но тут же вспомнил разговор с викарием, и уверенности в нём поубавилось. — Они не могут так осквернять святые места, здесь ещё есть христиане, я сам видел. Официантка принесла две тарелки с ужином: Варгас залпом опустошил виски и налил себе ещё одну порцию. — Здесь есть только всеобщие неверие, уныние, разбой и грязь. Все давно смирились со своей незавидной участью и с удовольствием предаются всевозможным грехам. Развлекаются, как могут… — покопавшись в овощном рагу, таком же, как у Даниэля, Хантер нашёл там кусочек мяса и, прожевав его, безучастно добавил: — А мы в самом центре этого говна. Несём на плечах чужие надежды и сами тонем. Габриэль снова перехватил направленные в их сторону взгляды. Буревестники о чём-то перешёптывались, и вариантов было не так много: либо обсуждали какие-то свои опиумные дела, либо планировали засаду. Зачастую эти нахальные уроды даже не скрывались. Самоназванные короли-оборванцы. Обычно Варгас не стал бы терпеть, что за ним так открыто наблюдают. Но сейчас в прояснившемся от выпитого сознании мелькнула мысль, что стоит немного выждать. Затевать драку в тесном пабе было не очень хорошей идеей. — Но ничего, скоро уйдём отсюда, разберёмся с западом, упокоим сотню-другую блуждающих душ и будем свободны. Всё станет как прежде. — Как прежде, — эхом повторил Даниэль. Он вяло ковырял вилкой в своей тарелке — есть не хотелось, но иначе он мог опьянеть. С Марлоу это происходило слишком быстро из-за того, что он очень редко выпивал больше пары глотков. Сейчас была опустошена уже половина бокала. — А что, прежде было лучше? — непривычно ехидно вскинул брови священник и отпил ещё. Вино действительно было хорошим, куда лучше, чем то, что он нашёл в бочке у сгоревшего Роберта, или то, что пробовал в Честерфилде. И уж точно лучше того, что он мог себе позволить, когда жил в церкви. То вино было хуже портового рома, и неудивительно, что на следующий день после того, как Марлоу выпивал слишком много, он вообще ничего не мог делать. Только упрекать себя в глупости. Заставив себя съесть несколько кусочков картошки и мяса, Даниэль тяжело вздохнул. Раздражение неконтролируемо разрасталось. Напряжённая атмосфера паба и вино взывали к тёмным уголкам его души, вытаскивая на поверхность копившуюся всё это время злость, которую Марлоу тщательно подавлял. Но она никуда не исчезала. Всё становилось только хуже. — Ничего уже как раньше не будет. Даниэль покачал головой, раздумывая, говорить ли то, что крутилось у него в голове полдня. Наверно не стоило, не Варгас был тем человеком, при котором можно распутывать этот клубок колючих мыслей. Но священник всё равно начал рассказывать, потому что именно после слов Варгаса эти мысли стали царапать язык и рваться наружу: — Я был сегодня в церкви, в которую ходил лет десять назад. Раньше я её обожал, для меня это было самое светлое место во всём Лондоне. А теперь это пустышка. Все там: священник, викарий, чтецы — они словно продали души дьяволу. Сломались, смирились, стали холодными и отстранёнными… Как мертвецы. И они ведут себя так, будто это в порядке вещей. И прихожане это принимают, будто им всё равно. Даниэль допил вино и попросил подошедшую официантку наполнить его бокал. Хотелось курить, как обычно, если он выпивал больше пары глотков, но сигарет не было. И теперь он знал, что ещё нужно прихватить с собой на запад. — Так ведь проще — просто механически выполнять свои обязанности, жить, оставив все чувства и эмоции, да? — Марлоу поднял на Варгаса пронзительный взгляд. Священник понимал, что его несёт, однако он не был пьян. Просто нельзя было молчать всё время. Они всё ходили вокруг да около, в конце концов, это должно было надоесть одному из них. — Ты тоже привык ко всему этому, да? И хочешь, чтобы я стал, как они. Как ты. Но какая надежда может быть на того, кто смирился? Разве суть не в борьбе? Настоящая тьма — это не монстры, лезущие из крипт. Тьма дремлет в душах людей, и она страшнее. Ужас — в равнодушии, попустительстве и принятии. И с ними ты, как и все, бороться не хочешь, потому что так легче, верно? Марлоу тихо рассмеялся. Зря он всё это говорил, но отступать было некуда. Да и незачем. — А выпивка, драки и женщины — для того, чтобы почувствовать себя живым. Даниэль глотнул ещё вина, пристально глядя на Варгаса, и закончил почти просительно: — Скажи, что я не прав. Габриэль опрокинул в себя ещё один стакан, стараясь не делать резких движений. Ирландский виски хорошо шёл под неторопливую болтовню, но очередная — и