Неотвратимость

Тусклые солнечные лучи протиснулись в узкое окно, скользнули по фиолетовому, почти чёрному синяку на боку Варгаса и тронули опущенные веки, призывая проснуться. Тёмные ресницы дрогнули, и Хантер открыл глаза. Кровать напротив была пуста. Сквозь тревожную дрёму охотник слышал торопливые шаги Даниэля и шорох его одежды — священник так спешил уйти, что даже не заправил постель. Сев и поёжившись на сквозняке, тянущем через щель в раме, Варгас надел чистую рубашку и поморщился от ноющей боли в рёбрах. Следуя совету Даниэля, он должен был смиренно лежать в ожидании выздоровления, но отдыхать Хантер не умел, и им пора было уходить. На другом конце города безумные фанатики наверняка уже строили планы отмщения за своих убитых товарищей, и спокойно ждать нападения Варгас не собирался. Одевшись, Хантер спустился на первый этаж, надеясь застать там Марлоу, и заглянул в полупустую гостиную. Стоило ему шагнуть в комнату, как мимо него проскользнула та самая девушка, которая вчера нагло добивалась его внимания. Теперь же она была бледна, как больной на пороге смерти, и так же напугана. Подол её платья мелькнул на лестнице, и она скрылась из виду. Проводив её взглядом, Варгас нашёл Даниэля сидящим у стола, и направился к нему. В голове крутились насмешливые фразы о том, до чего Марлоу довёл впечатлительную девчонку, но как только он подошёл ближе, слова застряли в горле. Священник сидел с письмом в руках, но его глаза не скользили по строчкам — застывшие, пустые, они смотрели в одну точку. Даниэль не моргал и не шевелился, похожий на безжизненную статую. Бездушную оболочку. Словно та пуля рикошетом убила и его тоже. Хантер шумно вдохнул, сел напротив и спросил, кивнув на бумагу: — Что там? Даниэль вздрогнул и поднял на охотника взгляд — усталый, отстранённый, но живой. Хантер выдохнул — наваждение пропало. — Письмо от секретаря бургомистра. Я вчера попросил держать нас в курсе, — Марлоу сложил бумагу, убрал в конверт и с усилием продолжил: — Они нашли только пять… тел. Девушку утащил вендиго, судя по следам. Бургомистр отправил запрос в Орден, чтобы прислали отряд для уничтожения монстра… Убитых фанатиков похоронят сегодня днём, — Даниэль потёр глаза и откинул со лба светлые пряди. Волосы его были растрёпаны, веки потемнели после наполненной кошмарами ночи, мелких трещинок на истерзанных щёткой, покрасневших ладонях стало больше. — Вчера я расспросил бургомистра о секте и о том, что вообще происходит у них в городе. Он сказал, что за последние несколько месяцев кто-то раскопал четыре могилы, все они принадлежали погибшим фанатикам. Тела были украдены. И одного из них звали Эдгар Прайс, — священник встретил мрачный взгляд Хантера и прерывисто вздохнул. — Это ведь не может быть совпадением. Варгас задумчиво хмыкнул. Похоже, оправдались их самые худшие опасения. Уже сейчас сектанты представляли реальную угрозу, а если их станет больше, Ордену придётся вести с ними настоящую войну. На которую у Тауэра не хватит ни людей, ни ресурсов. В Хаддерсфилде необходимо было провести настоящее расследование с последующей зачисткой. Для таких миссий у Ордена были специально обученные люди, а Варгасу и Марлоу делать здесь больше нечего. — Это безумие, — пробормотал священник, глядя куда-то мимо Хантера. — Люди создают монстров. Тьма в их душах страшнее крипт, страшнее порождённых ими тварей. Они не просто создают монстров, они сами — монстры, — он зажмурился и закрыл лицо ладонями. — Мы — монстры… — Даниэль, — оборвал охотник и наклонился ближе к спутнику. Взяв его за запястье, Варгас настойчиво потянул, заставив убрать руку и посмотреть на себя. — Ты вообще спал сегодня? — Немного, — уклончиво ответил Марлоу и едва сдержал печальный вздох, когда Хантер его отпустил. После событий, произошедших накануне, Даниэлю казалось, что, оставшись наедине со своими мыслями в этот раз, он не выдержит и сойдёт с ума. Но просить Габриэля о поддержке он не мог, как не мог удержать его руку. После всего, что священник сделал, он не заслуживал тепла, не заслуживал утешения. Монстры должны были оставаться во мраке. — Ты уже отправил письмо в Лондон? — спросил охотник и продолжил после утвердительного кивка: — Ты подробно описал там всё, о чём мне рассказал? Даниэль кивнул снова. — Тогда остальное — их забота, а нам пора уходить. — Нет, — неожиданно твёрдо возразил священник и выпрямился. В его глазах снова мелькнуло прежнее, так хорошо знакомое Габриэлю упрямство, оживив осунувшееся бледное лицо. — Тебе нужен отдых, хотя бы несколько дней. Хантер раздражённо нахмурился. Спорить не было ни сил, ни желания, особенно сейчас, когда Марлоу выглядел настолько несчастным, что казалось, будто любая мелочь способна его добить. Но Варгас не должен был поддаваться эмоциям. Чёртова привязанность. Всегда мешала работе. — Мы одни против фанатиков всего города, оставаться здесь опасно, — медленно, внушительно произнёс охотник. — До Манчестера всего несколько часов пути. — Несколько часов через метель, в которой может произойти, что угодно. Габриэль, — Марлоу просительно приподнял брови, — нам нужен отдых. И мы не одни — бургомистр выделил стражников для охраны гостиницы. Впускают только постояльцев, новых гостей, пока мы здесь, заселять не будут, так что можно не беспокоиться. И если нам нужно будет выйти в город, там будут те, кто за нами присмотрит. Даниэля охватывали опустошение и апатия, но сейчас они ненадолго отступили. Священник готов был стоять на своём до последнего, потому что здесь они были под защитой, хотя бы в гостинице, в то время как за пределами города никто не помог бы им укрыться от ветра и снега, не сбиться с дороги и уничтожить невидимых в метели монстров. Они так и не отдохнули после поисков мантикоры, в Хаддерсфилде в первый же день попались в ловушку, и что бы Габриэль ни говорил, это его ослабило. А о том, как чувствовал себя сам Марлоу, и говорить было нечего. В конце концов, он был лекарем Варгаса, и в том, что касалось здоровья, охотник должен был его слушаться. Однако озвучить эту мысль Даниэль не успел, потому что Хантер неожиданно быстро сдался: — Ладно. Два дня. Ощутив острый укол разочарования, Марлоу согласно кивнул. Он надеялся, что Хантер станет возражать, и их разговор перерастёт в небольшой спор — в последнее время это было единственной доступной им формой взаимодействия, если не считать обсуждения миссий, и это было лучше, чем ничего. А ещё это ненадолго отвлекло бы Даниэля от навязчивых мыслей о недавних событиях. Бросив взгляд на конверт, присланный секретарём, Варгас презрительно фыркнул и поднялся из-за стола. Охрана для охотника, какой бред. Подумать только, до чего дожил. Ещё несколько месяцев назад он ни за что не допустил бы подобного. Плюнул бы на всё, сел на Голиафа и отправился дальше, бросив спутника, если бы тот захотел посидеть немного под защитой городской стражи. Но сейчас слишком настойчиво ныл бок, да и Даниэль выглядел так, словно держался из последних сил. И Варгас не мог не признать, что спутник отчасти был прав. И к тому же хорошо всё устроил. Ещё несколько месяцев назад… Хантер нахмурился и ушёл в столовую. Давно пора было забыть о том времени. И ром должен был помочь ему с этим. Как только Габриэль покинул гостиную, плечи священника устало опустились. Два дня на одном месте были настоящей пыткой. Марлоу нужно было постоянно что-то делать, находиться в движении, бежать куда-то, чтобы оставаться в здравом уме, но он был заперт в четырёх стенах и в клетке собственного разума. Куда бы он ни пошёл, сбежать от самого себя, от того, кем он стал, Даниэль не мог. Священник провёл подушечками пальцев по обветренной, шершавой коже ладоней и попытался вычистить из-под ногтей засохшие бордовые следы, не понимая, что это была уже его кровь, сочившаяся из мелких ранок, а не кровь того фанатика. А ведь Даниэль даже не знал, как его звали. Теперь безымянных призраков в его кошмарах было ещё больше. Марлоу зашипел от боли, зацепив ногтем одну из ранок, и пошёл в ванную комнату — там он утром оставил щётку, которой пытался смыть следы своего греха. Весь день в гостинице ничего не происходило. Варгас изнывал от скуки, проклиная собственную сговорчивость и стараясь ускорить ход времени с помощью рома, но сколько бы он ни пил, алкоголь не срабатывал. Хантер не пьянел и его даже не тянуло в сон, а потому он становился ещё раздражительнее, чем обычно. За каких-то пару часов он успел накричать на парня, который днём раньше нашёл для них место под крышей, поругаться с барменом и устроить короткую драку с одним из постояльцев, после которой рёбра сводило болью и рана на животе снова кровоточила. Так и тянуло после всего этого сказать Даниэлю, что пребывание здесь, в этом городе, в этой гостинице, тоже опасно для его здоровья, но Варгас сдержался. У него не было никакого желания заводить нудные бессмысленные споры, поэтому он просто выпил ещё пару рюмок. Марлоу некоторое время провёл в их с Хантером комнате, приводя в порядок свои вещи, одежду, разбирая запасы мазей и настоек. Он составил список того, что нужно купить в аптеке, до блеска начистил револьвер и хотел заточить стилет, но точильный камень был где-то в сумке охотника, и Даниэль предпочёл не обращаться к Варгасу лишний раз, когда увидел, что тот так и продолжал сидеть в столовой с бутылкой чего-то крепкого. Как обычно, когда Хантер хоть на пару часов оставался без дела. Марлоу тихо вздохнул, глядя, как охотник пьёт, и быстро отвернулся. Если бы он подошёл к Варгасу сейчас, то скорее присоединился бы к нему, а не отнял у него выпивку, как следовало. «Не можешь справиться с соблазнами — избегай