Неотвратимость

Из горла Даниэля вырвался короткий стон. С трудом разлепив веки, священник испуганно выдохнул: в первые секунды ему показалось, что он ослеп. Его окружала темнота, но, моргнув несколько раз, Марлоу различил в ней разные оттенки чёрного, а где-то в ногах заметил красный отблеск. — Цел? — услышал он встревоженный голос. Попытавшись сесть, Даниэль неосторожно опёрся на левое запястье и зашипел от резкой и сильной боли. — Варгас? — тихо позвал он. В тусклом свете чудом пережившей падение лампы можно было разглядеть лишь размытые очертания охотника, больше похожие на иллюзию. Или Даниэлю так казалось из-за того, что голова кружилась и ныла. — Что случилось? Вспомнив момент падения, священник передёрнул плечами, пытаясь избавиться от охвативших тело липких мурашек, и кое-как сел напротив Хантера. Попробовав выпрямиться, он упёрся в стену. — Ты не ранен? — Спиной немного ударился, — ответил Варгас. — Но жить буду. Охотник чуть отодвинулся, давая Марлоу больше пространства, и приглушённо зарычал. Спина болела так, словно ему между рёбрами вогнали осколок бутылки, но он мог двигаться и чувствовать, а это значило, что ему ещё повезло. Прислушиваясь к тяжёлому дыханию охотника, Даниэль нахмурился и стянул перчатки. — Не похоже, что немного. Где место ушиба? Он придвинулся к Хантеру, забрался ладонью ему под плащ и осторожно ощупал бок. Дёрнувшись, Варгас болезненно зашипел и попытался отстраниться, но было некуда. — Хватит, ты сейчас всё равно ничего не поймёшь. Там один огромный синяк, на меня шкаф свалился. — Это, по-твоему, «немного ударился»? — возмущённо вскинулся Марлоу. — У тебя рёбра могут быть сломаны. Постарайся не двигаться. — Да здесь особо и не получится, — отозвался Варгас. В отличие от Даниэля, расправить плечи и поднять голову Хантер не мог, от этого ныла ещё и шея. Размяв её пальцами, охотник недовольно фыркнул. Второе падение за несколько дней почти в одном и том же месте — ему явно не везло в Шрусбери. Достаточно с него было приключений в заброшенных и разрушенных городах. Выслеживать монстров в лесу было не только приятнее, но и безопаснее. Для них обоих. Даниэль попытался сесть удобнее, неосторожно повернул голову, и она тут же закружилась, а перед глазами замерцали разноцветные круги. Марлоу потрогал ноющий затылок: волосы были липкие и мокрые от крови. Но главное, что его не тошнило, а значит, удар был не слишком сильным. А вот осмотр левой руки, заключавшийся в основном в пальпации, потому что разглядеть в темноте что-либо было невозможно, давал неутешительные выводы. Это наверняка был вывих. Но всё это мало беспокоило Даниэля. Теперь, когда первичный шок и беспокойство за охотника чуть отступили, он постепенно осознавал, в какой ситуации они оказались. Света лампа почти не давала, поэтому Марлоу практически вслепую начал ощупывать ладонью стены, пытаясь понять, сколько у них места. И с каждой секундой прикосновения к обвалившимся частям здания становились более нервными, а сердце стучало всё быстрее: их клочок пустого пространства напоминал гроб. — Мы должны выбраться отсюда, — пока ещё относительно спокойно произнёс Даниэль и, упёршись рукой в какую-то доску, попытался сдвинуть её хоть на полдюйма. Над ними были, наверно, тонны обломков, и даже Кракс не смог бы их поднять, но священника это не волновало. Он знал, что они должны как можно скорее оказаться снаружи, на свежем воздухе, всё остальное не имело значения. Поэтому он попытался сделать то же самое ещё с несколькими досками и балками, не обращая внимания на занозы и то, как с каждой следующей попыткой всё сильнее кружится голова. Задохнувшись в подступающей панике, Даниэль толкнулся плечом в нагромождение деревянного мусора, однако добился лишь того, что на них посыпались пыль и мелкие щепки. — Не суетись, — произнёс Варгас и, сняв шляпу, зачем-то стряхнул с неё грязь. Вернув треуголку на голову, Габриэль стиснул зубы и осторожно вытянул ноги. Скользнув