слишком навязчивая в этот раз — попытка наставить Хантера на путь истинный в исполнении чрезмерно пьющего священника, рассуждающего о вере и тьме, всё портила. Даниэль раздражал. Пальцы Варгаса то и дело сжимались на стакане, но он сдерживался. Потому что спутник явно перебрал с вином, у него был плохой день, да и долгая отсидка в Ноттингеме не пошла ему на пользу. Но Габриэль не знал, что ответить — и это бесило гораздо сильнее. Потому что в чём-то Марлоу был прав, но кто он такой, чтобы день за днём ковыряться у Варгаса в душе и лезть, куда не просят. — Нет, пускай. Я не отрицаю. Даниэль шумно выдохнул и отвёл глаза. На его губах застыла вымученная улыбка — он надеялся, что его слова заставят охотника задуматься хоть на секунду, но теперь сердце сдавливало ощущение такой глубокой и тупой безысходности, что хотелось заказать себе не бокал, а целую бутылку. Но Марлоу этого не сделал. Хотя бы один из них должен был держать себя в руках, а у него и так уже начинала кружиться голова. Этого было достаточно. — Но лучше не напоминай мне об этом лишний раз, — предупредил Варгас, краем глаза проводил взглядом буревестников, которые прошли мимо него к выходу, и снова повернулся к священнику. — Или я сделаю что-то, что тебе не понравится. Даниэлю казалось, что их отношения принимали форму игры «кто упрямее?». Потому что именно из упрямства, а не из-за приобретённой чёрствости Варгас мог отвергать всё сказанное священником. Только ради того, чтобы настоять на своих принципах, и плевать, насколько верными они были. И они только начали играть, а Марлоу уже проигрывал, потому что, в отличие от охотника, не был равнодушен. Он не мог просто сказать «пускай» и закончить на этом. Ему было больно за себя и за Варгаса, и неважно, насколько последнему было всё равно. Но несмотря на то, что Хантер соглашался с его обвинениями, Даниэль не хотел ему верить. Он был убеждён в том, что охотник старался казаться хуже, чем был на самом деле. Поэтому он угрожал, но ничего плохого не делал. Да и что он мог сделать? Что могло так сильно не понравиться Марлоу? Это был уже второй раз, когда священник слышал подобную фразу, и второй раз ничего не происходило. Оставалось сделать логичный вывод — на самом деле Варгас не хотел причинять ему боль, если подразумевалось именно это. Поэтому Даниэль не боялся. Настолько, что после нескольких минут молчания он хотел спросить, почему же охотник только обещает, но ничего не делает. Однако задать этот вопрос Марлоу не успел — Варгас поднял на него такой тёмный, тяжёлый взгляд, что все язвительные фразы застряли в горле. Опустошая свою бутылку, Габриэль заметно захмелел и теперь прокручивал в голове сказанное. Да, он затыкал мёртвую пустоту внутри себя алкоголем, драками и случайными связями — а как иначе ощущать себя живым? Молиться, поститься и помогать страждущим? Даниэля хотелось ударить, показать ему через боль, что все вокруг — мертвецы, даже он сам в своей целомудренной сутане и с чётками на запястье. Наивный мертвец, который пытается в одиночку что-то изменить, надеясь на собственную святость и упрямясь, подобно ослу. В этом они с Варгасом были похожи — охотник был не менее упёртым. Выдохнув, он посчитал от одного до десяти. Почему с другими спутниками было легче? Почему здесь каждое слово, как пощёчина? Вряд ли потому, что перед ним сидел не обычный грешник, такой же как все, а слабак в рясе. Слабак. — Ты стонешь во сне, — безжалостно сказал он в итоге. — Будто тебе снится что-то, что причиняет тебе боль… или наслаждение. Не грешно ли это, святой отец? Даниэль замер, стиснув бокал до боли. Он мгновенно побледнел, сердце застучало отчаянно громко и быстро, и внутри всё сжалось. Это было слишком жестоко даже для Хантера. Когда кулаки были лишними, Габриэль вспоминал, что ещё есть и слова. — Ты скрываешь свои желания, но я же вижу. В особенности после той прогулки в Честерфилде. — Поэтому, прежде чем бороться с тьмой извне, тебе стоит поразмыслить над собственными пороками. Или поддаться им. Священник никогда не запоминал своих снов, но мог догадываться, что ему снилось иногда, по реакции тела, которую контролировать было невозможно, особенно ночью. И он никак не ожидал, что реакция была настолько яркой и очевидной, что даже охотник заметил. Марлоу было бы и вполовину не так больно и стыдно, если бы ему сказал об этом кто-то другой. Лучше бы Варгас просто его ударил. Сглотнув, Даниэль залпом допил вино, надеясь, что это хоть немного приведёт его в чувство — у