Неотвратимость

Неизвестно, сколько они сидели в тишине и темноте, мерцающей в слабом свете лампы. Понятие времени под завалом размывалось; секунды превращались в минуты, минуты растягивались в часы, а часы уходили в вечность. Молчание больше не давило. Фляга с водой опустела, всё тело затекло, а керосин в лампе почти выгорел. Стоило её потушить, но тогда Даниэль не смог бы ручаться за сохранность собственного рассудка. Глядя в стену напротив, он думал, что будет, если их найдут. Думал, что, если они выживут, то никогда больше не достигнут такого понимания, как сегодня. Ведь ничто так не сближало, как ожидание на грани жизни и смерти. Однако постепенно все мысли свелись к желанию вытянуться во весь рост и вдохнуть полной грудью, и Марлоу, сняв чётки с запястья, вернулся к бесконечному розарию. Варгас тем временем снова изучал стены, пока боль в рёбрах слегка утихла. Смириться с мыслью, что их положение от них самих больше не зависит, было выше его сил, поэтому, наплевав на совет Даниэля не двигаться, Хантер шарил ладонями по нагромождениям мусора. Разве он мог так умереть? Задохнуться под завалом в богом забытом городе? Нет, его ждала смерть в бою. Так должно было быть. Так было правильно. Поэтому, несмотря на покалывание в боку и затруднённое дыхание, Габриэль пытался найти малейший просвет в окружающих их стенах, всё ещё надеясь выбраться из заточения. Но его пальцы цепляли лишь деревянные обломки, в которые превратились ножки стульев и дверцы комодов, а когда ему удалось немного сдвинуть один из них, толстая доска прямо над ними угрожающе затрещала и заметно прогнулась, заставив Варгаса и Даниэля напряжённо замереть. Разломившись, эта доска могла значительно приблизить момент их смерти. И только осознав это, Варгас сдался. Заняв прежнее положение, Габриэль бросил взгляд на продолжающего молиться священника и представил на секунду, что они действительно отсюда не выберутся. И отстранённо заметил, что ему нечего терять. Нет ни одного неоконченного дела, ни одной мечты, ни одной цели. Нет никаких сожалений. Может, кроме того, что в Ноттингеме он выбрал именно Даниэля. Пойди он тогда ко второму доктору или в другой город, и Марлоу ещё десятки лет спокойно жил бы в своей церкви. Варгас тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Глупости. Никто сегодня не умрёт. Пусть Даниэль верит в своего бога, а Габриэль будет верить в братьев по оружию. Он знал, что Кракс и другие охотники не бросят их здесь. Священник тяжёло вздохнул и вытянул ноги, упираясь ими в противоположную стену. Он растёр мышцы, хотя это уже не помогало, как вдруг тишину нарушил слабый шорох, а на головы посыпались щепки. Марлоу замер, прислушиваясь, боясь, что ему показалось, но за шорохом последовал другой звук, глухой и сбивчивый. Шаги. Сердце Даниэля дрогнуло под прикосновением возродившейся надежды. Стиснув зубы, Варгас торопливо сел на колени и протянул руку к спутнику: — Дай револьвер. Даниэль с некоторым сомнением протянул его Хантеру. Иметь дело с огнестрельным оружием в замкнутом пространстве было явно небезопасно. Впрочем, так же, как и оказаться замурованными в мёртвом городе, так что священник промолчал. Где-то наверху раздался шум и зычный голос, пробившийся сквозь слои завала: — Подай знак, что ты жив! — Вот видишь, Даниэль, — улыбнулся Хантер, проверив барабан револьвера, — ещё немного твоей удачливости, и я тоже уверую. — Не шути так, — нахмурился священник. Он нащупал рядом с собой респиратор и попытался его надеть, но левая рука не слушалась. Габриэль перехватил ремешки, помог спутнику закрепить их на затылке и тоже натянул свою маску. Чуть отклонившись в сторону и на всякий случай закрыв собой Марлоу, Варгас поднял револьвер, но его руки тут же накрыли чужие ладони. — Подожди! — спохватился Даниэль. — Давай я, — и пояснил, наткнувшись на немой вопрос в глазах Габриэля: — Тебе нельзя стрелять. Будет хуже от отдачи. — А у тебя рука, может, сломана, — возразил Варгас. — Она не сломана, это вывих. Я справлюсь, — Даниэль осторожно потянул револьвер на себя. — Давай, не время спорить. Забрав оружие, Марлоу прицелился в прореху, которую до этого стилетом расковырял Варгас, и выстрелил несколько раз подряд, немного сбоку, чтобы в них не попало рикошетом. В ушах звенело от оглушительного грохота и звяканья патронов о металл. Марлоу напряжённо замер, молясь, чтобы хотя бы малейший отзвук долетел до поверхности, и не смея поверить в то, что у них всё же был шанс. Пятьдесят на пятьдесят: либо их окончательно завалит, либо их достанут. Оставалось только ждать. Несколько обломков отвалились от стены и чуть не ударили Варгаса по плечу, но тот успел отодвинуться. Казалось, что с минуты на минуту обрушение повторится, но в этот раз им будет некуда падать, и дом задавит их всей своей массой. Рёбра опять нещадно заныли, и Габриэль бездумно прижал к себе священника, не понимая, ощущает он собственный пульс или чувствует сердцебиение Даниэля. Наверху кто-то что-то кричал, просил помощи, а потом все звуки перекрыло громогласное восклицание: — Если этот сукин сын жив, я налью всем выпить! Это точно был голос Кракса. Значит, в первый раз не почудилось. Над их головами надсадно трещали доски, грохотали кирпичи и шуршали сдвигаемые обломки. Завал разбирали осторожно и неторопливо, чтобы не сделать хуже. Даниэль цеплялся за Варгаса, а его сердце бешено колотилось о грудную клетку от страха, объятий и надежды. — Вернёмся в Аптон… и к чёрту эту командную работу. Поедем на юг или на север. К чертям… — прерывисто выдохнул Хантер. На юг. Даниэль думал, что лучше на юг, там Бристоль, там когда-то был его дом. Там были родные земли. Но до последней секунды он не верил, что у них ещё будет такая возможность. Он слышал голос Кракса и боялся, что это сон. Разве могло всё так хорошо закончиться? Разве они это заслужили? Огромная доска с шорохом и стуком сдвинулась, и душный закуток залили тусклый серый свет и дымный воздух, который казался сейчас самым свежим в мире. Варгас открыл глаза, увидел перед собой протянутую широкую ладонь и, не задумываясь, первым делом помог выбраться священнику, передав его в сильные руки Кракса. Даниэль зажмурился от света, который после мрака подвала казался болезненно ярким, и с трудом заставил себя отцепиться от плаща Варгаса. Хотя опасность уже миновала, иррациональный страх заставлял держаться за охотника до последнего. Марлоу казалось, что тьма сомкнётся вокруг него в ту секунду, когда он отпустит Габриэля. Но этого не произошло. — Я уж испугался, что всё, — с искренним волнением воскликнул Кракс, вместе с подоспевшим стрелком вытаскивая Варгаса. — Даглас видел с крыши, как здание рухнуло. Как карточный домик! Я боялся, что вас задавило… Здоровяк зажмурился на мгновение, помотал головой и раскинул руки для объятий, но Варгас остановил его жестом, опасаясь за сохранность своих рёбер: — Не надо, меня там и без того помяло. Как видишь, мы в порядке… более или менее, — Габриэль потёр глаза, привыкая к свету, и