ладонью по древку косы, которая благополучно пережила падение и лезвием застряла в обломках, он пощупал бок под плащом. Крови не было. Но при глубоком вдохе от боли внутри всё сковывало, не давая воздуху заполнить лёгкие. Знакомое ощущение. — Дерьмо. — Ну же… — Даниэль с силой ударил кулаком по одной из двух стен их треугольной могилы и, повернувшись к Варгасу, с отчаянием воскликнул: — Помоги мне! Хантер замер, отчётливо уловив в голосе Марлоу страх. Нет, не страх. Настоящую панику. — Тихо. Если сдвинем что-то не то, всё обвалится на нас. — Плевать, — сдавленно бросил Марлоу, продолжая лихорадочно ощупывать стены. — Чёрт… — выругался Габриэль, неосторожно наткнувшись ладонью на торчащий из «пола» наконечник арбалетного болта. Само оружие наверняка разбилось при падении, но сейчас это было неважно. — Успокойся, Даниэль. Мы что-нибудь придумаем. Но из-за шума в ушах священник не понимал, что ему говорят. Однажды, когда Марлоу было лет пять, он играл в прятки с Эстер и её друзьями в доме дедушки. Тогда мальчишки, чтобы избавиться от надоедливого ребёнка, закрыли Даниэля в тесной тёмной кладовке. Сначала он думал, что он молодец, раз так хорошо спрятался и его не могут найти. А потом понял, что не может выйти. Никогда в жизни Даниэль так не боялся, как в тот момент. Он кричал, плакал, звал на помощь, колотил в дверь маленькими кулачками, но никто не слышал. Даниэль пробыл взаперти полтора часа — вечность для напуганного ребёнка — и успел поверить, что все забыли о нём и он умрёт в одиночестве, в темноте и тишине. И тогда его нашёл дедушка. Сейчас Марлоу снова ощущал себя маленьким мальчиком, запертым в кладовке. Только теперь всё было ещё хуже. У них не было ни выхода, ни света, ни воздуха. Похороненные заживо. Даниэль судорожно вдохнул и больно прикусил ранку на нижней губе. Он должен был выбраться, а не предаваться воспоминаниям. Они должны. Священник провёл рукой по гладкой поверхности, вероятно, бывшей когда-то столешницей, нащупал зазор между обломками и приложил к нему ладонь в надежде почувствовать малейшее движение воздуха. Ничего. Вцепившись пальцами в выпирающую доску, Даниэль дёрнул её, не обращая внимания на боль в левом запястье. Пульс всё быстрее и громче отстукивал ритм в ушах, и Марлоу беспорядочно, слепо и по-прежнему безрезультатно хватался за обломки, всё ярче осознавая безвыходность их положения. — Даниэль, — позвал Варгас, но тот не откликнулся. В темноте Габриэль не сразу перехватил ладонь священника — проведя пальцами по плечу и коснувшись запястья, Хантер остановил его руку, и только тогда Марлоу отреагировал. — Мы здесь умрём, — раздался его срывающийся шёпот. — Нет, — твёрдо заявил охотник. — Слушай… Слушай меня. Мы выберемся отсюда, я тебе обещаю, — накрыв второй рукой шею Даниэля, Варгас тяжело выдохнул. — Не хотелось бы помереть так бесславно. Габриэль надеялся, что кто-нибудь услышал грохот и увидел пыль над разрушенным домом и отряд, недосчитавшись командира, сопоставит факты и найдёт их. Это был их единственный шанс. — Ты дрожишь… Даниэль? Марлоу снова не отзывался. Смутно ощущая руку на своей шее, он силился побороть нарастающую панику. Застыв, он старался взять себя в руки, найти утешение в том, что был не один, но потом понял — если бы Хантер знал, что делать, уже сделал бы. Вместе с этим осознанием растаяла последняя слабая надежда, и Даниэля пробрала крупная дрожь. Они здесь умрут. От нехватки воздуха или от жажды. Или их окончательно завалит. Или Варгас, если у него сломаны рёбра, умрёт от внутреннего кровотечения, когда они проткнут лёгкое. А Даниэль тогда умрёт от страха. Или он сделает это прямо сейчас. Пульс колотился в ушах, перед глазами всё плыло, Марлоу задыхался. Плохо осознавая, что делает, он лихорадочно отстегнул респиратор и начал хватать ртом воздух. Стены всё сдвигались, готовые раздавить их обоих. Голова кружилась; Даниэля трясло, пока он, собираясь схватиться за собственное горло, не наткнулся