Неотвратимость

— Как думаешь, когда они вернутся? — Только третий день пошёл. Даниэль тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула. В их с Шаксом части госпиталя лежало всего пять человек: трое с тяжёлой формой простуды, один солдат с сотрясением и один механик с переломом руки, и до следующего приёма пищи и лекарств заняться было нечем. — Но всё же… идти им туда сколько? день? два? «Сегодня они все ещё живы?» — хотел продолжить Марлоу, но лишь устало прикрыл глаза, достал сигарету и закурил. В голове было пусто, и он заполнял пустоту дымом, пытаясь избавиться от тревоги. Не помогало. — Я не знаю, — покачал головой Шакс и сложил руки на груди. — Не замечал, чтобы ты так много курил в Аптоне. — Потому что тогда я не так сильно нервничал. Ты разве не волнуешься? За Кракса. И за всех остальных? — Волнуюсь. Но если думать об этом постоянно, то недолго и с ума сойти. — Это точно, — тихо ответил Даниэль и выдохнул дым в потолок. Шакс проводил взглядом взлетевшее вверх серое облачко и со вздохом достал табак и трубку. В госпитале, да и во всём Глазго уже третий день царила молчаливая тревожность. Никто не обсуждал, что могло происходить на озере, не делился своими переживаниями, не выносил застоявшееся беспокойство на всеобщее обозрение. Может быть, только так же, как Шакс и Даниэль, другие тихо переговаривались между собой — время от времени в разных концах госпиталя слышался торопливый напряжённый шёпот, но тех, кто начинал разводить панику, быстро одёргивали. Все они на всякий случай должны были быть собранными и готовыми. Ко всему. Оставшихся в Глазго солдат, охотников и лекарей могли в любой момент вызвать на подмогу основной армии, и по первому же зову они должны были сорваться и отправиться в бой. Или же, если армия падёт и спасать будет уже некого, они должны быть готовы отразить атаку на крепость. Поэтому все находились в состоянии мучительного ожидания, и каждый справлялся с ним по-своему. В основном — с помощью алкоголя. А Даниэль смотрел на встречающихся ему в коридорах жилого корпуса и на улицах пьяных мужчин и явно подвыпивших женщин и тихо завидовал, отчаянно борясь с желанием пополнить их ряды. Но, как бы сильно ни хотелось, к вину он не прикасался — знал, что, если начнёт, наверняка не сможет остановиться. К тому же, даже если ничего не происходило, в госпитале он всё равно был на работе, а когда возвращался в казармы, оставшееся время уделял молитвам. — Ты как вообще? — спросил Шакс, выпустив изо рта остро пахнущий травами клуб дыма. — Плохо выглядишь. — Ничего не изменилось, — ровно ответил Даниэль, задавив окурок в пепельнице. — Я в порядке. Как и вчера. Как и позавчера. — Уверен? А спишь как, нормально? — прищурился Гастингс. В его голосе священнику слышалась изрядная доля ехидства. Шакс точно знал ответ на свой вопрос — тёмные круги у Марлоу под глазами красноречиво говорили за него. — Нормально. Пойду проверю, как там мистер Браун, он утром жаловался, что у него пальцы немеют. Поднявшись из-за стола, Даниэль вышел из общего кабинета, в котором они обычно сидели вместе с Шаксом, Клэр или миссис Тиви — в зависимости от того, чья была очередь дежурить в этом крыле, — и, оказавшись в коридоре, повернул к выходу из госпиталя. Мистера Брауна он проведал ещё час назад, а теперь просто использовал его как предлог, чтобы избежать навязчивой заботы Гастингса. Видимо, сейчас, когда Кракс, за которым он обычно приглядывал, ушёл в поход, а в палатах почти не было пациентов, Шакс присматривал за всеми подряд, и его забота граничила с надзором. Должно быть, и на нём беспокойство за ушедших охотников отразилось сильнее, чем он хотел показать. Старательно игнорируя совесть, очнувшуюся из-за этой невинной, но такой досадной лжи, Даниэль неторопливо шёл по коридорам госпиталя мимо кабинетов, в которых по утрам он и другие лекари, имеющие образование или многолетний опыт в качестве спутников, продолжали обучать новичков и добровольцев. Марлоу с удовольствием читал бы многочасовые лекции, рассказывая всё, что знает, лишь бы не смотреть на большой циферблат на стене и его узорчатые стрелки, но после уроков у всех были свои дела, и Даниэль не смел задерживать свою аудиторию. Когда все расходились, он отправлялся к их с Шаксом пациентам, которым почти не требовалось внимание, и, дав им необходимые лекарства, снова оставался наедине со своими мыслями и кошмарами. И этот день тянулся так же мучительно медленно, как и предыдущие два. Стрелки на часах двигались так, будто их полили смолой, и каждый шаг давался им с огромным трудом. Даниэль надеялся, что постепенно привыкнет к поселившемуся внутри холоду страха и перестанет его замечать, но со временем становилось только хуже. Улица встретила священника холодным порывом ветра, взметнувшим с сугробов сухой