их», — с этой мыслью Марлоу ушёл в гостиную, где долго выбирал книгу из довольно скудной гостиничной библиотеки, а после безуспешно пытался читать. Буквы разбегались, слова не желали складываться в предложения, и в итоге Даниэль снова сидел, глядя в одну точку и погрузившись в собственные безрадостные размышления. Из этого состояния его вывел шум на входе в гостиницу, внезапно возникший и так же быстро прекратившийся. Марлоу даже не успел отойти от своего кресла, как на пороге комнаты показался Хантер с большим плотным конвертом. — Курьер, — пояснил охотник, встретив вопросительный взгляд Даниэля. — Его не хотели пускать. Держи. Священник взял конверт и вскрыл. Там были карта, которую Марлоу положил на стол, и письмо. — Это от капитана Траста, — сказал Даниэль и развернул жёлтый лист бумаги. Варгас склонился над картой, кивнул в знак того, что он слушает, и священник начал зачитывать для него письмо. Капитан Траст писал, что Шрусбери окончательно зачищен и постепенно восстанавливается. Вокруг города строили новую стену, планировали превратить его в главный западный форт, чтобы сдерживать наплыв тварей из Уэльса. Ещё Траст выражал благодарность за участие в операции по уничтожению нахцереров и писал, что был бы рад снова работать с маршалом, но в ответ на эти строчки Хантер только пренебрежительно фыркнул — работа в обороне границы была немногим лучше просиживания штанов в Лондоне. Вместе с письмом капитан Траст прислал обновлённую карту Англии, на которой были отмечены все известные крипты. При одном взгляде на их количество волосы вставали дыбом. Чёрные, словно прожжённые, пятна пожирали земли на карте со всех сторон. Уэльс на западе, Эдинбург на севере; Портсмут и Брайтон на юге и Гримсби на востоке, превратившиеся в сплошные крипты, были полностью закрашены. Они выглядели так, будто тьма поглотила их, выйдя из моря. Возможно, так оно и было. Если существовали водяные гарпии, живущие в канализациях и болотах, и твари, обитающие в озёрах и пожирающие глаза, ногти и зубы своих жертв, то наверняка моря тоже были заполнены монстрами, до которых охотники не могли добраться. Страшно было представить, каких существ мог взрастить океан за эти десять лет. Даниэль отложил письмо и тоже наклонился ближе к карте. Прищурившись, он прочитал надписи, сделанные внизу на белом поле, и сказал: — Смотри, капитан Траст отметил бордовым мёртвые города, — палец Даниэля скользнул по западной части страны, хотя мелкие бордовые пятна язвами усыпали всю Великобританию, — жёлтым — места повышенной опасности, зелёным — самые безопасные, — взгляд священника метнулся от ярко-салатового Лондона вдоль побережья, и голос его сел, когда он произнёс: — Синим — города, рядом с которыми недавно открылись большие крипты. Палец коснулся очередной точки на карте. Бристоль. Дом Эстер был синим, а у его порога чернел провал бездны. Грудь Даниэля сдавило страхом, ладони судорожно сжались. Сколько времени прошло с последнего письма Эстер? Что, если он не получал новых не потому, что их не могли доставить, а потому, что она больше не могла их писать? Марлоу сильно прикусил губу изнутри, пытаясь прийти в себя. Сердце больно кололо, дыхание стало прерывистым, пальцы заледенели, но он заставил себя снова опустить взгляд на карту. — Коричневым обведены самые большие крепости, — он указал на Глазго, Престон, и рука его задрожала. Священник вцепился в спинку стула, пытаясь скрыть волнение, и посмотрел на как всегда спокойного Варгаса. Но сейчас он не мог перенять уверенность Хантера. Не мог думать ни о чём другом, кроме того, что, возможно, Эстер уже… — Чёрными крестиками отмечены города, куда охотников не пускают. — В Манчестере с этим проблем нет, отлично. В прошлый раз мне там были даже рады, — хмыкнул Хантер. Даниэль кивнул, взгляд его снова зацепился за синее пятно на юге и подбирающуюся к нему кляксу крипты. Она тянула к городу свои щупальца, готовая оплести тьмой и поглотить, и на глазах священника синий становился бордовым. Марлоу часто заморгал — карта была тех же цветов, что и прежде. А ему явно нужно было поспать. — Я больше не нужен? Варгас покачал головой, отпуская священника, который ушёл наверх, но вскоре вернулся с бумагой и чернилами и сел за спиной Хантера за другой стол. Охотник выпрямился, чтобы охватить взглядом всю страну и её окрестности, и почувствовал, как холод разливается от затылка по спине, сковывая застарелым отчаянием. Габриэль помнил времена, когда в Ордене предлагали эвакуировать людей из тех мест, где появлялись крипты, предлагали огораживать поражённые этой заразой территории, предлагали объединиться с континентом в борьбе с тьмой. Теперь же они были отрезаны от соседей с материка морскими монстрами, уничтожающими корабли, а крипт стало так много, что пришлось бы эвакуировать всю Великобританию. Только идти им с острова было некуда. Изо дня в день они вели бессмысленную войну, которую уже проиграли. Это случилось в тот момент, когда первая ожившая тварь принесла в спокойную деревню на окраине страны панику и раздор. Тьма распространялась, как чума, и была так же неизлечима. Города один за другим вымирали. И Бристоль ждала та же участь, что и Гримсби. Варгас не собирался врать Даниэлю, не собирался говорить, что вокруг Бристоля возведена высокая стена, что всё будет в порядке. Города в Уэльсе когда-то тоже были окружены надёжными стенами. Какой смысл был в этой бесконечной борьбе? Ради чего, если однажды над пустынными землями будут плавать тысячи могильных огоньков, которым больше не будет пристанища? Габриэль сложил карту, убрал во внутренний карман жилета и обернулся на тихий вздох. Посмотрел на Даниэля, склонившегося над всё ещё чистым листом бумаги, и ответ пришёл сам собой. Ради того, чтобы прожить хотя бы ещё один день. Чернила капали с острия пера, пачкая стол и бумагу, но священник этого не замечал. Он перебирал в уме слова, которыми обычно начинал письма к сестре, но все стандартные фразы спотыкались об осознание, что это послание может оказаться последним. Или что оно предназначено мертвецу. Неведение сковывало мысли и пугало до дрожи. Что, если им больше не суждено было увидеться? Даже если Эстер была жива, сам Даниэль мог погибнуть в любой момент. Сектанты могли пробраться в гостиницу и зарезать их с Варгасом посреди ночи. Монстры могли напасть на них под покровом метели и оставить их тела в глубоких сугробах. Они могли стать одними из марионеток тьмы. Марлоу прикрыл глаза, вспоминая, о чём были его последние письма, те, что он отправлял после того, как покинул Ноттингем. Каждый раз он писал, что всё хорошо, каждый раз убеждал Эстер, что он обязательно её навестит, живой и здоровый. Прежний. Но теперь, когда его терзал страх, что они больше никогда не увидятся, хотелось быть честным. Он не мог умереть во лжи перед сестрой. «Дорогая Эстер, Ты единственный человек, который может понять и простить меня, а я больше не могу молчать. В своих прошлых письмах я многое скрывал. Я не рассказывал тебе о тех монстрах, что нам встречались, о тех ужасах, с которыми мы сталкивались, о том, кем я стал, но я больше не могу врать и оправдываться тем, что это ложь во благо. Ты сильная, сильнее меня, ты можешь справиться с правдой, которая день за днём меня убивает.» Перо замерло над строкой на несколько долгих секунд и решительно и торопливо двинулось дальше, выводя ровные буквы. «Когда мы были в Шеффилде, слепой старик предсказал нам смерть. Раньше я не боялся умереть, я знал, что, даже если попаду в ад, у меня будет вечность, чтобы молиться в раскаянии. Теперь же я проведу эту вечность в тишине. Потому что я содомит и убийца. Я убил человека, чтобы защитить Габриэля, моего охотника, которому я отдал свою невинность. И которому отдал бы свою жизнь…» Даниэль задохнулся и отбросил перо. На бумаге расплылась большая клякса, спрятав страшные слова, но, написав их, сделав до ужаса реальными, священник будто выжег их на собственных зрачках, и теперь они пылали перед глазами жутким неожиданным откровением. Дрожащие пальцы смяли лист и бросили в тихо тлеющий камин, но последняя фраза продолжала звучать в голове набатом и молитвой. Такой была его правда, и он должен был прятать её не только от Эстер, но и от самого себя. В комнате было темно и холодно. Варгас ворочался, хмурился во сне и тяжело вздыхал, кровать под ним натужно скрипела. Грузные облака медленно светлели, в окно залетали голоса первых прохожих. Красные фонари напротив погасли на рассвете, без их мягкого заманчивого свечения улица выглядела тусклой и серой. Даниэль приподнялся на цыпочки и выглянул в окно: сугробы за ночь стали выше, снег ровно падал в безветренном стылом воздухе и хрустел под ногами рабочих, спешащих на заводы. Стоило одеться теплее. Поджав замёрзшие пальцы на ногах — он был босой, чтобы ступать бесшумно, — Марлоу накинул кофту и плащ, взял ботинки и обернулся к охотнику. Тот спал, сжав губы в жёсткую линию и держа руку под подушкой, где был спрятан нож. Ему наверняка снова снились кошмары. Даниэль выскользнул из комнаты и обулся только у лестницы. Он почему-то был уверен, что если бы Габриэль проснулся и узнал о его планах провести день на улицах Хаддерсфилда, то попытался бы его остановить, ведь Марлоу мог наткнуться на сектантов. Но Даниэль больше не мог выносить безделье и застоявшийся воздух гостиницы, и даже если бы Варгас приказал остаться, ему пришлось бы ослушаться. О том, что его внезапное исчезновение в таком опасном для них городе может разозлить охотника гораздо сильнее, чем неповиновение, Даниэль не думал. Странно было уже то, что он решил, будто Варгас будет волноваться. Чего