него дрожали руки, и он не знал, что сказать. Точнее — не мог заставить себя говорить, и тем более — посмотреть на Варгаса. Марлоу поставил бокал обратно, и его запястье неожиданно оказалось в захвате. — Я бы поддался, — произнёс Габриэль и несильно сжал руку спутника. — Мою душу уже не спасти, как ты ни пытайся. Я добровольно упал в эту бездну. Но ты думаешь, что сможешь меня из неё вытащить?.. Что вы, верующие, называете гордыней? Варгас потянул священника на себя, заставляя приблизиться, понизил голос и прошептал ему в губы: — Ты слишком много на себя берёшь. Не указывай никому. И тогда не будут указывать тебе. Габриэль был невыносимо близко. Марлоу не слышал последних слов, все его силы уходили на безнадёжные попытки дышать ровнее и сохранять расстояние между ними. Потому что одно движение вперёд — и их губы встретятся, а Даниэль потеряет волю. Варгас жестоко над ним издевался, давил на самое больное, от него пахло виски, а священника всё равно тянуло к нему так сильно, что он даже не мог дёрнуться. — Прекрати, — прошептал Марлоу, едва шевеля губами. — Пожалуйста. Даниэль закрыл глаза, чтобы не видеть насмешливого взгляда, а брови его сошлись на переносице, отчего лицо приняло страдальчески-жалобное выражение. — Это подло. Осмелевшее от вина воображение так ярко рисовало, как он обхватывает ладонями шею охотника и преодолевает разделяющее их расстояние, что Марлоу чувствовал эфемерное прикосновение к губам Варгаса. Ещё никогда Даниэлю не приходилось так бороться со своими желаниями — его буквально разрывало на части, и самой страшной была та, что спрашивала: почему я должен сдерживаться? Сжавшись, священник отвернулся и открыл глаза, глядя в грязный пол и ничего перед собой не видя. — Я знаю обо всех своих грехах. И об этом — тоже, — сказал наконец Марлоу тихо, но твёрдо. — Я борюсь с соблазнами каждый день и каждый вечер раскаиваюсь в своей слабости. Я не отрицаю, — невольно повторил он фразу Хантера, — порой у меня возникают… порочные помыслы, но я не могу… и не хочу им поддаться. Даниэль заставил себя поднять взгляд, посмотреть в глаза охотнику и медленно произнести: — Потому что мои душа и тело принадлежат Господу, Габриэль. Марлоу выпрямился и уставился в стол, не в силах больше смотреть на Варгаса. Раньше он мог утешать себя тем, что Хантер только догадывался о том, с чем приходилось сталкиваться Даниэлю, теперь же он знал. И что охотник испытывал к нему? Презрение? Отвращение? Даниэль судорожно выдохнул, не желая об этом думать, но зная, что заслуживает этого. Было ли это лучше, чем равнодушие? Нет, но так было больше определённости. — Тогда не пытайся меня изменить. Иначе твои тело и душа станут принадлежать мне. И это будет именно то, что я сделаю, если разозлюсь, — произнёс Габриэль без тени улыбки. Это была уже не пустая угроза, а конкретное предупреждение, и оно наконец-то заставило Марлоу покраснеть. Хотя Даниэль не мог поверить в то, что Варгас был на такое способен, внутри зашевелился страх. Охотник связывал ему руки этими словами — или полагал, что это так. Но разве Марлоу мог сдаться так просто? Что было хуже: смотреть, как человек медленно отдаёт себя в руки дьявола, или попытаться спасти его, зная, к чему это приведёт? Не было варианта, в котором побеждали все, и в любом случае Даниэль должен был чем-то жертвовать. Только теперь ставки выросли. Габриэль откинулся на спинку стула и поморщился, скользнув взглядом по спутнику, который казался одновременно испуганным и смущённым. Вот охотник и убедился в том, что был прав. Ему это льстило, конечно, что, несмотря на их отношения, у Марлоу дыхание перехватывало от любого прикосновения, но здравый смысл настойчиво твердил, что провоцировать священника снова будет непрофессионально. У Варгаса были спутники, которые умудрялись бесить одним своим видом, были и те, что были не в себе и мгновенно напрашивались на порку. Но с Даниэлем всё иначе — он был чист, как слеза младенца, и все его пороки так и тянуло пробудить, один за другим. Быть может, за Варгаса говорил виски. Но мысли рвались на части противоречивыми эмоциями, зарождающаяся привязанность и любопытство боролись с отторжением, которое вызывали все, кто наивно и безоглядно верил в добро. Желание испортить, запятнать белое полотно умело граничило с жаждой запереть Даниэля где-нибудь и никому не показывать, чтобы сохранить его в первозданной чистоте. Габриэль посмотрел на спутника, понимая, что тот — в его руках. Охотник мог сделать с ним всё, что