Неотвратимость

Даниэль захлопнул Библию, проводил взглядом взлетевшие от её страниц редкие пылинки и, прикрыв глаза, тяжело вздохнул. Он читал самую скучную часть, на которой всегда засыпал. Подробная инструкция, как и из чего евреям полагалось строить Скинию собрания, в их времена годилась разве что в качестве отменного снотворного, и Марлоу не стеснялся этим пользоваться. Прежде, если бессонница одолевала его в Ноттингеме и даже долгие молитвы не помогали, он открывал двадцать пятую главу Исхода и, едва дочитав до описания светильника или петель и крючков у покрывал скинии, засыпал прямо на книге. Однако сейчас это не сработало. Даниэль спустил ноги на прохладный пол и, прижав ладонь к боку, пару раз кашлянул. Рана отозвалась тупой болью, которая, впрочем, быстро прошла. Уже полторы недели, как он простудился и всё никак не мог окончательно поправиться. Марлоу был уверен, что это из-за пребывания в госпитале среди других больных, но Шакс только закатывал глаза и неустанно повторял, что в этом как раз смысл карантина — чтобы больные были отдельно от здоровых. Гастингс оказался настолько же строгим врачом, насколько Даниэль — невыносимым пациентом. Травник вечно посылал санитаров, чтобы те следили за соблюдением режима, заставляли полностью съедать полагающие порции, даже ужасные недоваренные яйца, а Шакс по вечерам отчитывал священника за непослушание. Марлоу, в свою очередь, комментировал его методы лечения; отказывался от содержащих опиум лекарств, хотя поначалу от боли даже не мог ровно сидеть на кровати; до карантина бродил по всему этажу вместе с Варгасом, несмотря на то, что ему запрещали вставать; а всю последнюю неделю твердил, что его пора выписывать. Как-то раз он даже попытался подговорить Клэр, чтобы та принесла его вещи. Она почти поддалась, но все надежды на побег испарились, когда в палату заглянула миссис Тиви. Она отругала Даниэля, уложила его обратно, чтобы поменять повязку, и, конечно же, рассказала обо всём Шаксу. Пребывание в карантине сводило с ума, так что Марлоу даже не чувствовал вины за своё поведение. Ему было невыносимо скучно. Среди соседей по палате у него нашёлся всего один интересный собеседник, но парень поправился в считанные дни и покинул госпиталь; остальные были либо не в состоянии общаться, либо не горели желанием. Поэтому Даниэль приставал с разговорами к санитарам, постоянно задерживал у себя Клэр и миссис Тиви и с явным удовольствием препирался с Гастингсом. Книги и журналы тоже не помогали. На тумбочке рядом с распятием опасно кренилась высокая стопка пыльных томов из библиотеки. Их по просьбе Даниэля принесла Маргарет, тогда же через неё Варгас передал и Библию. Это было в начале карантина, и спустя полторы недели Марлоу больше не мог читать. Сунув ноги в тапочки, он решительно поднялся в кровати и бесшумно пересёк освещённую лишь лунным сиянием палату. Бок всё ещё неприятно ныл, но теперь Даниэль хотя бы справлялся со всем самостоятельно. В первые дни, ещё до простуды, он не мог полностью разогнуться, иначе рану обжигало нестерпимой болью, а ходил он, намертво вцепившись в предплечье Варгаса, когда они гуляли, или с поддержкой санитара, если нужно было дойти до туалета. А этим вечером спуск с третьего на второй этаж и путь до нужного кабинета не составили особого труда. Расправив плечи и упрямо нахмурившись, Марлоу постучал и сразу толкнул дверь. Не успел он открыть рот, как Шэй, подняв глаза от бумаг, твёрдо произнёс: — Даниэль, нет. Возвращайся в постель. Ты же знаешь, что не должен покидать третий этаж… Какого чёрта? Пока он говорил, священник прошёл вглубь кабинета и, подвинув свободный стул, сел напротив Гастингса. Тот, не удержавшись, закатил глаза. — Шакс, я больше не могу, — Даниэль скрестил руки на груди и поёжился — в одной больничной рубашке было прохладно. — Ты ещё кашляешь. — Только по вечерам и совсем немного. — Ты ещё можешь быть заразным, — травник сурово сдвинул брови, но надавить на ответственность не получилось. — За последние четыре дня больше никто не заболел, так что это вряд ли. — Откуда ты… — Шэй запнулся и уставился в невинные умоляющие глаза напротив. — А, неважно. Даниэль помнил, как такой жалобный вид работал на его сестре, но не особо надеялся, что это поможет с Шаксом. И всё же стоило начать с просьб, а не сразу переходить к тяжёлой артиллерии. — Давай послезавтра. Окончательно убедимся, что… — Давай сейчас, — перебил Марлоу. — Пожалуйста. Просто сними чёртовы швы и отпусти меня уже. Госпиталь сводит меня с ума. — Это ты сводишь госпиталь с ума. Даниэль стиснул зубы, удерживаясь от того, чтобы ответить и начать обычную перепалку. Он не собирался сдаваться. Иначе его ждало возвращение в палату, где он будет вертеться на кровати три часа, пытаясь заснуть и кашляя из-за душного спёртого воздуха, и затыкать уши, чтобы не слышать храпа со стороны солдата с перебитым носом. А с утра будет давиться сначала безвкусной кашей, а после — такими же пресными рассказами из последней оставшейся книги. Стоило только представить, и сразу хотелось выть от отчаяния. Марлоу пережил бы всё это, если бы оставался в обычной палате, а Габриэль всё так же проводил бы с ним по несколько часов в день, но охотнику ход на третий этаж был закрыт. — Хуже, чем ты, у меня пациента ещё не было, — покачал головой травник. — Ни за что бы не подумал… Даже с Варгасом легче. — Потому что он ничего в этом не понимает. — Пока я занимаюсь твоим лечением, я буду решать, когда снимать швы и когда тебя выписывать, — отрезал Шакс. — Если ты будешь так трястись над каждым пациентом, то никогда отсюда не уедешь, — Даниэль поднялся со своего места и, глядя Гастингсу в глаза, уверенно заявил: — Раз ты не хочешь меня отпустить, я уйду сам. Потому что оставаться здесь невыносимо. Травник тоже встал, поджав губы с таким видом, будто готов схватить Марлоу за шкирку и оттащить обратно в палату, как когда-то в Аптон Магна делал Билл. Вот только Шаксу сил на это не хватило бы — Даниэль чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сопротивляться его навязчивой опеке. С тех пор, как Кракс сообщил своему спутнику, что планирует осесть в Лондоне, и уехал, Гастингс начал заботиться обо всех окружающих так рьяно, будто кто-нибудь мог погибнуть от одного недостатка внимания. Марлоу искренне сочувствовал Шаксу, который в первые дни после оглушительной новости выглядел совсем потерянным и печальным, но выступать и дальше объектом неустанного присмотра Даниэль не мог. Несколько секунд они смотрели друг на друга в тишине, которую нарушал только едва слышный свист ветра в раме. Госпиталь, в котором за прошедшие две недели стало гораздо меньше людей, крепко спал, погружённый во тьму. — Шакс, я серьёзно, — Марлоу коротко закашлялся, но вызванный этим скептический взгляд его совершенно не смутил. — Если ты не отдашь мне вещи, я уйду прям так. Сам швы сниму, это точно не станет проблемой… — Тоже мне шантажист. — Если что, Габриэль поможет, — продолжил священник. — Ладно. Последнее звучит по-настоящему страшно, — фыркнул Шакс и подхватил со стола ярко горящую лампу. — Чёрт с тобой, пойдём, а то голова из-за тебя раскалываться начинает. Даниэль подавил победную улыбку и, направляясь к приёмной второго этажа, незаметно прижал ладонь к ноющему боку. Главное было — не давать Гастингсу повода для беспокойства, и тогда уже этой ночью он сможет вернуться в комнату под номером 63. Эта мысль отозвалась теплом и трепетом в груди, и Марлоу мгновенно забыл о боли. Когда швы были сняты, священник искренне поблагодарил Шакса и, собрав свои немногочисленные вещи, покинул госпиталь. Первым делом, вернувшись в казармы, Даниэль отправился в душ и исполнил свою двухнедельную мечту — помылся без свидетелей и посторонней помощи. Конечно, стереть с себя запах мазей и бесчисленных лекарств он не мог, потому что нельзя было мочить повязку, но Даниэль был счастлив и тем, что имел. Он остервенело мылил голову, игнорируя тянущую боль в боку, смотрел, как с него стекает пена, представляя, что с грязью избавляется от уныния и раздражительности, потом брился, недовольно глядя на своё бледное отражение с серыми тенями на веках. Госпиталь оставил глубокий отпечаток в виде новых морщин между бровями, запавших глаз и заострившихся скул, но Марлоу надеялся, что возвращение к нормальной жизни быстро приведёт его в порядок. Перехватив собственный взгляд в зеркале, священник виновато улыбнулся. Полгода назад он бы и не заметил, что что-то в его внешности изменилось, а заметив, ничуть бы этим не обеспокоился. Даниэль осторожно потянулся и широко зевнул. Путь от госпиталя, возня в душевой, прогулки по лестницам казармы быстро его вымотали, и к тому моменту, когда Марлоу оказался у знакомой двери, он ужасно хотел спать. Бесшумно проскользнув в комнату и повернув ключ в замочной скважине, Даниэль замер. Он слышал чужое размеренное дыхание, и внутри разливалось долгожданное умиротворение. Вернув распятие и Библию на комод, он бросил вещи на стул и, даже не взглянув в сторону своей пустующей кровати, нырнул к Варгасу под одеяло. Охотник лежал, отвернувшись к стене, и крепко спал. Ни шорох, ни прикосновение холодного носа к затылку его не разбудили. Даниэль втянул запах — непривычно свежий, без ноток крови и пепла, но всё такой же родной — и улыбнулся, прижимаясь к широкой спине. Для двоих постель была тесной, а одеяло — узким, но священника грели тепло Габриэля и ощущение, будто он вернулся домой. Даниэль тронул губами выступающий позвонок, уткнулся лбом в шею и закрыл глаза. В мягкой тишине раздался глубокий вздох, и его руку, перекинутую через талию Варгаса, накрыла чужая ладонь. Габриэль проснулся от щекотного ощущения на шее и губах и, сморщив нос, подул на светлые пряди. Комнату заливал бледный солнечный свет, от окна по ногам тянуло холодным воздухом — одеяло перекрутилось, и у Хантера оказалась укрыта верхняя половина, а у Даниэля — нижняя. Поэтому священник жался к Варгасу и прятал между ними замёрзшие ладони. В казармах за прошедшие две недели стало ещё меньше людей, и в это время дня почти все разбредались по разным делам: кто-то на бесконечные собрания, кто-то — на работы по восстановлению крепости, кто-то — на тренировки или в пабы, где ждали отмашки от командования, что можно покинуть Глазго. Атмосфера тоскливой хандры всё сгущалась — Варгас остро это ощущал, потому что и сам изнывал от скуки. Ему надоел каждый кирпич проклятой крепости, каждый флаг, который виднелся из окна, каждый сорт рома в трактирах. Он больше не мог разговаривать с другими маршалами, слушать поучительные речи Джонсона и терпеть заботу Шакса. С каждым днём обитатели Глазго становились всё более раздражающими и навязчивыми, и Хантер даже ловил себя на мыслях, что до похода на озеро, в напряжении и тревоге, находиться здесь было приятнее. Но этим утром, открыв глаза, он не испытал