только не воображало притупленное бессонницей сознание. Марлоу покачал головой, смеясь над собой и своими глупыми фантазиями и вышел из гостиницы. Он не знал, куда идёт, и это было неважно, главное, что пока он ходил по истоптанным улицам, читая вывески, глядя на витрины, рассматривая красивые дома и возвышающийся над ними дым заводов, он мог ни о чём не думать. Даниэль бродил, даже не запоминая дорогу, чтобы потом вернуться. Он купил всё необходимое в аптеке, повинуясь порыву, взял в табачном сигареты, хотя его запас ещё не кончился, и продолжил путь, бесцельно заглядывая в магазины. Обычные, они ничем не отличались от магазинов в любом другом городе, но Даниэль всё равно подолгу рассматривал одежду, книги, продукты, подарки… Красиво наряженная кукла выпала из его рук. Священник вышел из магазина и растерянно осмотрелся: ни огней, ни украшений, ни ярмарок. Всё вокруг выглядело как обычно, серо и уныло, — за пару недель до Рождества. Сколько лет прошло, а Даниэль всё никак не мог привыкнуть к тому, что люди вели себя так, будто никогда и не было такого праздника. И ужасно было то, что он сам едва не забыл о приближении этого дня, настолько сильно его проглотили дела, бесконечная дорога и собственные переживания. Даниэль поморщился: в такие моменты ему было тошно от самого себя. Нужно было прекратить это всё, но у него не осталось сил на борьбу с собой. Ощущая сосущую пустоту внутри, Марлоу пошёл дальше. Больше не глядя по сторонам, он долго брёл, погружённый в свои безрадостные мысли, а когда поднял глаза от грязной брусчатки, увидел маленькую церковь в конце узкого переулка. Она будто сама притянула его к себе. По спине Даниэля пробежали мурашки. Не иначе, как Господь направлял его стопы. Но что Он хотел этим сказать? Церковь смотрела на улицу тёмными глазницами пустых рам, оскаленных остатками витражей. Крест на крыше сильно покосился, будто здание спрашивало, за что с ним так поступили. Выбитая дверь лежала у порога. Даниэль замялся, зная, что ожидает его внутри, и всё же зашёл. Холодный свет проникал в неф через оконные провалы, обнажая хаос, творившийся здесь уже не первый год. Пыль на полу и алтаре мешалась со снегом, почти все скамьи были перевёрнуты, статуи в углах нефа — разбиты, но самым страшным, от чего волосы на голове вставали дыбом, было то, что стало с распятием. Оно валялось на полу, а верхняя часть креста вместе с головой Иисуса была отсечена и лежала на алтаре. Будто те, кто это сделал, заявляли, что отныне старый Бог беспомощен и бесполезен. Даниэль, словно зачарованный, двинулся по проходу. Под ногами хрустели осколки стекла, между скамьями шуршали обрывки страниц молитвенников. Лицо упавшей Девы Марии закрывал обгоревший переплёт Библии. Священник замер перед алтарём и, едва дыша, протянул дрожащую ладонь, словно хотел утешить осквернённого Христа. Но его пальцы так и не коснулись холодного камня — Даниэль отдёрнул руку и отступил на шаг. Своими окровавленными ладонями он мог только запятнать Сына Божьего ещё сильнее. С тяжёлым сердцем Марлоу покинул церковь, которая была так похожа на него самого: разбитая и заброшенная, не подлежащая восстановлению. Даниэль свернул в соседний переулок и услышал за спиной топот и насмешливое: — Еретик! Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как в него летит камень. Марлоу пригнулся, закрыв голову руками, и камень, попав в плечо, с глухим стуком упал на землю. — Твой бог умер! За первым снарядом в священника полетел второй, а затем и третий. Первым его порывом было сбежать, но Даниэль, сделав первый шаг, остановился, опустил руки и поднял взгляд: неподалеку от него стояли люди в плащах с изображением бездны. — Мой Бог создал эту землю, вас и меня, — твёрдо сказал он и поморщился, когда ещё один камень ударил в сгиб локтя, но остался на месте. — И если вы обратитесь к Нему, Он простит и примет вас. Сектанты прекратили обстрел, поражённые тем, что жертва не пыталась сбежать, а затем вдруг разразились хохотом. — Милосердный бог, как же, — воскликнул мальчишеский голос. — Настоящий Бог призывает нас к себе и указывает путь, и только слепые глупцы вроде тебя Его не видят. Очередной камень, летевший, казалось, прямо в лицо, заставил Даниэля в страхе зажмуриться, но лишь оцарапал его ухо. Следующий попал в бедро, и когда Марлоу вздрогнул, над ним снова засмеялись. — Покайтесь, пока не поздно, — произнёс священник. — Только так вы сможете спасти ваши души. — Истинные души мы обретём после смерти! — ответил крупный мужчина заученной фразой и замахнулся больше похожим на булыжник камнем, который при прямом попадании в голову вполне мог убить Даниэля. Но тот не двигался. Могло ли это быть его искуплением? Мог ли священник так узнать, желает ли Господь, чтобы он продолжал жить, несмотря на все прегрешения? Он должен был спасти Даниэля или оставить его на растерзание еретикам. Так Даниэль мог понять, есть ли у него шанс на прощение. — Что здесь происходит? — раздался рядом чей-то грозный голос, и в следующее мгновение Марлоу сильно толкнули в сторону. На то место, где он стоял, упал большой камень, едва не задев спасшего его стражника. — Совсем страх потеряли? — крикнул он на сектантов и, схватив священника за плечо, протащил за собой мимо домов и вывел на широкую многолюдную улицу. — А ты? Идиот! — накинулся он на Даниэля, всё ещё не отпуская. — Чего стоял столбом? Тебя ж прихлопнуть могли! Вот уж не думал, что придётся присматривать за самоубийцей. Если хочешь помереть — не в мою смену. — Спасибо, — растерянно отозвался Марлоу, вспоминая, где мог видеть этого стражника. — Стоило отвернуться всего на минуту… — Куда мы идём? — перебил Даниэль, едва успевая за своим спасителем. — В гостиницу, пока не нашлось других желающих закидать тебя камнями, — ответил мужчина и быстро добавил, заметив, как нахмурился священник: — Не обсуждается. Иначе ты помрёшь, а меня уволят. Даниэль послушно кивнул и наконец-то вспомнил этого стражника: утром он стоял у входа в гостиницу со своим товарищем. А потом, видимо, пошёл за Марлоу. Значит, как мэр и обещал, за ними присматривали и днём и ночью. Было это провидением или удачным стечением обстоятельств? Уголки губ Даниэля едва заметно приподнялись, дышать стало немного легче. Он точно знал ответ на этот вопрос. Стражник быстро довёл Марлоу до гостиницы и остался у входа, а священник, поблагодарив его ещё раз, зашёл внутрь. Ни на первом этаже, ни в их комнате Варгаса не было — видимо, он тоже не выдержал и отправился в город. Даниэль ожидал этого и надеялся только, что охотник не будет нарываться на неприятности и вернётся не слишком поздно. За окном было уже темно, по-прежнему валил снег, поблёскивая в свете красных фонарей. Священник зажёг лампу, поставил её на подоконник и сел на край кровати. Было пусто и холодно, спать не хотелось, да и вряд ли Марлоу мог заснуть, когда мысли крутились вокруг того, всё ли в порядке с Варгасом. Что, если он тоже наткнётся на сектантов? Он ведь не станет с ними разговаривать, сразу полезет в драку, и тогда никакие стражники не помогут. Даниэль тихо вздохнул, вспомнил стычку с буревестниками в Лондоне и кое-как убедил себя, что с Габриэлем ничего не случится. Ушибленные рёбра и небольшая царапина на животе не могли быть ему помехой, если однажды он сражался с монстром-охотником, раненный в плечо арбалетным болтом. С улицы до Марлоу донеслись манерный женский смех, звонкий шлепок и новый взрыв хохота. Красно-жёлтые отсветы разливались по потолку и тянулись к ногам священника, но тот оставался глух к его зову. Сидя в лучах света, которыми окутывал его дом порока, он неожиданно достал Библию и открыл на случайной странице. — Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют, — прошептал он, горько усмехнулся и перелистнул на другой стих: — …закон добр, если кто законно употребляет его, зная, что закон положен не для праведника, но для беззаконных и непокоривых, нечестивых и грешников, развратных и оскверненных, для оскорбителей отца и матери, для человекоубийц, для блудников, мужеложников… В груди пекло, сердце заходилось от волнения и страха. Даниэль снова перелистнул. — Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость… кто будет делать все эти мерзости, то души делающих это истреблены будут из народа своего… В горле стоял ком, хотелось закрыть книгу, забыть о ней и обо всём, что знал из неё наизусть, потому что каждое слово било больнее, чем пущенные в него камни. Но он продолжал читать — это было его самобичевание без хлыста. Даниэль надеялся, что Святое писание принесёт ему покой, усмирит страсти и облегчит страдания, но в этот раз его душа пришла в ещё большее смятение. Он знал, что должен бороться, должен молить Бога о прощении, но прежде должен простить самого себя. Однако вместо того, чтобы достать распятие и опуститься перед ним на колени, Марлоу отложил Библию, когда глаза устали от тусклого света, и сошёл на первый этаж. Было поздно, в столовой стояла тишина. Священник сел посреди зала, заказал ужин и не успел себя остановить, когда с его губ сорвалась просьба принести вина. Хантер поправил нож под плащом, чтобы его не было видно, и толкнул легко поддавшуюся дверь. С первого же шага его окутало тяжёлым дурманящим запахом опиума, алкогольными парами и шумом весёлых голосов. В приглушённом свете ламп мелькали тени и клубился густой дым, у барной стойки сидели мужчины и смотрели на крутящихся рядом шлюх. Диваны и кресла занимали клиенты, у них на коленях сидели полуголые девицы и над чем-то звонко хохотали, подливая в бокалы шампанское. Кто-то бездарно наигрывал на фортепиано известные песни. С прошлого