захочет. Изумлённо выдохнув, Варгас поймал за хвост очередную мысль: он мой. Ему достался билет в божий цирк. Почему бы не забрать коронный номер? — Ты всё? Даниэль кивнул, хотя не отказался бы выпить ещё. Он, конечно, не обязан был идти с Варгасом, но оставаться наедине с гнетущими мыслями не хотелось. Конечно, лучше было находиться рядом с тем, кто был причиной их появления. Охотник закрыл бутылку, убрал в сумку и поднялся из-за стола, перекинув через плечо мундир. — Напомни название отеля, где ты остановился. Я тебя провожу. — Я могу сам дойти, — возразил Даниэль, но, очевидно, у него не было выбора. Хантер достал кошелёк, звякнул монетами и замер, прислушиваясь к неожиданно оказавшейся рядом официантке. Она что-то прошептала маршалу на ухо и, получив от него свои десять шиллингов, ушла обратно на кухню. — Нет, один ты не дойдёшь, — сказал Варгас, накидывая мундир и поправляя нож на поясе. — Нас там хотят убить на улице, поэтому иди поближе ко мне и, пожалуйста, не останавливай мою руку. Я очень хочу кого-нибудь ударить, но точно не тебя. Тебя бить бесполезно. Священник послушно кивнул, не поднимая на Хантера взгляда. — Ты прав — ударить меня было бы куда более гуманно, чем действовать так, как ты. Маршал мотнул головой, приходя в себя (да ладно, всего лишь полбутылки), бросил на стол ещё десять шиллингов и пошёл к выходу из паба. — Иногда люди хуже всяких монстров. Им дали кров, а они его разрушают изнутри. Зараза, — в голосе охотника явно звучало предвкушение. Он был рад грядущей встрече с буревестниками. В какой-то момент разговора терпение Варгаса подошло к той самой черте, за которой он за себя уже не отвечал, и теперь ему хотелось кого-нибудь от души избить. Бандиты, которые, по сведениям официантки, замышляли не только убить орденцев, но и оставить на их телах послание, идеально подходили для этой цели. Варгас посмотрел на свои руки в перчатках и задумчиво хмыкнул. Давно он не дрался врукопашную с противниками более серьёзными, чем пьянчуги в трактирах. Без косы и арбалета Габриэль чувствовал себя как на иголках, но хоть немного успокаивало то, что плечо почти не болело. К тому же у него были нож и бутылка с остатками виски — это придавало уверенности. Покинув паб, Варгас и Даниэль свернули на улицу, ведущую к гостинице. Было уже совсем темно, тяжёлые тучи накрыли город неуютным густым мраком, который слегка разгоняли газовые фонари. В отличие от Хантера священника совсем не радовала перспектива столкновения с недружелюбно настроенными жителями. Казалось бы, Лондон — спокойный город, но, будучи охотником, нигде нельзя было быть в безопасности. И будучи спутником охотника — тоже. Когда началось их путешествие, священник и предположить не мог, что опасность будет исходить не только от порождений тьмы, но и от людей. И если с первыми он ещё мог справиться, то что делать со вторыми — не представлял. Потому что считал, что насилие — это не выход. Вот только далеко не со всеми можно было договориться. Марлоу поёжился, обхватывая себя руками, и тяжело вздохнул. Он чувствовал себя скверно. На улице было холодно, в ботинки попала вода из луж, которые прятались в полумраке между фонарями, а от вина и беспокойных мыслей кружилась голова. Самым правильным сейчас было молчание, но надолго Даниэля не хватило. Вздохнув очередной раз — и в этот раз довольно демонстративно, — он печально произнёс: — Как мы будем вместе работать, если так и не достигнем согласия? Ты хочешь, чтобы я стал пустой бездушной оболочкой, а я никогда не смогу равнодушно смотреть, как ты падаешь в пропасть. Никогда не смогу смириться с тем, что происходит и принять это как должное. Марлоу задумался на секунду, сказать ли о том, что он выдержит любое наказание (хотя вовсе не был в этом уверен), и насколько провокационно это звучит, когда заметил двух мужчин в рваных плащах. А он уже успел забыть, что кто-то собирался их убить. — Посмотрим, как ты запоёшь через год, — фыркнул Хантер и усмехнулся замершим посреди улицы бандитам. Они появились очень вовремя: когда Варгас начал переживать, что их что-то спугнуло. Двое из них преградили путь вперёд, третий встал позади, чтобы их жертвы не могли сбежать. — Орденцы. Но это кому ещё придётся уносить ноги. Габриэль незаметным движением достал бутылку, сжал за горлышко и поморщился: — От вас, пернатых ублюдков, и так пахнет не очень, но вы, парни, побили все рекорды. Шагнув ближе к Даниэлю и загородив его собой, Хантер быстро оценил обстановку. На узкой тёмной улице сражаться