огляделся. С Краксом и Дагласом были с десяток солдат и пара медиков — неудивительно, что завал достаточно быстро разобрали. Теперь все ждали дальнейших указаний на фоне алых облаков и обрывков дыма. Варгас достал из кармана часы и стёр пыль со стекла, на котором стало ещё больше трещин: стрелки показывали почти шесть вечера. — Чудо, что мы вас нашли. Если бы не гора трупов, кто знает, сколько бы ещё искали. Выпустили сигнальную ракету, а ответа нет… Ободряюще хлопнув Кракса по плечу, Габриэль заметил в руках одного из солдат свою косу — целую и невредимую, а среди обломков рассмотрел останки арбалета. Чёртов Шрусбери заставлял его поменять всё старое оружие, а Варгас не любил перемены. — Вы как, свои районы зачистили? — спросил он. — Не успели, — ответил Кракс. — Город, оказывается, здоровенный. Я выкурил из подвала целую толпу крикунов, так на их ор привалил глашатай, чуть не заплевал меня своими внутренностями с ног до головы… Варгас поморщился и перехватил мутный взгляд спутника. Даниэль с трудом улавливал смысл рассказа, потирая глаза и слегка пошатываясь: мышцы затекли, будто налились свинцом, а голова кружилась от обилия свежего воздуха и ныла от удара. Кракс, Даглас, офицеры — все они казались ненастоящими, как и развалины города. Словно декорации в театре. Всё ещё щурясь, Марлоу посмотрел на обломки дома и сложил руки на груди, будто так можно было защититься от очередной волны запоздалого страха, но тут же зашипел от боли и перевёл взгляд на своё левое запястье. В лучах солнца было видно, как опухла и покраснела тыльная сторона ладони, — это точно был вывих, который предстояло вправлять. От одного воспоминания о том, какой при этом раздавался хруст, Даниэля передёрнуло, и он постарался сосредоточиться на том, что происходило вокруг. — Всё, сворачиваемся на сегодня, — сказал Варгас, опёрся на услужливо подставленное плечо Дагласа и приложил ладонь к боку. — А дальше уже без нас будете, похоже… Кракс, принимай командование. — Да ну, — хмыкнул здоровяк, — после тебя же Траст главный. — И что? Он за стенами сидит, толку от его приказов? — насмешливо фыркнул Хантер и поймал на себе несколько недовольных взглядов со стороны добровольцев. — Ты смотри, услышит, отхватишь ещё и от его протеза, мало тебе Джонсона? — расхохотался Кракс, и они медленно двинулись к выходу из проклятого города. — Думаю, ещё пара ходок, и закончим здесь. Останется только трупы сжечь. — Ну вот, у тебя уже и план готов, — криво усмехнулся Хантер. Большую часть дороги они шли молча. Варгасу было тяжело говорить, да и не особо хотелось. С трудом ступая по мостовой и перешагивая редкие трупы монстров, он думал, что будет дальше. С оставшейся работой Кракс точно справится, об этом можно было не переживать, а Траст и его команда закончат с укреплениями, и Аптон Магна будет в относительной безопасности. После можно будет отправить весточку в Лондон… или самому её доставить. Судя по всему, Варгаса ждал вынужденный отпуск. Охотник перевёл взгляд с ворот города на идущего впереди Марлоу, на его слипшиеся от крови волосы, и догнал спутника в несколько быстрых шагов. — Как голова? Не кружится? — Нет. Я в порядке, — отозвался Даниэль, но, задумавшись на секунду, кивнул на свою руку: — Однако придётся временно поручить тебя другому лекарю. — Уверен, Шакс будет не против меня помучить, — хмыкнул Хантер. — А я не отказался бы выпить за счёт Кракса, раз ты оказался жив, — полушутливо добавил Марлоу. Оставшийся путь до лагеря они шли бок о бок в непривычной понимающей тишине. Напряжение, которое до этого неотступно их преследовало, исчезло, и Даниэль всё гадал: надолго ли? Однако тревожные мысли в голове не задержались — их вытеснили наслаждение ветром, который казался божественным даром после застывшего воздуха подвала, и удовольствие от вида просторной речной долины. Миновав мост, Варгас и Даниэль оказались в руках медиков, которые проводили их в одну из палаток и усадили на разные койки. Марлоу опустился на то же место, где в прошлый раз лежал охотник, и с облегчением выдохнул. Не нужно было больше никуда идти, не нужно было бояться и не нужно было заботиться о Габриэле. Сегодня о нём могли позаботиться другие. Улыбнувшись подошедшему лекарю — мрачному мужчине лет сорока, который был выше Варгаса, но при этом уступал Краксу в ширине плеч, — Даниэль решил самостоятельно перечислить, с чем ему требовалась помощь, но стоило открыть рот, как медик качнул головой и произнёс только: — Тихо. И Марлоу тут же замолчал. Однако от опиумной настойки отказался, выдержав тяжёлый взгляд. Для того, чтобы вправить кисть, требовалось два человека, и Даниэль ожидал, что доктор позовёт кого-нибудь на помощь, но не успел он сообразить, что происходит, как мужчина взял его за плечо, зафиксировал локоть и, перехватив ладонь, одной рукой вправил кость. Раздался громкий хруст, и Марлоу коротко вскрикнул, тут же сжав зубы и тихо застонав. Всю руку будто обожгло огнём, но вскоре осталось лишь неприятное тянущее ощущение. Вспышка боли вытянула из Даниэля последние силы, и всё, что происходило дальше, слилось в одну смазанную картину. Уверенные движения доктора, когда тот вытаскивал занозы из ладоней, накладывал шину на запястье и осматривал рану на затылке; горький вкус лекарств, поездка до Аптон Магна в телеге для раненых и размещение в госпитале — всё смазалось и оборвалось чёрным занавесом сна, стоило священнику положить голову на подушку. Габриэль проснулся от резкой боли и с колотящимся от страха сердцем. В смятении откинув в сторону одеяло и скользнув ладонью под больничную рубашку, он ощупал гладкую кожу и с облегчением прикрыл глаза. Кровь, торчащий из бока осколок кости и тьма оказались всего лишь сном. Озноб быстро прошёл, липкий пот, выступивший на лбу, высох, но тревожные мысли остались. Он действительно мог погибнуть под завалом. Они оба. Уже не в первый раз Варгас думал о том, что самые страшные муки смерти ожидают не в объятиях монстров, а в недрах разрушенных городов, на дне колодцев, в лесных болотах и когтях глупых обстоятельств и нелепых случайностей. Вот только прежде подобные ситуации не порождали кошмаров и не оставляли в сознании глубокий след. Прежде они не вызывали страх, но размышлять о том, почему, Хантеру не хотелось. Ответ сам собой маячил перед внутренним взором обрывками образов, где в прошлом он был с опасностью один на один, а накануне разделил холод замершей поблизости смерти с Даниэлем. С раздражением отмахнувшись от этих мыслей, Варгас собрался встать с постели, но на пороге возник Шакс. — Добрый день, — бодро поздоровался травник. — Как самочувствие? — Как будто по мне потоптался целый табун лошадей, — хмуро отозвался Хантер и осторожно сел под пристальным взглядом. — Ещё бы, у тебя два ребра сломаны. — Дерьмо. Гастингс невозмутимо пожал плечом, налил в небольшой стакан пару ложек какой-то бурой жидкости и протянул Варгасу. Тот с подозрением прищурился и скривился от гнилостного запаха, взяв лекарство. — Это ещё что за