на руку Варгаса. Сжав его запястье до боли, снова чувствуя, что он не один, священник задышал медленнее и глубже. — Порядок? — растерянно спросил Габриэль, позволяя спутнику держать себя за руку и надеясь, что это поможет. Потому что Варгас не знал, что делать, если у Даниэля начнётся настоящая истерика. Обнять? Дать воды? Дать пощёчину? Хантер не хотел, чтобы до этого дошло. Марлоу заторможенно кивнул. Он смотрел в одну точку, чувствуя, как внутри всё сводит от желания колотить стены и кричать от отчаяния, срывая ногти в попытке сдвинуть чёртовы доски. Но вместо этого он замер в молчании, ощущая, как волна безнадёжности накрывает его с головой. Что бы Варгас ни говорил, они не смогут выбраться сами. И никто не придёт их спасти. От тишины закладывало уши и ощущение, будто над ним не гора досок, а десятки футов земли, становилось сильнее. Даниэль разжал сведённые напряжением пальцы, отпуская охотника, и открыл рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, но из его горла неожиданно вырвался тихий всхлип, а по щекам потекли слёзы. Опустив голову и зажмурившись, священник зажал рот ладонью, непонятно зачем качая головой. То ли не желая смириться со своей участью, то ли говоря так Хантеру, чтобы тот не волновался, что он сам справится. Но было очевидно, что сам Марлоу этого сделать не сможет. Габриэль не умел успокаивать и поддерживать. Когда плакала Селин — он просто обнимал её, и этого было достаточно. Когда плакала вдова Тиви — его охватил ступор. От чувства беспомощности и заразительного отчаяния и тронуться рассудком было недолго, поэтому Варгас старался избегать подобных ситуаций. Но в этот раз не получилось. — Даниэль, слушай… Они действительно могли не выбраться, но после всего, что Габриэлю довелось повидать, простой завал совсем не пугал. Однако спутник не был таким закалённым, и пусть Варгас совсем не был уверен в своих словах, он сказал: — Кто-нибудь из наших наверняка услышал грохот. Да и тут вся улица в трупах, это надёжный ориентир… Нас найдут. Стиснув зубы, Габриэль подвинулся ближе к Марлоу и тоже снял респиратор, хоть это и было опасно. Стянув перчатки, он с заминкой взял Даниэля за руку, притянул его к себе и прислушался к тишине, сквозь которую могли пробиться крики напарников. Ну, желательно напарников. Священник вцепился в плащ Хантера, тщетно пытаясь успокоиться. Становилось немного легче от прикосновений, и ещё чуть-чуть — если не открывать глаза, но дрожь не проходила, а из-под закрытых век неконтролируемо текли слёзы горечи и страха. — Кхм… Знаешь, как-то раз мне пришлось сбегать от женщины, с которой я переспал, по крыше соседнего здания… — ощупав одну из стен, Хантер очень медленно надавил на неё. Конструкция, накрывшая их, загудела, но не поддалась. — Муж у неё оказался не промах, сразу ружьё вытащил, а я, вот в чём был, кое-как унёс ноги. Джонсон потом сделал мне выговор, конечно, и полгорода об этом ещё с неделю болтало… Но в Дерби и веселее истории случались. Охотник осторожно, будто прикасался к медузе, готовой вот-вот раствориться в его ладони, провёл рукой по волосам Даниэля и нахмурился, почувствовав, что они слиплись от крови. Однако сейчас он ничем не мог помочь, поэтому просто крепче обнял спутника. Варгас надеялся, что ощущение кого-то рядом успокоит Марлоу. Не то что глупые истории. — Видел бы ты его лицо, — Габриэль усмехнулся, проверив противоположную стену. Боль немного отступила, так что он двигался смелее, хотя дыхание оставалось тяжёлым и прерывистым. — Казалось, он во мне дыру прожжёт своим взглядом. А потом… Потом я встретил Селин. Помнишь же служанку в доме Джонсона? Хм? Не без труда вытащив у священника из ножен подаренный в первый день их знакомства стилет, Хантер нашёл щель в нагромождении мусора и попытался отколоть с помощью лезвия осколок стекла. — Думал, поженимся, — хмыкнул Варгас. — Но не сложилось… С тех пор не доверяю женщинам. Даниэль с трудом сосредоточился на словах Хантера, не