посещения Хантера в этом борделе ничего не изменилось. Охотник отмахнулся от подошедшей к нему проститутки и сел к бару. Сначала ему нужно было выпить и присмотреться. Взяв виски, Габриэль сразу опрокинул его в себя и заказал ещё. Обстановка и алкоголь должны были вытравить ярость, которая преследовала его весь день, и настроить на нужный лад. Но ни вторая, ни третья порция не помогли — слишком глубоко засело это чувство, которое разрасталось с самого утра, когда Варгас обнаружил, что Даниэля нет в гостинице, и в итоге привело его в публичный дом. Хантер надеялся, что здесь он сможет отвлечься и вернуть былую отстранённость от Марлоу после бурной ночи с какой-нибудь рыжей шлюхой. Очередной глоток виски обжёг губы и язык, и Габриэль медленно обвёл взглядом большую комнату. Молодой человек за фортепиано и стройная проститутка, стоявшая рядом с ним, смотрели друг на друга так, словно собирались жениться, пока новоприбывший клиент не обнял её за талию и не увлёк за собой на второй этаж. Седой мужчина на диване гладил по бедру бледную светловолосую девчонку, которой едва ли было четырнадцать. Двое крупных парней в углу подливали что-то в бокал третьему и протягивали ему опиум, ненавязчиво подталкивая к горе больших мягких подушек, откуда раздавались бесстыдные стоны. Обычная картина. — Скучаешь? — раздался рядом томный голос. Габриэль обернулся. Рядом стояла высокая плотная женщина в одних полупрозрачных панталонах. Молочно-белая кожа делала её похожей на призрака, полные груди скрывались за длинными чёрными волосами. Не в его вкусе. — Выбираю, — бросил Хантер и демонстративно отвернулся. Шлюха подхватила бокал шампанского со стойки, одним глотком осушила наполовину и развернулась лицом к гостиной. От неё исходил тяжёлый сладкий запах, от которого голова кружилась сильнее, чем от опиумного дыма. — Какие нравятся? — спросила она и кивнула на проходящую мимо них крупную проститутку. — Гретта здесь давно, она может исполнить, что пожелаешь. Но тебя больше привлекают худышки, да? И помоложе, — она указала на темноволосую девушку в пеньюаре, замершую у фортепиано и тихо напевающую очередную дурацкую песню. — Фрэнсис очень послушная. И ей нравится, когда её связывают, — у стойки, сбоку от неё, остановилась невысокая шлюха, плоская, с тонкими запястьями, острым подбородком и короткими светлыми волосами. Взгляд охотника остановился на ней. — Блондинки? Есть… — Рыжие, — перебил Варгас, отвернувшись, и допил оставшийся виски. — Я выберу сам. — Хорошо, сладкий, — пропела шлюха. Габриэля передёрнуло. — Но торопись, скоро начнётся самое горячее время, и лучших быстро разберут. Она залпом допила шампанское и скрылась в дымной завесе. Хантер снова зацепился взглядом за плоскую блондинку, но насильно переключил внимание на других девушек. Здесь были шлюхи на любой вкус, охотник смутно припоминал, что в прошлый раз его обслужили так, что даже уезжать из города не хотелось, но теперь он смотрел, и ничто внутри не отзывалось. Он мог бы списать это на больные рёбра, на то, что поход по Долине Надежды и схватка с сектантами окончательно его вымотали, но раньше это не мешало. Однажды после встречи с умертвием, которое чуть не свело его в могилу, он отправился в бордель Честерфилда и провёл там всю ночь. Даже после сражения с вендиго, как только он более или менее оправился от ранения, Варгас подцепил какую-то легкомысленную даму прямо в трактире. Тогда он всеми силами пытался вернуться к нормальной жизни. В чём была проблема теперь? Неподалёку от него крутилась девушка с копной рыжих упругих кудрей, она смотрела на него и призывно улыбалась, и Габриэль искал в себе прежнее желание, представлял, как эти кудри подпрыгивают, когда она скачет на нём, пытался почувствовать жар внизу живота, но ничего не происходило. Его пальцы сжались на пустом стакане так сильно, что тот чуть не треснул. — Ещё? — любезно поинтересовалась хозяйка. Варгас молча кивнул. Что ещё ему оставалось, если не напиваться? Собственное безразличие пугало. — Чего ты ждёшь? — раздался шёпот прямо на ухо. Охотник резко обернулся и оказался нос к носу с невысокой шлюхой. Её светлые волосы сияли в тусклом свете ламп, голубые глаза смотрели пристально и серьёзно. Она не улыбалась. — Пойдём, я могу дать тебе то, чего ты хочешь, — её узкая ладонь легла Габриэлю на колено и поползла вверх. — Я же вижу, я тебе нравлюсь. Хантер шумно выдохнул, опрокинул в себя виски и скинул с ноги чужую руку, хотя теперь хотелось обратного. Он мог бы схватить её за тонкое запястье, потащить на второй этаж и там уткнуть лицом в подушку и, прижимаясь к ней сзади, зарыться пальцами в мягкие прямые волосы. Но вместо этого он кинул на стойку деньги за выпитое, встал и, бросив последний взгляд на захватившую его внимание шлюху, ушёл, не сказав ей ни слова. Воздух на улице после борделя, пропитанного опиумными и алкогольными парами и запахом женского парфюма, был опьяняюще свежим. Хантер глубоко вдохнул и решил сделать небольшой крюк, прежде чем возвращаться в гостиницу. По заснеженной холодной улице он проходил мимо газовых фонарей, мрачных патрульных и пьянющих сектантов с таким видом, словно пришёл по их души, и им некогда раскаиваться в своих грехах. Хотелось в Манчестер. Сменить обстановку. Нужно было двигаться дальше. Во всех смыслах. Перестать думать о странном вендиго в лесу, перестать думать о фанатиках и Даниэле. Наверняка именно последний был виноват в том, что вечер прошёл совсем не так, как Хантер планировал. Он волновался за спутника, это чувство было тяжёлым и непривычным, и из-за того, что охотник не знал, как от него избавиться, оно превращалось в ярость. Которая привела Габриэля к борделю, виски и опустошению. И это злило ещё сильнее. Завернув в гостиницу, Хантер направился к хозяйке, чтобы заказать сразу целую бутылку рома, но, заметив Марлоу за одним из столов, остановился в нерешительности. Первым порывом было высказать спутнику всё, что Габриэль думал о его внезапном исчезновении утром, но Даниэль выглядел ещё хуже, чем накануне, и Варгас сразу растерял все слова. Осталось только чёртово беспокойство. Священник был бледен, на его щеках горел неровный румянец, в пальцах тлела сигарета. Он смотрел на пустой бокал застывшим взглядом и медленно выпускал изо рта тусклые облачка дыма. Но, услышав приближающиеся шаги, Даниэль как будто ожил — вздрогнул и поднял на охотника усталые глаза. — Габриэль, — Марлоу стряхнул пепел, половину просыпав мимо пепельницы на стол, и кивнул на соседний стул. — Посиди со мной. Хантер бросил взгляд на стеллаж с бутылками за барной стойкой и всё же сел рядом со спутником. Стоило выяснить, что стряслось. А может, и довести Даниэля до комнаты — чёрт знает, какой это по счёту бокал. Однако спутник не выглядел пьяным — скорее замученным. Что ж, если Марлоу хотел поговорить, то сейчас было самое лучшее время — спорить охотник был не в настроении. Но Даниэль не торопился обратить на него внимание, и пока он собирался с мыслями, Варгас заказал себе ужин. От еды до сих пор подташнивало, но он должен был вернуть себе былую энергию, утерянную в драке с сектантами. Варгас задумчиво коснулся шва на скуле и поморщился. Грёбанные ублюдки. — Завтра утром уходим в Манчестер, а там возьмём новые контракты. Если будет что-то на юге… — начал он отстранённо, но Даниэль даже не повернулся. Поняв, что он не слушает, Хантер хмуро спросил: — Что-то случилось? Священник тихо и немного нервно рассмеялся и подал знак хозяйке, чтобы она принесла ещё вина. На середине первого бокала он думал, что нужно остановиться, в начале второго — что этот точно будет последним, но сейчас ему было уже всё равно. После всего произошедшего вино было такой мелочью. — Немного неуместный вопрос. С нами всё время что-то случается. Пробежавшись взглядом по лицу священника и заметив запёкшуюся кровь у него на ухе, Варгас поджал губы и спросил: — Где ты был весь день? На тебя кто-то напал? Сектанты? — Да, столкнулся с ними на улице, — честно ответил Даниэль и безразлично махнул рукой, как бы говоря, что это не имеет значения. И не нужно об этом волноваться. — Нельзя сказать, что они были рады меня видеть. Брови Варгаса сошлись на переносице, пальцы сильнее стиснули вилку, и он молча придвинул к себе тарелку с ужином. Марлоу затянулся сигаретой последний раз и бросил её в пепельницу, где уже лежало несколько окурков. Даниэль не совсем понимал, что хотел сказать, но точно знал, что молчать больше не может. Достаточно. Всё время их путешествия он копил в себе переживания, их становилось всё больше, они становились всё страшнее, и он осознавал, наверно, что однажды не выдержит, только никогда об этом не думал. И не думал, о чём он тогда будет говорить. Хотелось начать с самого начала, и теперь Марлоу было плевать, что Варгас об этом подумает. И будет ли он вообще слушать. К их столу подошла хозяйка и, наполнив бокал священника, поставила бутылку на стол. — Думаю, вам ещё пригодится, — пояснила она с улыбкой и отошла к стойке. Даниэль не стал возражать. Он только вздохнул и, подняв взгляд на Хантера, вдруг почувствовал исходивший от него запах. Медленно втянув его носом, Марлоу поморщился, вспоминая, что почти так же от охотника пахло в Честерфилде, когда он вернулся из борделя. И то странное чувство, что он впервые испытал, когда к Варгасу подходила проститутка в Торнаби, теперь поднялось в нём волной, не сдерживаемой никакими барьерами. Раньше это были отвращение и стыд за охотника, но теперь от них не осталось и следа. То, что он испытывал сейчас, было чистой ревностью. Запив это скручивающее всё внутри чувство вином, Даниэль снова обратил