привычного отвращения к приевшемуся виду комнаты. Шея по-прежнему чесалась от того, что её щекотали спутанные светлые пряди, однако охотник не отстранился. Наоборот, он расправил одеяло, укрывая полностью их обоих, скользнул ладонью под задравшуюся ночную рубашку Даниэля и осторожно, чтобы не задеть бок, притянул спутника к себе. И руку со спины не убрал — бездумно гладил между лопаток и обводил пальцами позвонки, ощущая кожей тепло тихих выдохов. Всё это навевало дрёму, и охотник почти ей поддался, когда ощутил прикосновение губ под ключицей. Даниэль напрягся всем телом, тут же расслабился и придвинулся ещё ближе, водя кончиком носа по шее. — Доброе утро, — тихо произнёс Габриэль. Марлоу вздрогнул и чуть отстранился, поднимая смущённый взгляд. — Я думал, ты ещё спишь. — А раз не сплю, целовать больше не будешь? — Почему же, — прошептал Даниэль, обхватил одной рукой затылок охотника и тронул его губы своими. Мягко, невесомо и немного лениво, будто они ещё спали и у них было всё время мира. Они едва касались друг друга, легко скользя губами и смешивая дыхание, и Варгас не видел, но чувствовал, что Даниэль улыбается, изливая на него всю свою нежность. Хантер мог прервать его, залезть языком в рот или сразу сунуть ладонь между ног, и спутник наверняка был бы не против. Но пока что Варгасу этих сонных поцелуев было достаточно. — Не ожидал тебя сегодня увидеть, — сказал он, когда священник, мазнув губами по его щеке и подбородку, ткнулся куда-то в шею, шумно посапывая заложенным носом. — Шакс наконец-то сжалился? — Я его заставил, — неловко пробурчал Марлоу и коротко закашлялся. — В самом деле? Это как же? — насмешливо поинтересовался Варгас, ощущая, как Даниэль под его ладонью покрывается мурашками. — Замучил своими капризами… И сказал, что уйду, нравится ему это или нет. Думаю, он был рад от меня избавиться. Сказал, что я самый ужасный пациент на его памяти, даже хуже тебя. — Серьёзный повод для гордости, — хмыкнул охотник. Даниэль тихо вздохнул: наверно, стоило позже извиниться перед Шаксом. Травнику было тяжело, и не стоило разговаривать с ним так грубо, тем более после того, как тот спас Марлоу жизнь. Чувство вины, дремавшее накануне, очнулось и ненавязчиво скреблось в груди. На днях обязательно нужно было поговорить с ним. — Хорошо бы так же легко смыться из крепости, — протянул Варгас. — До тошноты всё здесь достало. — У тебя эти полторы недели тоже прошли не очень? — Даниэль снова поднял голову, с сочувствием заглядывая в глаза. — Отвратительно. — А нога как? Рука Марлоу прошлась по животу охотника, погладила бок и остановилась на бинте, который обтягивал бедро и прощупывался под тканью. — Уже лучше, — Хантер хитро прищурился и потянулся за новым поцелуем, но Даниэль отстранился, даже не улыбнувшись. — Я серьёзно. — Я тоже, — Варгас закатил глаза и монотонно повторил то, что говорил ему Аптекарь: — Перевязывать ещё неделю, хромать перестану через месяц или никогда, шрамы останутся уродливые, но хоть нога на месте. Ехать можно будет дней через десять, но я хоть сейчас готов. — Поедем, когда ты полностью поправишься, — сурово нахмурился Даниэль. — Да я и не собирался… Ты такой же зануда, как и Шакс. Варгас укоризненно покачал головой и перевернулся на спину. Он и не думал ехать куда-то, пока священник не наберётся сил, а этого ждать нужно было дольше, чем собственного выздоровления. Но Габриэль готов был потерпеть. Тем более что пребывание в крепости больше не омрачалось одиночеством. — Это моя работа — присматривать за тобой. Сам виноват, ты ведь тогда легко мог дойти до Честерфилда и найти какого-нибудь врача-алкоголика, который вряд ли сумел бы нормально вытащить стрелу из плеча, но зато вы вместе могли бы шататься по борделям, совершенно не переживая о последствиях. — Ты когда стал таким ехидным? — поинтересовался Варгас. — Это всё от скуки, — виновато поднял брови Даниэль. Они замолчали, погружаясь в уютную тишину. У Хантера в голове крутились разрозненные мысли о том, что нужно было рассказать спутнику. О том, что на днях Голиаф неожиданно показался на пороге крепости, оголодавший, измождённый, с рваной раной на крупе, но живой. Джонсон, узнав об этом, шутил, что этот конь как собака привязан к хозяину и пойдёт за ним на край света, преодолевая любые препятствия. Конюх обещал, что Голиаф будет в порядке, как только наест потерянные в пути фунты и восстановит силы. Варгас хотел рассказать и о разговоре с Гаредом, который состоялся неделю назад, прямо перед тем, как Шакс позволил маршалу вернуться из госпиталя в казармы. Молодой охотник перехватил Габриэля в коридоре и деловым тоном сообщил, что ещё не отправлял жалобу в Лондон и не собирается делать этого впредь. Видимо, это был его способ отблагодарить за спасение на озере. Больше ничего не сказав, он, как обычно, горделиво вскинул подбородок и пошёл к своей палате, переступая на костылях. После боя Гаред лишился левой стопы, но весь его вид говорил о том, что скорее мир рухнет, чем он отчается и перестанет бороться. Хантер был уверен, что Финч, который в госпитале успел сдружиться с Джонсоном, обратится вместе с ним к мастеру, чтобы тот сделал ему протез, и после от его мечей падёт ещё не одна сотня монстров. Но всё это были мелочи. Самым главным, что им с Даниэлем предстояло обсудить и что не давало Варгасу покоя с того момента, как он узнал о ранении спутника, было их ближайшее будущее. Им нужно было поговорить не о том, куда отправляться дальше, а о том, что дальше Габриэль должен отправиться один. Однако Варгас молчал, решив, что они оба заслужили это спокойное утро, а все дела, новости и беседы можно отложить на потом. Особенно не хотелось обсуждать последнюю тему. Хантер понимал: стоит ему только заикнуться о том, что Марлоу должен остаться дома, в Ноттингеме, как обсуждение перерастёт в спор. Ссориться в первый же день возвращения спутника Габриэль не собирался. Поэтому, прикрыв глаза, просто наслаждался близостью. Даниэль лежал рядом, перекинув через охотника руку, но потом, не удержавшись, несмело положил ладонь ему на живот и повёл вверх по упругим мышцам пресса. Чуть отодвинув одеяло, он смотрел на покрытую шрамами кожу, которая в прозрачном свете казалась бледнее, чем обычно. Или она посветлела к зиме, как бывало у тех, кто становился смуглым за лето. Сам Даниэль, сколько бы ни работал в огороде у церкви под палящим солнцем, никогда не загорал. Его кожа быстро краснела, а потом облезала с ужасным зудом. В этом году его наверняка ожидало то же самое, только не после прополки грядок, а после охоты на мертвецов в бескрайних пустынных полях. Прежде эти мысли вызывали тоску и желание вернуться домой, но сейчас Даниэль ощутил лишь лёгкий укол светлой грусти. Прошлое осталось позади, и он готов был обойти с Варгасом все поля и леса Англии. Пальцы священника поднялись к равномерно вздымающейся груди, погладили ключицу и двинулись вниз, обогнув сосок. Марлоу с нажимом провёл ими по рёбрам, задел один из шрамов и поднял глаза на профиль охотника. Редко Варгаса можно было увидеть таким спокойным и расслабленным. Жёсткие морщины между бровей и у губ разгладились, оставив тонкие линии, и лицо казалось моложе. Вот только с ранней сединой в волосах и щетине Хантер всё равно выглядел старше своих лет. — Габриэль? Священник провёл согнутым пальцем по его щеке и тронул почти невидимую морщинку у рта, которая была бы заметнее, если бы Габриэль чаще улыбался. — М? — Я скучал. — Угу, — неопределённо отозвался Варгас и, перехватив руку спутника, поцеловал его ладонь. Пальцы Габриэля скользнули вверх по запястью священника и подтолкнули в плечо. Даниэль послушно откинулся на спину, Хантер навис над ним и тут же склонился ниже. Стоило их губам соприкоснуться, как священник подался навстречу, открывая рот и трогая чужие губы языком. Ленивый, мягкий, ещё немного сонный поцелуй быстро стал настойчивым и страстным — теперь Хантеру лёгких чувственных прикосновений было мало. Он нетерпеливо вылизывал рот Даниэля и ловил губами его тихие вздохи. Спутник хватался за его шею и спину, цепляя пальцами выпуклые шрамы, пока Варгас целовал тонкие ключицы — больше не оставляя засосов, он давно не отмечал ими чувствительную кожу — и, задрав сорочку, широко гладил рёбра и грудь, задевая соски. Возбуждение туманило разум священника, долгожданная близость топила в полузабытых ощущениях, наслаждение заставляло забыться. Поэтому, когда Габриэль дёрнул вниз его бельё и прижался своим пахом, Марлоу несдержанно застонал, подаваясь бёдрами навстречу. — Тш-ш, — зашипел Хантер, резко отстраняясь и зажимая спутнику рот ладонью. — Не шуми, наши соседи никуда не делись. Даниэль посмотрел на стену, за которой была комната Старка, так испуганно, будто она тоже слушала, а когда повернулся обратно, встретил испытующий взгляд серых глаз. — Сможешь быть тихим? Варгас легко потёрся о спутника, чувствуя, как тот вздрагивает от удовольствия, и наклонился ниже, но неожиданно упёрся плечами в выставленные ладони. — Стой… я не думаю, что можно… что я могу… — едва различимо пробормотал Марлоу, не в силах собраться с мыслями — Габриэль и не думал останавливаться, пока он говорил. — Да ладно, я знаю, что ты умеешь стонать шёпотом, — протянул Хантер и, без труда сломив сопротивление, прихватил зубами и обвёл языком сосок. От этого Даниэль всегда забавно краснел и запинался ещё сильнее. Но в этот раз он вдруг стукнул Варгаса в плечо и сердито прошипел: — Я не об этом, а ты меня не слушаешь. Габриэль замер и, не позволив спутнику отодвинуться, вскинул брови: — Ну? — У меня бок ещё болит, поэтому не думаю, что могу… — Марлоу запнулся. — Да и тебе наверняка нельзя напрягать ногу, так что… — Ты мне доверяешь? — перебил Варгас. — Да, — не задумываясь ответил Даниэль и поймал себя на том, что не может оторваться от серых глаз. Их прямой открытый взгляд гипнотизировал, подчинял, лишал собственной воли. Священник был полностью во власти Габриэля, но если раньше это пугало до дрожи, то сейчас вызывало лёгкое волнение и желание, заставляющее тянуться к охотнику. — Тогда не переживай обо всём этом, — сказал Хантер и с хищной улыбкой продолжил: — И ты ведь не думал, что я упущу такой момент после месяца воздержания. — Трёх недель и пяти дней, — поправил Даниэль, двинул бёдрами, вжимаясь ими в Варгаса, и шумно выдохнул, проглотив стон. — Ты серьёзно считал? — Дни, пока вы были на озере, и сколько я провёл в госпитале, а не сколько мы не спали, — небрежно фыркнул священник, и его щёки предательски залила краска. — Ну-ну, — хмыкнул Габриэль, сел, потянув за собой Марлоу, и стащил с него сорочку. Смятая ткань полетела на пол, и шею охотника обвили бледные руки: — На самом деле я считал, сколько дней мы провели вдали друг от друга. Теперь веришь? — прошептал священник, задевая губами ухо Варгаса. Торопливые, слишком откровенные слова вылетели