дрянь? — Уэльский рецепт, состав тебе лучше не знать, — ухмыльнулся Шакс. — Укрепляет кости, так что выпить тебе придётся немало. Зато всего через месяц вернёшься в строй. — Какой ещё к чёрту месяц? Я и пары недель в госпитале не выдержу, — Хантер опрокинул в себя настойку и прижал ладонь к губам, чтобы не выплюнуть её обратно. — Придётся, — припечатал травник. — Две недели постельного режима и ещё две после — никаких сражений. И даже не думай сбежать, пока тебя лечу я. Варгас откинулся на подушку, провожая взглядом Шакса, который отошёл к лежащему на соседней постели солдату. Уже второй раз за месяц Габриэль оказывался на больничной койке, и из-за самого факта чувствовал себя более паршиво, чем из-за боли в рёбрах, ушибленной ноге и исцарапанных ладонях. Что, если он постарел и уже не способен сражаться так же успешно, как раньше? Может, вся эта ситуация намекает, что ему пора усмирить свою гордость, сложить оружие и осесть в Лондоне? Заняться разработкой планов и обсуждением повесток. Нет, что за глупости. Он скорее будет до смерти сражаться со сломанными рёбрами и открытыми ранами, чем засядет в Тауэре как цепной пёс сенешаля вместе с остальной сворой. Время за безрадостными размышлениями текло мучительно медленно, пока на соседней кровати не раздался шорох одеяла и скрип пружин — наконец-то очнулся Даниэль. Сонно щурясь, Марлоу приподнялся на локте, заметил косой взгляд Хантера и улыбнулся, несмотря на то, что в затылке настойчиво пульсировало и всё тело ныло от ушибов, не говоря уже о запястье. Всё произошедшее накануне казалось ночным кошмаром, но ужас пережитого мерк перед воспоминаниями об откровенных разговорах и ощущении уверенных рук на спине и плечах. Вопреки собственным ожиданиям, Даниэль не жалел о своих словах и действиях и почти не испытывал стыда. Он думал, что ситуация вполне могла служить ему оправданием. — Ты как? — чуть хрипло спросил Даниэль и почесал лоб под слоями бинта. — Было бы гораздо лучше, если бы мне не грозил целый месяц безделья из-за чёртовых рёбер, — ворчливо отозвался Варгас. — И что мы будем делать всё это время? — священник осторожно сел и прижал ладонь к гудящей голове. — Шакс сказал, что две недели будет меня здесь держать. Но, может, получится уехать пораньше. Куда — ещё не решил. Наверно, обратно в Лондон, — неприязненно поморщился Хантер. — Две недели, значит, две недели, — твёрдо заявил Марлоу. — Нужно слушаться своего врача, Габриэль. Он ведь не просто так назначил столько дней. — О нет, я уверен, Шакс забавляется моими мучениями, когда мне некуда от него деваться, так что назвал срок больше нужного, — Варгас раздражённо сложил руки на груди, но ему тут же пришлось их опустить: от такого положения возникало ощущение, будто рёбра изнутри впиваются в плоть. — Ещё и поит меня каким-то тошнотворным дерьмом. — Он всего лишь делает свою работу, — возразил Даниэль. За неспешными разговорами время пошло быстрее, хоть они и прерывались сначала молитвами священника, потом обедом, затем обходом второго дежурного врача — им оказался Билл, тот самый, который вправлял Марлоу кость и перевязывал голову. Молчаливый лекарь с насупленными бровями проверил лежащего на дальней койке строителя со сломанной ногой, затем перебинтованного солдата, Варгаса и наконец дошёл до Даниэля. — Голова кружится? — Не особо. Но немного болит, — предупреждая следующие вопросы, Марлоу сразу добавил: — Не тошнит и в глазах не двоится. Билл недовольно хмыкнул: видимо, ему не нравилось, что пациент пытается выполнить часть его работы. — Помнишь всё, что вчера было? Даниэль задумался на пару секунд и украдкой бросил на Варгаса смущённый взгляд. — Да. Всё, кроме того, как дом рухнул. Если бы ложь не была ужасным пороком, то, наверно, стоило бы соврать и сказать, что и разговор под завалом тоже забылся. Так было бы спокойнее — не пришлось бы гадать, как открывшиеся тайны повлияют на их с охотником общение. — Постельный режим на неделю, — объявил Билл и, проследив, чтобы Даниэль лёг, покинул палату. Но, как только его шаги затихли в коридоре, Марлоу осторожно поднялся с кровати. Его слегка пошатывало, но не так, чтобы он мог свалиться по дороге. — Ты куда? — окликнул его Варгас. — Проведать Луи. Хочу убедиться, что он в порядке. — А ты разве не должен слушаться своего врача? — ехидно поинтересовался охотник. — Должен, — медленно кивнул Даниэль. — Но Луи важнее… Если что, скажешь, что я отошёл за водой или в туалет? Варгас насмешливо прищурился, но не стал напоминать спутнику, что просить других солгать это ещё больший грех, чем лгать самому. Приятно было обнаружить, что хоть в чём-то Марлоу не идеален. — Теперь мы ещё и в сговоре? Даниэль хитро улыбнулся и бесшумно выскользнул в коридор. Найти палату Луи не составило труда — нужно было идти на звук мучительно-громкого кашля. Прокравшись мимо нескольких дверей и чуть не попавшись на глаза санитару, Марлоу зашёл в небольшую комнату и прикрыл за собой дверь. Из четырёх коек занята была только одна. Приблизившись к спящему Луи, Даниэль изумлённо выдохнул. В беспощадном дневном свете было видно, как сильно побледнел маленький француз. На скулах горел лихорадочный румянец, щёки ввалились, а кожа обтянула кости на тонких запястьях так, будто Луи не кормили неделю. Он беспокойно вертелся на койке, глазные яблоки двигались за потемневшими веками, брови подрагивали, сходясь к переносице, будто он видел во сне что-то, что его пугало или злило. Не решаясь разбудить мальчика, Даниэль опустился на колени у его кровати, взял его за руку и зашептал молитвы, взывая к Господу о помощи и милосердии. Он продолжал до тех пор, пока холодные пальцы не сжали его ладонь. Встретив болезненно блестящий взгляд, Марлоу с жалостью приподнял брови; Луи слабо улыбнулся и спросил вместо приветствия: — Неужели всё так плохо? Присев на край его кровати и продолжая держать исхудавшую ладонь, Даниэль задал вопрос, ответ на который был очевиден: — Как ты? — Не очень, — признался Луи, глядя на священника запавшими глазами. — Шакс даёт мне какие-то травы и настойки, но это не помогает. Ничто не помогает… — Не может быть, что вы всё перепробовали, — упрямо нахмурился Даниэль, — нужно ещё поискать в книгах, мы что-то упускаем… Луи печально покачал головой — он будто смирился со своей участью, и это было больнее всего. — Вижу, ваш поход завершился не очень удачно? — перевёл он тему, кивнув на закованную в шину руку Марлоу. Похоже, единственное, чем священник мог помочь Луи — это отвлечь его от безрадостных мыслей и обсуждений болезни. Подавив вздох, Даниэль в красках расписал их миссию: как они с Варгасом искали монстров, как стреляли по ним из окна и как оказались под завалом. Рассказ перебивался надсадным кашлем, и несколько раз Марлоу сам замолкал, пережидая, пока утихнет головная боль. — Вам нужно прилечь, — тихо произнёс Луи, когда Даниэль прикрыл глаза, ноющие от ярких алых лучей заката. — Идите к себе. — Не переживай за меня, я в порядке. Хочешь, я принесу какую-нибудь книгу и почитаю