понимая, как можно было говорить о подобном сейчас, в такой момент, когда все мысли концентрировались на одном только «мы здесь умрём». А потом непонимание сменилось коротким истеричным смехом. Как же это абсурдно. Месяц они были вместе, и Марлоу слышал только пару рассказов о вендиго и других монстрах, а теперь, когда через несколько часов им грозила смерть от удушья, Варгас решил поделиться своими секретами. Ну конечно, ведь им больше нечего было терять. Даниэль даже не заметил, как слёзы перестали идти. Осталась лишь дрожь отчаяния — или это был озноб? Священник чуть отстранился, чтобы вытереть щёки, шмыгнул носом и ответил: — Неужели ты решил исповедоваться? — снова горько рассмеявшись, он покачал головой. — Извини, я сейчас немного не в форме. Даниэль замер на секунду, а потом вдруг уткнулся лбом Варгасу в ключицу и произнёс глухо: — Но тем не менее три «Отче наш» и пять «Радуйся, Мария», и пусть Господь дарует тебе прощение. Варгас тихо хохотнул, продолжая стилетом вытаскивать обломки. Он надеялся найти в завале прореху, слабое место, и через него получить доступ наружу, чтобы запустить сигнальную ракету. — Если бы я начал по-настоящему исповедоваться, то так легко не отделался бы. Но спасибо за… совет. Даниэль тихо вздохнул. Ему хотелось, чтобы Хантер обнял его крепче, и был близок к тому, чтобы попросить об этом, но сдержался. Только всхлипнул снова, чувствуя запах дыма, пота и мыла, и иронично усмехнулся. Ему так хотелось хоть раз побывать в объятиях Варгаса, и вот теперь он знал, каково это. Но готов ли он был заплатить требуемую цену? — Ты ведь знаешь, что я должен сказать. Спать с чужими жёнами — это прелюбодеяние. Смертный грех. Так нельзя, но тебе всё равно. Так что продолжай свой рассказ… Из тебя получился бы хороший отец. Почему у вас с Селин ничего не получилось? Она показалась мне милой. Положив голову на плечо Варгаса и ощущая его тепло, Даниэль чувствовал себя защищённым. Рука охотника лежала на его спине, и Марлоу представлял, что они просто прячутся ото всех в тихом укромном месте. А когда будет нужно — смогут встать и пойти заниматься своими делами. Вот только они всё ещё были здесь, под завалом, и Даниэлю следовало молить Господа о спасении, но ему хотелось только сильнее прижиматься к Варгасу, потому что это, вероятно, была его первая и последняя возможность. — Понимаешь, иногда у людей в отношениях бывает, что они… сомневаются, — объяснил Габриэль так, словно говорил с несмышлёным ребёнком. Опустив стилет, он приложил ладонь к боку: боль была как от ушиба, но неприятные ощущения, преследующие, даже когда он говорил, вызывали беспокойство. И всё же Варгас надеялся, что это не перелом. Ожидая продолжения, Марлоу прислушался к дыханию охотника. Оно было прерывистым на глубоких вдохах, и волнение за него боролось в Даниэле с надеждой на то, что у Хантера всё же получится их вытащить. Надеждой, совершенно оторванной от реальности, потому что Варгас и дышать-то ровно был неспособен, но окончательно поверить в безысходность их положения было страшно. — Однажды я вернулся с похода в заброшенную деревню по соседству. Уже не помню, что там за твари поселились, но это была моя первая настоящая охота… — произнёс Хантер. При воспоминаниях о том дне внутри вскипела злоба; Габриэль сцепил зубы, продолжив пробиваться к воздуху, и лезвие звякнуло по чему-то с металлическим звуком. Просунув туда руку, Варгас ощупал гладкую поверхность. Может, это кастрюля с кухни? Или труба от плиты? Не важно. Ни то, ни другое вытащить было невозможно. Хантер нахмурился, тоже на мгновение поверив, что они тут умрут. Что ж. Тогда можно было говорить дальше. — Застал её с конюхом. С тех пор ненавижу конюхов, — отложив стилет и попытавшись устроиться так, чтобы не затекала ушибленная нога и не ныли рёбра, он прикрыл глаза и шумно выдохнул от боли. — И не доверяю женщинам… Думал, поселимся в Лондоне, буду к ней приезжать. Дети, семья. Как у Кракса… Слегка