из противоречия, чтобы удержаться на грани, за которой были только грязь и пошлые намёки охотника. Даниэль охранял светлое, нежное чувство от насмешливых посягательств и сам же при этом прятался за ехидным тоном, забывая, что в этом нет необходимости. Габриэль провёл большим пальцем по нижней губе священника, заглядывая в пылающее лицо, и сказал тихо: — Я тоже скучал. Пытаясь скрыть неловкость от такого незначительного, но с трудом произнесённого вслух признания, Варгас поцелуем заткнул Даниэля и себя заодно, чтобы не отвлекаться больше на глупые разговоры. Марлоу отвечал жадно, нетерпеливо, пытаясь ухватить как можно больше — как всегда. Сколько бы они не целовались, сколько бы он не оказывался в объятиях охотника, сколько бы он не стонал под Варгасом, Даниэль всегда вёл себя так, будто это был их первый раз — и последний. Может быть, он снова и снова обещал себе, что остановится на этом и больше не будет грешить. Может быть, каждый вечер мысленно готовился к смерти. Может быть, никак не мог насытиться. Или же верны были все три варианта. Габриэлю было всё равно, в чём причина, пока священник так ярко реагировал на любое прикосновение, пока отзывался на каждое движение, пока податливо выгибался в его руках. Как идеальное оружие. Он словно был заточен специально под Варгаса. И неважно, что охотник украл его из чужих всеобъемлющих рук, из-под чужого всевидящего взора. Даниэль принадлежал ему. До тех пор, пока Габриэль не решится его вернуть. Приподнявшись, священник стянул бельё на бёдра. Помогая его снять, Хантер придерживал ноги Даниэля под коленями, разводя их в стороны сильнее, чем нужно, и бесстыдно рассматривая спутника. И тот, хоть и краснел по-прежнему от возбуждения и смущения, не пытался спрятаться от прямого взгляда, как раньше. Привык. Привык быть с Габриэлем, раскрываться перед ним, отдаваться ему. Внутри, под рёбрами, от этого сладко и болезненно сводило, и Варгас только надеялся, что эмоции не отражаются на его лице. Погладив раскинутые ноги Даниэля, он наклонился и поцеловал внутреннюю сторону бедра, совсем рядом с пахом, вырвав из Марлоу судорожный вздох. Но как только Даниэль потянулся к нему, охотник отстранился. Окинув жадным взглядом тело спутника, его покрасневшие влажные губы, узкую талию и прижатый к плоскому животу член, Варгас еле заставил себя подняться с кровати: — Я сейчас. Священник издал разочарованный стон и хотел откинуться на подушку, чтобы хоть немного привести мысли в порядок, пока Хантер копался в комоде, но его глаза были прикованы к фигуре охотника. Тот стоял против света, и все черты таяли в серой тени, оставляя лишь чёткие контуры на фоне белого окна. Даниэль рассматривал строгий профиль, сильные плечи, рельеф пресса, пытаясь на них задержаться, но взгляд неумолимо падал ниже, на натянувшееся бугром бельё и различимые под тканью очертания. От этого вида дыхание безнадёжно сбивалось, а в паху тяжелело от желания. Даниэль скучал. Не только по голосу Варгаса, его присутствию рядом, едва заметной улыбке, грубым словам и неловкой заботе — тому, о чём священник мог думать без стыда. Даниэль скучал по долгим поцелуям, неудержимой страсти, теплу его тела — по ощущению его рук на своей коже и чувству единения, когда Варгас заполнял его собой. Безумно скучал по тому, чего прежде боялся и избегал, и к чему после привык. Почти месяц, что он не видел Габриэля таким открытым, что сам не был перед ним обнажён, Марлоу не думал об этом, словно вернувшись в те времена, когда даже не допускал мысли о близости. Когда считал проклятием не только вожделение, но и любовь. И теперь острое желание, осознание его и принятие застали врасплох. Даниэль хотел Варгаса — и хотел отдать ему всего себя, безоговорочно и безвозвратно. Это было неправильно. Но таким был он. Такими были они. — Наконец-то, — вырвал его из размышлений раздражённый голос. — Ты совсем не ожидал увидеть меня в ближайшее время, да? — Даниэль сел на колени и незаметно для себя подался вперёд, к Варгасу, когда тот захлопнул самый нижний шкаф комода и шагнул обратно к кровати. — Скажи спасибо, что не стал использовать его без тебя, — парировал охотник, продемонстрировав добытую баночку с густым маслом, и хохотнул, наткнувшись на недовольный взгляд: — Ты смешной, когда ревнуешь. — Перестань, — поморщился Марлоу и, подцепив штаны Варгаса, дёрнул его к себе. — Я понял, ты стал таким ехидным и злым не от скуки, — серьёзно произнёс Хантер, нависая над священником. Баночка открылась с громким щелчком. — Это от воздержания. Тяжело даётся, когда знаешь, от чего отказываешься, да? — Ты невыносим. Варгас тихо рассмеялся спутнику на ухо, осторожно надавил ему на поясницу, заставляя прогнуться, и сжал ягодицу. По телу Даниэля побежали мурашки от скользкого прикосновения холодных пальцев и ощущения горячего дыхания, мягкого языка и острых зубов на шее. Габриэль не кусал — легко задевал кожу, нежно и чуть щекотно, пуская дрожь вдоль позвоночника, а священник тянулся за этими поцелуями, как изголодавшийся нищий за куском хлеба. Варгас толкнулся пальцами глубже и накрыл губы Даниэля своими, поймав сорвавшиеся с них едва различимые звуки, больше похожие на жалобный скулёж, чем на стоны. А потом одной рукой перехватил оба запястья спутника, когда тот хотел притронуться к себе и к нему. — Тебе нравится надо мной издеваться? — страдальчески прошептал Марлоу и сильнее прогнулся в спине, чтобы пальцы легче входили. — Ты бы видел своё лицо в такие моменты, — усмехнулся Габриэль, но его натянутый, звенящий голос выдавал напряжение. Он сам сдерживался из последних сил. И, пожалуй, пора было прекращать. — Ложись, как тебе удобно. — На боку будет нормально? — с сомнением поднял брови священник, неотрывно наблюдая, как Варгас отбрасывает исподнее и размазывает по члену оставшееся масло. — Мне всё равно, в каком положении мы будем… — Понял, — поспешно перебил Марлоу, лёг на правый бок и уже через мгновение почувствовал, как к спине прижимается широкая грудь. — …в каком положении мы будем заниматься сексом. Любовью. В какой позе я буду тебя иметь. Как мы будем предаваться плотским утехам, — на последней фразе Габриэль презрительно фыркнул. — Называй как угодно. Говорить об этом не страшнее, чем делать, — мягко закончил он и поцеловал Даниэля в плечо, одним жестом уничтожив закипающее в нём возмущение. Варгас легко произносил любые пошлости, запросто делал стыдные вещи, непринуждённо погружался в такие глубины порока, о которых священник боялся даже подумать. Даниэль вечно терзался, неспособный найти равновесие между любовью возвышенной и чувственной, его душа ни секунды не знала покоя, а для Варгаса всё это было таким же привычным делом, как заточка косы или пьяная драка в баре. Ничего необычного. Ничего особенного. И моментами у Даниэля сердце сжималось в ужасе от мысли, что и в нём самом для Варгаса не было ничего особенного. Просто очередной любовник, просто мимолётное увлечение. Но потом Габриэль, как сейчас, глубоко вдыхал его запах, зарывшись носом в спутанные волосы на затылке, и брал за руку, как в Хаддерсфилде, позволяя сжимать его ладонь до боли. И страх отступал. — Давай остановимся на выражении «заниматься любовью», — прошептал Даниэль. — Договорились, — так же тихо согласился Варгас. Он осторожно двинул бёдрами и замер, когда Марлоу вздрогнул и издал протяжный стон. Успокаивающе поцеловав его за ухом, охотник выдохнул: — Тише. Терпи, — и плавно, мучительно медленно надавил ещё. Он чувствовал, как тело священника постепенно раскрывается, расслабляясь, принимая его, растягиваясь под него и только для него одного, и всё это ощущалось, как в первый раз. Снова. — Ты опять такой тесный, — выдавил Габриэль. Марлоу открыл рот, чтобы ответить — наверняка одёрнуть охотника, как всегда, отчаянно краснея, — но его губы запечатала жёсткая ладонь, а к ягодицам прижались сильные бёдра. Зубы Даниэля сомкнулись на пальце Хантера, не пропуская стон. Габриэля от макушки до копчика пробрала волна мурашек, и он толкнулся ещё. Ладони коснулось частое горячее дыхание, и Даниэль сам подался навстречу. Охотник просунул свободную руку под Марлоу и обхватил его член. Он двигал ладонью в такт коротким толчкам и не позволял кончить, когда Даниэль начинал подрагивать в предвкушении. Варгас прижимался к его вспотевшей спине и целовал плечи и шею. Зажатый между их телами крестик царапал гранями кожу на груди, бедро болело от трения, но Габриэль не замечал этого — он чувствовал лишь жар близости и влажные прикосновения языка и губ к своим пальцам. Хотелось продлить момент и навсегда запечатлеть это светлое утро в памяти, чтобы вспоминать именно его, когда он оставит Даниэля в Ноттингеме и снова будет один. — Всё хорошо? — спросил Варгас, убрав руку от лица спутника и тронув виднеющийся над бинтом хвостик багрового шрама. Перехватив его ладонь, Марлоу больно переплёл их пальцы и, боясь открыть рот, просто кивнул. Он ощущал прожигающее прикосновение деревянного крестика под лопаткой, прямо напротив сердца, а обвивающаяся вокруг шеи цепочка постепенно затягивалась туже, служа суровым напоминанием. Поэтому очередной стон не пришлось глушить, кусая губы, — он сам застрял в горле. Даниэля душил символ собственной веры, пока Габриэль доводил его до исступления. Священник зажмурился, стискивая ладонь Варгаса, и тут же отпустил её. Сделав глубокий вдох, он завёл руку за голову и привлёк охотника для поцелуя, подаваясь бёдрами назад. Было неудобно, шрам тянуло с таким ощущением, будто края раны вот-вот разойдутся, но Марлоу не обращал на боль внимания. Главное было — чувствовать Габриэля ещё глубже, ещё ближе. Он сделал выбор, и у него не было ни пути назад, ни права на сомнения. Даниэль не мог позволить себе хоть на мгновение пожалеть о том, что выбрал Варгаса, не мог отречься от своего решения. Они с Габриэлем были вместе в этом грехе, и отказаться от него означало бы предать. Даниэль не мог поступить так с тем, кого любил. Даже во имя спасения собственной души. Поэтому он топил стоны в жадных поцелуях, насаживался на Хантера и толкался в его руку — и сердце снова начинало бешено стучать, когда он чувствовал, что охотник улыбается. — Габриэль, — выдохнул Марлоу, — я больше не могу. Варгас прижался к его губам, нырнув горячим языком в рот так требовательно, будто собирался поставить на нём клеймо этим поцелуем, и, перехватив священника поперёк груди, задвигал бёдрами быстрее и резче. Уткнувшись лбом в затылок Даниэля, он кусал изнутри щёку, чтобы подавить рвущиеся из груди стоны, и всё быстрее скользил ладонью по члену спутника, пока тот, что-то неразборчиво пискнув, не застонал в подушку. Варгас знал, какой у Даниэля сейчас разомлевший и растрёпанный вид, как горят щёки и как блаженно прикрыты глаза. Он любил видеть священника таким, поэтому, приподнявшись, взглянул на него, на его приоткрытый рот, и невольно