снег. Голые ветви деревьев, перила домов, фонарные столбы и окна покрывал иней, он же лег на шарф Даниэля и его ресницы, пока тот бесцельно шёл по незнакомым улицам. Хотя бы по часу каждый день Марлоу выделял на то, чтобы побродить по мёрзлым тёмным переулкам, потому что во время таких прогулок ему иногда удавалось отвлечься. Он ходил, изучая почерневшие вывески мастерских, заглядывая в разбитые витрины магазинов и встречая на своём пути лишь ветер и колючий снег. Если бы он не знал, что лампы в казармах, госпитале и нескольких пабах горели круглые сутки, он решил бы, что Глазго вымер. А ведь крепость была к этому близка. Если армия порождений тьмы окажется слишком большой и сильной, и её не удастся сдержать, и она сокрушит высокие каменные стены, сломает ворота, опустошит дома и пойдёт дальше на юг. И тогда, может, Варгас и Даниэль будут среди них. Священник мотнул головой и раздражённо поджал губы. Эти образы преследовали его днём и ночью, и сколько бы он на себя за это ни злился, сколько бы ни умолял Господа укрепить его силу духа и одарить его спокойствием и верой в лучшее, сколько бы сам себя не убеждал, что всё будет в порядке, это не помогало. Устало выдохнув, Даниэль поднял взгляд на очередную вывеску и, не раздумывая, толкнул заскрипевшую дверь. Переступив порог, Марлоу тут же чихнул — в давно заброшенной библиотеке все поверхности покрывал толстый слой пыли. Обнаружив на бюро лампу с застаревшим маслом, священник с трудом зажёг её и, освещая себе путь слабым огоньком, пошёл вдоль стеллажей. Первые пару дней он пытался читать Библию, найти в ней успокоение, как прежде, но предложения распадались на слова, а слова — на буквы, и ему пришлось оставить это занятие, потому что искать в ней помощи без полной отдачи было неуважительно и бессмысленно. Потом он пробовал отвлечься с помощью найденных в госпитале медицинских книг, но безрезультатно. Теперь же настала очередь третьей попытки — с тем, что могла предложить эта маленькая скромная библиотека. Тусклый свет лампы выхватывал из полумрака названия на потрёпанных выцветших переплётах. С полным равнодушием Марлоу прошёл краеведческий отдел, художественную литературу, исторические опусы — всё то, что раньше вызвало бы его живой интерес, и остановился у стола, на котором валялась забытая кем-то большая стопка старых газет. Поставив лампу на подоконник и близоруко прищурившись, Даниэль взял первый попавшийся номер — и сам не заметил, как перебрал едва ли не всю стопку. Он листал страницы, читая заголовки и погружаясь в мир чёрно-белых картинок, и невольно вспоминал о мирных временах, когда его главным переживанием были первые мессы и исповеди и когда его беспокоило то, как заслужить уважение паствы, будучи совсем молодым и неопытным священником. Неопытным и невинным. В помыслах и деяниях. Марлоу отбросил газеты на стол, взметнув в воздух клуб пыли, и снова чихнул. Нет, так было не лучше. Прошлое не несло в себе ничего, кроме смутных сожалений и раскаяния в том, что не смог сохранить себя прежним. И в том, что, будь у него возможность что-то изменить, он бы ею не воспользовался. Подавив очередной тяжёлый вздох, Даниэль вернул лампу на бюро, затушил её и замер в блёклом полумраке. Отчаянная неспособность что-либо делать пробуждала в Марлоу мрачные мысли о том, что он был бы не против, если бы произошло хоть что-нибудь. Пусть даже толпа мертвецов, неважно. Ему казалось, что он наконец-то начал понимать Варгаса, который от скуки начинал злиться на всё подряд и жаждать драки. Бесконечные сражения приводили его в чувство. А теперь и Марлоу требовалось что-то подобное. Но всё, что ему оставалось, это чтение лекций, подготовка лекарств для пациентов, бесцельные прогулки по крепости, вечерние тренировки и ночные молитвы. В течение дня Даниэль только привычно, почти не вдумываясь в смысл строк, произносил благодарности Богу перед едой и после неё. Но по ночам, когда он не мог заснуть, лёжа на своей кровати и глядя на соседнюю, слова возникали сами собой, и он молил Господа защитить Габриэля, помочь ему в битве, вернуть его Марлоу. Даниэль понимал, что это неправильно, но в темноте и одиночестве холодных ночей это не имело значения. В который раз чихнув и прикрыв нос ладонью, чтобы больше не дышать пылью, Даниэль бесцельно откинул крышку бюро, пробежался взглядом по карточкам с буквами алфавита, выдвинул ящик, полистал лежащие в нём журналы и, оставив стол в таком вскрытом, выпотрошенном виде, покинул библиотеку. Пожалуй, пора было вернуться в казарму за оружием и отправляться на тренировочную площадку. Очередной арбалетный болт вонзился в мишень, и Марлоу, подойдя к деревянному манекену, с трудом выдернул из него все снаряды. К третьему вечеру тренировок результат немного улучшился — Даниэль пять раз попал в туловище, а