Подвал

То самое «до связи» никак не желало наступать. Календарь отсчитывал дни. Причем для Ткачева они тянулись крайне долго и мучительно, периодами казалось, что никакой встречи в кафе не было и Щукин ему померещился. Сам Костя вел себя как обычно, а вот Паша стал по-настоящему «загоняться». Жил по инерции, ел, пил, тупил вечерами у телека или сидел во дворе, с бутылочкой пива, прокручивая в голове в сотый, миллионный раз одну и ту же мысль: «Я должен ее убить… Должен убить. Поклялся… Или уберут меня. Один фиг без вариантов – откажусь, грохнут меня, а потом ее. Только уже чужими руками. Нет… Так нельзя». Пить в одиночку было совсем не в кайф, лучше бы с Ромычем, но его вопросов не хотелось от слова совсем. Паша и себе не мог объяснить толком, что с ним происходит, а подобрать слова для лучшего друга казалось мукой. Единственное, в чем Ткачев был твердо уверен, так это в том, что не будет признаваться Роме, да и Ирине ничего не скажет. Пока. Ему хотелось дождаться более ясной информации, разговора полунамеками явно не хватало для цельной картинки. Сейчас он полулежал на диване, бесцельно перебирал каналы. Тишина все еще пугала. После разговора с Щукиным спал он неплохо, бессонницей не страдал, но сны были такими мучительными, что уже на вторые сутки Ткачев был готов залиться по уши энергетиками и кофе, лишь бы снова не заснуть. Видения преследовали и днем, вызывая у Савицкого – а он всегда был поблизости, тревогу и недоумение. Однажды даже специально напросился на ночное дежурство, загрузил себя работой, какими-то делами – они помогали отвлечься, вроде бы стало полегче. Немного. Но сегодня выдался пустой день и такой же вечер, Паша как мог оттягивал момент отхождения ко сну. Даже уборку сделал, чего с ним не происходило достаточно давно. Усмехнулся, глядя на молчащий телефон, с опаской положил голову на подлокотник и с сожалением глянул на пустую бутылку пива. Можно было и еще, но завтра он должен быть в форме. Мало ли что. Перед глазами снова замелькали навязчивые картинки из снов. Паше казалось, что он окончательно сходит с ума. Снилась Ирина, вся в черном, спокойная и почему-то улыбающаяся. Каждый раз сон повторялся одинаково. Зимина приходила к нему в комнату, садилась на кровать, молча смотрела, а он пытался оправдаться, сказать, докричаться, но безуспешно. Прикоснуться тоже не получалось, Ирина не давалась, отстранялась и осуждающе качала головой. Потом отходила к окну, он любовался ее стройной фигурой на фоне окна с полупрозрачными, колыхающимися шторами и постепенно Зимина исчезала, таяла в темноте, подбирающейся со всех сторон. А прошлой ночью все повторилось, она снова пришла. Но все было иначе. Ирина никуда не убегала, наоборот, была ласковой и нежной, быстро и сама стянула водолазку и брюки, устроилась на двуспальной кровати, позволила себя поцеловать. Когда Паша коснулся ее волос, убирая прядку с лица, многозначительно улыбнулась. Под медно-рыжими волосами, по виску, стекала темная кровь. Рана, явно огнестрельная, пугала своей натуральностью. Алые ручейки текли по коже, спускаясь на грудь и пачкая кружевное белье. - Как? Что это? – он не мог поверить своим глазам. Поднес испачканные, липкие пальцы к лицу и почувствовал, как к горлу подбирается тошнота. Она мертва. Тот самый запах был повсюду, так же, как и ее любимые духи. Женщина, сев на него верхом, подалась вперед и, склонившись к самому уху, прошипела: - Ты меня убил… А я тебе верила… Представляешь? Тебе верила. Я любила тебя… А ты… На этом моменте Ткачев проснулся, обливаясь холодным потом и тяжело дыша. Разумеется, никого в спальне не было, он спал один, скинув подушки и одеяло на пол. Чувствуя, как слипаются глаза, Ткачев поспешил принять сидячее положение, надеясь хоть так выиграть для себя немного времени. Но ничего не помогло, сон оказался сильнее, давил тяжестью на плечи и незаметно для себя Ткачев отключился. Из обмякших пальцев выпал пульт, а на экране беззвучно мелькавшая картинка сменилась серыми точечками помех. На этот раз их было двое. Рыжеволосая в черном и блондинка в белом подвенечном наряде. Сам Паша оказался в углу, а пальцы тяжело и неприятно оттягивал «Макаров». - Ну, и кого ты выберешь? – мило улыбнувшаяся Катя протянула к Ткачеву руки. – Меня? Или ее, мою убийцу? - Ткачев, вспомни, что между нами было. Ты так просто сдашься? Убьешь? Ты же любишь меня, признай, - Ирина была спокойна, а у самого Паши после ее слов началась самая натуральная истерика. - Нет, нет, нет! Это все сон! Мы живые, а ты мертвая! – схватил Ирину за руку. Она укоризненно посмотрела. - Ты же прекрасно знаешь, что нет. Я давно мертва. А ты живой. Мы мертвые, а ты живой…