представил, как смотрел бы на это ангельски невинное лицо сверху вниз и как эти дьявольски алые губы обхватывали бы его член. Даниэль ни за что не согласился бы это сделать, для него это точно было бы слишком, но ничто не мешало Варгасу подключить воображение. Воспоминания обо всех шлюхах, когда-либо стоявших перед ним на коленях, мгновенно померкли в сравнении с образом неловкого, неумелого священника, полыхающего от стыда, но выполняющего любую прихоть. Габриэль перехватил взгляд Марлоу. Тот прямо посмотрел из-под светлых ресниц, облизал пересохшие губы и вовлёк охотника в поцелуй, полный спокойной чувственности. Нет, рядом с ним не было места пошлости. Его Даниэль не был таким, не был развратным, раскрепощённым, послушным. Но Варгас готов был с этим смириться. Он не хотел, чтобы Даниэль был другим. Он вжался в Марлоу, придерживая его бёдра, и едва успел выйти, чтобы не кончить внутрь. Сперма растеклась по ногам священника, и Габриэль замер, выравнивая дыхание. Опутанный бинтами шрам противно ныл, под коленом неприятно пульсировало, но эти ощущения постепенно отступали, а разливающееся внутри умиротворение — оставалось. — Ты как? — спросил он. Марлоу перевернулся на спину и осторожно помассировал бок, разгоняя боль. Напряжение засело в мышцах и сдавило рану, проникая резью вглубь, но Даниэль впервые за две последние недели не чувствовал себя безнадёжно больным. — Хорошо, — улыбнулся он. И не врал: ни физическая боль, ни привычное душевное смятение, которое усмирять удавалось всё легче, не могли омрачить лёгкость, наполняющую сердце. — А твоя нога? — Сойдёт, — отмахнулся Варгас и вытер испачканную белёсыми каплями ладонь о край простыни. — Что? Всё равно после сегодняшнего надо будет отдать в прачечную, — пожал он плечами, заметив, как Даниэль скривил губы. — Ну да, — после секундного размышления согласился священник, стёр сперму с бёдер и, осторожно повернувшись на бок, лицом к охотнику, произнёс наигранно непринуждённым тоном: — До чего мы дошли, ещё немного — и будем как два калеки. Но ответ был серьёзным и неумолимым, как приговор: — Если повезёт. Даниэль подавил вздох и потянулся за одеялом: покрытое испариной тело пробирал озноб. — Я тут подумал, может, всё-таки уедем пораньше? Дней через пять или хотя бы через неделю. Доберёмся до Карлайла, например, и там ещё немного отдохнём. Мне кажется, в этой крепости просто невозможно почувствовать себя лучше. — А как же твоё «поедем, только когда ты полностью поправишься»? — напомнил Варгас и, не дав Марлоу возможности оправдаться, продолжил: — Если ты будешь в состоянии, я согласен. Можем ехать, как только закончу с делами. Даниэль вопросительно вскинул брови, требуя подробностей, а сам, поднявшись и достав из комода карту, улёгся с ней обратно. — Тебе настолько не терпится? — понимающе хмыкнул Хантер и после утвердительного «угу» объяснил: — Скоро будет собрание по поводу дезертиров, и Шакс настаивает, что именно я должен заставить Старка туда пойти. Лягушатник так и не вылезает из своей комнаты, Билл какого-то чёрта до сих пор не выпнул его силой, а я считаю, что это не моё дело. Они ругаются из-за этого примерно по тысяче раз в день и уже порядком достали. — А в чём проблема? Командование что, по-прежнему не знает, что они здесь? — недоумённо спросил Марлоу, оторвавшись от карты. — Именно. Я слышал, что Старк хочет просто уйти отсюда. Объяснения не понял, он постоянно булькает что-то на своём, — Габриэль тяжело вздохнул. — Ситуация идиотская, не хочу в это лезть. — Но он тебя спас, — заметил священник. — Да, будь он проклят. А теперь с ним все возятся. Разнылся после сражения как девка, не понимаю, как Билл ещё в окно его не выбросил. — Габриэль, — укоризненно прервал Марлоу. И больше ничего не сказал — было не нужно. По очередному вздоху охотника стало ясно, что он и сам всё понимает. — Лучше бы Билл дал ему сбежать, и Старка загрызла за стеной свора вшивых собак, раз он стал таким бесполезным, — преувеличенно громко сказал Хантер и стукнул кулаком в стену, надеясь, что француз услышит. Но из соседней комнаты не донеслось ни звука. На самом деле, время от времени слыша голос Старка, Варгас не мог отделаться от мерзкого тревожного чувства. Он всегда терпеть не мог лягушатника, но точно знал, что тот никогда не был ни слабаком, ни трусом. Но то, что произошло на озере, его уничтожило. И это было последним штрихом на картине глухой безысходности. Брент погиб, Кракс ушёл, Старк сломался. Никогда прежде Варгас не сомневался в себе, но теперь, когда из тех, с кем он когда-то начинал, никого не осталось, сам собой возникал вопрос: сколько ещё продержится он сам? Считать, что никогда ничто его не сломит, было бы слишком самонадеянно. — Хватит, — неожиданно резко сказал Даниэль и перехватил руку охотника, когда тот собрался ударить в стену ещё раз. Не для того, чтобы добиться ответа, а для того, чтобы отвлечься от копошащихся в голове мыслей. — Неужели в тебе нет ни капли сочувствия? — Если он всё же выползет из своей норки и вы где-нибудь столкнётесь, даже не думай его жалеть. Иначе мне придётся тебя защищать, а я не хочу бить калеку, — фыркнул Варгас и добавил тише: — Такие, как он, не выносят жалости. — Значит, вы не такие уж разные. — Думаешь, можешь безнаказанно меня оскорблять? — выгнул бровь охотник. — Я… ай! — Варгас, не став слушать, ущипнул его за бедро, явно даже не пытаясь рассчитать силу, и Даниэль дёрнулся, чуть не выронив карту. — Что ты делаешь, больно же. Но возмущение тут же переросло в короткий смешок. На лице Хантера мелькнуло выражение злорадства, и всё равно он, опередив священника, помассировал место, на котором наверняка оставил синяк. Его ладонь под одеялом скользнула на внутреннюю сторону бедра и остановилась там. Даниэль с трудом мог припомнить, когда они последний раз так просто лежали утром в кровати и разговаривали, никуда не торопясь. Когда последний раз всё было так обычно, будто за стенами нет никаких монстров. Такие моменты, когда они могли притвориться, что всё хорошо, были его любимыми. — Так тебе нужно разобраться со Старком и всё? — вернулся Марлоу к теме разговора, снова опуская глаза на карту. — Ещё сообщить МакДуфу, что я здесь не останусь. — А почему должен? — взгляд Даниэля замер, перестав высматривать маршрут. — Мне и ещё паре маршалов предложили остаться и охранять крепость, — неохотно пояснил Варгас. Уютная расслабленность после этих слов сжалась, закаменела и превратилась в острый осколок тревоги, пронзающий лёгкие. Марлоу ощущал, как напряглись пальцы на его бедре, слышал, каким наигранно размеренным и глубоким стало собственное дыхание. Нужно было промолчать. — Может, это не такая уж плохая идея? — Что? Даниэль поднял голову и встретил холодный, тяжёлый взгляд. Эти серые глаза напоминали о том Варгасе, который когда-то пришёл за ним в церковь, который подчинял силой, который не принимал никаких возражений. Даниэль помнил жёсткого, отстранённого, равнодушного Варгаса. Но больше в него не верил. — Не остаться здесь, а… — Марлоу уставился в карту и продолжил тихо, водя пальцем по точкам на ней: — Остаться где-нибудь южнее. Честер, Рексем, Херефорд… Кардифф? Он совсем близко к Бристолю… Их ведь тоже нужно защищать от угрозы с Уэльса. Как капитан Траст. Или… Даниэль задохнулся от волнения и замолчал на несколько долгих секунд, чувствуя на себе неприятный взгляд. Раньше Варгас не стал бы слушать, и священнику на мгновение показалось, что и в этот раз он закроет тему одной резкой фразой. Но Хантер сделал медленный глубокий вздох, сел, упершись локтями в согнутые колени, и спросил: — Или? — Или мы могли бы остановиться в каком-нибудь крупном городе, — глухо отозвался Марлоу. — Кембридж, Оксфорд, Нортгемптон… Ты стал бы прекрасным мейстером. Или в Лондоне… — охотник дёрнул плечом, и Даниэль снова затих. — И что бы я там делал? — насмешливо поинтересовался Варгас. — То же, что и другие маршалы. Как и положено по званию, — отчеканил священник, задетый ехидным тоном. И даже злой взгляд, брошенный через плечо, его не остановил. Он тоже сел, сверля глазами коротко стриженый затылок. — Ты думаешь, они ничего не делают? Просто прячутся за высокими стенами? Ни одна война не обходится без командования, без тех, кто принимает решения. Хочешь сказать, это легко? Распределять ресурсы, разрабатывать стратегию и тактику, отправлять людей на смерть… — Даниэль стиснул края карты и закончил севшим голосом: — Кто-то ведь отправил нас сюда. Если бы не они, армия монстров, наверно, была бы уже у Карлайла. Варгас долго молчал. Он сидел, заметно ссутулившись, его плечи были напряжены, будто ему приходилось сдерживаться, чтобы что-нибудь не сломать или кого-нибудь не ударить. Прежде Даниэля пугал такой вид, но теперь вызывал лишь тревогу. — Я не хочу принимать такие решения, — наконец хрипло выдавил он и, обернувшись, заглянул в глаза: — И давай честно, ты можешь представить меня в этих пыльных кабинетах? Переставляющим фигурки на картах? — Ты хороший стратег, — безнадёжно сказал Даниэль. — Но где от меня больше пользы? В Лондоне, среди сраных бюрократов, или в полях, в окружении монстров? Священник печально поднял брови. Настала его очередь молчать. Они оба знали ответ. Весь этот разговор с самого начала не имел никакого смысла. Однако Даниэль цеплялся за призрачную, неосуществимую мечту, в которой они оба были не в безопасности, конечно, в их новом мире это было невозможно, — но хотя бы не засыпали каждый вечер по соседству с кровожадными монстрами. В его постыдной мечте они обретали дом, тихий угол, до которого не могли дотянуться всепроникающие когти тьмы. В его мечте, из-за которой он чувствовал себя трусом, они могли жить, не думая о том, что конечной остановкой станет только смерть одного из них. А до этого всё так и будет продолжаться по кругу. Мертвецы, ранения, кровь, госпитали, звон оружия и стоны умирающих друзей. И что, если Даниэль будет тем, кто останется? Он не боялся умереть. Он боялся умереть вторым. — Ты ведь понимаешь, что я не смогу нигде осесть, — не выдержал тишины Варгас. Даниэль торопливо кивнул и отвёл взгляд. Во рту горчило, от нехватки воздуха становилось жарко, а из-за тянущей от окна прохлады пробирал озноб. — Поэтому давай просто больше не будем об этом. — Хорошо, — сдавленно прошептал священник, крепко зажмурился и быстро вытер влажные ресницы. Он надеялся, что Варгас не заметит, что именно сейчас, когда так нужно, он будет невнимательным. — Эй, ты чего? Габриэль взял его за запястье, чтобы убрать руку. Марлоу поддался, взглянул в серые глаза и, презирая себя за слабость, обессиленно выдохнул: — Я так устал бояться. Варгас растерянно моргнул, совершенно не понимая, что творится в голове спутника и почему по его лицу текут слёзы, но твёрдо заявил: — Я сделаю всё, чтобы с тобой ничего не случилось. — Да не за себя! — воскликнул