один болт застрял в голове. Священник постепенно увеличивал расстояние до мишени и считал, как в зависимости от этого менялся процент попаданий. Представлял на месте человеческой фигуры разных монстров и, вспоминая мантикору, удивлялся, как у него тогда получилось её ранить, если в первый вечер тренировок поразить цель смог лишь пару раз. Но он упорно продолжал стрелять, и удерживать арбалет было всё легче, перезаряжать его получалось всё быстрее, промахов становилось всё меньше. Даниэль улыбнулся, сложив болты в колчан. Варгас будет гордиться им, если вернётся. Улыбка быстро померкла, а сердце мгновенно скакнуло в горло. Когда. Когда вернётся, не «если». Марлоу судорожно втянул морозный воздух, снова взялся за арбалет, но руки задрожали от напряжения, и ему пришлось положить оружие обратно. Священник поднял голову — по стремительно темнеющему небу в сторону заходящего солнца лениво плыли плоские облака, окрашиваясь в болезненный бледно-розовый цвет. До вечернего обхода в госпитале оставалось почти два часа. И хоть в пустых кабинетах было тепло и сухо, Даниэль предпочитал больше времени проводить на тренировочной площадке. В госпитале звучала либо натянутая тишина, либо разговоры о том, что сейчас происходило с покинувшими крепость солдатами и охотниками — с прошлого вечера эти обсуждения вышли за рамки шепотков и мгновенно захватили всех. Шакса, который знал о плане сражения больше других, доставали расспросами, Клэр делилась своими соображениями относительно того, каких монстров встретит армия, миссис Тиви и Лиам тихо переговаривались о чём-то в дальнем углу кабинета, а Даниэль старался держаться в стороне. Все его мысли сводились к одному, терзали его изо дня в день, и поделиться ими он ни с кем не мог. Ему казалось, что если он будет участвовать в обсуждении происходящего за пределами крепости, всё станет настолько пугающе реальным, что он не выдержит, запряжёт Кифу и отправится за Габриэлем. Не было ничего страшнее неизвестности. Марлоу стиснул зубы и, быстро сняв перчатки, достал из кобуры револьвер. Он каждый раз брал его с собой, но так и не тренировался с ним. Даниэль не держал его в руках с того самого дня на поляне у Хаддерсфилда и никак не мог решиться взять снова. Вскинув оружие, священник прицелился, и перед глазами сам собой возник образ тёмной фигуры в сектантском плаще, медленно оседающей в сугроб. Ладони мелко задрожали, и Даниэль тряхнул головой, нахмурившись. Если на него нападёт какой-нибудь мертвец, у него не будет времени, чтобы собраться. Если Варгасу будет нужна помощь, некогда будет раздумывать. Если жизни Габриэля будет кто-то угрожать, монстр или человек… Раздались резкий щелчок взведённого курка и оглушительный выстрел. Марлоу шумно выдохнул и один за другим выпустил в мишень оставшиеся пять патронов. Руки больше не дрожали. Слабое эхо выстрелов перестало гулять по усыпанной снегом площадке; Даниэль принялся перезаряжать револьвер и чуть не выронил патроны от неожиданности, когда рядом раздался удивлённый голос: — А ты меткий. Священник вскинул взгляд — у мишени стоял Шакс. Закутавшись в тёплое пальто и обмотавшись ярким оранжевым шарфом, он водил пальцем по манекену, отмечая места, куда вошли пули. — Ни разу не промахнулся… и дважды прямо в голову! — Гастингс обернулся к Марлоу и подошёл ближе. — Не думал, что ты такой хороший стрелок. — Я тоже, — напряжённо откликнулся Даниэль, опустил патрон в шестую камору и, защёлкнув барабан, достал сигареты. Он был уверен, что Шэй пришёл не просто так — уж точно не за тренировкой наблюдать. Священник прикурил, ладонью прикрыв огонь от ветра, выдохнул облако серого дыма и коротко закашлялся. — Ты чего-то хотел? — сипло поинтересовался он, когда и спустя несколько затяжек Шакс ничего не сказал. — Да, — отозвался Гастингс, встретив мрачный взгляд Марлоу. — Ты всё отнекиваешься, но я же вижу, что синяки у тебя под глазами всё больше, и… Нет, выслушай. У меня есть одна настойка на травах, уэльский рецепт, это прекрасное снотворное… — Шакс. Спасибо, конечно, но давай ты будешь заботиться о своих пациентах, ладно? Я в порядке, — прервал Даниэль, упрямо игнорируя тут же возникшее из-за этой грубости чувство вины. Каждый день повторялось одно и то же, и священник уже устал. Мягкие возражения Шакса не убеждали. — Ты же знаешь, здесь может случиться что угодно, мы все должны быть готовы в любой момент, — невозмутимо произнёс Гастингс. — Я плохо выполняю свою работу? — приподнял брови Марлоу. — Нет, но… — Значит, я в порядке. Гастингс тяжело вздохнул и сложил руки на груди. Даниэль отвернулся к мишени, надеясь, что на этом разговор будет завершён и его оставят в одиночестве. Зажав тлеющую сигарету в пальцах, священник вскинул руку с револьвером и прицелился. — Он вернётся, — негромко, но уверенно