пристальный и прямой взгляд на Хантера. Как же давно он не смотрел на него так открыто. — Они называют меня еретиком. Меня, представляешь? — Марлоу усмехнулся и продолжил печально и зло: — А знаешь, как однажды назвал меня Луи? Когда мы были в Аптон Магна. Примером для подражания. Сказал, его восхищает моя приверженность принципам. И видел бы он меня теперь. Даниэль не знал, чего он хотел от Варгаса. Он не ждал утешительных слов, не ждал поддержки. Он просто говорил. — Праведный священник, как же. Каким я был самонадеянным, когда думал, что со всем справлюсь. Я думал, сила моей веры поможет мне в любой ситуации. Ох, эта гордыня… — Марлоу выдохнул, сделал большой глоток вина и продолжил: — И кто я теперь? Даниэль вскинул брови, будто ждал, что Хантер ему скажет, но сам же ответил, горько выпалив: — Убийца. Священник устало провёл ладонью по лицу, покачал головой и пробормотал: — Ты или тот безумный. Выбор очевиден… Да разве он был у меня, этот выбор? Разве, не вмешавшись, я не стал бы соучастником твоего убийства? — Даниэль покрутил бокал в пальцах, отпил ещё немного и прикурил. Очертания мира были не такими чёткими, как раньше, но он ещё не был категорически пьян, хотя очевидно стремился к этому. — Я бы этого не вынес. Марлоу выдохнул облако дыма и, глубоко вдохнув, снова почувствовал навязчивый запах опиума и женского парфюма, исходящий от Хантера. Поджав губы, Даниэль попытался подавить приступ отчаянной и необъяснимой злобы, но было уже поздно. Возможно, несколько глотков назад он ещё был способен это сделать. — У-бий-ца, — протянул Марлоу и, прищурившись, тихо рассмеялся. — И очередная твоя одноразовая шлюха, да? Глаза священника расширились, он быстро отвернулся от Варгаса и пробормотал: — Нет, нет, я сам виноват… Схватив дрожащей рукой бокал, Даниэль залпом допил оставшееся вино и потянулся к бутылке. Но его запястье перехватили чужие пальцы. Варгас слышал и слушал, иногда прикладываясь к фляге, в которой плескались остатки виски, и думал о том, что говорил священник, и как тот открывался ему с новой стороны, познав истину в вине. Габриэль снова приходил к выводу, что не он портил Марлоу, а их погрязший во тьме мир испытывал и уничтожал его, и если бы не охотник, всё это произошло бы рано или поздно. Даниэль оказался бы погребён под грязью их новой жестокой реальности и, возможно, погиб бы, если бы и дальше хватался за свои идеалы, не желая прогнуться под обстоятельства. Но зато сейчас он не страдал бы, давясь от количества своих грехов. И всё же почему-то охотнику хотелось верить, что Даниэль нашёл бы в себе силы со всем этим справиться. Убийство, гордыня, гнев, прелюбодеяние, — Варгас сощурился на последней фразе, которая стала последней каплей. — Прекрати, какая из тебя шлюха, — фыркнул он. Оставив на столе деньги, Хантер крепче сжал руку Даниэля, сверля его тяжёлым взглядом, и твёрдо добавил: — Ты мой напарник. И сейчас, я думаю, тебе хватит пить и надо поспать. Охотник потянул Марлоу из-за стола, но тот вывернул запястье из его пальцев и помотал головой. — Жизнь не закончилась, — настойчиво сказал Габриэль. — И ты всё тот же принципиальный святоша. Ничего не изменилось. Пойдём в комнату. — Нет, — бросил Даниэль и схватил вино, но Варгас раньше успел сжать горлышко бутылки, припечатав её к столу. — Ты сказал, у меня не получается быть правильным. Вот я больше и не пытаюсь. Ты должен быть этому рад, разве нет? — вызывающе вскинулся Марлоу. — А ты больше меня слушай, — произнёс Хантер, отнял у Даниэля сигарету и бросил её в пепельницу. Перехватив руку священника, которой тот пытался убрать его пальцы от бутылки, Варгас без лишних слов выдернул Марлоу из-за стола, но тот упёрся ладонью ему в грудь. — Отстань, Габриэль. Если не хочешь сидеть со мной, ничего. Побуду один, в тишине, это привычно. — Советую пойти по-хорошему, — сказал Хантер, не двигаясь с места, несмотря на все попытки священника его оттолкнуть. Вместо ответа Даниэль схватил руку охотника, сжимающую ворот его рубашки, чтобы освободиться, но безрезультатно. Он добился лишь того, что Варгас раздражённо закатил глаза и резко закинул его себе на плечо. Вскрикнув от неожиданности, оказавшийся вниз головой Даниэль вцепился в одежду Варгаса на спине. — Габриэль, отпусти! Не обращая внимания на слова спутника, Хантер небрежно бросил охнувшей хозяйке: «Перепил немного», — и пошёл в комнату на чердаке. — Пожалуйста. Тебе вредно… — начал священник и болезненно зашипел — охотник сжал его ногу над коленкой и приказал: — Молчи. Даниэль затих, сильнее, до побелевших костяшек стиснув пальцы на жилете Хантера. Варгас поднялся на два пролёта и тяжело вздохнул: после всего, что говорил Марлоу, собственные слова, копившиеся уже не первую неделю, давили, пытаясь вырваться наружу в ответ, и последние силы уходили на то, чтобы их сдерживать. Габриэль зашёл в комнату, в которую прокрадывался свет пресловутых красных фонарей, заполняя углы бордовыми тенями, закрыл дверь и усадил Даниэля на его кровать, но тот мгновенно с неё вскочил. — Какого чёрта? — Я сказал, молчи, — жёстко оборвал Варгас и отвернулся, швырнув плащ и шляпу на свою койку. — А то что? — воскликнул Марлоу. — Начнём спорить, и всё закончится, как в прошлый раз? — Даниэль, не надо, — сквозь зубы процедил Хантер. — Или одного раза тебе было достаточно, чтобы удовлетворить любопытство, и ты снова предпочитаешь настоящих шлюх? — губы Марлоу скривились в презрительном отвращении к самому себе и этим словам, но остановиться он уже не мог: — Если нет, то пожалуйста, я не против. Пора ведь бросить эти дурацкие попытки быть правильным. Теперь в этом всё равно нет никакого смысла, — под конец фразы голос священника сорвался на шёпот, и он, упав обратно на кровать, закрыл ладонями пылающее лицо. Несколько долгих минут тишину прерывало лишь его тяжёлое дыхание. Варгас так и замер у окна, невидящим взглядом уставившись на алые блики. Хотелось списать всё сказанное на вино, забыть об этом разговоре, а утром делать вид, что Даниэль, как и было приказано, — молчал. Но слова эхом звучали в голове и призывали плюнуть на всё и позволить священнику убедиться в том, что Габриэль действительно ведом одной лишь похотью и согласен «удовлетворить любопытство» ещё раз. Но то, с какой болью эти слова были сказаны, связывало Варгасу руки. Не мог же он пользоваться состоянием спутника всякий раз, когда выпадал удобный случай. Да и таких случаев было уже немало, а Габриэль всё сдерживался. И почему? Заботился о спокойствии Марлоу? Вряд ли. Боялся переступить последнюю разделяющую их черту? Наверняка. — Извини, — глухо пробормотал Даниэль. — Я сам виноват в том, что… довёл тебя тогда. Давай сделаем вид, что ничего не было? Просто забудем, и… — Хватит, — резко оборвал Хантер. Устало поморщившись, он подавил желание схватить шляпу и уйти, и заставил себя продолжить: — Хватит винить во всём себя. Ты просто хотел помочь, а я… — Варгас поджал губы и через силу закончил: — Должен был тебя послушать. Даниэль вскинул на него странный, растерянный взгляд и неуверенно усмехнулся: — Брось, даже если я свалю на тебя вину за то, что случилось в Лидсе, это ничего не изменит. Я всё равно получил билет в ад, когда спустил курок. — Разве Господь не поощряет убийство еретиков? — поднял брови Варгас, но Даниэль лишь горько рассмеялся. — Только если это убийство во имя Его, а не… — он запнулся, отвёл взгляд и покачал головой. — Забудь. — Вечно вы говорите, что Господь всепрощающий, но за малейшую оплошность — обязательно накажет. Вы уж определитесь, — неловко хмыкнул Хантер. Марлоу не ответил и не поднял на него глаза. Не стал объяснять, почему Варгас не прав, не стал рассказывать о грехах и их искуплении. Раздражённо вздохнув, охотник поддался мгновенному порыву — подошёл к спутнику и, не дав себе времени, чтобы передумать, опустился перед ним на колено. — Даниэль, — Варгас подался вперёд, заглядывая священнику в лицо, пытаясь отыскать в нём отклик, — ты ведь не думаешь, что Господь учтёт лишь твои пороки и не обратит внимания на добродетели? Неужели он может быть так жесток? — Все добродетели меркнут перед лицом наших преступлений, — прошептал Даниэль. — Тогда я с твоим богом не согласен, — так же тихо ответил Варгас. Опустив голову, чтобы не смотреть в сверкающие то ли от вина, то ли от слёз глаза спутника, Хантер развязал шнурки на его ботинках так спокойно, словно делал это каждый день. — Габриэль, не надо, — смущённо пробормотал Марлоу и потянулся, чтобы его остановить. — Я сам… Легко ударив Даниэля по ладони, чтобы не лез, Хантер снял с него обувь и, задержав руку на икре, чуть её сжал. — Ты лучше, чем думает твой бог. И сильнее, чем думаешь ты сам. Убрав от спутника руки, Варгас поднялся на ноги и сделал шаг назад, но Марлоу схватил его за запястье. Пальцы у него были ледяные, а во взгляде, который охотник встретил, зарождалась пугающая решимость. Нужно было уложить Даниэля спать, пока не поздно, а самому допить виски и вернуться в бордель, чтобы избавиться от роящихся в голове мыслей и навязчивых желаний. Он мог одним лёгким движением вырваться из хватки спутника, но пальцы, сомкнувшиеся вокруг запястья, казались ему стальным обручем. — Он должен тебя простить, — хрипло выдавил Варгас. — За всё. У тебя не было выбора, если бы ты не выстрелил, я был бы мёртв. И ты ведь раскаиваешься, не то что я, поэтому… — Нет, — выдохнул Даниэль и судорожно стиснул руку охотника. — Он меня не простит, потому что я Его предал… И потому что если бы нужно было сделать это снова — убить ради тебя… я бы сделал. Габриэль невольно отшатнулся, осторожно накрыл ладонь спутника своей и попытался мягко