священник. — Боже… Громко шмыгнув носом, он вырвал запястье из пальцев охотника и начал яростно вытирать мокрые щёки. Габриэль терпеть не мог, когда рядом кто-то плакал, и тем более не выносил слёзы Даниэля, потому что чувствовал себя беспомощным. Он мог уничтожить десятки монстров, но понятия не имел, как успокоить собственного спутника. — Извини, я просто… — не договорив, Марлоу всхлипнул, закашлялся и попытался отвернуться снова, но Варгас не пустил. Охотник не мог сбежать от него, как от Лиа, не мог, как раньше, приказать, чтобы Даниэль прекратил, и не мог просто смотреть и слушать. — Ничего, всё в порядке, — неуверенно сказал он и, заставив священника поднять голову, стёр каплю с острого подбородка. — Чёрт… просто дай мне минуту… — Марлоу опустил припухшие веки, из-под которых всё равно продолжали литься слёзы, и снова шмыгнул покрасневшим носом. — Прости, я помню, что тебя это раздражает… когда я плачу… — Меня раздражает, что я ничего не могу с этим сделать, — возразил Варгас. Мягкость его прикосновений к влажным щекам резко контрастировала с грубым тоном. Даниэль глубоко дышал ртом, не открывая глаза, потому что один вид охотника, который наверняка не понимал, что произошло, но искренне переживал и не скрывал этого, мог заставить Марлоу разреветься ещё сильнее. Он постепенно успокаивался; жжение в груди ослабло, слёзы высохли, стягивая кожу. На языке остался привкус соли, собранной с губ. Священник потёр глаза и, слабо улыбнувшись, объяснил чуть снисходительно, будто говорил с ребёнком: — В таких случаях не нужно ничего делать. Только позволить человеку выплеснуть эмоции. — Что, просто сидеть и наблюдать за истерикой? — нахмурился Хантер. — Ну, можно обнять, — пожал плечами Даниэль и улыбнулся шире. — Это, вроде как, очевидно, разве нет? — Не умничай, — проворчал Варгас и, послушно прижав спутника к себе, завалился с ним на подушку. Пока они лежали в тишине, которую Марлоу прерывал, шмыгая носом, Габриэль думал о разговоре и о застрявшей в голове фразе спутника. «Устал бояться». Варгас не мог этого выразить — не лить же слёзы за компанию, в конце концов, — но он понимал. Только раньше охотник считал, что, однажды привыкнув к этому ощущению, перестаёшь обращать на него внимание, но сейчас, когда оно всколыхнулось с новой силой, осознал, как сильно ошибался. Габриэль прекрасно всё понимал. Они испытывали одинаковый страх, только искали разные способы борьбы с ним. И если Даниэль не мог заставить охотника остаться где-то навсегда, в каком-нибудь тихом спокойном месте, то Хантер не собирался спрашивать. Даниэль должен был вернуться домой. Со стороны Марлоу раздался тихий вздох; он лёг на спину, подвинулся ближе, чтобы хоть плечом соприкасаться с Габриэлем, и подтянул к себе карту. — Давай посмотрим, куда мы можем отправиться. Мы здесь, — он ткнул в отмеченную коричневым цветом крепость и повёл пальцем на юг: — Как я говорил, можно добраться до Карлайла, есть ещё Дамфрис, он чуть ближе, но, думаю, там будет не так оживлённо. Или можем взять восточнее и отправиться… — Поехали в Ноттингем, — перебил Варгас. Он даже не взглянул на карту — смотрел на профиль Даниэля. Тёмные синяки у него под глазами так до конца и не прошли, ресницы слиплись прямыми стрелками, веки и кончик носа всё ещё были красными. Марлоу выглядел нелепо, и его хотелось поцеловать, но вместо этого Варгас сказал то, что собирался сказать всё утро. Слова вылетели легко, словно на них не висел неподъёмный груз принятого решения. — Туда же ехать дней пять, — с сомнением протянул Марлоу. — Ну и что, если устанешь, просто отдохнём подольше в каком-нибудь городе по дороге. Ты разве не хочешь увидеться со знакомыми? Проведать того мальчишку… — Уильяма, — подсказал спутник, отложив карту. — Да, Уильяма. Проверить, как там твоя церковь? Варгас подавил вздох и спросил: — Ты разве не хочешь домой? Лицо Даниэля озарила светлая улыбка, и он ответил, не раздумывая ни секунды: — Хочу. *** Марлоу не выдержал, когда за стеной раздался звонкий хлопок пощёчины. До этого он время от времени слышал размеренный бас Билла, редкие колкие фразы Старка, иногда — непонятный грохот, а по ночам — срывающееся бормотание на французском. Но на третий день там что-то разбилось с плотным округлым звуком, словно лопнуло толстое стекло, потом донеслись неразборчивые слова Билла и после паузы — шлепок. Даже Варгас, который обычно делал вид, что у них вообще нет соседней, вскинул взгляд на стену. — Когда там ваше собрание? — издалека начал Даниэль, напряжённо прислушиваясь, но было тихо. — Сегодня вечером. — Кажется, сейчас подходящий момент, чтобы поговорить с ним? — Это уже не первый раз, когда Старку достаётся, — безразлично заметил Хантер и кивнул на книгу, которую спутник держал в руках. — Лучше читай дальше, мне интересно, что будет с этим сиротой… — Обри. — Да. Он переживёт бурю? Даниэль покосился в сторону шестьдесят четвёртой комнаты, даже голову повернул так, чтобы не упустить ни звука, и хитро прищурился: — Вытащишь Старка на собрание — тогда узнаешь. — Мне больше нравилось, когда ты был тихим скромным святошей, ты, мелкий манипулятор, — поморщился Варгас. — Давай пару страни… Какая-то возня прервалась глухим ударом о стену, от которого Даниэль аж подпрыгнул, неразборчивым низким рычанием — такой злобы в голосе Билла они ещё не слышали — и обрывками отчаянных фраз: — Je t’emmerde! Не подходи!.. когда ты уже… merde… отстань от меня! — там упало что-то тяжёлое и последовал громкий свистящий шёпот: — Ты посмотг’и на это… — Габриэль, — тоже почему-то вполголоса позвал Марлоу, встревоженно оглядываясь на охотника. — Помнишь, что этот ублюдок бил Луи? И, кстати, других своих лекарей тоже. — Это не значит, что мы должны оставаться в стороне, пока бьют его, — Даниэль отложил книгу. — Ему воздастся за всё после смерти, по воле Господа, а не сейчас от руки Билла и с нашего попустительства. Если ты не хочешь, я с ним поговорю, — священник собрался встать со стула, но Варгас удержал его за плечо. — Вообще ты прав, зачем наблюдать со стороны, если можно принять участие, — охотник стиснул пальцы, не позволяя Марлоу подняться. — Расслабься, я ничего ему не сделаю. По крайней мере, ничего слишком… Не вмешивайся, — жёстко приказал Габриэль и, заметно прихрамывая, вышел в коридор. За дверью с облупившимся номером 64 было тихо. Варгас сначала думал дёрнуть ручку, но вспомнил, что Билл всегда закрывал комнату на ключ. Иногда по ночам Хантер слышал щелчок затвора и тяжёлые шаги. И, пока Билла не было, из-за стены никогда не доносилось ни звука. Должно быть, лекарь выбирался за едой и медикаментами и запирал Старка в комнате, чтобы тот не сбежал. Вся эта ситуация была странной. Француз всегда казался Варгасу расчётливым и дальновидным, и он точно не был полным кретином. По крайней мере, не был раньше. Он должен был понимать, что обязан явиться на собрание, снять с себя подозрения, получить заслуженные почести и после этого — валить на все четыре стороны. Игнорирование подобных мероприятий, — а это разбирательство вполне тянуло на предварительное судебное заседание — могло довести до трибунала, где уже не посмотрят, скольких монстров Старк уничтожил на озере, и не сделают поблажку с учётом его состояния. Громко стуча в дверь, Габриэль надеялся, что всему есть разумное объяснение. Ключ пару раз провернулся в замке, и на пороге показался Билл. Он сделал шаг, чтобы выйти из комнаты, напирая и закрывая Хантеру обзор, но тот сильно толкнул лекаря в плечо, заставляя отступить внутрь. Билл издал короткий сдавленный звук, а на ладони Варгаса остался смазанный алый след. Дверь за Габриэлем захлопнулась, и он окинул помещение долгим внимательным взглядом. В нём не было почти ничего примечательного: две кровати, комод, стол под окном и стул, — но в углу стояло ведро, забитое грязными бинтами, со столешницы капали чернила, а на полу в чёрной луже рядом со сломанной пижонской ручкой блестели осколки чернильницы. От тёмного пятна на стене расходились длинные брызги. Но в первую очередь, конечно, в глаза бросалась валяющаяся на полу сабля с окровавленным лезвием. Хантер сжал и медленно разжал липкий кулак и обратился к Биллу, который ладонью закрывал рану на плече: — У вас воняет. — Я говорил тебе не лезть, — ровно произнёс лекарь. В его голосе сквозила угроза. — Вы бы хоть окно открыли, — продолжил Габриэль, обернулся к Старку и поморщился. У француза был настолько жалкий вид, что внутри, между рёбрами, неприятно засвербило. От холёного красавчика не осталось и следа: грязные спутанные волосы обрамляли сильно похудевшее лицо, глаза запали, сухая кожа приняла желтоватый оттенок, на плохо выбритом подбородке краснели порезы. Старк, ссутулившись, стоял у стены и прятал правую руку под мышкой левой, но всё равно виднелись идеально белые бинты, обмотанные вокруг тупого обрубка кисти. Его единственная ладонь была заляпана чернилами и сильно тряслась. Одного взгляда на него хватило, чтобы кулаки зачесались вмазать как следует — в надежде увидеть хотя бы отголосок прежнего Старка. — Долго ещё собираешься здесь прятаться? — поинтересовался Хантер. — Отвали, — тихо отозвался француз. У Варгаса от этого безучастно тона аж скулы свело. — Хоть приведи себя в порядок перед собранием, а то смотреть тошно. Старк отвернулся, картаво что-то пробормотав, и шагнул к столу. — Я с тобой разговариваю, — прорычал Хантер и, переступив саблю, дёрнул француза к себе за локоть. По лицу Маре пробежала болезненная судорога, когда обрубок кисти проехался по второй руке, а маршала сильно толкнула в плечо широкая, влажно блестящая от крови ладонь. — Без тебя разберёмся, — тяжёлый взгляд Билла вперился в Габриэля. — Не похоже, что у вас получается. Варгас напряжённо нахмурился, соображая, как поступить. Он предполагал, что найдёт поддержку в лице Билла, ведь цель у них была одинаковая, но лекарь оказался тем ещё упёртым бараном. К тому же был ранен. Калека и его истекающий кровью раб. Способ убеждения силой здесь сразу отметался. — Тебя тоже надрессировали, значит? — вскинул брови Варгас и сложил руки на груди, чтобы легче было избежать соблазна. — Стал очередной послушной шавкой?.. Тоже на собрание не пойдёшь? — Не пойдёт, — хрипло выдавил Старк. И одновременно с ним Билл кивнул: — Пойду. — Не так уж легко приручить большого пса, особенно если сам — крыса, да, Старк? — но Маре снова никак не отреагировал. Он смотрел на своего спутника и бормотал что-то по-французски. Варгас стиснул зубы. Нужно было скорее заканчивать, потому что такого Старка видеть было ещё более мерзко, чем прежнего заносчивого ублюдка. Похоже, вести диалог лучше было с лекарем. — Так что скажешь, когда тебя спросят, где твой охотник? Я собираюсь сказать правду — что он прячется здесь, как последний трус. Билл ответить не успел: Маре вдруг дёрнулся, его взгляд метнулся к сабле, оставшейся позади маршала, а