Часы заскрежетали, приводя в движение древний механизм, и исправно пробили полночь.
«Какого драккла?» — сквозь сон выругалась Ольга, укрываясь одеялом с головой. До этого момента часы оживали лишь днём, каждый час оглашая комнаты пронзительным звоном, а ночью примерно молчали, сдерживаемые магией Ориона. Такое положение дел устраивало и Вальбургу, и часы. До этого момента.
Ещё несколько минут Ольга на все лады костерила «будильник бессовестный», слишком быстро уступившего Морфея и одеяло, мешающее дышать. Убедившись, наконец, что вернуться к просмотру сновидений не выйдет, женщина открыла глаза и села на кровати.
Ставшая уже привычной спальня была залита мутноватым лунным светом, отчего всё вокруг казалось нереальным. Предметы отбрасывали искажённые тени, сливающиеся с полумраком, а дальний угол комнаты и вовсе тонул в темноте.
Ольга потёрла глаза, прогоняя сон, по давнишней привычке поискала ногами тапки и, стащив за собой лёгкое одеяло, подошла к зеркалу.
— Капелька магии и никакого волшебства, — пробормотала она вполголоса нелепицу, рассматривая в отражении привычную себя. — Но это что-то новенькое.
Собрав короткие волосы в небрежный хвост, женщина невольно сравнила себя-прежнюю и себя-настоящую, а после всерьёз задумалась. С одной стороны, явиться в пропитанный аристократизмом кабинет в одной лишь одеяльной тоге было бы забавным, но с другой, прогуливаться по поместью, пусть и во сне, в подобном виде не хочется. Поулыбавшись воображаемой Вальбурге с выпученными от возмущения глазами, Ольга со вздохом огляделась.
На поиски одежды ушло не так много времени, как предполагалось: родные джинсы и нелепая неоново-жёлтая с принтом майка висели на спинке дивана. Обнаружив вещи, Ольга долго хохотала над тем, как «уместно» они смотрятся в обстановке изящной гостиной. Особенно порадовала майка, оказавшаяся неплохой заменой одеялу.
— Любименькие мои, скучали? — Любовно приласкала одежду женщина и щёлкнула пряжкой в форме оскалившегося шута.
С ухмылкой решив, что шизанутый смайл придётся к месту в любой обстановке, Ольга улыбнулась так очаровательно, как только могла своему отражению в зеркале, настроилась на долгие поиски нужного места и покинула комнату.
За дверью, однако, оказалась не привычная глазу гостиная, а незабвенный кабинет. Зимина мысленно присвистнула, несколько мгновений постояла на пороге, отыскивая глазами хозяйку комнаты, а после решительно направилась к мягкому уголку, приняв как можно более грозный и решительный вид.
— Нам надо поговорить, — объявила женщина, остановившись в метре от восседавшей в кресле Вальбурги. Та была бесстрастна и холодна, аки восковая фигура, и, кажется, даже не дышала.
Констатировав, что собеседница никоим образом не реагирует и не подаёт ровным счётом никаких признаков жизни, Ольга подавила в себе желание потрясти хорошенечко «воблу аристократичную» и звонко пощёлкала пальцами:
— Вальбурга?
— Чего тебе, о сил моих лишение? — излишне пафосно, в стиле Ориона, отозвалась наконец «вобла».
Ольга хихикнула, растратив долю решимости и серьёзности, заправила за ухо короткую русую прядку и уселась на привычное тазу кресло.
— Объясни-ка мне, почему я
так отреагировала на Альфарда? Это было
не моё. Значит, я получила твои эмоции и переняла
твоё к нему отношение?
— Не драматизируй, милочка. Когда ты, наконец, обращаешься к внешнему миру и прекращаешь досаждать мне, этот недалёкий мозг пользуется всей доступной ему информацией, не разделяя на тебя и меня. — Вальбурга легонько постучала пальцем по виску.