сказал Шэй. — Габриэль. Он всегда возвращается. — Я знаю, — твёрдо произнёс Даниэль. Он врал. Все эти кошмары, в которых он отправлялся вслед за Варгасом и находил его окровавленное тело или встречал Хантера мёртвого, но восставшего, и погибал от его руки; в которых он становился пленником крепости и ожидания — навсегда; в которых он уезжал в Ноттингем один, а за ним шёл Голиаф с пустым седлом, — все эти кошмары говорили о том, что единственным честным ответом было бы «Я до смерти боюсь, что в этот раз он не справится». — Если хочешь о чём-то поговорить, ты всегда можешь обратиться ко мне, — произнёс Шакс. — Не понимаю, о чём ты. Со стороны Гастингса снова раздался утомлённый вздох, но голос его звучал решительно: — Мне кажется, я знаю, почему ты так переживаешь. Он тебе нравится, не так ли? Даниэль сильно вздрогнул, и громыхнул выстрел; пуля прошла мимо мишени. Не глядя на Шакса, Марлоу торопливо затянулся и, снова закашлявшись, бросил окурок в снег. — Конечно, — священник надеялся, что сможет изобразить непринуждённый тон, но он никогда не умел притворяться. — Габриэль хороший человек, и… — Ты знаешь, что я не об этом, — перебил Гастингс и мягко улыбнулся. — Расслабься, ты можешь мне сказать. Мне Варгас тоже когда-то нравился не только как друг. — Я не хочу об этом слушать, — Марлоу поспешно запихнул револьвер в кобуру и потянулся за колчаном, но на его локте сомкнулись цепкие пальцы, затянутые в тонкую кожу перчаток. Тогда Даниэль наконец поднял на Шакса настороженный взгляд. — Это грех, ты ведь знаешь? — Я в это не верю. И ты, кажется, тоже. А ещё ты совсем не умеешь врать. Если хочешь скрывать свои чувства, тебе стоит потренироваться — даже Варгас наверняка давно догадался, он только кажется таким невнимательным, — священник выдернул локоть из пальцев Гастингса, и тот поднял ладони в примирительном жесте. — Слушай, мне когда-то тоже тяжело было признаться, даже самому себе, но… — Это не твоё дело, — резко перебил Даниэль, но тут же досадливо поджал губы и устало прикрыл глаза. — Шакс, пожалуйста. Я правда не хочу это обсуждать. Наверно, Марлоу стоило попросить прощения за столь грубое поведение, но он не стал. Раздражение и смущение, попав в звенящую, замороженную пустоту внутри, мгновенно заполнили собой, затопили сознание, и извиняться не было ни сил, ни желания. Даниэль думал только о том, что должен защищать себя, Варгаса и их тайну от любопытства окружающих, даже если это любопытство проявлял их друг. И даже если он делал это с добрыми намерениями. — Ладно. Но если передумаешь… — Да, — Даниэль кивнул и надел перчатки на окоченевшие ладони. — Буду иметь в виду. — Но настойку я тебе всё равно дам, и никаких возражений, — с нажимом добавил Шакс. — Считай, это мой приказ как главного врача. Тебе нужно нормально поспать. Священник снова кивнул, постепенно успокаиваясь. Да, наверняка Шэй просто хотел помочь. Готов был выслушать и поддержать. Но Даниэль молчал. Все слова о том, как сильно он боялся и скучал, замерзали в груди, и изо рта вырывались лишь клубы пара. — Я смотрю, ты только стреляешь? А ближний бой не отрабатываешь? — поинтересовался Гастингс нарочито непринуждённым тоном. — Нет, я не знаю, как. Моя работа же — только лечить, — откликнулся Марлоу, не став скрывать ехидные нотки в голосе. Шакс понимающе улыбнулся. — Хочешь, покажу тебе несколько приёмов на защиту и контратаку? Лишним это точно не будет. Даниэль закрепил на поясе колчан с болтами, подхватил арбалет и подавил вздох. — Давай. Мне давно пора было этому научиться. — Отлично, тогда займём какой-нибудь пустой кабинет, пока есть время до вечернего обхода, — предложил Шакс, и они направились к госпиталю. *** За окном опять валил снег, сильный ветер глухо выл в тонких щелях старых деревянных рам, стёкла тревожно дребезжали. Тьму на небольшой площади перед госпиталем едва разгонял огонь фонарей и свет, горящий в кабинетах. Был поздний вечер, но бессонница в крепости распространялась, как чума, и если в первые дни после отправления армии в госпитале задерживалось всего несколько человек, то теперь многочисленные санитары и медсёстры собирались группами и засиживались до ночи. Даниэль потёр уставшие глаза, покрутил ноющим запястьем, на котором темнел оставленный Шаксом синяк, и перевернул страницу старого медицинского журнала. Выцветшие буквы на жёлтой бумаге уже начинали расплываться, но Марлоу продолжал бездумно читать о новых — на момент выпуска номера — зажимах и ланцетах, которые производили на заводе в Эдинбурге. Статья сопровождалась чёрно-белыми картинками, которые священник рассматривал без особого интереса. Стоило, наверно, пойти спать, но Даниэль, вопреки обыкновению, решил задержаться, потому что этим вечером в госпитале было спокойно и даже уютно. Напротив Марлоу сидел Шакс, дымил