в голосе прозвучал намёк на привычную резкость: — А ты какого хг’ена там забыл? — Буду защищать твою задницу, если, конечно, сам не явишься. Старк сделал шаг к Хантеру, хотя до этого жался к ближе к своему спутнику, злобно оскалился и прошипел: — Не смей. Мне не нужны твои подачки. — Я тебя не спрашивал. — Ты не пойдёшь на это сг’аное собг’ание, — в глазах француза зажёгся слабый отблеск ярости. — А ты меня останови. Несколько секунд они сверлили друг друга пристальными взглядами; Старк дышал часто и шумно, а потом неожиданно влетел в маршала всем телом, отталкивая. Пока Варгас ловил равновесие, Маре метнулся за саблей, но поднять не успел. Тяжёлый ботинок припечатал лезвие к полу, а кулак Габриэля сгрёб Маре за воротник и дёрнул вверх. Теперь сдерживаться было почти невозможно: Хантер пришёл сюда без оружия, а Старк, возможно, собирался не только угрожать, но и сразу пустить саблю в ход. Судя по бледному Биллу, который исподлобья наблюдал за маршалом, француз не долго думал перед тем, как напасть. — Так, — прорычал Варгас, грубо встряхнув Маре, который с прошлой их стычки стал заметно легче. В вырезе рубашки виднелись его тощие ключицы, острый кадык натягивал прозрачную кожу, а шея казалась такой же тонкой, как у Даниэля. Её наверняка было очень легко сломать. — У тебя есть два варианта. Первый: сидишь здесь и продолжаешь хныкать, а я иду на заседание и доказываю, что ты не предатель. Ты меня спас, так что за мной должок, — Габриэль поморщился и беспощадно припечатал: — Они придут сюда и решат, что ты двинулся умом. В Лондоне для таких есть специальное заведение. — Отвали, enculé, я не свихнулся, — злобно выдавил Старк, пытаясь вырваться, но одной рукой отцепить Варгаса от своей рубашки не мог. — Ты в Лондоне месяцами не появлялся, вот и я пг’осто не хочу туда идти, ясно?.. Laisse moi partir, connard, va chez le diable! — Хватит квакать на своём! — выплюнул Габриэль и занёс раскрытую ладонь, но, заметив, как мгновенно подобрался Билл, замер. Похоже, лекарь считал, что избивать Старка — его привилегия. Что ж, если ему нравилось колотить калеку, Варгас легко мог уступить место. Хотя никаких следов, кроме розового пятна на левой скуле, на Маре не было. Глубоко вздохнув и скривившись от душного запаха, Хантер отпустил Старка, но тот не отошёл: прищурившись, вскинул голову и сложил руки на груди. Так он немного походил на собственную тень, но всё это было чистой воды бравадой. Желание сбежать, спрятаться, исчезнуть читалось в каждом его демонстративном жесте. — Ну и какой же у меня втог’ой ваг’иант? Пг’освети, будь так добг’, — процедил Маре с привычной ехидной вежливостью. — Перестаёшь наматывать сопли на кулак, идёшь на заседание, принимаешь почести и валишь на все четыре стороны, — отчеканил Варгас. — Или получаешь звание и едешь в Лондон. Я слышал, это вполне возможно. Хантер думал, это подкупит алчного до власти и титулов Старка. Думал, что увидит торжествующую улыбку, облегчение и предвкушение во взгляде, но никак не ожидал, что Маре отпрянет, как от удара, а его черты исказит мгновенно вспыхнувшая ярость. — Звание?! Хотят сослать меня в какую-нибудь сг’аную кг’епость охг’анять гг’аницы? — Что? — растерялся Варгас, не понимая, с чего Старк это взял. Может, он действительно тронулся умом, и Габриэль убеждал сумасшедшего. — Нет, не… — Ну конечно, я отлично впишусь. Они ведь в капитаны и мейстег’ы только калек набиг’ают: Тг’аст, Гиббинс на юге, твой Джонсон, а знаешь, кто останется здесь? Дуглас! У него едва ли сохг’анилась половина конечностей! И нет глаза! Они хотят, чтобы я так же сидел у окна в ожидании хоть одно монстг’а? Уж с этим-то я спг’авлюсь! Как удачно сложилось, как г’аз в Каг’диффе умег’ капитан… — исходил ядом Маре, но заткнулся посреди фразы, стоило только Биллу бросить короткое: — Хватит. Француз вздрогнул и поджал губы, тяжело дыша. Может, Варгас поспешил с выводами, когда решил, что это Старк надрессировал своего спутника. — Я сказал, тебя могут отправить в Лондон, — раздражённо повторил Хантер. — Могут дать маршала. — Сейчас? — у француза от злости сел голос, а из горла вырвался свистящий хрип. Его трясло. — Сейчас?! Putain! Я уничтожал тваг’ей сотнями, может, тысячами, нашёл кг’ипту под Кендалом, дал описания четыг’ём новым видам монстг’ов для бестиаг’ия, а они хотят пг’исвоить мне звание сейчас? За то, что я убил паг’у дохлых охотников и… спас тебя? — Маре разразился громким режущим хохотом и тут же прошипел: — Чёг’та с два. Я не позволю им повышать меня из жалости. — Единственный, кто тебя жалеет, — ты сам. В глазах Старка полыхнула прежняя обжигающая ненависть, и Хантер удовлетворённо хмыкнул. Он догадывался, что нужно просто выбесить лягушатника как следует. Ярость всегда помогала. И да, может, Даниэль был прав, когда сказал, что у Варгаса и Маре было что-то общее. — Я найду сучьего вендиго, или мантиког’у, или доппельгангег’а, или десяток ведьм, уничтожу, и тогда… — Старк посмотрел на свою левую руку. Ладонь дрожала. Все в этой комнате знали, что он больше не мог справиться с такими сильными монстрами. Отныне его уделом были гули, упыри и верберы. И если Маре действительно собирались повысить, это был его единственный шанс. — Заседание в пять, — сказал Варгас, отступив к двери. — Если всё ещё хочешь сбежать, сейчас самое время. Он больше не мог находиться рядом с полубезумным Старком. Было душно, и внутри сводило от того, как это всё неправильно. Амбициозный целеустремлённый ублюдок превратился в убогое подобие самого себя, цепляющееся за жалкие остатки гордости. И, находясь поблизости, Габриэль не мог отделаться от смутной тревоги. Его нисколько не волновали вопросы кармы: заслужил ли Старк всё, что с ним произошло. Его беспокоило то, что творила с людьми тьма. Все они были перед ней беззащитны. Хантер собирался силой притащить Старка на чёртово собрание, если тот заупрямится. Но после этого разговора Габриэлю отчасти хотелось, чтобы Маре послал всех к дьяволу и ушёл, наплевав на суд, церемонии и приличия. Варгас и сам был бы не против так поступить. — Этьен, — услышал он тихий настойчивый голос Билла, выходя в коридор, — мы должны пойти. Если ты окажешься в списке предателей, это будет несправедливо. — Заткнись!.. Здесь всё неспг’аведливо, — раздалось в ответ, и после паузы тяжёлое: — И что, опять ничего не сделаешь? А если я ноги лишусь, мне вообще всё будет сходить с г’ук? — снова слух резанул короткий хохот, и сквозь него прорвалось по слогам: — Г’у-ки. Дверь за Варгасом закрылась, и он глубоко втянул пыльный коридорный воздух. Хотелось принять душ, чтобы смыть с себя мерзкое ощущение, будто его с головы до ног окатило чем-то липким, вязким и пахнущим дурно, как гниющие бараньи внутренности. Или можно было отложить книгу на время и прогуляться с Даниэлем по молчаливым заснеженным улицам. Прочистить лёгкие прохладой, остудить тревожные мысли, заморозить зудящее желание кому-нибудь врезать. Они почти безвылазно сидели в своей комнате всё это время, но пора было заново привыкать к дороге, ветру и простору. Пора было выползать из кокона, который первое время после возвращения Даниэля казался даже уютным, но это не могло продолжаться долго. Нужно было двигаться дальше — им обоим. Вернувшись в свою комнату, Варгас сразу подошёл к окну и выглянул на улицу, проигнорировав вопросительно поднятые брови спутника. На улице было тихо. Сизое небо застыло в высоте, по флагу, висящему над пустой тренировочной площадкой, изредка пробегала слабая рябь, тонкие ветви деревьев неподвижно вонзались в прозрачный воздух. За прошедшие три дня из крепости уехали последние охотники и почти все добровольцы, остались только раненые, которым требовалось больше времени на восстановление, и солдаты, определённые в Глазго на постоянную службу. Габриэль им не завидовал — здесь можно было стреляться от скуки. Прав был Старк, на границах всё сводилось к одержимости моментом, когда произойдёт хоть что-нибудь. Пусть даже в итоге всё вокруг будет уничтожено. — Ну что? — нетерпеливо спросил Даниэль. — Не знаю, — резко бросил Варгас. — Увидим на собрании. Починку ворот и стен завершили на днях, и теперь неторопливо восстанавливали пострадавшие здания; грохот от этих работ до казарм не долетал, поэтому всё, что они могли слышать в последнее время, это соседи и редкий стук меча или хлопки выстрелов с площадки. Несколько раз Хантер замечал на ней потерянные усталые фигуры, которые быстро бросали оружие, пересекали расчищенную от снега территорию и устремлялись прочь от казарм — наверняка в паб. Стоило и самому размяться перед отъездом, вспомнить хоть, как косу держать. Нога уже позволяла, вот только размахивать оружием на площадке без Кракса не было никакого желания. — Габриэль? — обеспокоенно позвал Марлоу и подошёл ближе. — Прогуляемся? Пока погода хорошая. Даниэль вздохнул едва слышно и кивнул. — Пойдём, — он помолчал, натягивая свитер, но потом всё же не выдержал: — А можно будет мне с тобой? На заседание. — Нет, — отрезал Варгас и, заметив как расстроено спутник опустил уголки губ, добавил мягче: — Там будет смертельно скучно. А ещё я планирую уйти оттуда, как только вопрос со Старком будет решён. И сразу тебе всё расскажу. Даниэль поморщился от зуда вокруг шрама, поправил бинт под одеждой — охотник помогал его поменять и затянул слишком туго — и недоверчиво согласился: — Ладно. В это «всё», о котором Варгас собирался рассказать, явно не входило то, что он чувствовал и думал по поводу ситуации. И если эмоции Даниэль улавливал по мимике, жестам и тону, то мысли читать так и не научился. — Заглянем к Шаксу ненадолго? Я должен перед ним извиниться за своё отвратительное поведение. — Не боишься из-за этого утратить почётный статус самого ужасного пациента? — хмыкнул Варгас, заматывая шарф. — Я не против уступить его тебе, — Даниэль улыбнулся, но голос его был печальным, когда он продолжил: — Ему тяжело. После того, как Кракс уехал, он стал очень… неспокойным. Не может решиться, как поступить. — Ещё бы, они вместе почти с самого начала, — отозвался Варгас, вышел в коридор вслед за спутником и закрыл дверь на ключ. — Только ты ему ничем не поможешь. — Я просто хочу его поддержать. Ты тоже можешь, кстати. — Это вряд ли, — покачал головой Хантер. — Я считаю, что он должен отправиться дальше без Кракса, а не торчать в столице. У него ведь нет семьи, а значит, нет причины там задерживаться. И Шакс наверняка не захочет всё это слышать. — Он наверняка всё это знает. Они шли по коридорам мимо пустых комнат к выходу из казарм. На лестницах Марлоу брал Варгаса под руку, на всякий случай, потому что преодолевать высокие ступени было всё ещё тяжело и больно, и Хантер не возражал. Наоборот — привычно подставлял локоть, готовый поддержать, хотя у самого нога в любой момент могла предательски подкоситься. Они проходили дверь в душевую, когда