— И что с того? Воспоминания же твои, и знания о семье тоже! Я не понимаю, как это выходит. Сначала говорю, а потом вдруг понимаю, почему и что сказала. — Ольга нахмурилась. — И потому всё — понимаешь? — всё выходит неправильно. А почему? Потому что Вальбурга Блэк в раздоре со всем миром!
— Замолчи и слушай! — жестко приказала Вальбурга, которой, в конце концов, осточертело слушать завывания и обвинения собеседницы. — К моменту разговора ты просто знала историю моего детства. Оценила влияние братца на Сириуса ты уже сама.
— Что ты хочешь этим сказать? Это
мне не понравился Альфард в качестве Наставника? — Ольга удивлённо приподняла брови и, получив кивок, продолжила: — То есть, это
я закатила ему ту истерику?
— Если тебя это утешит, я бы на твоем месте сделала то же самое, милочка, — фыркнула миссис Блэк, но, как показалось Ольге, несколько сочувствующе.
Зимина прикусила губу и откинулась на спинку кресла. Сказать по правде, от себя она такого не ожидала: прежде женщина ни за что бы не набросилась на нелюбимого родственничка в попытке вызвать того на скандал. А ведь если подумать, то всё, что она делает тут, — это скандалит.
С Орионом, с Вальбургой, с Сириусом, с Беллой, теперь ещё и с Альфардом…
Ольга закрыла руками лицо и покачала головой. Потёрла пальцами виски и брови против роста, помассировала веки и тихо-тихо вздохнула. Весь её план по усмирению рода Блэк давно полетел к дракклам, а она этого даже не заметила, поглощённая склоками и драмами.
Почувствовав, как плеча коснулась тёплая ладонь соседки по телу, женщина неуверенно взглянула на ту в щёлку между пальцев.
Миссис Блэк улыбалась, напряжённо и грустно, да чего таить — неуверенно. Будто бы она, ледяная и стальная леди, не утешала никого прежде в момент душевной слабости.
— В этом нет твоей вины. На тебя давит мой темперамент, реакция моего тела и моя магия. — Вальбурга отняла руку и посмотрела куда-то в сторону портрета седого мужчины в тёмной мантии. — Ты и так сделала уже много: нашла рычаг давления на Беллу, помирила сыновей, заставила Ориона почувствовать себя нужным, да и, наконец, расшатала Альфарда — всё равно, что сняла гниль.
Ольга медленно отняла руки от лица, но пальцы всё равно хотелось занять чем-то, и женщина вцепилась в трёхцветную феньку-браслетик, непонятно с чего оказавшуюся на руке.
— Я его знаю, он придёт извиниться, — прошептала Вальбурга, продолжая чуть грустно, едва трепетно улыбаться. — Хоть и горд, словно демон, но ради Сириуса придёт. Крестник ему дорог.
— Он Блэк. Думаешь, будет просить прощения?
— Я более чем…
— Хозяйка Вальбурга! — разорвал вдруг помещение испуганный голос домовички.
Ольга вздрогнула и перевела взгляд на ушастое создание. Комната и вскинувшая руку Вальбурга тут же превратились в туман, а заметно усилившийся голос домового эльфа разрывал теперь барабанные перепонки.
— Недостойная Тригги пришла от хозяина Сириуса! Хозяин Сириус! Он зовет хозяйку Вальбургу! Недостойная Тригги нарушила сон хозяйки! Тригги должна наказать…
—
Силенцио! — взвизгнула Ольга, зажимая уши, звенящие от воплей домовички.
Лопоухая же деловито подошла к комоду и со всей силы долбанулась о него головой так, что на бледно-розовой коже эльфы появился ровный кровавый след от резной посеребрённой ручки.
Пришедшая в себя Ольга явно не знала, как отменить заклинание, а потому только решительно подала Тригги руку, заставляя ту оторваться от членовредительства. Домовушка мгновенно подскочила, коснулась пальцев хозяйки, и Ольгу привычно уже дёрнуло в темноту, чтобы выбросить рядом с большой кроватью в комнате старшего сына.