помятый металл был прохладным на ощупь. — Я убил того конюха. А ведь пытался быть хорошим парнем в её глазах… Хантер усмехнулся на ухо священнику, вызвав у того мурашки вдоль позвоночника. Даниэль поднял взгляд, в котором смешались сочувствие и осуждение. Он жалел Варгаса, как и любого, кто был предан, но убийство ничем не могло быть оправдано. Однако, вопреки обыкновению, священник промолчал. Сейчас не время было говорить о том, что правильно, а что — нет. — Вот такая история, — неловко закончил Варгас и снова просунул стилет к металлической заслонке, пытаясь найти её края. Может, её можно было обойти, и тогда… — Перестань, — Даниэль накрыл ладонью руку охотника, и на следующей фразе его голос сорвался на почти беззвучный шёпот: — Это бесполезно. Его снова пробрала дрожь, не только от страха, но и от того, что он почувствовал, наконец, как холодно было в их могиле. — У тебя могут быть сломаны рёбра, а это значит, что тебе противопоказаны любые нагрузки, — Марлоу осторожно забрал у Габриэля стилет и засунул обратно в ножны. — И ты послушаешь меня, потому что я твой лекарь. Охотник хотел возразить, что нужно продолжать попытки, но не стал — боль растекалась по пояснице и впивалась в позвоночник, так что ему стоило немного отдохнуть. Даниэль помог Варгасу сесть к стене, чтобы та служила опорой, и сказал твёрдо: — Чем меньше ты двигаешься, тем лучше. Он сел рядом, как можно ближе, соприкасаясь плечом с рукой охотника и жалея, что пришлось сменить положение. Так было холоднее, и дыхание сбивалось, когда взгляд упирался в давящую стену напротив. Несколько минут тишина нарушалась лишь прерывистым дыханием Габриэля и судорожными вздохами Марлоу, которого пробирал озноб. — Ты ведь не сразу пошёл в священники. Что тебя… вдохновило на это наказание? — наконец поинтересовался Габриэль. — Я выбрал этот путь, когда уже учился в университете, — Даниэль опустил веки, снова вспоминая тот день в церкви Святой Этельдреды. — Я всегда верил в Бога, сколько себя помню. Думаю, это благодаря дедушке: в детстве он часто рассказывал мне истории из Библии, и я очень любил его слушать… А Эстер, моя сестра, в эти вечера ужасно скучала и изобретала разные способы, только чтобы сбежать, — усмехнулся Марлоу. — Меня назвали в честь дедушки, мне достался его крестик, но главным наследием стала вера… И когда я принял решение пойти в семинарию, я точно знал, что поступаю правильно. — Так значит… это твоё призвание? — ответил Габриэль и прикрыл глаза. Похоже, самим отсюда было не выбраться, и оставалось только расслабиться и ждать, пока их хватятся. Даже ракетница не могла им помочь, а он на неё рассчитывал. — Надеюсь, это моё предназначение, — произнёс Даниэль. Он сомневался, что Варгасу интересно его слушать, но собственный рассказ отвлекал от мыслей о заточении и смерти, поэтому он снова заговорил, положив голову охотнику на плечо: — В Лондоне есть церковь Святой Этельдреды, я часто туда ходил… ну, настолько часто, насколько позволяла учёба… Посещал мессы или приходил просто помолиться — и всегда обретал утешение и отраду, в каком бы смятении ни была моя душа. Тогда мне казалось, что эта церковь пропитана присутствием Бога, и я хотел быть к Нему как можно ближе. Отдать себя служению Господу… Даниэль потрогал припухшее левое запястье и поморщился от боли, когда попытался им пошевелить. Опустив руки, он устало продолжил: — После смерти дедушки я остался единственным верующим в семье, поэтому, когда я объявил о своём решении, меня не поняли. Даже Эстер, хотя она всё равно меня поддержала… Я два года боролся с родителями, пытаясь объяснить, почему выбрал этот путь, но кончилось тем, что они от меня отреклись. Хотели, чтобы я женился на одной девушке. По расчёту. А я… — Марлоу грустно усмехнулся и опустил голову, понимая, что нет смысла увиливать. — В любом случае не смог бы этого сделать. Сняв шляпу и откинувшись на стену, Габриэль старался следить за своим дыханием, и