вывернуться. Нужно было остаться в борделе, чёрт возьми, и тогда не пришлось бы вести такие неприятные разговоры и отвечать на такие страшные слова. — За тебя говорит вино, — нервно усмехнулся охотник, хотя он видел, что Даниэль был не пьянее, чем однажды в Лондоне, когда они пили вместе. — Ложись, тебе нужно отдохнуть. Отоспишься, и поедем в Манчестер. Отпустив руку Хантера, священник порывисто встал, глядя Варгасу в глаза. Он едва дышал, грудь теснила тупая безысходность, и отступать ему было некуда. Он так долго молчал и сдерживался в страхе сказать нечто непоправимое, но теперь больше не было смысла притворяться. Габриэль и так всё знал. А если не знал — то чувствовал. И судя по всему, что он говорил, равнодушие, в котором Даниэль так долго мысленно его обвинял, было иллюзией. Которая рассыпалась в прах вслед за возвышавшейся между ними стеной. Несколько бесконечно долгих мгновений они смотрели друг на друга в тишине. Священник сделал шаг и замер почти вплотную. Глаза горячо щипало, но слёз не было. — Вино здесь не при чём, — тихо, но отчётливо заговорил Даниэль. — Ты и сам знаешь… Что ты был прав, ещё тогда, в Лидсе. Когда сказал, что я — твой. Судорожно втянув воздух, будто вдруг испугался собственных слов, священник встретил растерянный взгляд Варгаса и, преодолев разделяющее их расстояние, вцепился в его жилет. Уткнувшись лицом в плечо охотника и зажмурившись в страхе, что его оттолкнут, Даниэль глухо произнёс: — Ты знал всё это время. На его спину опустились широкие ладони и прижали теснее, а над ухом раздалось короткое: — Знал. Даниэля колотило. Дрожь зарождалась внутри и захватывала всё тело, заставляя колени подгибаться, а дыхание — застревать в горле. Происходящее было больнее, чем самые жуткие раны и самый изощрённый порок. Произнесённые слова отрезали путь назад. Будто у него ещё был выбор. Даниэль повернул голову и прижался губами к шее Варгаса над воротником. От одного этого прикосновения по всему телу пробежала горячая волна, и священник опустил веки. В голове билось бесполезное: «Нельзя, нельзя, нельзя…» — но он не слушал. — От тебя пахнет парфюмом, — прошептал Марлоу и провёл носом вверх по шее и колючему подбородку Варгаса, чувствуя, как под пальцами охотника натягивается на спине рубашка. — Виски и проститутками, но даже так… Даниэль запнулся и поморщился. То, что он делал и говорил, было неправильно и непристойно. Он был отвратителен. — Неважно. Священник покачал головой, и попытался отстраниться, но Варгас не пустил. Он смотрел на Марлоу странным, тяжёлым взглядом, в котором было вожделение — и что-то ещё. Для него лёгкий, едва ощутимый поцелуй был подобен выстрелу в упор и вытеснил из головы все мысли, оставив только желание. — В борделях всегда так воняет, — неловко сказал Габриэль и вспомнил, как сидел там, смотрел на полуголых шлюх, готовых удовлетворить любой каприз, и ни одну из них не хотел. А сейчас у него даже дыхание сбивалось от близости священника. Он сделал движение навстречу, но замер, когда Даниэль сказал отстранённо: — Надеюсь, она не была совсем юной. Варгас взял его за плечи, не позволяя отойти, и коротко бросил: — Я просто выпил и ушёл. — Почему? Хантер коротко покачал головой, не зная, что ответить, и в итоге только выдохнул скорее сам себе: — Да к чёрту всё, — и притянул Марлоу ещё ближе. Обхватил сзади за шею и поцеловал. Губы Даниэля раскрылись навстречу, пальцы с такой силой стиснули жилетку, что ткань едва не затрещала; в том, как он отвечал на поцелуй, было что-то лихорадочное и отчаянное. Сердце колотилось так, что Даниэль опасался, как бы оно не остановилось. Он не мог поверить, что всё это было на самом деле. Что это был не очередной его сон, в котором он сходил с ума от чувства такого сильного, что причиняло боль. Но его сны никогда не были настолько подробными и живыми, во снах он не чувствовал горячего дыхания на своей щеке, во снах его кожу не царапала жёсткая щетина, во снах губы Варгаса не были такими сухими и грубыми. Не отрываясь от Марлоу, целуя жадно и нетерпеливо, Габриэль настойчиво подтолкнул священника к кровати. Возможно, не стоило этого делать, возможно, Даниэль слишком захмелел от пары бокалов вина и будет жалеть обо всём этом, возможно, сам охотник под влиянием момента не мог мыслить трезво, но он этого и не хотел. Сейчас он хотел Даниэля. Его ладони скользнули на бёдра священника, сильно сжали, и Габриэль почувствовал, как тот вздрогнул и напрягся, словно ждал боли. Как в прошлый раз. Хантер нахмурился и невероятным усилием воли заставил себя перевести ладони выше, на талию Марлоу. Он не хотел, чтобы было, как тогда, не хотел, чтобы Даниэль боялся, но не был уверен, что сможет сдерживаться. Однако вряд ли мог остановиться. Усадив Марлоу на кровать, Варгас шумно выдохнул, собираясь с силами, а спутник бездумно потянул его за собой. Сегодня, сейчас Даниэль должен был сделать всё, чтобы завтра у них не было возможности делать вид, будто ничего не произошло. Внутри всё скручивало от осознания собственной ничтожности, от безропотной покорности низменным страстям, но Даниэль не позволял себе остановиться. Он тянулся к Варгасу, зарывался пальцами в его волосы и целовал торопливо, будто спешил перешагнуть черту, за которой передумать будет уже невозможно. Он обнимал Габриэля, вздрагивал от прикосновений и искал оправдание в том, что это не было чистой похотью. Теперь это было выражением чувств, глубоких и запретных. Любить и желать мужчину было грехом, но разве сама способность любить так сильно и жертвенно не была Божьим даром? Марлоу осознанно выворачивал, извращал понятия, но только в этом было его спасение. Потому что падение было не остановить, дорога назад оказалась закрыта, и не было больше смысла в сопротивлении. Он понял это, когда выстрелил в сектанта. Убил ради Варгаса. И после этого ничего не осталось — лишь сводящее с ума раскаяние и уничтожающее чувство вины. И единственный выход Даниэль видел в смирении, в признании себя потерянным грешником, а единственное оправдание — в любви такой сильной, что готов был сам умереть за Габриэля. Священник прерывисто вздохнул, коснулся губами шва на скуле Варгаса и перехватил его потемневший взгляд. Хантер скользнул пальцами по его руке, шершавой от мелких трещин и, когда Даниэль попытался избежать этого прикосновения, поцеловал покрасневшую кожу на тыльной стороне ладони. Он медлил, чтобы первый острый порыв немного затих, разбавленный излучаемой священником нежностью. Иначе Хантер мог сорваться, а если Даниэль попытается его остановить — прибегнуть к насилию. Нет, больше никакого принуждения. Габриэль взглянул на Марлоу и тихо хмыкнул. Кто бы мог подумать, что однажды он будет проявлять такие чудеса терпения ради Даниэля. Хантер потянулся к воротнику священника, медленно, будто ждал, что тот может воспротивиться, и аккуратно снял с него колоратку. Как в прошлый раз. В этом простом движении было столько чувственности, что у Даниэля внутри образовался жаркий ком, разгоняющий тепло по всему телу. Будто Варгас разбивал последние барьеры, и без того уже тонкие и прозрачные, как первый лёд. Марлоу тронул пуговицы на жилете охотника и нерешительно спросил: — Можно? — Конечно, — отозвался Хантер и еле заметно приподнял уголки губ, но едва наметившаяся улыбка быстро погасла. Даниэль расстегнул жилет и рубашку, нервно дёргая пуговицы и ощущая, как к щекам приливает кровь, развернул охотника спиной к себе и прошептал: — Замри. Мягко стянув с его плеч одежду, священник и сам на секунду замер, а потом легко, почти невесомо коснулся кончиками пальцев одного из длинных, некрасивых шрамов. Он медленно провёл по нему вниз, на мгновение убрал пальцы от кожи, перенёс их на следующий и с замиранием сердца повёл вверх, ощущая неровную, выпуклую поверхность. Это были уродливые рубцы, но они были символом силы, выносливости и воли к жизни. Символом того, что первым цепляло в охотнике. — Я так давно хотел это сделать, — признался Даниэль тихо. — Кажется, когда я увидел эти шрамы, тогда всё и началось. Ему до дрожи хотелось положить ладонь на спину охотника, не сосредотачивая всё желание на кончиках пальцев, поцеловать позвонки и прижаться всем телом, но Марлоу медлил. Он думал, Варгасу так же тяжело сдерживаться или нет? И если да, кто первый сдастся? Габриэль нервно усмехнулся, ощущая неуверенные прохладные прикосновения и чувствуя, как внутри рвётся последнее звено цепи, на которую он посадил себя после Лидса. Наверное, после всего этого и дальше притворяться и врать самому себе будет невозможно, и эта мысль вызывала горькую улыбку — теперь, если с Даниэлем что-то случится, если он погибнет, как отделаться от невыносимого ощущения потери? А если умрёт сам Габриэль — кто позаботится о Даниэле? Нужно было остановиться, пока не поздно, оборвать эту связь, но Варгас не стал. Если падать в бездну, то вместе. — Он тебе снится, когда ты просыпаешься посреди ночи? — прошептал священник, проводя большим пальцем по шрамам, как по струнам. Они звучали музыкой немой боли. — Вендиго? — Да, — ответил Хантер. — Мне тоже постоянно снятся кошмары, — дрогнувшим голосом произнёс Даниэль. И прижался губами к выступающему позвонку на шее Варгаса. Он не стал говорить, что главным героем его кошмаров был Габриэль, что за прошедшее время он раз десять убивал священника, то сворачивая ему шею, то отрубая голову, то пронзая сердце арбалетной стрелой. Не стал говорить, что в его снах охотник перед этим почти всегда брал его грубо и жестоко. И что он всё равно просыпался болезненно возбуждённым. Даниэль промолчал. Ни к чему было отравлять момент чувством вины — Варгас этого не