тебе? — Не стоит, — француз слабо сжал пальцы Марлоу и настойчиво повторил: — Вы должны отдыхать. Священник хотел возразить, но в этот момент дверь в палату открылась и на пороге показался Билл. Чувствуя себя, словно провинившийся школьник, Даниэль ждал, что доктор будет его отчитывать, но тот, угрюмо сдвинув брови, сказал только: — Ты должен быть в постели. Билл вернул Даниэля в общую палату и заставил лечь, а Марлоу, засыпая, пообещал себе, что назавтра обязательно снова сбежит к Луи. Через пару дней из Шрусбери вернулся Кракс. Он заявился к Варгасу с утра, и в комнате стало бодрее, веселее и громче ещё до того, как тот успел произнести хоть слово. Усевшись на крепкий табурет, Хаксон опустил на пол тяжёлый молот, на рукояти которого виднелись намертво въевшиеся тёмные следы крови, и хлопнул Хантера по колену. — Ну как вы тут? — Меня уже тошнит от этого вопроса, — поморщился маршал, про себя радуясь посещению друга. Хоть соседство Даниэля и не позволяло Варгасу скоропостижно скончаться от скуки, Хаксон мог поведать, что происходит за стенами госпиталя. — Лучше расскажи, как дела в Шрусбери. — Всё чисто, — отрапортовал Кракс. — Мы обшарили каждую улицу, все дома осмотрели, если кто и остался, то только под завалами. Вчера ребята Траста уже начали собирать и сжигать трупы, на это прилично времени потребуется. А из наших пока никого, кроме Морта и пары солдат, не нашли. — Новые жертвы есть? — Нет, пару добровольцев только погрызли слегка, но они скоро будут как новенькие. — Отлично, — удовлетворённо хмыкнул Варгас. Осталось дождаться, пока в городе разберут тела, похоронить павших, и можно отдавать приказ, чтобы готовили дирижабль. Иных вариантов, кроме как вернуться в Лондон на время выздоровления, Габриэль не видел. Раз он выбыл из строя на целый месяц, у него не было оправданий, чтобы не появляться в Тауэре. Да и сенешаль в любом случае требовал, чтобы Варгас лично предоставил отчёт о проделанной работе. — Думаю, можно считать, что миссия выполнена вполне успешно. — Это ли не повод, чтобы выпить? — Кракс заговорчески подмигнул, понизив голос и достав из внутреннего кармана плаща большую флягу. Алкоголь звонко и завлекательно плескался о жестяные стенки. Варгас проследил за тем, как Хаксон сделал внушительный глоток, и начал движение, чтобы перенять эстафету, но его взгляд сам собой упал на Даниэля, который, стоя на коленях перед распятием, едва различимо бормотал слова на непонятном языке. Габриэль был уверен: спутник слышит всё, что происходит вокруг. — Мне сейчас нельзя, — процедил Хантер. Он не хотел снова наткнуться на укоризненный взгляд священника после попойки. Но, когда Кракс обернулся через плечо, в замешательстве вскинул брови и, неловко помявшись, спрятал флягу, Габриэль ощутил острый укол раздражения. В какой момент он начал подчиняться правилам, установленным его спутником? Когда стал послушным, словно выдрессированный пёс? Нет, домашняя шавка. Собственная покорность, которую так ярко высветило удивление Кракса, вызвала глухую ярость, и Варгас хотел сказать, что передумал, но друг его опередил: — Что ж, тогда выпьем, как только тебя выпустят. Кстати, Траст спрашивал, сколько ты пробудешь в госпитале. Хотел провести собрание и подвести итоги. — Я отсюда две недели не выберусь по милости твоего спутника. Так что пусть капитан меня навестит. — Я передам, — Кракс подхватил свой молот и встал с табурета. — Ну, пойду, что ли. Не спал почти сутки, надо бы вздремнуть. Потом ещё загляну. Махнув рукой, он покинул палату, и сразу стало так оглушительно тихо, что можно было расслышать слова молитв. Варгас откинулся назад, упираясь затылком в стену и досадливо хмурясь. Тихий монотонный голос, который обычно успокаивал, сейчас казался назойливым жужжанием, но прерывать спутника Хантер всё равно не стал. Даниэль не лез к нему со своей верой, а Габриэль не мешал ему предаваться бессмысленным ритуалам. Закончив, Марлоу потёр колени, ноющие от долгого стояния на холодном полу, и присел на табурет у кровати Варгаса. Так же, как и накануне. Вчера они долго разговаривали обо всём подряд, пока не пришёл Билл и не загнал священника в постель, и Даниэль надеялся, что сегодня они тоже смогут скоротать время за беседой. Что причина общительности Варгаса была не в усталости, отбивающей охоту спорить, ворчать и ругаться, а в том, что его отношение к спутнику изменилось после завала. Но в этот раз ответом на улыбку Даниэля были отталкивающий взгляд и колючее: — Уже забыл, что Билл вчера сказал? Тебе нельзя подниматься с кровати. И битый час стоять на коленях, кстати, — тоже. — Я молюсь о Луи. Никто, кроме меня, это делать не станет. — Потому что толку от этого никакого, — сказал Варгас, сверля спутника холодными глазами. — И раз ты закончил со своими молитвами, иди ложись. Даниэль растерянно моргнул, подёргал фиксирующую левое запястье повязку и, покорно кивнув, вернулся на своё место. Возможно, он слишком рано пустил в своё сердце надежду, что они с Варгасом смогут хоть немного сблизиться. От грубого тона и отстранённого вида охотника становилось горько, но Марлоу не позволил себе углубиться в размышления о причинах дурного настроения Габриэля. Сейчас были проблемы серьёзнее. В напряжённой тишине он дождался Шакса и, пока тот проверял солдата и поил Хантера бурой настойкой, сел на край кровати, откинув одеяло. — Ты чего? Ложись давай, — травник кивнул на подушку, замерев рядом с Даниэлем. — Ты уже был у Луи? — Гастингс покачал головой, и Марлоу решительно поднялся с постели. — Я пойду с тобой. Шакс закатил глаза, но возражать не стал. Всё же лучше было, если священник пойдёт с ним, а не один и свалится где-нибудь от приступа головокружения. — Ты больше ничего не нашёл? Может, на здешнем складе есть ещё какие-то лекарства? — спросил Даниэль, пока они шли по коридору. — Нет. Я просмотрел все книги, которые здесь нашлись, — ничего… — травник запнулся, но всё же твёрдо добавил: — Уверен, дело в нахцерере. Так что мы ничего не сможем сделать. Из палаты Луи донёсся сильнейший приступ кашля, а затем слабый болезненный стон. Когда Даниэль и Шакс переступили порог комнаты, француз лежал, опираясь на локоть, а его дрожащая ладонь и бледные губы были перепачканы в крови. Луи едва дышал; Марлоу бросился к нему, а Гастингс начал совсем тихо: — Это… Мальчик закончил за него хрипло, но отчётливо: — Чахотка. Даниэль уложил Луи, опустился на край его кровати и, взяв с тумбочки полотенце, стёр багровые потёки с подбородка и белой тощей ладони. — Моя мать от неё умерла, — ровно произнёс мальчик. Он не шевелился; его лицо застыло безэмоциональной маской, глаза остекленели. Но стоило Даниэлю протянуть руки, как Луи сел, обнял священника, весь дрожа, и вскоре послышался судорожный вздох. Он плакал почти беззвучно, лишь изредка всхлипывая, а Марлоу успокаивающе гладил его по волосам. Что он мог сказать? До того, как прозвучал приговор, ещё теплилась призрачная надежда, но теперь судьба Луи была предрешена. Счёт шёл даже не на дни. — Я не