было бы неудобно, если бы у охотника с собой была коса. Но с ножом и кулаками вполне можно было развернуться. — Даниэль… — Негоже охотнику одному разгуливать по ночам, вы разве не знаете? Столичные подворотни — опасное место. Кто у нас тут, ребята? Маршал! Большой улов! Орден точно взбесится, если потрепать его кабинетную крыску, — развлекался под смешки своих коллег бандит с перьями на потёртой шляпе. Видимо, главный из троицы. Они могли наброситься в любой момент, но вместо этого буревестник упражнялся в остроумии и бросался угрозами, как школьный задира. Но Варгас не был настроен на долгие разговоры, с него на сегодня было достаточно. Поэтому он коротко приказал Даниэлю: — Пригнись. Марлоу резко ушёл вниз; над ним пролетела запущенная Варгасом бутылка и врезалась в голову стоящего позади бандита. В вечерней тишине раздался оглушительный звон битого стекла. Хантер развернулся обратно — вовремя, чтобы ударить сапогом в живот второго бандита, самого крепкого из них. Тот отшатнулся, зажал рот ладонью и, помотав головой, быстро пришёл в себя. Но когда снова пошёл в атаку, держался на ногах уже не так уверенно. Да уж, это было совсем не то что сражаться с мёртвыми, которых бей не бей — им плевать. Сейчас можно было не волноваться, что избитый буревестник встанет и выкинет какой-нибудь фокус, который будет стоить охотнику жизни или какой-нибудь конечности. После столкновений с монстрами любая потасовка с живыми была для Варгаса как прогулка в парке летним днём. В руке главного из троицы мелькнул заточенный кусок металла из непонятного сплава — такие в Лондоне и на окраинах попадались повсеместно из-за того, что продажа оружия была ограничена. Варгас отступил на шаг, прикидывая, как вырубить здоровяка и не попасться под заточку, но сообразить не успел. Один из буревестников кинулся на него с удивительной для своих размеров скоростью. Первый выпад зацепил щёку охотника, но от второго Хантер увернулся, зашёл нападающему за спину и вырубил его одним чётким ударом в основание черепа. Бандит свалился на брусчатку. Габриэль обернулся к главарю банды, и в ту же секунду его грудь обожгло болью: заточка распорола мундир и прочертила на коже зигзаг. В глазах охотника зажглось пламя ярости. Если бы буревестник знал, что такие царапины Варгаса только распаляют, он бы бил наверняка. Но теперь возможность была упущена. Выкрутив руку бандита, Хантер отобрал у него острую игрушку, сделал подсечку и ударил ботинком по носу, наслаждаясь хрустом ломающейся кости. На губах появилась удовлетворённая улыбка, но тут же исчезла, когда раздался встревоженный голос Даниэля. Марлоу всё это время наблюдал с относительно безопасного расстояния, чтобы не мешаться у охотника под ногами. Даже несмотря на то, что у буревестников против Хантера не было ни единого шанса, Даниэль всё равно волновался, ведь по численности бой был неравным, а он ничем не мог помочь. И как раз в тот момент, когда оружие одного из бандитов всё же настигло Варгаса, Марлоу заметил, что мужчина, который был оглушён первым, поднялся на ноги. Пошатываясь и сжимая в руке половину бутылки с отбитыми острыми краями, он направился к охотнику. Не успев ни испугаться, ни сообразить, что он делает, Марлоу подлетел к нему сбоку и толкнул всем весом, надеясь сбить с ног. Мужчина покачнулся и, подняв на Даниэля залитое кровью лицо, тут же, почти без замаха попытался полоснуть его осколком. Вскинув руку в защитном жесте, священник услышал, как рвётся рукав сутаны, и, пятясь от медленно наступающего полубессознательного буревестника, позвал Варгаса в надежде, что с другими двумя тот уже закончил. Габриэль резко обернулся и схватил первое, что попалось под руку — крышку мусорного бака. Звонко стукнувшись о многострадальный череп буревестника и заставив Даниэля вздрогнуть, она отскочила от мостовой и укатилась прочь, пока горе-бандит медленно оседал на землю у ног священника, словно желая покаяться. Глаза буревестника закатились, и Марлоу выдохнул с облегчением, хотя зрелище было не из приятных. Он даже не чувствовал жалости, как это было со Старком. Всё-таки француз не намеревался его убить, в отличие от этих людей. Сейчас Марлоу ощущал лишь удивление от собственной неожиданной смелости и запоздало проснувшийся страх. Он ведь и правда мог сильно пострадать. Но думать об этом уже не было смысла. Переступив через ноги мужчины, Даниэль подошёл к Варгасу. Тот выглядел слегка растерянным. Мысленно вернувшись на минуту назад, Хантер с удивлением