трубкой и что-то писал в толстой тетради; Клэр от скуки перебирала старые больничные карты, тихо напевая какую-то смутно знакомую мелодию; чуть в стороне сидел Лиам и, задумчиво вздыхая, мял в тонких пальцах платок. Даниэль несколько раз ловил на себе его беспокойный взгляд, но спутник Брента так ничего и не сказал, а священник не стал спрашивать. В соседнем кабинете, напротив, было шумно. Туда набились медсёстры, санитары, солдаты и несколько охотников; они громко что-то обсуждали, играли в карты и, конечно, пили. Шакс недовольно поджимал губы, но ничего не предпринимал. В предыдущие вечера он быстро всех разгонял, однако сегодня в ответ на замечание все возразили ему так слаженно и настойчиво, что Гастингсу пришлось сдаться. Даниэль прикрыл глаза. Веселье в соседнем кабинете носило натянутый, нервный характер, он заметил это, когда проходил мимо. Губы девушек изображали улыбки, а пальцы сильно стискивали бокалы и кружки, смех мужчин становился всё громче, но в нём слышалось скрытое напряжение. И когда один из санитаров предложил Марлоу присоединиться и протянул ему кружку с пивом, отказаться было очень тяжело. Снова перевернув страницу, Даниэль прочитал заголовок, гласящий, что врачи наконец-то выяснили, что за болезнь свирепствовала в Блэргори пятнадцать лет назад, и закрыл журнал. Подавив зевок, он встал из-за стола и сказал, когда Шакс поднял голову от тетради: — Пойду, пожалуй. — Завтра тренироваться будем? — Гастингс кивнул на запястье священника: — Как рука? Нормально? — Нормально, так что да, завтра продолжим, — Даниэль подхватил журнал и всё-таки зевнул, прикрыв рот ладонью. — Спокойной ночи. Улыбнувшись Клэр, которая, не переставая петь, помахала ему на прощание, священник по пути к двери бросил взгляд в окно. Стёкла дребезжали всё сильнее, а тьма на улице сгустилась настолько, что поглощала тусклый свет фонарей. Даже крупные снежинки стали почти невидимы, потому что не могли поймать жёлтые отблески огня. Темнота казалась густой, вязкой, как дёготь, и неестественно плотной. Словно крепость накрыло тяжёлым чёрным одеялом, которое было невозможно поднять и под которым было не продохнуть. Даниэль отвернулся от окна, убеждая себя в том, что это просто его разыгравшееся воображение, и вышел в коридор. Проходить сквозь соседний кабинет он не хотел, чтобы избежать соблазна, и поэтому решил сделать небольшой крюк через приёмную, в которой стоял шкаф с журналами. Он дошёл до нужного поворота, когда услышал позади лёгкие, торопливо приближающиеся шаги. Обернувшись, Марлоу увидел Лиама, взволнованное лицо которого было настолько бледным, что в тёмном коридоре он выглядел, как призрак. — Что-то случилось? — быстро спросил Даниэль. Парень остановился напротив и отрицательно дёрнул головой. Когда он нервным движением взъерошил свои короткие волосы, стало заметно, что рука у него дрожит. — Нет, ничего, — тихо сказал Лиам. Он скомкал платок, сунул его в карман и уставился на Марлоу большими глазами, в которых притаились страх и сомнения. — Даниэль, вы ведь умеете хранить секреты? Священник выдохнул с облегчением и едва нашёл в себе силы, чтобы успокаивающе улыбнуться. — Да, конечно, — и после нескольких секунд напряжённой тишины мягко добавил: — Вы хотите исповедоваться? — Н-нет, я неверующий. Извините, — замявшись, неловко выдавил Лиам, и повернулся к окну, за которым почти ничего не было видно. Словно с внешней стороны стёкла были занавешены чёрным полотном. — Вы заметили, как сегодня темно? — парень поджал губы и судорожно вздохнул. — Так не бывает. Значит, Даниэлю всё же не показалось. Сдвинув брови, он тоже вгляделся во тьму за окном, а Лиам снова подал голос. Похоже, ему было легче, когда на него не смотрели. — Я не стал бы говорить, но боюсь, что произойдёт что-то плохое, и тогда, возможно, мне понадобится помощь. Лионелл рассказывал о своих друзьях, говорил, что вам можно доверять… Я… не должен вас просить об этом, но у меня нет… Тьму за окном вдруг разорвала яркая вспышка, на мгновение ослепив Даниэля и Лиама. — Что происхо… Слова священника потонули в грохоте, который эхом покатился от места вспышки в разные стороны, повторился, нарастая, и прервался звоном колокола. От кабинета до них донёсся визг, дверь распахнулась, и в коридор высыпали санитары и медсёстры. Кто-то тут же прилип к трясущимися от грохота окнам, кто-то растерянно оглядывался, кто-то что-то кричал. Даниэль встретил полный отчаяния взгляд Лиама, который до боли вцепился священнику в плечо и торопливо зашептал на ухо: — Если со мной что-то случится, прошу, отдайте это Лионеллу, — парень сунул Даниэлю в ладонь маленький прямоугольник конверта, сложенного в несколько раз. — И если меня ранят, мне нельзя быть в госпитале, я буду в нашей комнате, восемьдесят седьмой. Но никто не должен об