хочу умирать, — отчаянно прошептал Луи, сминая рубашку на спине Даниэля. — Не хочу… — Мне так жаль, — выдохнул Марлоу. Вскоре француз затих. Лёжа на спине, он долго смотрел в пустоту. Дыхание его было поверхностным и прерывистым, румянец стал ярче, а тени вокруг глаз — темнее. Эмоции выдавало лишь то, как он сжимал в пальцах одеяло до побелевших костяшек. — Мне нужно продолжать обход, — сказал Шакс. Луи никак не отреагировал. Даниэль кивнул, и травник ушёл, прикрыв за собой дверь. Они молчали. Стояла траурная тишина, хотя Луи ещё был жив. Прервалась она очередным приступом кашля — на ладони мальчика снова осталась кровь. Стерев её и облизав губы, Луи произнёс тихо и спокойно: — Почему вы называете своего бога милосердным? — Потому что Он любит своих детей и прощает их, — ответил Даниэль так же тихо. — Тогда, если он существует, почему это происходит со мной? Какими грехами я это заслужил? Марлоу тяжело вздохнул, понимая, что вряд ли Луи воспримет его слова, но всё равно сказал: — Я не знаю. Мне неведомо, в чём Его замысел… Страдания даются не только в наказание и искупление, но и как испытание или… очищение. Может, ты слишком хорош для этого тёмного мира? — Даниэль знал, как странно это звучит для неверующих, но, сглотнув ком в горле, твёрдо продолжил: — Может, Господь решил избавить тебя от мучений земной жизни, уберечь от людских грехов, чтобы твоя душа могла вернуться к Нему такой же светлой и невинной, какой Он её создал? Прежде, чем мальчик успел возразить, Марлоу взял его за руку и мягко добавил: — Я знаю, Луи, это несправедливо. Но… такова Его воля. Почему? — нам остаётся лишь догадываться. Француз опустил взгляд — в его глазах застыли слёзы. — У вашего бога очень странное понимание любви. Он помолчал немного, затем произнёс с большими паузами, во время которых пытался подавить кашель и отдышаться: — Я хотел стать доктором. Настоящим, как вы… Думал, может, смогу договориться с Орденом, когда в следующий раз окажусь в Лондоне… Прошёл бы обучение и вернулся в строй. Не жалким подмастерьем, а доктором с настоящим образованием… Думал, что однажды смогу уехать домой… вернуться в Аленвиль… Он мучительно закашлялся, прикрыл глаза и затих. Даниэль вытер влажные щёки; Луи стиснул его пальцы и забылся тревожным сном. Варгас опёрся на подоконник, рассеянно блуждая взглядом по пейзажу, который открывался с третьего этажа госпиталя. Вид был безрадостный: стена церкви с трепещущими на ней эмблемами Ордена и пролегающее между двумя зданиями небольшое кладбище. Рассматривать надгробия не было никакого желания, но всё лучше, чем лежать. В окнах церкви время от времени улавливалось какое-то движение, а с площади доносились голоса и стук инструментов, и всё это навевало страшное уныние. Габриэль жалел о каждой секунде, потраченной впустую в этом чёртовом госпитале. Ни Даниэля, ни Шакса или других врачей поблизости не было, и в такие моменты Варгас позволял себе немного размяться, не опасаясь, что его через минуту силой уложат обратно. Однако, сколько бы он ни бродил по палате, уйти так от навязчивых мыслей не получалось — для этого нужно было бежать как можно дальше и быстрее. Габриэля никак не отпускало ненавистное ощущение перемен. Только в этот раз оно никак не было связано со сломанными рёбрами или развалившимся оружием. Нет, сейчас виноват в нём был Даниэль. Хотя в последние дни Варгас сам пытался оттолкнуть спутника, предчувствуя всё новые шаги к сближению с его стороны — и со своей собственной, исключительно невольные, — сейчас ему хотелось, чтобы Марлоу вернулся в их палату. Одному было чертовски скучно. Габриэль был бы не против поболтать о чём-нибудь, рассказать пару забавных случаев с охоты, послушать истории из прошлого Марлоу, а с оплетающей силками привязанностью разобрался бы потом, за пределами госпиталя, когда ничьё общество ему будет не нужно. Изнывая от безделья, Варгас в сотый раз ругал себя за то, что не попросил Кракса принести ему пару бутылок горячительного — и плевать на все упрёки Даниэля. Когда время тянулось так мучительно медленно, становилось плевать на всё. Однако выпить было нечего. Габриэлю казалось, что он маялся целую вечность, но когда в палату зашли Траст и Кракс, на часах был всего полдень. Впервые в жизни Хантер так искренне радовался дурацкому совещанию. Дотошное подведение итогов, обсуждение результатов, подсчёт потерь, сопровождаемые шелестом страниц и скрипом пера, в тихом госпитале были подобны манне небесной. — Вы собираетесь обратно в Лондон? — поинтересовался Траст. — Да, как только лекарь отпустит. Ещё примерно через неделю. Вернёмся на том же дирижабле. — Я подготовлю подробный отчёт, передадите его Кормаку, — сказал Траст. — И даже если вы будете готовы отправляться раньше, надеюсь, вы задержитесь на похороны? Шрусбери ещё обыскивают, найденные тела уже готовят к погребению. Солдатам важно, чтобы командующий присутствовал на этом событии. Недовольно поджав губы, Хантер кивнул и мысленно занёс эту обязанность в длинный список причин, по которым он терпеть не мог своё звание. Траст надолго не задержался. Пожелав Варгасу скорейшего выздоровления, он подхватил свои записи и покинул палату, а почти сразу после этого пришёл Шакс. Дав маршалу всё ту же мерзкую настойку, травник ненадолго замер у окна, что-то с любопытством высматривая. — Что там? — поинтересовался Кракс, встал рядом со своим спутником и задумчиво хмыкнул. — Старк о чём-то с Трастом спорит, — озвучил травник для Варгаса. — Весьма экспрессивно. Похоже, он чем-то очень сильно недоволен. Прямо в ярости, — заинтригованно отметил он. — Может, это по поводу спутника? — предположил Кракс. — Здешних медиков ведь Траст распределяет. Я слышал, как они это вчера обсуждали. — Ищет спутника, хотя Луи ещё жив? — нахмурился Габриэль. Он бы и сам на месте Старка начал приглядываться к лекарям, но в отношении Луи это почему-то казалось подлым. Тем более что лягушатник ни разу мальчишку не навестил, по словам Даниэля и Шакса. — Ну… надежды на выздоровление нет, так что… — Гастингс вздохнул и пожал плечами, усаживаясь на табурет. — Жалко пацана, — проговорил Кракс. Койка под ним прогнулась; крепления тонко скрипнули, но выдержали. Здоровяк отхлебнул из фляги и протянул Габриэлю. В этот раз маршал не отказался. Каждый раз при мысли о Луи его охватывало смутное беспокойство. Даниэль так много времени проводил с мальчиком, и до сих пор не заразился, но что, если… — Да, — согласился Варгас и сделал большой глоток какой-то креплёной настойки. Она воняла травами, но в голову давала быстро. — Жалко. — Как представляю на его месте своего сына, так в дрожь бросает, — Кракс опустил уголки губ и с нескрываемой тревогой посмотрел на Шакса, а затем на Хантера. — Думаете, мы вообще способны вырастить будущее поколение? — Разве что поколение полубезумных охотников, — отозвался маршал, снова отпил из фляги и передал её травнику, который наверняка собственноручно приготовил это пойло. Шакс тоже приложился к настойке, отправил флягу по