осознал, что, стоило ему услышать испуганный голос спутника, как ярость улеглась, и её заменил острый укол беспокойства. Варгас был как собака, на которую надели шипастый ошейник и резко дёрнули на себя, и ему это совсем не нравилось. Боль стала просто болью, а не катализатором, а секундное желание взять заточку и запустить ею в спину буревестнику просто испарилось. Да и к чему заточки, у Габриэля ведь был нож. Почему он им так и не воспользовался? Хантер раздражённо вздохнул. Ответ был прост: не хотел устраивать резню при священнике. — Он тебя задел? — спросил Даниэль, всматриваясь в мундир Варгаса. На чёрной ткани не было видно, есть ли кровь. Охотник провёл по щеке, на которой наверняка уже расцветал синяк, отогнул край формы и осмотрел порез. — Царапина, — махнул он рукой. Может превратиться в красивый — очередной — шрам. Окинув взглядом лежащие вокруг них тела, Габриэль посмотрел на спутника и сказал: — Ко всему этому рано или поздно придётся привыкнуть. И придётся смириться с тем, что мир теперь такой. Но я не хочу, чтобы ты стал «пустой оболочкой». Или опустился, как они, например, — Варгас кивнул на буревестников. — Я хочу, чтобы ты перестал жить иллюзиями. — А моя уверенность в том, что у твоей души есть светлые стороны, до которых просто нужно достучаться, — тоже иллюзия? Марлоу упрямо покачал головой и зажал ладонью рану на предплечье. Страх за свою и чужую жизни постепенно проходил, и рука начинала болеть всё сильнее. — Я в это не верю. От слов Даниэля стало неуютно, и Варгас решил просто ничего на это не отвечать. — Он тебя всё-таки задел, сука. Сильно? Священник попытался рассмотреть, насколько глубоко прошёл осколок бутылки, но тусклого света фонаря для этого было недостаточно, тем более что всё предплечье было красным и липким. Поэтому он только неопределённо пожал плечами. Судя по тому, как шла кровь, можно было особо не переживать. — Идём скорее, пока их больше не набежало на запах отменных тумаков. Поругаться потом успеем. Они возобновили путь до гостиницы. Варгас поднял ладонь повыше к фонарям и осмотрел сбитые костяшки. Колотить по лицу буревестника было всё равно что запустить руки в выгребную яму. Так же противно. И всё же это было не так серьёзно, как поймать удар разбитой бутылкой. — Сильно болит? — спросил он после паузы. — Сучье отродье, совсем обнаглели. Давно пора с ними разобраться, а Орден всё тянет. Живые, видите ли, не наша забота. Марлоу поморщился от очередного ругательства и отозвался ехидно: — Жить буду, не переживай. Разве он не должен был быть благодарен за спасение? Это уже становилось привычным делом. Хантер насмешливо фыркнул, хотя ужасно захотелось огрызнуться в ответ. Однако это могло запустить новую череду препирательств, и он прикусил язык, ругая себя, что вообще спросил. Очевидно, что тело у Даниэля было слабым местом, но в гораздо более интересном и многогранном смысле, чем Варгас привык думать. И Габриэль мог этим пользоваться, если спутник будет слишком много себе позволять. А учитывая, что у священника этим вечером получилось подцепить его за больное, долго ждать не придётся. И как тогда Хантеру следовало поступить, если он уже озвучил угрозу? И что делать, если Даниэль каким-то непостижимым образом снова откопает его чахлую совесть и сдержанность, которых не наблюдалось с тех пор, как ему изменила Селин? Оставшуюся дорогу до гостиницы они молчали. Варгас оглядывался по сторонам, когда они вышли на оживлённую улицу, и всматривался в тёмные переулки на всякий случай. Но никого, кроме зевак в окнах и мажоров за витринами кафе, попивающих бренди, видно не было. Поэтому охотник просто шёл за Марлоу, ощущая себя побитой собакой, готовой в любую секунду ощериться и снова броситься на врага. Даниэль остановился у неприметного дома, открыл дверь и пропустил Варгаса вперёд. Они оказались в светлой прихожей; Марлоу, игнорируя присутствие администратора, шагнул к охотнику и оттянул край его мундира, чтобы оценить ущерб. И с трудом сдержал очередной тяжёлый вздох. Столкновение с буревестниками отняло у него последние душевные силы, а теперь ему ещё предстояло возиться со своей рукой и раной Хантера. — Пойдём, обработаю хотя бы. Габриэль планировал, не задерживаясь, сразу вернуться в свою конуру и самостоятельно промыть царапину, но взгляд Марлоу почему-то заставил его передумать. Поэтому он поднялся вслед за спутником на второй этаж, прошёл в его комнату и замер на пороге. Обстановка была довольно бедной: узкая кровать, неудобный стул и