Даниэль, рассказывающий о других историях, написанных в «год без лета», замолчал на полуслове. Из-за закрытой двери доносилась приглушённая ругань на французском. К пяти часам вечера Варгас сидел на жёстком стуле в большом душном кабинете и скучающе разглядывал стену напротив. В ней не было ничего увлекательного — обыкновенное нагромождение кирпичей, — но рисунок их стыков всё равно казался более интересным, чем до смешного пресные и важные лица всех присутствующих. За столами в ряд расположились МакДуф, его спутник, какой-то смутно знакомый Хантеру орденец и ещё несколько чрезвычайно суровых мужчин. Чуть в стороне от остальных сидел вооружившийся ручкой и журналом секретарь. Перед каждым из них лежали исписанные бумаги, должно быть, досье подсудимых, и это придавало происходящему оттенок идиотской серьёзности. От всего этого несло абсурдом. Габриэль не мог оценить значимость дурацкого суда, когда они находились на краю света, на границе, за которой не было ничего, кроме крипт и бесконечной тьмы. Вот это серьёзно, остальное — фарс. И всё же он не мог просто встать и уйти — как свидетель он должен был подтвердить показания Старка, и если бы Варгас умел (и видел в этом смысл), он бы молился, чтобы француз был в начале списка. Подсудимых, сидящих в левой части кабинета, было немного, но с каждой секундой, проведённой в этой комнате, в Габриэле неумолимо росло желание схватить собственный стул и швырнуть в стену, чтобы хоть немного оживить обстановку. Старк сидел в первом ряду с настолько прямой спиной, что, казалось, стоит его коснуться — тут же переломится. Он ни на кого не смотрел, не шевелился и как будто даже не дышал. Выглядел француз по-прежнему измождённо, но теперь хотя бы с вымытой головой и чисто выбритым подбородком. Билл был рядом: ждал, сложив руки на груди. Взгляд, которым он сверлил МакДуфа, был таким неприятным, что воздух в комнате становился ещё более душным и тяжёлым. На Габриэля ни Старк, ни его спутник за всё время пребывания здесь даже не взглянули. Рядом с некоторыми из подсудимых стояли вооружённые солдаты с суровыми лицами — и наверняка тоже ужасно скучали. Их подопечные со смиренно опущенными головами были так растеряны и печальны, что не стоило и надеяться на попытки сопротивления. К облегчению Хантера, заседание начали с тех, чей статус был неопределён. Воины — предатели, — находящиеся под стражей, наверняка присутствовали здесь только для того, чтобы выслушать приговор, и должны были ждать до конца. Первых свидетелей и подсудимых Варгас не знал, поэтому не вникал в суть происходящего. Звучали монотонные вопросы МакДуфа, шуршание со стороны секретаря, записывающего каждое слово, и нервные ответы подозреваемых. Всё это вводило в транс: Габриэль быстро погрузился в свои мысли, а из них — провалился в небытие, где ничего не видел, не слышал и не думал. Он сидел так, не двигаясь и почти не моргая, во сне наяву, пока кто-то не пихнул его локтем в бок. Варгас вскинулся, готовый нападать или защищаться, но прежде, чем успел сказать или сделать что-нибудь непотребное, услышал строгое обращение: — Маршал Хантер, вы будете давать показания или нет? — Да-да, — пробормотал Габриэль, тряхнул головой и пересел на отдельный стул перед командующими. Он скупо пересказал всё, что произошло на озере от момента его встречи с вервольфами, стараясь не окунаться в воспоминания. Ни на одно мгновение, даже в собственном воображении, Варгас не хотел оказаться там снова. Поэтому он коротко и сухо перечислил факты, слыша, как за спиной часто и сбивчиво дышит Старк. Очевидно, лягушатник не мог отгородиться от произошедшего невыразительными словами. — И после сражения на озере вы его не видели? — спросил МакДуф. — Видел сегодня утром. Услышал знакомую непонятную болтовню в казармах и зашёл сказать, что сегодня будет заседание. — Давно вы знакомы? — Не помню, — пожал плечами Варгас. — Лет семь, может. Почти с самого начала его работы в Ордене. — Какую вы можете дать ему характеристику? Варгас покосился на секретаря — его ручка застыла над журналом в ожидании. Он на самом деле записывал каждое слово, чтобы потом сделать копию протокола заседания и отправить её в Лондон для ознакомления сенешалю и переноса в архив. Габриэль встретил суровый взгляд МакДуфа и усмехнулся: — Он говнюк. Но не предатель. Скорее вторую руку себе отгрызёт, чем позволит заподозрить себя в трусости. Главнокомандующий едва заметно поджал губы, но тут же снова изобразил на лице каменную строгость. Он кивнул и отпустил Хантера обратно на его место. — Подсудимый Уильям Бутчер. Стул, на котором только что сидел Хантер, занял Билл. Деревянные ножки под ним громко скрипнули, и лекарь замер, поведя сутулыми плечами. Варгасу был виден только его коротко стриженный затылок, но маршал и не был особо заинтересован в том, чтобы разглядывать чужого спутника. И слушать — тоже. Начало рассказа Билла мало отличалось от того, что говорил Хантер. Он подтвердил слова других свидетелей — тех, кому он помог на озере. Это была пара пациентов, которые отвечали до Габриэля и показания которых маршал пропустил, пребывая в полусне. Потом — тоже коротко и отрывисто — сказал, как увидел раненого Старка, как остановил его, когда тот хотел продолжить бой, как увёл от озера. Как Маре наотрез отказался возвращаться в лагерь. Как они добрались до крепости. Как Старк чуть не умер из-за своего упрямства. Лягушатник по-прежнему не двигался и выглядел так отстранённо, словно речь шла не о нём. В его неподвижности читалась непререкаемая решимость. — Как давно вы являетесь спутником мистера Маре? — спросил МакДуф. — Несколько месяцев. — Какую можете дать характеристику? — Я разве могу? — Билл напряжённо расправил плечи. — Может, я с ним в сговоре. Старк недовольно цыкнул — громко в образовавшейся на секунду тишине. По крайней мере, он всё ещё был живым человеком, а не холодной статуей. — Показаний в вашу пользу достаточно, так что теперь вы скорее свидетель, — любезно пояснил МакДуф, хотя его взгляд стал ещё более ледяным и отталкивающим. — Характеристика? Билл хотел обернуться на Старка, но одёрнул себя, едва начав движение. Его голова опустилась, а раздавшийся голос был сухим и жёстким: — Этьен никогда не сбегает с поля боя. Даже когда стоило бы, — в словах мелькнули злые нотки, и Билл, стиснув пальцами колени, замолчал. — Спасибо, мистер Бутчер. Лекарь кивнул, отошёл в сторону, и МакДуф наконец-то сказал: — Подсудимый Этьен Маре. Старк занял место перед главнокомандующим и вскинул истерзанный бритвой подбородок с таким высокомерием и достоинством, словно сидел не на шатком скрипучем стуле, а на королевском троне. Однако ни его болезненно прямая спина, ни вызывающий взгляд МакДуфа ничуть не впечатлили. Тот бесстрастно продолжил невыносимо скучный допрос. Осознав, что услышит в третий раз ту же историю в слегка иной вариации, Варгас чуть не застонал от досады. Он думал, Старк, как обычно в диалоге с вышестоящими, будет говорить в своей дурацкой манере — преувеличенно вежливо, витиеватыми длинными фразами, приторно сладким голосом, от которого мгновенно начинало мутить. Но Габриэль ошибся. Речь Маре была резкой и отрывистой, голос — грубым и даже пренебрежительным. Старк пересказал всё, от самого начала сражения на озере, перечислил всех, кто его там видел и мог подтвердить это, назвал всех уничтоженных им монстров. Только на этом моменте Хантер с любопытством прислушался и уважительно хмыкнул. Возможно, Старк и заслужил то, что с ним происходило, и всё же было немного жаль терять такого бойца. Список достижений француза на озере был длиннее, чем у Варгаса. Впрочем, если засчитать то, что маршал приложил руку к уничтожению огромной водяной твари, а Старк — нет, то счёт был равным. Напоследок Маре хорошо поработал. — Почему вы сбежали после ранения? — Я стал бесполезен, зачем мне было оставаться? — спросил в ответ француз. — Так положено по регламенту, — холодно напомнил МакДуф. — И я наплевал на него впег’вые в жизни, — процедил Старк. — Я хотел уйти. Билл пытался меня остановить, но не смог. Потом у меня начались лихог’адка и бг’ед, возвг’ащаться было опасно. Когда мне стало немного лучше, идти обг’атно было уже бессмысленно. Я г’ешил идти дальше до кг’епости. — Почему вы не появлялись всё это время? — Не думал, что в этом есть необходимость, — ответил Старк и крепче сжал руки на груди, пряча правую. МакДуф чуть прищурился, и к нему наклонился его сосед, что-то шепча на ухо. Это был мужчина с вытянутым подбородком, высоким лбом и зализанными назад волосами. Его лицо казалось Габриэлю знакомым, и только когда тот изобразил подобострастную улыбку и покосился на Старка, Варгас вспомнил, где его видел. В Лондоне. Скользкие черты ещё одного француза сложно было забыть. Люмье был советником сенешаля и мелькал то на одном собрании в крепости, то на другом. На озере этого трусливого ублюдка, конечно же, не было. А здесь он наверняка ходатайствовал за своего дружка-земляка, чтобы было с кем квакать в Лондоне. И сразу стало ясно, кто был источником слуха, что Маре могут повысить. Габриэль поморщился и отвёл взгляд. Он не хотел, чтобы Старка осудили за то, чего тот не делал, но от присутствия Люмье становилось мерзко. Будто Варгаса окунули в смесь из грязи и сладкой патоки. Судя по выражению лица, у МакДуфа было такое же ощущение. Но каким бы важным главнокомандующим он ни был, перечить советнику сенешаля без веских оснований он не мог. — Так как это ваше первое нарушение правил, мы оставим его в прошлом, — сухо заключил МакДуф. Люмье снова что-то прошептал, тесно к нему придвинувшись, отчего главнокомандующий скривился на мгновение. — Что касается вашего будущего — мы обсудим это завтра утром. Будьте здесь в десять, а сейчас — свободны. Люмье посмотрел на Старка и победно улыбнулся, незаметно для своих коллег ему подмигнув. — Благодаг’ю, — небрежно бросил Маре, поднялся и вышел из комнаты, по-прежнему отстранённо высокомерный. До Хантера только через пару секунд дошло, что это означает свободу и для него тоже. Вскочив со своего стула так стремительно, что чуть не упал из-за подкосившейся ноги, Варгас выпрямился и покинул импровизированный зал суда вслед за Биллом. В коридоре было темно и прохладно. Редкие лампы на стенах освещали широкие проходы. Просторное здание когда-то строилось для многочисленной администрации, но в итоге заняты в нём были всего лишь несколько комнат. Крепость должна была превратиться в огромный город, командный пункт — в мэрию, но за последние годы Глазго стал пустым, затерянным в снегах фортом, в каменных стенах которого бродили, охраняя руины мира, одинокие, утратившие надежду люди. В тёмных коридорах с высокими потолками, теряющимися в тени, одиночество и беспомощность ощущались особенно сильно. Будто отсюда не было выхода и в пределах тысячи миль не найти было ни одного другого человека. У Варгаса