заслуживал. Да и кому, как не священнику знать, насколько тяжёлым оно было? Вместо этого священник обнял Габриэля за плечи и зарылся носом в короткие волосы на затылке, вдыхая его запах, смешанный с запахом виски, опиума и чужого парфюма. — Есть способ избавиться от кошмаров хотя бы на одну ночь, — сказал Хантер. Рассеять, задавить тьму взаимным желанием. Чтобы после пустить её обратно. Скинув сапоги на пол, Габриэль развернулся к священнику и привлёк его к себе. Снова легко прихватывая его губы зубами и цепляя нерешительно двигающийся навстречу язык своим, Варгас расстегнул рубашку Даниэля, торопливо стянул её и отбросил в сторону. И сам отстранился на мгновение, зацепился взглядом за синяки и царапины, оставленные сектантами, и шрам от арбалетного болта. Как так получалось, что сильнее всех священника ранил он сам? Габриэль нахмурился, подавив эти неуместные мысли, широко провёл ладонью по голому плечу Даниэля, погладил большим пальцем выпирающую ключицу и спросил: — Не боишься? Священник отрицательно покачал головой — отвечать вслух он не хотел, опасался, что голос подведёт и выдаст его неуверенность. Он боялся. Воспоминания о ночи в Лидсе сами собой оживали под горячими прикосновениями, и Даниэлю казалось, что он добровольно заперся в клетке со зверем. Было страшно довериться снова, но Марлоу не собирался отступать. Он обречённо вручал себя в руки Габриэля. Свои тело и душу. — Не волнуйся, — прошептал Варгас, чувствуя, как священник подрагивает в его ладонях, и прижался губами к его шее там, где совсем недавно можно было наблюдать след от укуса. Больше таких Хантер оставлять не собирался. Теперь не было необходимости клеймить Даниэля собственническими метками. — Иди сюда, — охотник сел к стене и за талию притянул Марлоу, усаживая себе на бёдра. Он поцеловал спутника в плечо, в скулу, дыханием обжёг щёку и, накрыв ладонью затылок спутника, пальцами зарываясь в мягкие волосы, сказал: — В этот раз, если тебе будет больно, я остановлюсь. Или останемся в таком положении, и ты всё сделаешь сам. Будешь главным, — Варгас неловко усмехнулся, опустив взгляд, скользнул ладонями по бокам Даниэля и провёл пальцами над краем брюк по пути к пуговице. Он терялся рядом с неопытным, но уже не невинным священником. Если бы можно было просто подмять его под себя и взять без лишних предисловий, было бы куда проще. Но Габриэль и сам не хотел так. В этот раз хотелось сделать всё иначе: не только получить удовольствие — но и доставить; не только удовлетворить похоть — но и дать выход неумелой нежности. — Хорошо, — выдохнул Даниэль и, пряча глаза, прижался губами к виску охотника, скользнул ими по колючей щеке, покрыл поцелуями шею и ткнулся носом в ключицу, стараясь не подаваться навстречу руке охотника, расстёгивающей его брюки. Сам. Он сделает всё сам. От этой мысли внутри всё застывало в страхе и предвкушении неизбежного падения. Он сам признался, сам всё это начал и сам пойдёт до конца. И тогда уже не сможет переложить часть вины на Габриэля. Тогда он будет за всё отвечать перед Богом один. Судорожно вздохнув в мучительно-страстном поцелуе и не сдержав короткого стона, когда широкие ладони скользнули под его одежду и сжали ягодицы, Даниэль прильнул к охотнику, чувствуя жар его тела. Вопрос, стоит ли близость с Варгасом тех страшных последствий, которые уготованы будут им после смерти, полыхнул ядовитой вспышкой и погас, раздавленный жёстким и отчётливым: «Стоит». — Хочешь меня, святой отец? — выпалил Габриэль спутнику в губы, проходясь ладонями по его бёдрам и стягивая одежду вниз. Брюки в паху Марлоу уже заметно топорщились, и можно было не задавать глупых вопросов, но Варгас, годами ходивший по публичным домам, которые только и полнились, что пустыми и грязными разговорами, не мог так просто отделаться от привычки. А стоило бы. Вести себя с Даниэлем, как с какой-нибудь уличной девкой, было неправильно и мерзко. — Не называй меня так, — священник провёл ладонями вниз от плеч Варгаса по его груди и прессу к животу, чувствуя сильные мышцы под пальцами, и это почему-то ещё сильнее мутило разум. Вот оно — животное начало, заставляющее испытывать восторг от ощущения рядом крепкого тела, а не прекрасной души. — Я вовсе не святой. Его пальцы, снова холодные от волнения, расстегнули штаны Варгаса. Охотник чуть привстал, помогая спустить одежду на бёдра, и подавил нетерпеливый вздох. Даниэль опустил взгляд и, отстранённо ощутив, как пылают щёки, протянул к Варгасу руку. Осторожно тронув головку и быстро облизав пересохшие губы, Марлоу обхватил её пальцами и оттянул кожу вниз. По всему телу от этого пробежала нервная обжигающая дрожь. Даниэль криво усмехнулся, не поднимая голову. Как бы решительно он не ступал по этой тропе порока, смущение никуда не исчезало. Зря Хантер не дал ему допить вино, сейчас было бы проще. Священник провёл кончиками пальцев по выпуклой вене и наконец обхватил ствол ладонью. Варгас порывисто притянул его ближе, подцепил подбородок, заставляя поднять голову, и со стоном поцеловал послушно открывшийся рот — и эта реакция лучше всяких ободряющих слов доказывала, что Даниэль всё делал как надо. Прикусив алое горячее ухо священника, Габриэль еле заставил себя не двигаться, не толкаться в сухую обветренную ладонь. Вопреки обыкновению, ему не хотелось быстро кончить и провалиться в сон без сновидений. Нет, он хотел растянуть удовольствие, как можно дольше ощущать неуверенные прикосновения, ловить тихие стоны, прорывающиеся сквозь стиснутые зубы, и гладить нежную кожу на бёдрах и ягодицах. Он наслаждался, держа в своих руках неопытного, неумелого, но преданного и отзывчивого Даниэля. Теперь, когда он был не загнанной жертвой, а добровольным любовником. Когда он, чистый и невинный слуга Господа, отдавал себя — ему, грубому и порочному охотнику, пустившему тьму в самое сердце. Если бы тело не требовало большего, Варгас мог бы бесконечно долго наблюдать за Даниэлем, изламывающем брови в непонятном охотнику внутреннем противоречии, краснеющем в полумраке, прикасающемся к нему, как к самому себе. Отчего-то мысли Хантера блуждали около этой темы с настойчивостью вола — он представлял, как Даниэль, такой правильный и почти святой, занимается рукоблудием, пороча свою девственную чистоту, и от желания начинало темнеть в глазах. — Сними, — хрипло потребовал он, дёрнув вниз брюки и нижнее бельё спутника. Пока Даниэль торопливо стягивал с себя оставшуюся одежду, охотник пошарил рукой в его сумке и нашёл уже знакомую баночку с приятно пахнущей мазью. Потянув священника, теперь полностью обнажённого, обратно к себе, Варгас скользнул по нему пристальным взглядом, под которым Марлоу невольно отстранился. В образовавшейся тишине не хватало тяжёлого дыхания и мягких стонов. — Габриэль?.. Этот откровенный взгляд смущал сильнее любых прикосновений. Хантер очертил пальцами свежие ссадины на его бедре и накрыл их ладонью. — Это они сделали, да? — он посмотрел Даниэлю в глаза, его ноздри раздулись от ярости. — Уничтожил бы каждого. — Забудь об этом, — Марлоу обхватил его за шею руками, прижался всем телом и прошептал на ухо: — Забудь обо всём. Варгас несдержанно сдавил бёдра священника, чувствуя, как напрягается и вздрагивает его живот на неровных, на грани стона вздохах, ощущая, как в него упирается твёрдый член и как Даниэль нетерпеливо ёрзает, пытаясь украдкой потереться об охотника хоть немного. В густой, плотной, шершавой от вздохов тишине громко щёлкнула крышка баночки с мазью, и пальцы Даниэля, до того мягко перебиравшие жёсткие волосы, гладившие плечи и руки, осторожно задевавшие толстые шрамы, оставили на спине охотника короткие царапины. Варгас обхватил Марлоу за талию, прижал к себе теснее и крепче, не позволяя даже подумать о том, чтобы отстраниться, и завёл вторую руку ему за спину. — Скажи это, — хрипло прошептал Хантер на ухо вздрагивающему от прикосновений скользких пальцев священнику. — Скажи, что хочешь меня. — Габриэль, — укоризненный тон звучал нелепо, когда его тут же сменял глухой стон. — Я не… Задохнувшись, Даниэль упёрся лбом в висок охотника и замолчал, прикусив губу едва не до крови. Пальцы Варгаса были нежными и настойчивыми; неприятные ощущения быстро сменились безжалостным пронзающим удовольствием, и в голове билось одно только трепещущее: «Ещё, ещё, ещё…». — Тяжело, наверно, было справляться с воздержанием? — сощурился Варгас. — Желание ведь никуда не исчезает. Он даже забыл на время о том, как тяжело тянуло в собственном паху — так беззащитно Даниэль жался к нему и дрожал. — Как часто ты себя трогал? — Хантер прикусил мочку уха священника, коснулся языком и горячо прошептал: — Расскажи мне, поделись ещё одной страшной тайной. — Старался как можно реже, — торопливо пробормотал Марлоу. — Ну же, Даниэль, — протянул охотник, — что тебе теперь от меня скрывать? Его пальцы толкнулись глубже, заставив спутника тихо вскрикнуть, но, как только Даниэль попытался о него потереться, Варгас беспощадно его от себя отодвинул — достаточно, но не слишком далеко. — Габриэль, пожалуйста… — священник издал прерывистый выдох и сдался. — Когда была возможность исповедоваться, это случалось чаще. Тогда можно было получать прощение каждое воскресенье, и это немного… — он нервно хохотнул, — развязывало руки. Варгас зацепил губы Даниэля в лёгком, поощряющем поцелуе и, не отстраняясь, улыбнулся: — А до обета безбрачия? Марлоу страдальчески застонал, жалобно приподняв брови, и сам подался назад, к руке охотника. — Ещё чаще. В университете, в общежитии… обычно — когда я оставался в комнате один, — он стиснул зубы и усмехнулся про себя. Габриэль был прав — глупо было