кругу и закурил трубку. Какое-то время он сидел молча, окружая себя клубами ароматного хвойного дыма, похожий на тонущего в тумане лесного шамана. — Когда нахцереры первый раз появились в Уэльсе, в моём городе была вспышка холеры. Затем появились люди с цингой. Позднее всех подкосил сифилис… — заговорил Шэй. — Отец и мать заболели, а я сумел избежать эпидемии, отправившись в Шрусбери на первом же караване. Хороший был город. Варгас отмахнулся от дыма, сел ровнее, чтобы спина не ныла, и вскинул взгляд к двери: на пороге появился Даниэль. Тот застыл в нерешительности, и охотник кивнул ему, предлагая присоединиться. — В наше время нужно уметь наслаждаться тем, что имеешь, здесь и сейчас, — продолжил Шакс. — Что ещё остаётся, когда можешь погибнуть в любой момент? Постоянно себе это напоминаю. То, что мне повезло тогда, вовсе не значит, что повезёт опять. Габриэль принял у Кракса флягу и отпил, глядя прямо на Марлоу. Тот поджал губы, но промолчал. Настойка продолжила своё путешествие из рук в руки. — По мне, так нужно быть готовым выгрызать у тьмы каждую секунду своей жизни. И к чёрту везение, — произнёс Варгас, хотя сейчас он так устал от госпиталя и самого себя в этой бесконечной тишине, что единственное, за что мог бороться, так это за своё право напиться. — Меньшего от тебя никто и не ожидал, — хмыкнул Шэй и передал флягу Даниэлю. — Что это? — поинтересовался Марлоу, присев на край тумбочки у кровати Варгаса и осторожно принюхавшись: настойка пахла резко и пряно. — Особый уэльский рецепт, — загадочно отозвался травник. Пригубив напиток, Даниэль поморщился, фыркнул и протянул его обратно под смешки охотников. Для него настойка была слишком крепкой, да и пить не хотелось. Проводив взглядом путешествие фляги до Варгаса, он не стал ничего говорить. При друзьях Габриэля Марлоу предпочитал помалкивать, несмотря на то, что теперь, когда их всех объединяли общие воспоминания и потери, он чувствовал себя в их компании более уверенно, чем раньше. К тому же сейчас все мысли крутились только вокруг Луи. — Я тут всё думал… Чахотка ведь заразная, но мы все здоровы, хотя постоянно были рядом с Луи. Слава Богу, что это так, но я не понимаю. Болезнь же должна быть ещё более заразной, если появилась из-за нахцерера, — произнёс Даниэль. Шэй выдохнул большое облако дыма и неопределённо махнул рукой, чуть не просыпав прогоревший табак на Кракса: — Кто его знает… Может, респиратор смягчил последствия, поэтому на нас не подействовало? — Или респиратор вообще не помог, но сам нахцерер был слабым, и мог заразить только одного, — предположил Варгас. — Ага, скажи ещё, что это был нахцерер-недоучка, — фыркнул Кракс. Хантер выразительно закатил глаза и забрал у здоровяка флягу, но та оказалось пустой. Маршал кашлянул; на него тут же с беспокойством уставились три пары глаз. — В горле пересохло, — пояснил Варгас, но как только он собрался встать, Даниэль его остановил, удержав за плечо. — Я принесу воды. — Я и сам могу, ноги-то у меня в порядке, — недовольно буркнул Габриэль, но всё равно послушно откинулся на спинку кровати. — У тебя постельный режим, — невозмутимо напомнил Даниэль и отошёл к столу с кувшином. — Тебе вообще-то тоже вставать нельзя ещё несколько дней, — парировал Варгас. — У тебя же сотрясение, или что там… — Вот это да, — хохотнул Шакс. — С каких это пор маршал Хантер заботится о своих спутниках? — С тех пор, как врачи этим не заморачиваются, — резко ответил Варгас и раздражённо поджал губы. Стоило лучше следить за словами, особенно при Гастингсе. Травнику только дай повод, и уже будет не отделаться от шуток о том, что Варгас вовсе не такой бесчувственный камень, каким хочет казаться. Выгнув одну бровь, Шэй проводил взглядом вернувшегося со стаканом воды Даниэля и задумчиво выпустил очередное облако дыма. — Он уже почти здоров, а вот тебе ещё неделю предстоит провести в постели. Так что лежи спокойно, а иначе придётся тебя связать, — Шакс насмешливо прищурился, но неподвижный взгляд говорил, что он легко может воплотить угрозу. — Нашёл, чем пугать, — улыбнулся Кракс. — Он как-то со шлюхой так поразвлекался, что следы от верёвок с запястий не сходили чуть ли не полмесяца. — Брешешь, не было такого, — Габриэль толкнул здоровяка ладонью в плечо и после паузы со смешком добавил: — Всего через несколько дней сошли. Хохот Кракса сотряс стены, резко оборвался и затих. Рядом с ними по-прежнему болели и умирали люди. Даниэль больше не просил Господа исцелить Луи. Теперь он молил о спасении души и облегчении страданий. Кожа француза приобрела серый оттенок, а лихорадочный румянец не сходил со впалых щёк. Луи весь горел и в бреду метался по подушке. Бордовыми от запёкшейся крови губами он шептал что-то на родном языке, отчаянно, будто звал на помощь, а Даниэль сидел рядом, держа его за руку и меняя влажные полотенца на лбу. Марлоу провёл у кровати Луи весь день, молясь и читая вслух Библию. Ему казалось, что при размеренных, напевных звуках голоса мальчик немного успокаивался. А может, его утешали слова, пробивающиеся сквозь туманящую разум лихорадку. Даниэль не возвращался в свою палату даже на время обеда и обхода врачей, как делал до этого. Он не мог уйти, боясь, что если француз очнётся и захочет что-то сказать, никого не будет рядом, чтобы его услышать. Луи не заслуживал смерти в одиночестве. Он должен был знать, что хоть кто-то оставался с ним до самого конца. Вечером на пороге комнаты возник Билл. Оставив на тумбе чистое полотенце и поменяв воду в тазе, он замер рядом с Даниэлем. — Идём. Священник помотал головой. — Ты ничем ему не поможешь. — Я останусь здесь, — твёрдо заявил Марлоу. — Идём, — упрямо повторил Билл, протягивая к Даниэлю руку, но неожиданно остановился, наткнувшись на его взгляд. Доктор насупил брови и неохотно отступил. Он легко мог силой затащить Марлоу в его палату, но тогда пришлось бы охранять его, как сторожевой пёс. Иначе Даниэля было не удержать. Билл бесшумно прикрыл за собой дверь, и комната, отрезанная от огней коридора, погрузилась в полумрак. Солнце зашло; в окна заглядывал тусклый свет редких фонарей. Луи наконец-то успокоился, перестав метаться и бормотать, и в палате повисло гнетущее безмолвие. Убаюканный им, Даниэль и сам не заметил, как задремал. Было около двух часов ночи, когда его разбудил тихий зов. Открыв глаза, священник встретил прямой взгляд Луи и тут же пересел на край кровати. Его ладони коснулись тонкие пальцы, и ночную тишину разбил срывающийся шёпот: — Спасибо… за всё. — Не за что, Луи… — Даниэль убрал пряди волос с его влажного лба и осторожно спросил: — Может, есть что-то, что ты хотел бы передать кому-нибудь? Родственникам или друзьям? — Нет. У меня никого нет… Все остались в Аленвиле, а туда… теперь не добраться. Да и они обо мне не вспомнят… Никто… не вспомнит… — едва проговорил Луи и снова закашлялся. — Я всегда буду о тебе помнить, — горячо возразил Даниэль. Луи слабо улыбнулся и ответил едва слышно: — Я знаю. Они ненадолго замолчали. Мальчик двумя руками