этом знать, кроме вас, потому что… Мимо них пробежал солдат, задев Лиама плечом, и тот запнулся, не договорив, а уже в следующую секунду к ним подлетел Шакс. — О чём вы тут болтаете, чёрт возьми? Не слышали тревогу? Хватит в коридоре торчать, проход загораживаете, — строго отчеканил он. Даниэль спрятал конверт во внутренний карман, коротко сжал тонкое запястье Лиама, говоря без слов, одним жестом, что он всё понял, что никто ничего не узнает, что всё будет хорошо. А потом Шакс за плечи развернул Лиама к западному крылу госпиталя, подтолкнул Даниэля к восточному и громко, перекрывая топот и чужие взволнованные голоса, крикнул: — Всем успокоиться! Стены крепкие, должны выдержать. Но наверняка уже скоро появятся раненые. И все вы знаете, что делать! Верно? — Да, — ответили ему разрозненные голоса. — Так делайте! — рявкнул Шакс. В главной палате было настолько тихо, что отдалённый грохот казался оглушительным. Некоторые добровольцы вздрагивали от каждого звука и бросали на входную дверь испуганные взгляды, но большая часть замерла по разным углам с решительно-мрачным видом, либо мерила палату беспокойным, но твёрдым шагом. Даниэль сидел на койке и смотрел прямо перед собой, напряжённо вслушиваясь и гадая, что происходит за пределами госпиталя. Часть мертвецов и монстров целенаправленно пришла к крепости, отделившись от основной армии? Или они прибыли с другой стороны? Может, с востока или юга, хотя по дороге к Глазго Даниэль и Варгас не видели никаких предпосылок к их появлению. А судя по взрывам, их было много. Ради пары десятков порождений на стенах не стали бы заряжать пушки. Или эти монстры прошли через отправившихся им навстречу охотников и солдат и добрались до крепости. И среди мертвецов теперь можно увидеть Кракса, Брента или… Марлоу поджал губы. Не время думать об этом. — Что это у тебя? — спросил Шакс, указав на руки священника. Даниэль и не замечал, что продолжает скручивать старый журнал в тугую трубку. — Да так, — он подошёл к стоящему в углу длинному шкафу, положил журнал на нижнюю полку, к другим пожелтевшим бумагам, и бросил взгляд на настенные часы — прошло всего шесть минут. — Читал всё подряд. Марлоу замер рядом с дверью, снова прислушался в сомнениях и решительно шагнул в сторону холла, но его остановил резкий голос Шакса: — Ты куда? Обернувшись, Даниэль неопределённо махнул рукой в направлении, откуда раздавалось больше всего грохота: — Пока мы тут отсиживаемся, там наверняка уже есть те, кому нужна помощь, и… — И там есть те, кто может её оказать, — строго перебил Гастингс. — Думаешь, мы это не предусмотрели? Сядь обратно. Марлоу подавил вздох и послушно отошёл от двери. Конечно, Шакс был прав, просто очередной виток ожидания, ещё более нервного, леденящего своей неизвестностью, слишком сильно давил и заставлял делать хоть что-то. Даниэль отмерил шагами расстояние от шкафа до койки и обратно, сжимая в кармане пачку сигарет. — Они ведь не прорвутся через стены? — неуверенно спросил кто-то. Марлоу и несколько санитаров, которые стояли рядом, посмотрели на Шакса так, будто тот мог видеть будущее, но Гастингс лишь покачал головой. — Будем надеяться, что нет. Ещё пару минут все молчали, а потом с разных сторон понёсся поток бессмысленных вопросов, на которые никто не знал ответов. Но беспорядочный гомон длился недолго. За очередным взрывом последовал оглушительный скрежет, который заставил всех притихнуть, за широким окном холла полыхнуло, разорвав тьму, и тут же распахнулась дверь, так резко, что кто-то из медсестёр громко вскрикнул от неожиданности. На пороге показались двое: охотник и поддерживающий его доброволец. Даниэль и один из санитаров кинулись к ним и помогли пострадавшему добраться до первой койки. Тот сильно хромал и яростно зашипел сквозь зубы, когда ему помогли лечь и санитар начал стягивать с него ботинок. — Чёрт, аккуратнее. Дайте я сам, вы мне так ногу сломаете, — охотник приподнялся на локтях и попытался сесть, но Даниэль удержал его за плечо. Щёлкнули ножницы, разрезая штанину; священник бросил взгляд на голень охотника и силой уложил раненого обратно. — Она уже сломана, так что не дёргайтесь лишний раз, лежите спокойно, — приказал Марлоу. Пока санитар продолжал заниматься ногой, накладывая шину, Даниэль смыл кровь с лица охотника и обработал неглубокую рану, прислушиваясь к разговору Шакса и пришедшего со стены добровольца. — …не видно ни черта, заметили, темень какая? А за стеной того хуже, так что хрен их разберёт, сколько их там. Некоторые прям по стене, по камням наверх забираются. Я видел, как одна такая тварина шею солдату прокусила. Ждите, сейчас сюда повалят. — Кто? — беспокойно спросил Гастингс. И понизил голос до шёпота: — Ворота сломали? Марлоу невольно задержал дыхание и снова надавил охотнику на плечо: тот что-то