потому слушал не слишком внимательно, однако основную мысль рассказа он уловил. Аристократы были странные, все эти сэры и леди. Всё-то они делали по расчёту: женились, плодились и, небось, в отхожее место не ходили без лишней выгоды. И, конечно, строили планы на своих детей, не задумываясь, чего те хотели добиться на самом деле. Однако Даниэль не был жертвой в глазах Варгаса, совсем наоборот. Пусть идея стать священником и была сомнительной, но Марлоу отстоял своё право самостоятельно избирать судьбу. Хантер неожиданно поймал себя на том, что проникся, и бесшумно вздохнул. Он предвкушал и опасался, что они станут ближе после всех этих разговоров. Стоило сохранять разделяющее их расстояние — на всякий случай. Это было бы разумно. Но вместо того, чтобы промолчать, Варгас сказал: — Я понял, что ты неравнодушен к мужчинам, ещё когда мы были в Честерфилде. Так что для меня это не секрет. Даниэль ощутимо вздрогнул, внутри у него всё сжалось от волнения. Да, это было очевидно уже давно, но прежде они не говорили так откровенно. — Я совершенно не умею притворяться, — пробормотал священник сокрушённо. Ему было стыдно за себя перед Варгасом, и радовало только одно — то, что в голосе охотника не было ни отвращения, ни презрения. Очевидно, предпочтения Марлоу его вовсе не волновали, и это вызывало одновременно облегчение и… лёгкое разочарование. Усмехнувшись, Варгас прислушался к тому, что происходит наверху, и накрыл ладонью бок. Затем, чтобы как-то скрасить признание в собственной наблюдательности, повернул голову к Марлоу и заговорил: — Моя мать была религиозна, поэтому я тоже часто бывал в церкви, но все эти псалмы и проповеди ничуть не помогали моей душе. С детства веду себя, как злая собака, а в духоте и столпотворении храма становился ещё злее. — Жаль, что ты отказался прийти на мессу в Ноттингеме, — печально отозвался Даниэль. — В нашей церкви не было никаких толп… Закашлявшись, Варгас зашипел от боли и, перехватив обеспокоенный взгляд, выдохнул вместо ответа: — Ничего, скоро нас найдут. Поджав губы, Марлоу едва удержался от вопроса: как? К тому моменту, когда их хватятся, обрушившийся дом будет выглядеть так же, как и другие, пыль уляжется, а сквозь толстый слой обломков голосов не будет слышно. Единственное, что указывало на их присутствие, это пара десятков трупов на улице, но таких мест во всём городе наверняка были сотни. Ободряюще похлопав Даниэля по бедру, Хантер снял с пояса флягу с водой, протянул её спутнику и посмотрел на свою ладонь. На пальцах виднелись тёмные следы. — У тебя кровь на волосах, — вспомнил Варгас. — Голова не кружится? Священник сел удобнее, насколько это здесь было возможно, и поморщился от боли. От ушибов ныло всё тело, болели затылок, правое предплечье и левое запястье, а ранку на нижней губе Даниэль постоянно кусал и облизывал, не давая ей возможности затянуться. Но всё это было не так страшно, как перелом рёбер, поэтому он только покачал головой: — Нет. Я в порядке, это мелочи. Глотнув из фляги, Даниэль вернул её охотнику и добавил совсем тихо: — Да и какое это теперь имеет значение. Он хотел верить, что за ними придут, но темнота, холод и мёртвая тишина высасывали из него надежду, вызывая крупную дрожь. Марлоу долго молчал, глядя в пустоту, и в безмолвии он чувствовал, как бездна страха раскрывает для него свои объятия. Замкнутое пространство давило, сжимая стены, и больше всего Даниэль боялся, что первым смерть настигнет Варгаса, а он останется наедине с его бездыханным телом, там, где никто его не услышит, даже если он будет кричать, пока не сорвёт голос. На глаза снова навернулись горячие слёзы, и Марлоу зажмурился, пытаясь не поддаться новой волне паники. Подтянув колени к груди, он сжался, обняв их руками и борясь с желанием уткнуться Варгасу в грудь, как раньше, чтобы чувствовать его тепло. Чувствовать, что они ещё живы. — Впервые я узнал об этом своём… влечении, когда учился в частной школе, — начал Даниэль