цеплялся за ладонь Даниэля так, словно она могла вытянуть его из агонии боли и приближающейся смерти. — Может, ты хочешь исповедоваться? — спросил священник, следуя своему долгу. — Нет. — А… отпевание? Ты ведь… — он запнулся. Жутко было спрашивать об этом смертельно больного ребёнка. — Да, я крещёный… Если вам так будет спокойнее, пусть. В палате было прохладно, и стало ещё холоднее, когда Луи произнёс: — Мне страшно, Даниэль. — Я буду рядом, — отозвался Марлоу, согревая ледяные ладони мальчика в своих. Затишье вскоре закончилось. Взгляд Луи снова стал бессмысленным, а с губ начали срываться тихие болезненные стоны и неразборчивые фразы. Наблюдая его мучения, Даниэль молил Господа о милосердии и прекращении страданий несчастного. Измотанный переживаниями, он несколько раз впадал в тревожную дрёму, но почти сразу просыпался и принимался за молитвы. Госпиталь был погружён в предрассветную тишину, когда Луи захлебнулся страшным приступом кашля, последний раз хрипло и прерывисто выдохнул и замер. Даниэль перекрестился и протолкнул слова через сдавленное жалостью горло: — Вечный покой даруй ему, Господи, и да сияет ему свет вечный. Да почивает в мире. Аминь. Опустив веки Луи и стерев кровь с его подбородка, Марлоу прижался губами к прохладному лбу и медленно отступил на шаг. Он неотрывно наблюдал за мальчиком, словно тот ещё мог открыть глаза и сделать вдох, пока не оказался за дверью палаты. Дрожа от усталости и чувствуя, как в носу щиплет от подступающих слёз, Даниэль вышел на улицу, прихватив свою сумку. В ней лежали купленные в Лондоне сигареты. Марлоу замер на крыльце госпиталя и прикурил, бездумно глядя на медленно светлеющее небо. Впервые за очень долгое время хотелось напиться. Шакс вздрогнул и проснулся, чуть не упав со стула, на котором задремал. Ночь его дежурства подошла к концу, и прежде, чем придёт Билл, стоило совершить обход — убедиться, что всё в порядке. Шэй потянулся и вышел в длинный пустой коридор. Предрассветная тишина, наполняющая спящий госпиталь, казалась напряжённой, а по ногам тянуло холодом. Гастингс задумчиво нахмурился и неслышно, словно призрак, отправился проверять больных. Дурное предчувствие всё нарастало, и, едва приблизившись к двери в палату Луи, Шэй ощутил железный запах смерти. Тихо вздохнув, он сходил за санитарами и отправился дальше по коридору. Он не испытывал ни сочувствия, ни жалости, для него смерть была лишь началом долгого пути навстречу единению с природой. Шэй Гастингс не был язычником или эзотериком, просто сказки, которые рассказывал ему отец, в своё время сильно повлияли на его мировоззрение. Вот и сейчас — он не жалел Луи. Наоборот, радовался, что страдания мальчика прекратились, и тот растворился в сумраке, как тяжёлый вздох. Бесшумно проскользнув в общую палату, Шакс встретил мрачный взгляд Варгаса. Как травник и ожидал, Даниэля на месте не было, и только солдат размеренно и глубоко дышал на своей койке. — Почему не спишь? Хантер пожал плечами и ответил так же тихо: — Не спится. — Неудивительно. Трудно заснуть, когда смерть так близко… — охотник вскинул брови в немом вопросе, и Шакс пояснил: — Луи умер. Габриэль нахмурился и опустил глаза. — Ну хоть мучился не слишком долго. — Думаю, для него эти дни тянулись целую вечность, — возразил Шэй, но, заметив, как Хантер ещё сильнее помрачнел, добавил: — Впрочем, обычно от чахотки страдают годами, так что в чём-то ты прав… Постарайся всё же поспать. А я пойду. На лице Габриэля отразилась короткая внутренняя борьба, и, когда Шакс уже взялся за дверную ручку, охотник его окликнул: — Подожди… Даниэль ещё там? — Нет, я его не видел. Варгас едва слышно вздохнул и, отбросив сомнения, встал с кровати. Проигнорировав давящую боль в рёбрах, он подошёл к двери, которую всё ещё держал Шакс. — Куда собрался? — ехидно поинтересовался тот. — Сам догадайся, — огрызнулся Габриэль и выбрался из душной палаты в коридор. — Вряд ли он обрадуется тому, что ты нарушаешь постельный режим, — донеслось ему в спину. Но Хантер отвечать не стал. Он вышел из госпиталя и сразу заметил Марлоу. Тот стоял, прислонившись к перилам; дым от его сигареты мешался с лёгким утренним туманом. Варгас остановился рядом, стараясь не думать о том, что заставило его сюда прийти. Обычно ведь людям нужна была поддержка, когда они теряли друзей? И не важно, что прежде он никогда не думал о том, что там нужно его спутникам. — Шакс мне сказал, — начал Габриэль. — Хочешь поговорить? — Нет… Зря ты встал, я всё равно скоро бы вернулся, — сказал Даниэль, утопая в тепле от осознания, что Варгас вышел за ним. — Просто… хотел побыть на воздухе немного. Хоть Марлоу хотел побыть один, молчаливое присутствие охотника согревало изнутри. Правда, это не спасало от холодного воздуха, от которого по коже бежали мурашки. Заметив, что спутник зябко ёжится, Хантер вспомнил, как обнимал его под завалом, но тут же одёрнул себя. Объятия точно были последним, что стоило предлагать. — Ладно. Но если передумаешь, я готов выслушать. — Спасибо, — Даниэль грустно приподнял уголки губ и глубоко вдохнул горький дым. Он скорбел о Луи, но не его смерть заставляла застыть в задумчивости и печали — священник верил, что Луи прошёл очищение через свои страдания, и теперь Господь с радостью примет его душу. Даниэля парализовали мысли о том, как много детей и подростков умирали такой же жуткой или даже худшей смертью, и он не представлял, в каких словах можно это выразить. И какой в этом смысл. Они всё равно ничего не могли изменить. По крайней мере, здесь и сейчас. Из госпиталя веяло тишиной и смертью. Доски крыльца коротко скрипнули, и рядом возник Шакс. Встав между ними, он непринуждённо приобнял Даниэля за плечи и бросил на охотника выразительный взгляд. Словно говорил: «Смотри, как надо». — Ты как? — мягко спросил он и протянул священнику флягу с вином и травами. — Хочешь выпить? — Нет, спасибо, — Даниэль опасался, что после пары глотков ему будет сложно остановиться. Докурив, он бросил сигарету и добавил: — Я в порядке, правда. — Я настаиваю — потом будешь лучше спать. — Может, хватит всех поить своей отравой? — раздражённо встрял Хантер. От покровительственного тона Шакса его резко замутило. А ещё хотелось скинуть его руку с плеч Даниэля. — Ты единственный, кому не нравятся мои рецепты, — парировал Гастингс и повернулся к Марлоу: — Пойдём, тебе нужно отдохнуть. Ты будешь… участвовать в похоронах? Не волнуйся, мы всё подготовим… Вот, возьми, — он сунул флягу в руки священнику и вскинул взгляд, когда Варгас резко дёрнул его за локоть. — Давай он сам решит, что ему делать? Пить или не пить, отдыхать или… чёрт, — Хантер скривился от боли. — Может, он хочет побыть в тишине, а ты лезешь со своей болтовнёй. Вечно Шакс совал нос в чужие дела и лез с советами, а сейчас ещё и как будто намеренно выводил Варгаса из себя. После недели в госпитале охотник готов был сорваться из-за чего угодно, и плевать, на кого. Особенно он был бы рад, если бы дело дошло до драки. Вывернувшись из-под руки Гастингса, Даниэль