за спиной хлопнула дверь, пропустив Шакса. Тот прошёл мимо, не заметив маршала, до которого почти не дотягивался свет ламп, и направился прямо к Старку. Маре, похоже, его ждал. Габриэль не собирался присоединяться к разговору — он бы чувствовал себя, как Билл, молчаливым столбом замерший рядом с ними. Он не ждал от Старка благодарности — только глупец мог ждать чего-то хорошего от этого лягушатника, да и они были в расчёте. Но, проходя мимо них, он слышал отрывок диалога. Едва Гастингс приблизился, Старк спросил с явным нетерпением: — Я думал, что Лионелл пг’идёт. Он уже уехал? Шакс замер, раздался тяжёлый вздох. Варгас опустил голову и ускорил шаг. Не хотелось слышать об этом лишний раз. И почему-то не было никакого желания быть рядом со Старком, когда тот узнает. Маре всегда на всё реагировал слишком бурно. — Он погиб. На озере, — тихо сказал Шакс. Варгас уже представлял смесь ругательств на французском и английском с ужасным акцентом, готов был к тому, как оглушительно они прозвучат в коридоре, тишину которого нарушали лишь его собственные шаги, и поморщился заранее. Но ответом Шаксу было глухое молчание. Что дальше говорил Гастингс, Габриэль не слышал. Он стремительно спустился по короткой лестнице, пересёк прихожую и вышел на тёмную улицу. Желание скорее покинуть проклятую крепость гнало его до самой казармы, заставляя ускорять шаг, хотя он не мог уехать ни сегодня, ни завтра. И только в их с Даниэлем комнате Варгас вздохнул свободнее. Это всё ещё была часть Глазго, но за время их жизни здесь шестьдесят третья словно превратилась в отдельный, отрезанный от реальности мир. Хантер терпеть не мог подобный самообман, но сегодня, всего на один вечер, готов был ему поддаться. Ночью он слышал шум в соседней комнате, громкий хлопок двери и удаляющиеся шаги. Следующим утром Старк на назначенную МакДуфом встречу не явился. *** — …Тебя многие никогда не знали, от Тебя многие отреклись, презрев заповеди Твои. Сжалься над теми и другими, о благой Иисус, и привлеки всех к Святому Сердцу Твоему. Будь Царём, Господи, не только верных, никогда не оставлявших Тебя, но и блудных сынов, ушедших от Тебя. Приведи их скоро в Отчий дом, да не погибнут от духовной нищеты и голода. Будь Царём и тех, кого ложные толки ввели в заблуждение или разделило разногласие. Приведи их обратно к полноте истины и к единству в вере, да будет скоро одно стадо и один Пастырь. Также и всех, Тебя ещё не знающих, приведи в семью верующих… Даниэль почтительно склонил голову ниже и после этой молитвы громче, уже не шёпотом, произнёс «Отче наш» — тоже на английском, а не на латыни, как раньше. Так ему казалось, что он привлекает к ней Варгаса, который с равнодушным видом лежал на кровати и ждал, когда священник закончит. Марлоу читал молитву за двоих, зная, что она не найдёт отклика в сердце Габриэля, а значит — не поможет его душе, но надеясь, что Господь будет милосерден и одарит своим благословением их обоих. Перекрестившись, Даниэль осторожно поднялся на ноги, с тихим вздохом сел на кровать и потёр сначала бок, а потом покрасневшие колени. Шрам не болел сильно, но временами, если Марлоу долго находился в напряжении или двигался слишком резко, начинал ныть. Это утомляло — прежде, ещё до путешествия, самыми серьёзными боевыми ранениями Даниэля были мозоли от лопаты, заработанные в огороде, и неглубокие порезы от ножа, полученные во время готовки. Но он не жаловался — видел, что Варгас устал не меньше. Охотник прихрамывал, и в его ворчании слышно было искреннее беспокойство. Хромота могла так и не пройти и стать помехой во время сражений. Наклонившись вперёд, Даниэль задул свечу, выпрямился и задрал ночную рубашку, прижав край подбородком. Рядом зашуршало одеяло: Варгас подвинулся ближе и обратил на священника внимательный взгляд. Марлоу поджал губы и развязал бинт. Он носил повязку до последнего, может, даже чуть больше, чем нужно, потому что толстая багровая полоса с красными точками вдоль неё была похожа на метку тьмы и уродовала бледную кожу. Лучше бы Варгас не смотрел. — Выглядит отталкивающе, — неловко пробормотал священник. — Шрамы украшают мужчин, — пожал плечами Хантер. — Это придумали, чтобы мужчины не расстраивались. Варгас приподнял уголки губ, потянулся к боку Даниэля и хлопнул его по ладони, когда тот попытался отстранить от себя руку. — Не трогай. Габриэль эти слова проигнорировал. — Это будет несправедливо, — сказал он и провёл кончиками пальцев от одной красной точки, оставленной жёсткой нитью, до другой, обрисовывая изогнутый след меча. — Ты-то мои шрамы уже все потрогал. — Это другое, — возразил Даниэль и отпустил край рубашки, но горячая ладонь из-под белой ткани никуда не делась. Впрочем, теперь уже не очень хотелось, чтобы охотник её убирал. — Тебе они действительно идут. Габриэль улыбнулся, погладил большим пальцем бок спутника и повернулся на спину. — Я рассказывал тебе про этот? — он указал на короткий косой шрам почти на том же месте, что и у Марлоу. — Давно дело было, мы с Краксом и Брентом пересеклись в Лондоне, а до этого долго не виделись, и решили отметить встречу. — Можно подумать, иначе вы не нашли бы другого повода. — Пришли в паб, и оказалось, что там проходило какое-то собрание Буревестников, — продолжил Хантер, не обратив внимания на ехидное замечание. — Их было много, так что они осмелели, началась потасовка. Нам всем знатно досталось, меня вот ножом пырнули, ублюдок вогнал его чуть ли не по рукоятку. Но ни один из Буревестников целым не ушёл, хотя их было раза в четыре больше… Ну, может, в три. — Целая история пьяных драк и великих сражений на теле, — улыбнулся Даниэль, хотя глаза у него были печальные. — Как ты вообще дотянул до своих лет, с таким-то образом жизни. — Считай, повезло. — Что ни рассказ, то тебе просто повезло, — Марлоу прищурился, наклонился чуть ближе и провёл пальцами по тонкому шраму под рёбрами. — Хотя в этом случае было скорее не везение, а настоящее чудо. Варгас склонил голову вбок, перехватив взгляд спутника, и скептически выгнул бровь. Он точно знал, что Даниэль скажет дальше. — Господь спас тебя, хотя ты ужасный грешник. И после этого ты ещё смеешь заявлять, что Он не милосерден. — Меня спас один из лучших врачей в главной лондонской больнице, — безапелляционно поправил Хантер. — Да, — легко согласился Даниэль. — Он спас тебя — с Божьей помощью. Не сдержавшись, Варгас закатил глаза под тихий смешок со стороны священника. — Как скажешь. Габриэль не собирался продолжать этот разговор. Не хотел сдаваться под давлением чужих убеждений так же, как не хотел защищать свои. Ему просто нравилось не думать обо всей этой божественной чуши. И хотя было ясно, что Марлоу скучает по общению с единомышленниками, Варгас не мог стать заменой тому же отцу Филиппу. Не хотел даже и пытаться. — Почему ты до сих пор его носишь? — Что? — Хантер опустил взгляд и увидел, как спутник постучал пальцем по деревянному крестику у него на груди. — Ты обещал не снимать его только на озере. Габриэль пожал плечами и честно ответил: — Я к нему так привык, что и не замечаю уже. К тому же это подарок. «От тебя», — мысленно добавил он. Однажды он оставил другой такой подарок в шкафу дома, на самой последней полке, где лежал всякий хлам, и навсегда о нём забыл. Мать злилась, расстраивалась и плакала, но Габриэль был неумолим. — Как жаль, что я не могу подарить тебе свою веру. Чтобы и от неё ты тоже не мог отказаться, — вздохнул Марлоу. — Что бы тогда осталось у тебя? Даниэль несколько секунд смотрел Варгасу в глаза, потом грустно улыбнулся и, покачав головой, лёг ему на грудь. Невысказанный ответ раньше душил бы, жёг гортань и горчил на языке, но теперь священник принимал правду и находил в ней умиротворение. Он готов был отдать охотнику всё — свою веру, любовь к Господу, хоть собственную душу, — ради его спасения. Он не жалел бы ни секунды, если бы это даровало Габриэлю вечный покой после смерти. Эти мысли не вызывали ни раскаяния, ни страха: Даниэль был уверен, что такая безоговорочная любовь, порождающая готовность отречься от самого себя — это Божий дар, настолько светлым и благодатным было это чувство. Ощутив прикосновение к волосам, Марлоу прикрыл глаза. Грубые пальцы мягко вплетались в пряди, расчёсывали, пропуская между собой, проходились по голове лёгкими движениями. Даниэль млел от неожиданной ласки и тихой нежности. Он ни за что бы не подумал, что Габриэль может касаться его так — без единого намёка на пошлость и похоть. Сердце у Варгаса в груди стучало ровно и сильно. Из этой умиротворённости Даниэля выдернул лёгкий щипок за ухо. — Эй, не спишь? — позвал Хантер. — Нет. — Когда ты будешь готов отправляться? — Когда ты скажешь, — ответил Марлоу, проглотив вздох. — Хоть сейчас. Ещё неделю назад он был бы безмерно рад возможности уехать, но за последнее время, что они провели в этой комнате, крепость из обители боли и страха превратилась в оплот спокойствия. Здесь было безопасно, но так не могло долго продолжаться. Все дни сливались в один, дробясь на части утренними и вечерними молитвами, и этот бесконечный день был тихим, размеренным и томным. Ещё немного, и Даниэль мог привыкнуть. А Варгас — сойти с ума. — Ты точно будешь в порядке? — с нажимом уточнил охотник. Марлоу повернулся и, приподнявшись на локтях, заглянул Габриэлю в глаза. — Точно. Долгие переезды на лошади наверняка не лучшим образом отразятся на самочувствии, но он справится. — Тогда завтра? — Завтра, — решительно кивнул священник. — Пора собирать вещи. Но встать с кровати он не успел — Варгас обхватил его сзади за шею, подался навстречу и прижался к губам в мягком поцелуе. Хантера терзало давно забытое чувство — последний раз он испытывал подобную нежность много лет назад, в доме мейстера, когда гладил волосы Селин, смотрел на неё и целовал, в глубине души понимая, что выберет не семью, а охоту. И сейчас, несмотря на внутренний протест, вызванный сравнением, он хотел насладиться этим чувством, окунуться в него с головой, поддаться ответной нежности, — но ему мешал нависший над ними образ Ноттингема. Всего неделя или две, и всё. Габриэль снова выбирал охоту. В этот раз — без Даниэля. Только теперь причина была другая. — Всё, и правда пора собираться, — сказал он, отпустив спутника. — Хорошо, — улыбнулся Марлоу, но вместо того, чтобы отстраниться, потянулся к Варгасу за новым поцелуем. — Ну хватит, — проворчал Хантер — в губы Даниэлю, так что звучало совсем не убедительно. — Так мы никогда не уедем. — Ладно-ладно, — священник со смехом поднялся с кровати, одёрнул задравшуюся рубашку и раскрыл свою сумку. — Но ты первый начал. Габриэль тоже встал, не ответив, и бесшумно вздохнул. Пора было взять себя в руки и снова стать жёстким, как прежде. Пора было собрать вещи и покинуть этот кокон вязкого разлагающего уюта. Пора было возвращаться. Варгас верил, что у него это получится.