маленький стол. Но один большой плюс перевешивал все недостатки — здесь, как и почти во всех гостиницах Лондона, был работающий водопровод, а в углу комнаты находилась маленькая и ржавая, но функционирующая раковина. Даниэль зажёг лампу на столе, отдёрнул занавеску, чтобы свет фонарей проникал через окно, и указал на стул. — Сядь и расстегнись. Сам Марлоу тем временем проворно расстегнул многочисленные пуговицы на сутане, пачкая их окровавленными пальцами, бросил её в изножье кровати и закатал порванный рукав рубашки. Набрав воды в небольшой тазик, стоявший под раковиной, и поставив его на стол, Даниэль достал из сумки пару чистых тряпок, намочил их и вручил одну Варгасу. Ощущая, как после половины бутылки виски и драки накатывает усталость, охотник, послушно расстегнув мундир и рубашку, сидел в покорном ожидании. Предыдущим спутникам такое смирение и не снилось. Осознание этого раздражало как-то фоном — сил сопротивляться у Хантера уже не было. Приняв из рук спутника мокрую тряпку, Варгас смыл с зигзагообразного пореза кровь и вздохнул, мрачно глядя куда-то в сторону окна. После всего, что произошло за этот день, он не знал, как себя вести. Напрашивалось сравнение с супружеской ссорой (очень в духе Кракса), но на самом деле сравнивать было не с чем. Священник стёр кровь со своей руки и рассмотрел длинную, почти до локтя, рану на внутренней стороне предплечья. Кровь ещё шла, но не сильно, поэтому он решил заняться сначала охотником. Тому тоже повезло, хотя сейчас это было скорее везением Даниэля — потому что швов накладывать было не нужно. Достаточно было обработать спиртом и мазью, чем он и занялся, а для того, чтобы не делать этого в угнетающей тишине, спросил: — Ты говорил, я не самый ужасный спутник из тех, что у тебя были… Какие проблемы возникали с моими предшественниками? Даниэль смочил тряпку спиртом, приложил её к ране на груди Варгаса и прикрыл глаза на секунду. Он слишком устал для того, чтобы интересоваться чем-то, кроме скорейшего сближения с кроватью, и был рад этому. Иначе после их не в меру душевного разговора в пабе разглядывать голый торс охотника было бы далеко не лучшей идеей. Сейчас Марлоу концентрировался только на одной мысли: чем быстрее он закончит, тем быстрее освободится. Правда, спешить всё равно было нельзя. Нельзя было жертвовать качеством работы ради собственной выгоды. — Один слишком много говорил, — сказал Варгас, остановив взгляд на Даниэле. — Второй травил неудачные шутки и тащил в карман всё подряд, что плохо лежало. Последний твой предшественник провёл со мной всего три или два месяца и умудрялся впадать в истерики по три-четыре раза за день. Вопил и выдавал нас монстрам. Кто-то был слишком навязчивым, кто-то использовал меня, как живой щит, в то время как сам нарывался на неприятности. Но одно у вас всех общее — вы не можете дать сдачи. — Ну извини, мне казалось, я здесь, чтобы тебя лечить. С чем, вроде бы, справляюсь по мере сил, — Марлоу взял мазь, не ту, что использовал в прошлый раз, потому что эта рана по сравнению с предыдущей была просто царапиной. Аромат у нового лекарства был сильным и приятным. А главное — перебивал запах виски. — К сожалению, в духовной семинарии не было курса молодого бойца. Габриэль вздрогнул, когда пальцы спутника скользнули вдоль раны, нанося мазь, но заставил себя не двигаться. А потом неожиданно для самого себя спросил: — Тебе помочь с рукой? Или ты сам? Отрицательно мотнув головой, Даниэль мягко взял правую ладонь Варгаса в свои, осмотрел костяшки и, промыв небольшие ранки, растёр по ним остатки лекарства. Выпускать руку Габриэля было немного жаль. Как только Марлоу с ним закончил, Хантер должен был уйти, тем более что священник отказался от помощи. Но вместо этого Варгас сидел и наблюдал за тем, как Даниэль стирает кровь с предплечья, как поливает рану спиртом и морщится от боли, шумно дыша сквозь зубы. Чёртов город. Чёртов святоша. Отвлечься совершенно невозможно, когда он рядом. А рядом он будет двадцать четыре часа в сутки. Интересно, будет ли Даниэль сопротивляться, если сделать с ним что-нибудь прямо сейчас? С такой царапиной не повоюешь, тем более с кем-то, кто сильнее тебя. Варгас тряхнул головой и хрипло выдохнул: — С каждым спутником свои проблемы. Кто-то может ужиться с напарником, как Кракс с Шаксом, кто-то не может, как мы с тобой… Я всегда хотел обойти этот дурацкий закон и работать в одиночку. Неужели так сложно позволить мне выполнять контракты, но без риска, что рядом со мной кто-то