положил ладонь Варгасу на плечо, чувствуя, как под прикосновением расслабляются напряжённые мышцы, и ненавязчиво потянул обратно в госпиталь. — Всё в порядке, Габриэль. Пойдём. Тебе не стоило вставать. Легко поддавшись воле спутника, Варгас последовал за ним, и только оказавшись в своей постели, с тихим гневом осознал, что позволил Даниэлю водить себя словно на поводке. Опять. Но этот раз точно был последним. Похороны прошли через несколько дней после смерти Луи, когда из Шрусбери привезли останки погибших. Гробы стояли в пять ровных рядов, и холодное небо омывало их непрерывным дождём. Увязая в липкой грязи, солдаты, добровольцы и охотники, пришедшие на похороны, прятались за чёрными зонтами и нетерпеливо слушали Даниэля. Накануне Марлоу договорился с капитаном Трастом об отпевании — ради Шервуда, который верил, ради Луи, который был крещён, ради других, которые погибли в борьбе с тьмой и заслужили спасение души. Ощущая стекающие по лицу холодные капли, Даниэль произносил молитвы и видел, как присутствующие бросают на Варгаса недовольные и полные недоумения взгляды. Они наверняка задавались вопросом, как маршал, командующий и охотник этого сумасшедшего священника допустил такое самоуправство. Марлоу старался не обращать на них внимания, напоминая себе, что он обращался к Господу не для живых, а для усопших, чьи исстрадавшиеся души жаждали упокоения. Среди людей находились и те, кто слушал. Билл, стоящий позади всех, был мрачен и внимателен, хотя не прошептал ни единого слова молитв и ни разу не осенил себя крестом. Это был последний день доктора в Аптон Магна — Даниэль знал, что тот уходит на следующий день вместе со Старком в качестве его нового спутника. Самого француза на похоронах не было, и это так сильно бросалось в глаза, что у священника от уколов раздражения голос становился глухим и неровным. Тогда он отыскивал в толпе Варгаса, который не хотел присутствовать, ворчал об этом целый день, но в итоге был здесь, вместе со всеми. Даниэль находил его и успокаивался. Хантер стоял с краю, чтобы покинуть кладбище в числе первых, и старался не смотреть на часы. Когда он только вступил в Орден, охотничьи похороны случались едва ли не чаще, чем походы в пабы и бордели, и в какой-то момент Габриэль понял, что не чувствует больше ни горечи, ни ярости, ни скорби. Единственное, что его волновало — чтобы трупы были обезврежены как следует. Чтобы никто из погибших не восстал, чтобы бездыханное тело Луи не уничтожило однажды половину Аптон Магна. Впрочем, об этом можно было не беспокоиться. Как и обычно, каждому мертвецу сломали шею, прежде чем уложить в гроб. И Луи в том числе, несмотря на возражения Даниэля и слова о том, что это не по-христиански и, более того, совершенное варварство. Безопасность была важнее баек о воскресении из мёртвых и Страшном суде. Марлоу развёл руки в стороны, читая долгую молитву; тяжёлые дождевые капли разбивались о его ладони. Закончив, он перекрестился и встал рядом с Варгасом, притянув за собой укоризненные, насмешливые и неприязненные взгляды, которые Хантер старательно игнорировал. Если у кого-то были какие-то претензии, они могли подойти и высказать их в лицо. А потом получить по роже. Солдаты опустили гробы и, как только могилы начали засыпать землёй, Габриэль пошёл к выходу с кладбища, а за ним двинулись и другие. Кто-то сразу сворачивал в сторону небольшого трактира, кто-то поднимался по ступеням в церковь, кто-то возвращался на работу в госпиталь, мастерские и на стены. Шакс отпустил Варгаса накануне, взяв с него обещание, что тот не будет перенапрягаться и к охоте вернётся не раньше чем через три недели. Поэтому Хантер направлялся в казармы, жалея, что никто не додумался организовать на территории крепости бордель — после похорон привычно хотелось развлечься, чтобы снова почувствовать себя живым. В первые годы службы только алкоголь и продажные девки не давали многим сойти с ума от безысходности, и Варгас не был исключением. У входа в здание его нагнал Даниэль, и в комнату они поднялись вместе, оба мокрые с головы до ног. Едва переступив порог, Марлоу скинул сутану, стянул рубашку и, бросив их на стул, начал вытирать волосы, с которых капало на пол. Расстёгивая рубашку, Варгас наблюдал краем глаза, как спутник чуть не выронил полотенце, потому что с закованной в шину левой рукой стал неуклюжим; как растрепал влажные пряди, чтобы сохли быстрее, и откинул их назад; как наклонился к сумке за сухой одеждой. Взгляд сам собой скользнул с родинки на лопатке к выступающим позвонкам на пояснице и ниже, к краю штанов и узким бёдрам. Тряхнув головой, Габриэль отвернулся за чистой рубашкой. Мысли о способах, какими можно было бы утешить печального спутника и отвлечься самому, были неуместны, когда последние комья земли ещё не легли на свежие могилы. А неожиданно всплывшее воспоминание о том, что Варгас когда-то так же внимательно наблюдал за Селин, отмечая тонкий шрам на бледной ключице и светлое родимое пятно на шее за волосами, вызвало смутное зудящее чувство в солнечном сплетении. Нужно было с этим заканчивать. Или, если не получится, может, всё-таки стоило вернуть Марлоу в Ноттингем, и к чёрту устав и все его глупые правила? Переодевшись в джемпер и сухие брюки, Даниэль выглянул в окно, из которого виднелись кладбищенские ворота и чёрные купола зонтов на площади, вздохнул и опустился на край своей кровати. Он ощущал себя чуть ли не более разбитым, чем после завала в Шрусбери — впервые ему довелось присутствовать на таких масштабных похоронах, и сердце ныло от скорби и неясной тревоги. — Когда мы отсюда уедем? — спросил он. — Завтра. Заберу у Траста бумаги, и всё. Дирижабль будет ждать нас в полдень. Варгас сел напротив, угрюмо сдвинув брови. Волны бессильной ярости накатывали, стоило только подумать о том, что им ещё недели две, а то и три торчать в Лондоне. Собрания, отчёты, доклады, — и всё это без возможности напиться в промежутках до беспамятства, потому что Даниэль постоянно будет рядом. — Хорошо. Хочется уехать как можно скорее. Марлоу повернулся к окну, открывая взгляду тонкую шею, обычно спрятанную за белым воротничком, обтянутый бледной кожей кадык и впадинку между ключицами. Хантер поморщился, встал и, будто загнанный зверь, прошёлся из одного угла комнаты в другой. В какой момент насмешливый интерес потерял оттенок иронии и стал таким навязчивым? Варгас ненавидел себя за то, что приходилось задаваться этим вопросом. — С нами полетят Кракс с Шаксом, — добавил он, заставив себя вернуться на место. — А в Лондоне, похоже, придётся задержаться. На пару недель. После заберём лошадей и поедем… куда-нибудь. Плевать, лишь бы подальше от столицы. — Две с половиной недели, — поправил Марлоу, но, несмотря на мягкий тон, выражение голубых глаз было непререкаемым. — Ты должен полностью выздороветь, перелом — это серьёзно. Варгас выдержал прямой взгляд и ничего не ответил, вспоминая тот момент, когда переступил порог церкви в Ноттингеме. Тогда всё и пошло наперекосяк.