неразборчиво рычал и сжимал кулаки, пока санитар обматывал его ногу бинтами. — Что? — не понял доброволец. — Да не, не монстры, раненые повалят. С нашей стороны ворота целы. Я пойду обратно. Он шумно, решительно вдохнул, как в ожидании приступа резкой боли, и скрылся в холле. Не прошло и пары минут, как входная дверь начала постоянно поскрипывать петлями, открываясь и пуская всё новых раненых, а просторная палата наполнилась торопливым топотом, короткими приказами, которые лекари отдавали медсёстрам, и приглушёнными стонами. Добровольцы, обученные основам за время пребывания в крепости, оказывали первую помощь прямо в главной палате, а после отводили или относили раненых в дальние комнаты, освобождая место для новых пациентов; лекари в отдельных кабинетах занимались теми, кому требовались операция или ампутация. Но в какой-то момент раненых стало так много, что санитарам пришлось оказывать им любую помощь прямо в главной палате, потому что лекари не справлялись, а добровольцы едва успевали относить обмотанных бинтами и одурманенных опиумом солдат и охотников вглубь госпиталя. Для трупов у них была отдельная комната. И Даниэль даже думать не хотел, насколько небрежно туда в спешке скидывали погибших. От непрекращающихся стонов звенело в ушах, кожу на руках стягивало под засохшей на ней кровью, пальцы подрагивали от усталости, но стоило Марлоу взять ланцет, как дрожь прекращалась. Нос забивали запахи спирта, палёных волос, сгоревшей плоти и развороченных внутренностей. Последний остался от солдата, который умер буквально через пару минут после того, как попал на стол к священнику. Даниэль даже не стал его трогать — одного взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько бессмысленными были бы попытки спасти несчастного. Марлоу отложил инструменты, жестом поманил к себе санитара и кивнул на охотника, блуждающего по потолку рассеянным от опиума взглядом. Даниэль вытащил из его бока не меньше десятка застрявших там каменных осколков, и это был уже четвёртый пациент с подобными ранениями — по обрывкам разговоров священник уловил, что был взрыв, который уничтожил немало монстров, но пострадали и люди. Оставив санитара перевязывать охотника, Марлоу вымыл руки в порозовевшей воде, вытер их влажным полотенцем и, откинув волосы со вспотевшего лба, вышел в главную палату. Весь пол был усеян алыми следами, рядом с койками валялись окровавленные бинты, в углу сидела одна из медсестёр с покрасневшим, залитым слезами лицом и отбивалась от бутылька, который настойчиво протягивала ей Клэр. Через открытую дверь в холл виднелось широкое окно, за которым продолжал полыхать пожар. Грохот взрывов и выстрелов звучал гораздо ближе. Нахмурившись, Марлоу прошёл между койками в начало палаты, где на носилках в ожидании своей очереди лежали раненые, умирающие от потери крови и болевого шока, и остановился, заметив знакомую фигуру. Над одним из солдат, сидя на коленях прямо на грязном полу, склонилась миссис Тиви. Подол её зимнего плаща был оборван, лицо измазано сажей, а распоротый рукав пропитался кровью. Но, словно ничего этого не замечая, она раздражённо заправила за ухо прядь, выбившуюся из растрёпанного пучка, и продолжила накладывать жгут на руку раненого. Закончив с ним, она вскочила на ноги и развернулась к двери. — Маргарет! — воскликнул Марлоу и, едва не столкнувшись с одним из лекарей, успел догнать её уже у выхода из госпиталя. — Куда вы? — Даниэль, — Тиви обернулась и вскинула на него глаза, кажущиеся почти чёрными на фоне совсем бледного лица. В её голосе не было слышно страха, когда она тихо сказала: — Ворота сломаны. Там настоящий ад. Людей не хватает, поэтому я возвращаюсь. Она направилась к двери, но Даниэль схватил её за локоть, останавливая. — Нет, — твёрдо возразил он и внимательнее присмотрелся к ране на её предплечье. — Вас нужно перевязать. Если вы упадёте в обморок от потери крови, то станете бесполезны, — священник потянул Тиви обратно, но она не поддалась, сурово сдвинув брови. — Ну же, вам нельзя быть на поле боя. Дома вас ждут дети, забыли? — Да, но… — Я вас туда не пущу, — заявил Марлоу и стиснул пальцы на её локте. — Давайте не будем терять время на разговоры. Маргарет упрямо поджала губы, но, бросив взгляд на раненых, которым некому было помочь, кивнула и вернулась в палату. Устало опустив плечи, Даниэль прикрыл глаза на секунду, поморщился, когда грохот раздался совсем близко к госпиталю, и пошёл за ней, но замер, снова проходя мимо носилок. Внутри болезненно закололо, пальцы резко похолодели, и священник тяжело вздохнул. Там лежал Финн, охотник, с которым они познакомились в доме отца Филиппа. Его очки были разбиты, за золотой оправой виднелись тёмные круги под глазами, помутневший от боли взгляд зацепился за Даниэля и бессмысленно скользнул