помрёт? — серые глаза охотника встретили внимательный взгляд Марлоу. — Ты не первый, кто пытается со мной спорить. Правда, прежние споры были совершенно о другом. Уж точно не о вере. Пока Даниэль доставал какую-то другую мазь и наносил её на сложенную в несколько раз марлю, Варгас застегнул рубашку и снова вздохнул: — Я злюсь, потому что если мы придём к согласию или подружимся, это может стоить кому-нибудь из нас жизни. Пустой профессионализм без привязанностей надёжнее, чем… — Габриэль не договорил и поморщился. — Забудь. Лучше ненавидь меня. Так нам обоим будет проще, поверь. Он кивнул на руку спутника и повторил вопрос: — Помочь? Даниэль так растерялся от прозвучавших откровений, что не задумываясь протянул Хантеру бинт. Не иначе, как за Варгаса говорил виски. — Ты шутишь? — Марлоу вскинул брови, глядя на охотника так, будто тот сказал что-то невероятно глупое, — а так оно и было по скромному мнению священника. Он поправил хвостик бинта: — Затягивай немного туже… Мы почти каждый день рискуем жизнью, и при этом совершенно неважно, в каких мы… отношениях. Это ничего не меняет. Вздохнув и снова поморщившись от боли — мазь неприятно щипала и пахла противно, — Марлоу продолжил устало: — Ты просто боишься. Я вряд ли долго протяну, а ты расстроишься, когда меня убьют, если мы… подружимся. А простые человеческие чувства тебя пугают. — Не пугают. Я хочу от них избавиться. Они мешают. Варгас завязал бинт на бледном запястье и поднялся со стула. Отцепив от мундира погоны и убрав во внутренний карман, чтобы не щеголять ими посреди ночи, маршал сделал шаг к двери. Даниэль покрутил рукой, проверяя натяжение, и удовлетворённо хмыкнул. — Спасибо… И не говори глупостей. Я не могу тебя ненавидеть. В Евангелие сказано: «Возлюби ближнего своего как самого себя», забыл? Так что, нет, мне в любом случае не будет проще. Поборов головокружение и желание лечь и уснуть прямо здесь, Варгас коротко кивнул и направился к двери. — Не слишком опасно тебе будет возвращаться? — Даниэль старался говорить ровно, но нотка волнения всё равно проскальзывала. В том, что касалось лжи, он был абсолютно безнадёжен. — Ты мог бы снять здесь комнату, напротив, кажется, никто не живёт. — Дойду. Они вряд ли попробуют повторить свой подвиг, — Габриэль замер на пороге. — Вернусь завтра утром. Принесу вещи из отдела снабжения и поедем на окраины. Там нас будет ждать дирижабль. Кифа и Голиаф останутся здесь, за ними присмотрят. Взявшись за ручку, Хантер поёжился от непривычного ощущения, будто что-то забыл. Повернувшись, он бросил скупое «спасибо», отсалютовал и покинул комнату, оставив Марлоу одного. Проводив Варгаса взглядом, Даниэль протяжно выдохнул и провёл рукой по лицу, будто пытаясь снять с себя все впечатления этого дня разом. После такого чрезмерного нервного напряжения ему требовалось хотя бы несколько дней отдыха, но на это рассчитывать не приходилось. Интересно, у охотников и их спутников вообще существовало такое понятие, как отпуск? Марлоу тут же поморщился, упрекая себя в слабости. Не прошло ещё и месяца, а он уже сдавался? Нет, он был сильнее. Должен был быть. Умывшись холодной водой, Даниэль прокрутил в голове всё с того момента, как Варгас спас его от Старка, и покачал головой. Всё это было ужасно. Он — был ужасен. Его поведение, его слова, всё. Он должен был лучше держать себя в руках. С другой стороны, теперь было проще, теперь можно было не тратить силы на то, чтобы делать вид, будто всё в порядке. Потому что ничто не было в порядке. И сколько с Хантером ни разговаривай, лучше не станет. Потому что они оба — упрямые дураки. Очевидно, Варгас и не думал, что в какой-то момент они должны достигнуть хотя бы намёка на взаимопонимание. И Даниэлю следовало отказаться от пустых ожиданий, но что тогда? Что будет, если равнодушие поглотит их обоих? Марлоу поджал губы, понимая, что нет смысла думать об этом. Он уже пытался отстраниться от всего этого, и у него не получилось. И вряд ли получится со временем, а желать обратного опять же таки означало быть слабым. Да, понимание слабости у них Варгасом тоже было кардинально противоположным. Даниэль посмотрел на свою сутану и набрал в таз чистой воды. Ему нужно было отвлечься, иначе не стоило и надеяться на то, чтобы спокойно помолиться и лечь спать. Поэтому, прежде, чем этим заняться, он отстирал пострадавшую в драке одежду. А утром нужно было встать раньше, чтобы успеть её зашить. Боевое крещение кровью пройдено, думал Марлоу, глядя, как вода окрашивается в красный.