скрывать что-то и стесняться, когда охотник изводил его, принося удовольствие, но не позволяя погрузиться в него с головой и утонуть в ощущениях. Глупо и нелепо краснеть при воспоминаниях о том, как стонал в подушку в своей комнате, пока на второй койке спал сосед — и бесстыдно насаживаться на чужие пальцы. — Однажды, — выдохнул Даниэль, глядя в стену за Варгасом и до боли стискивая прутья на спинке кровати — чтобы не расцарапать охотнику спину. — Однажды я не просто трогал себя, а… Делал, как ты сейчас, и это было… невероятно. А потом — так стыдно, что я поклялся никогда больше не позволять себе ничего подобного. И что происходит теперь? — он перехватил взгляд Варгаса и горько улыбнулся: — Ты спросил, хочу ли я тебя? Ты мне нужен. Габриэль недовольно скрипнул зубами — его обуревало желание, которое пекло и выжигало всё внутри, подговаривало его плюнуть на собственные слова и попытки быть терпеливым, схватить священника, опрокинуть на кровать и взять грубо, быстро и жёстко. Похоти вторил слабый голос, требующий больше не поднимать эту тему, а сейчас поставить спутника на колени, чтобы не смотреть ему в глаза. И сдерживаться было почти невозможно. Это откровенное, открытое, честное «нужен» эхом звучало в голове и душило грузом одновременно желанным и невыносимым. Зря Варгас спросил. И зря заставил Даниэля ответить. Схватив Марлоу, Габриэль рывком притянул его вплотную к себе и смял яркие губы в жёстком поцелуе. Так можно было не смотреть на него и ничего не говорить. Не отрываясь от его рта, Варгас заставил священника чуть приподняться и, заведя одну руку между ними, второй надавил ему на бедро. Настойчиво и требовательно, но когда Даниэль издал короткий болезненный стон и неловко укусил его, охотник опомнился и придержал его, позволяя привыкнуть. Наклонив голову и вцепившись в плечи Габриэля, Марлоу медленно опускался на него, ощущая как внутри всё стягивается в тугой, жгучий ком непереносимых эмоций. Это они причиняли ему боль, которая вырвала из его горла несдержанный стон, а затем заставила стиснуть зубы и двигаться молча. Даниэль испытывал пьянящий восторг единения и трепет ужаса, тепло желанной близости и продирающий до костей страх перед самим собой и своим добровольным падением. Демон, живущий внутри него, вырвался и теперь сжимал и царапал кровоточащее сердце, готовое разорваться от терзающих священника противоречий. Даниэль уткнулся лицом в плечо Варгаса, чтобы тот не видел, как он хмурится, как у него пылают щёки и как он слизывает с нижней губы кровь. А то бы ещё подумал, что это от того, что Марлоу неприятно. Нет, с каждым скользящим движением становилось легче — немного глубже, немного быстрее, немного ближе. Даниэль чувствовал, как Варгас заполняет его внутри, и сходил с ума от того, каким одновременно грязным и прекрасным было это ощущение. А когда Габриэль вдруг протяжно застонал ему на ухо, священник окончательно решил — пусть. Пусть будет так. Сегодня, сейчас они будут вместе — он расплатится за это потом. — Больно? — прошептал Варгас. — Нет, — быстро соврал Марлоу. Но охватывающую его тело дрожь скрыть не мог. — Может, давай лучше я?.. Побудешь главным в следующий раз. Даниэль вскинул на охотника растерянный взгляд, чувствуя, как глаза снова горячо щиплет. Следующий раз. Это звучало как обещание самой сладкой, желанной и жестокой пытки. — Хорошо, — согласился он сразу со всем. Уголки губ Варгаса приподнялись в неожиданно тёплой улыбке — такой священник у него ещё не видел. И пока он пытался не задохнуться, уничтоженный этой улыбкой, охотник прижал его к себе, крепко обхватив за талию, и перевернулся, уложив Марлоу под себя. Нависая над Даниэлем, Варгас плавно толкнулся в него и замер на несколько долгих секунд, жадно целуя с низким стоном. Хантеру всегда нравилось чувство обладания слабым и покорным партнёром, но сейчас грубое стремление подавить, подчинить, окончательно извратить всё светлое, что ещё осталось в священнике, померкло, и осталось только желание насладиться отдачей и оправдать доверие. От одного вида хмурящегося и одурманенного близостью Даниэля перехватывало дыхание. Охотник провёл пальцами по его вздрагивающему от напряжения животу, положил ладонь на бедро, поддерживая, и приник сухими губами к шее. Даниэль напоминал новое необычное оружие, которое нужно было изучить во всех нюансах и подробностях, чтобы принять с ним форму друг друга. Слиться и стать единым целым. Чувствуя, как Марлоу цепляется за него, как нервные пальцы сжимаются в его волосах, Габриэль вкладывал все силы в то, чтобы не спешить. Он двигался медленно, размеренно, и постепенно судорожно сведённые ноги, обхватывающие его бока, расслабились, а ладонь в волосах перестала дрожать. Даниэль раскрывался перед Варгасом, задыхаясь от мучительного жжения в груди. Теперь ему некуда было спрятаться, всё, что он мог — отводить взгляд, который неумолимо возвращался к лицу охотника. Греховное наслаждение мешалось с острым отравляющим отчаянием, которое не могли бы потопить и галлоны вина. Но въевшаяся, вросшая в священника горечь таяла в тёплых руках Габриэля, сгорала, обжигая, под пристальным взглядом тёмных глаз. Закинув ногу спутника себе на плечо, Варгас перехватил его руку и сжал ладонь. Так, словно хотел поддержать и сам искал поддержки. Так, словно не он был опорой для Даниэля, а наоборот. Словно ему тоже нужно было за что-то — или кого-то — цепляться. И священник, пронзённый, заполненный этой мыслью, притянул к себе Варгаса для очередного поцелуя — чтобы не сказать то, что говорить не стоило. Он чувствовал себя нужным. И это чувство душило, и наполняло трепетом, и заставляло дрожать, и скручивалось на языке словами, которые священник перебивал стонами. Не останавливаясь, Габриэль обхватил член Марлоу, и его ладонь тут же накрыли чужие пальцы, подсказывая нужный темп. Вот уж как заниматься рукоблудием его спутнику точно ещё не доводилось. Должно быть, почти во всём Варгас был у него первым. И единственным — навсегда. Габриэль сделал несколько яростных размашистых движений, вжался в священника и поймал сорвавшийся с его губ громкий протяжный стон. Даниэль кончил, испачкав их спелетённые пальцы, и стиснул Хантера коленями, не давая отстраниться. Охотник толкался в Марлоу, отвечал на долгий, исступлённый поцелуй, пока не дрогнул в оргазме и не замер, тяжело и хрипло дыша. Даниэль опустил ноги, и Варгас устало уткнулся лбом ему в плечо. Какое-то время они не двигались, молча приходя в себя. Священник бездумно водил пальцами по спине Хантера и смотрел на красные отблески на потолке. «Завтра, завтра, завтра», — убеждал он себя. Все мысли, угрызения совести и сожаления — завтра. А сейчас тепло Габриэля в его руках. Сейчас значение имели только Варгас и то чувство, которое вспыхнуло и разлилось внутри, когда тот взял его за руку. Марлоу вытянул ноги и тихо, немного нервно засмеялся. — У меня теперь всё болит, — поделился он. Хантер в ответ только хмыкнул, не поднимая головы, и мягко поцеловал спутника в плечо, рядом с синяком от камня. Он не умел просить прощения, но про себя пообещал, что в следующий раз будет осторожнее. — Нам обязательно ехать в Манчестер утром? — спросил священник. Теперь он был бы совсем не против остаться в этом городе ещё хоть на неделю, и даже провести всё это время в гостинице. С Габриэлем. Лицо залила краска, а в груди кольнуло холодом, и Даниэль убрал от охотника руки. Не стоило и думать о подобном: долг звал их в путь, и они обязаны были идти дальше, несмотря ни на что. Хантер выпрямился и окинул тело священника долгим смущающим взглядом. Марлоу напрягся, порываясь сесть и хоть немного прикрыться, но Габриэль удержал его колени, не позволив даже свести вместе ноги. — Если ты хорошо попросишь, то, может, задержимся здесь ненадолго, — сказал охотник, ненавязчиво поглаживая большими пальцами бёдра Даниэля с внутренней стороны. Это было совсем не профессионально. Их ждал следующий контракт, а Хантер на самом деле готов был отложить все дела хотя бы ещё на один день. Нужно было только достойное оправдание задержки. — Как твой лекарь я заявляю, что после такой сильной нагрузки тебе нужен дополнительный отдых, — улыбнулся Даниэль, но тут же нахмурился и так резко сел, что охнул от боли и упал бы обратно, если бы Хантер его не поддержал. — Я ужасный лекарь, я совсем забыл о том, что тебе сейчас нельзя напрягаться, — забеспокоился священник под насмешливым взглядом. — Дай посмотрю. Марлоу прищурился в темноте и провёл пальцами под раной на животе охотника. Она была чуть влажной от выступивших крови и сукровицы, но дотянуться до упавшей на пол мази Габриэль спутнику не дал. — Успокойся, всё в порядке. И я знаю способ получше: поцелуй, где болит, и всё пройдёт, — шутливо сказал Варгас. — Не припомню ничего такого ни на одном из курсов в университете, — пробормотал Марлоу, опустив взгляд и совершив ещё одну попытку отстраниться, но охотник мягко обхватил его за шею и притянул к себе, заглядывая в глаза. — Даниэль, пообещай мне, что больше не будет этого твоего «мы не должны», «это неправильно» и прочей чуши, ладно? Пообещай, что завтра не будешь обо всём этом жалеть. Хватит себя корить, — внушительно произнёс Хантер. — Никто не идеален, у каждого свои слабости. И если Бог существует, что поделать, если Он создал тебя таким? — Габриэль, всё немного не так… — начал Даниэль, но Варгас его перебил: — Разве ты выбирал, кого… — он осёкся. — К кому испытывать влечение? Священник тихо вздохнул, но послушно ответил: — Нет. — Значит, мы решили этот вопрос? Даниэль печально улыбнулся и соврал так, что невозможно было усомниться в его искренности: — Да.