дальше. Охотник дышал шумно, с присвистом, и каждый следующий вдох стоил ему всё больших усилий — его грудная клетка была вся залита кровью, толчками вытекающей из страшной раны. — Мистер Марлоу? — окликнул санитар. — Отнести его к вам? Священник с трудом оторвал взгляд от МакГрегора и перевёл его на молодого солдата, лежащего рядом. У того была раздроблена одна нога ниже колена, и у него, возможно, был шанс выжить. — Нет, — выдохнул Даниэль и указал на солдата: — Я займусь им. — Как скажете, — согласился санитар и вместе с одним из добровольцев понёс раненого в кабинет. — Простите, — прошептал Марлоу, с сожалением посмотрев на Финна. Выбор казался очевидным, но всё равно от необходимости делать его тяжело сводило внутри. Даниэль чувствовал себя предателем и убийцей, но… Всех не спасти. Горло на мгновение болезненно сдавило, но Марлоу тут же одёрнул себя. Было не время и не место для эмоций. Он не мог позволить себе забиться в угол и рыдать, как медсестра, которую успокаивала Клэр. Может, только после того, как всё закончится. Если они переживут эту ночь. Священник повернул к кабинету, развязывая фартук, который пора было поменять — этот уже весь покрылся засохшими бордовыми брызгами, — но успел сделать лишь несколько шагов. Позади раздался быстрый топот, коротко скрипнули петли, громко хлопнула закрывшаяся дверь, но её сразу открыли, так резко и сильно, что она стукнулась массивной металлической ручкой о стену. Сразу несколько перепуганных санитаров ворвались в палату, и шум перекрыли нечеловеческий вопль и чей-то пронзительный визг. Обернувшись, Даниэль успел заметить только Клэр и ещё пару медсестёр, которые пятились, не в силах отвести взгляд от чего-то впереди, потом священника сильно пихнули в сторону, он на мгновение потерялся в пространстве, а когда поднял голову, увидел того, от кого все бежали. Это был мужчина в рваных одеждах, сжимающий в руках короткий меч, по которому стекала свежая кровь. В первую секунду Марлоу показалось, что это один из охотников, но он быстро понял, что ошибся. В боку у мужчины зияла огромная сквозная дыра, из-за которой тот едва заметно покачивался, теряя равновесие, а его полностью чёрные глаза отражали захватившее тело тьму. Мертвец метнулся в сторону, пронзил спину пытающегося отползти от него санитара с отрубленными ногами и, издав низкий грудной звук, отдалённо напоминающий смех, вскинул взгляд в поисках следующей жертвы. — Назад, — прохрипел кто-то у Даниэля за спиной, наверняка один из солдат или охотников, ещё способных стоять и держать оружие, но священник не послушал. Не было времени на раздумья и страх. Здесь были беззащитные женщины, ни на что не способные санитары и бесполезные воины. И священник не был тем, кому под силу выступить против жаждущего крови монстра, но он сделал шаг вперёд и выхватил револьвер из кобуры, так и оставшейся у него на поясе после дневной тренировки. Мертвец бросился на Марлоу так быстро, что тот выстрелил, даже не целясь. Пуля прошила плечо скалящейся твари, не остановив, но заставив дёрнуться вбок. Меч, направленный Даниэлю в живот, ушёл в сторону, а мертвец оказался слишком близко. Времени на то, чтобы снова взвести курок, не осталось. Монстр коротко замахнулся для рубящего удара; священник сжал рукоять стилета и, сделав последний шаг навстречу, вонзил его мертвецу в висок. Ощущая, как бешено, не давая вздохнуть, сердце колотится в горле, и как пересохло во рту, Марлоу с силой свернул застывшему на мгновение монстру шею, и тот упал на подогнувшихся ногах, окончательно мёртвый. Даниэля пробрала крупная дрожь, а как только она прошла, его начало мелко колотить. Он проводил труп охотника бессмысленным взглядом, заторможено приложил ладонь к своему боку, горячему, мокрому, и посмотрел на руку. Багровая. Пальцы расплывались. Даниэль тяжело моргнул и, пошатнувшись, повернулся на новый шум: в холле появилось ещё три мертвеца, безоружных, но с длинными, как кинжалы, когтями. Они стремительно надвигались. Зажав ладонью горящую невыносимой болью рану, борясь с застилающей глаза тьмой, священник поднял револьвер, но палец со щелчком соскользнул с курка. Вокруг что-то происходило, кто-то кричал, бегал, снова стонал. Этот мучительный звук застрял в голове, повторился громче, и только тогда Даниэль понял, что это он — его пересохшее горло издавало эти короткие сдавленные стоны. Кто-то схватил его за плечи и оттолкнул в сторону, послышались лязг столкновения когтей и меча, мягкий звук, с которым лезвие входит в плоть, и всё превратилось в монотонный пульсирующий гул. Сделав несколько шагов, Даниэль зацепился за край ближайшей койки, скользнул взглядом по серому лицу лежащего на ней мертвеца и, упав рядом с ним на холодный, липкий от засохшей крови пол, закрыл глаза. И тогда наконец-то стало тихо.