с усилием, просто чтобы о чём-то говорить. Он мог бы рассказать о чём угодно, но только эта тема помогала отвлечься. Только стыд мог хоть ненадолго пересилить страх. — Мне было четырнадцать. И я был влюблён в своего соседа по комнате. Джереми. Это было полжизни назад, а я до сих пор помню его имя, — Марлоу горько усмехнулся и вытер влажную щёку ледяными пальцами. На Варгаса он не смотрел. — Я тогда не понимал, насколько это неправильно. То есть я знал, что это грех, но… в таком возрасте грех и целомудрие — это просто слова. Я целый год надеялся, что он обратит на меня внимание… Крутился рядом с ним, проявлял свою симпатию в каких-то мелочах, но… боялся сказать прямо. Даниэль замолчал ненадолго, думая, стоит ли продолжать, но если бы Хантеру было противно слушать, он бы терпеть не стал. А самому Марлоу терять было нечего. — В общем, я вёл себя как идиот, хотя знал, что у Джереми были другие воздыхатели и был… особый друг, — в голосе священника звучала насмешка над самим собой. Шмыгнув носом, он добавил: — Это было запрещено, конечно, но пока отношения не становились слишком откровенными, на это закрывали глаза… Я глупо верил, что рано или поздно он поймёт и ответит взаимностью… — Даниэль грустно рассмеялся: — Пока однажды ночью он не привёл в нашу комнату того мальчика. Я притворялся, что сплю, и ничего не мог сделать. Слышал, как они… развлекались, слышал всё, что они делали, и думал только о том, что если бы был смелее, если бы сделал первый шаг, то мог бы быть на месте его друга. Он откинулся к стене, чувствуя, как краска заливает влажные щёки, но всё равно продолжил: — Это было… больно. После я пытался избегать подобной любви. Надеялся, что любовь к Богу сможет заменить любовь к человеку, любовь… чувственную, — он печально усмехнулся и покачал головой. — Я слишком наивный. Наконец-то посмотрев на Варгаса, Даниэль покраснел ещё сильнее, надеясь, что этого не видно в темноте, и, жалобно подняв брови, закончил: — Прости, я не должен был… Я ещё никому об этом не рассказывал. Так что… ничего не говори. Пожалуйста. Я знаю, что это отвратительно. И я тоже, — и прошептал едва слышно: — Ибо это мерзость пред Господом. Варгас задумчиво хмыкнул, поражаясь тому, насколько по-разному люди воспринимали этот вопрос и самих себя, но ещё больше — тому, что Даниэль осмелился признаться прямым текстом. Хоть сейчас всех куда сильнее беспокоили монстры и крипты, а не чужие предпочтения в постели, наказание никто не отменял. Да, Шакс позволял себе спокойно обниматься с любовником на глазах у друзей, а Варгас мог без зазрения совести заткнуть пасть надоевшему спутнику, отодрав его на привале так, что тот не мог ещё несколько дней сесть на коня. Но если бы об этом узнали неприятели, вряд ли Варгас и Шакс легко бы отделались, будь они хоть трижды маршалами или лучшими лекарями Ордена. Но мысль об этом надолго в голове не задержалась. Гораздо интереснее была фраза о том, что Марлоу достаточно долго смог подобной любви избегать. Это замечание о неоправдавшихся надеждах открывало огромные возможности. Может, стоило наплевать на ограничения, срочно уверовать и показать священнику, что такое настоящая «чувственная любовь»? Если их найдут, конечно. — Это не отвратительно, — сказал Габриэль и поморщился от боли, которой рёбра отзывались на каждое слово. Даже дышать было тяжело, но он всё равно продолжил: — И ты не отвратительный. Какая разница, кого любить. В самом деле. Поймав растерянный и благодарный взгляд, Варгас приобнял Даниэля без каких-либо намёков и притянул ближе, позволяя обнять себя в ответ. Какое-то время они сидели молча, но потом, не выдержав тишины, Хантер добавил: — Да и тебе было всего четырнадцать. Детская влюблённость… А вот когда влюбляешься, будучи взрослым, всё гораздо хуже. — Я всех должен любить одинаково, Габриэль, — выдохнул Даниэль, ненавязчиво прижимаясь к охотнику. — В том-то и проблема. Он стиснул в пальцах плащ Варгаса, наслаждаясь близостью. В кои-то веки Марлоу заставил себя забыть, что это неправильно. Сейчас мало что имело значение, а тепло, исходящее от Хантера, приносило хоть какое-то успокоение. А замолить этот грех ещё будет время. — Но как можно одинаково любить, например, тебя и Старка? То есть я понимаю, как, но у меня не получается, — Даниэль тихо усмехнулся и заключил: — Плохой из меня католик. В руках Варгаса было так уютно, что хотелось продлить момент как можно сильнее. Ради этого Марлоу готов был терпеть темноту и напряжение внутри, которое удавалось игнорировать, если сосредоточиться на ладони охотника на своей спине. Даниэль знал: если их найдут, этого не повторится. Только в такой ситуации он мог позволить себе эту близость, потому что из-за обстановки она не могла перерасти в желание чего-то большего. А Хантер вряд ли будет таким же заботливым и внимательным, когда они окажутся на свободе. Выбраться отсюда значило вернуть всё на свои места. Габриэль согнул ногу и вздрогнул, когда наверху что-то заскрипело и на них посыпалась пыль. — Хорошо, что ты мне рассказал, — наконец заметил он. — От этого станет легче в будущем. Во всяком случае, тебе не надо будет скрывать от меня, что прикосновения… тебя возбуждают. Нахмурившись, Марлоу пробормотал недовольно: — Когда ты об этом говоришь, становится только хуже. Варгас по-доброму усмехнулся и, наклонившись к уху Даниэля, прошептал: — Мне приятно, что я стал хранителем твоего секрета. Священник зажмурился на секунду, усомнившись в том, что если они выберутся, всё станет как прежде. И сам он не знал, как было бы лучше. У него было лишь одно утешение — что на всё воля Божья. Они некоторое время молчали, прислушиваясь к глухой тишине. Надежда растворялась в темноте, смешиваясь с пылью и щепками. — Если вдруг мы умрём, знай, что в Честерфилде люди не зря к тебе подходили, предлагая работу, — произнёс Габриэль. В его голосе слышалась неуверенная насмешка. — Это… был такой странный комплимент? — напряжённо хмыкнул Даниэль, уткнувшись лбом в плечо Варгаса. — Но на самом деле, несмотря на все наши разногласия и на то, что такая жизнь скорее похожа на ад, я не жалею, что ты забрал меня из Ноттингема. От таких разговоров волосы на голове вставали дыбом. Будто настало время прощаться. — Я рад, что мы познакомились. Что бы ты ни говорил, ты хороший человек, — священник нервно рассмеялся, вспомнив сцену у дирижабля. — «Дядя Габриэль». — Ещё раз так меня назовёшь, и я придумаю способ вернуть тебя в Ноттингем, — беззлобно произнёс Варгас. — Руку себе отгрызу, если придётся. И в любом случае я запомню твои слова. Даниэль едва слышно вздохнул и закрыл глаза. Дышать становилось тяжело, и его мысли снова вернулись к тому, что, возможно, это конец. Что они должны были делать? Пытаться выбраться? Бесполезно. Смириться со своей участью? Слишком страшно. Всё, что оставалось — уповать на Господа, как и всегда. Если Он позволит им умереть, что это будет значить? Что они выполнили своё предназначение, что недостойны жить дальше, что избавлены от мучений в этом ужасном мире? Вот уж действительно, пути Господни неисповедимы, а замысел — непостижим. Тело затекло, и Марлоу с сожалением отстранился от Варгаса, кое-как сменив положение. На ощупь отыскав в сумке чётки, он достал их и с силой сжал в пальцах. Сейчас было самое время предложить Габриэлю исповедоваться, но одна мысль об этом вызвала у священника кривую усмешку. Скажи он, что стоит Хантеру искренне покаяться, пока ещё есть время, и Господь простит его, как тот в очередной раз посмеётся над наивностью спутника. Где-то в глубине души Даниэль осознавал, что за этими размышлениями прячется страх. Он боялся, что Варгас согласится на исповедь, и это будет означать смирение. И плотная тишина станет по-настоящему могильной. Бросив взгляд на охотника, Марлоу перекрестился, поцеловал крест на чётках и зашептал молитвы, подавив желание попросить Габриэля прочитать вместе с ним хотя бы одну из них.