— Мама… — тихо донеслось с постели, и Ольга, небрежным жестом отослав отчаянно мычащую да порывающуюся посильнее удариться о комод домовичку, поспешила к ребенку, опускаясь на мягкую перину. — Мама, мамочка!
Талию быстро обвили небольшие руки, а куда-то в грудь ткнулась мокрое от слёз лицо. Ольга прижала к себе ребёнка, то шепча различные глупости, то поглаживая по скрюченной из-за объятий спине. Постепенно плач затихал, всхлипы становились тише, но капкан цепких маленьких рук не отпускал Вальбургу, а когда та попробовала отстраниться, снова раздалось отчаянное подвывание.
Этой ночью Ольга из спальни сына так и не ушла. Обнимала своего мальчика, тихо целовала в чёрную макушку и негромко рассказывала какую-то странную сказку, пока тёмные реснички устало не затрепетали, а дыхание Сириуса не выровнялось.
А с утра, обеспокоенный отсутствием жены в её покоях, их нашел совершенно удивившийся Орион.
С большим недоверием он оглядел простоволосую жену, обнимающую завёрнутого в одеяло ребенка. Лицо того было красным от жара, но поскольку «кокон» из одного Сириуса и одного одеяла находился между рук спящей миссис Блэк, выпутаться старшему сыну не представлялось возможным.
Покачав головой, мужчина приложил к начавшей уже подсыхать кровяной корке на губе платок, тихо хмыкнул, взглянув на красный след, и бесследно исчез в сопровождении хлопка аппарации.
***
Если бы Джеймса Поттера спросили, кого он любит больше всего, то мальчик нахмурил бы лоб и запустил пальцы во встопорщенные чёрные волосы, а после бесхитростно улыбнулся и выдал:
— Маму, папу!
Однако, если бы этот кто-то спросил Джеймса, на кого тот хочет быть похожим, то он без промедления бы выпалил имя своего деда — Карлуса Поттера.
Жемчужно-седой старик с не по годам лёгким и поджарым телом был аврором в отставке, что не мешало Карлусу
мучить и муштровать молодёжь. Внука он любил так, как любят люди, когда-то шедшие по военной стезе: Джеймс должен был быть гордостью.
А потому и мальчик больше всего на свете боялся разочаровать деда. Если мама и папа любили Джеймса просто за то, что он есть, то Карлус желал видеть, что его внук — лучший и достойнейший преемник.
Когда зарёванного Джеймса переместили камином в отчий дом и отдали на руки причитающей Юфимии, Карлус, что присутствовал на завтраке, только недовольно отвернулся, считая, что его внук не должен был пускать нюни ни по какому поводу.
Однако, узнав, что именно по вине Джеймса старший из отпрысков Блэк борется за жизнь под присмотром колдомедика, почтенный маг оттаскал ребенка за уши, а после со свистом выдернув из шлевок брюк кожаный ремень, отстегал нерадивого внучка по покрасневшей от такого неуважительного обращения попе.
После подобных мер воспитания Джеймс заревел ещё пуще, но дед не позволил ему упасть в объятия всепрощающей Юфимии, а, приказав сыну собрать вещи внука, переместился в по-армейски скромный дом, где жил уже около сорока лет вместе с супругой.
Дорея Поттер, миловидная женщина, которую язык никак не поворачивался назвать бабушкой, выслушала рассказ о случившемся спокойно и будто бы даже безразлично, а когда всхлипывающий Джейми закончил, одарила того таким взглядом, что мальчик запнулся, и, вытерев сопливый от плача нос, поплёлся в свою комнату. Боггарту понятно: здесь его жалеть не станут. Отвернувшись к стенке да прижав тощие колени к груди, Джеймс ещё долго корил себя за падение друга и тут же принимался жалеть горящие уши да пятую точку.
Карлус, о чём-то тихо переговариваясь с супругой в гостиной, не спешил являться в комнату внука. И Дорее не позволил, уверив женщину, что парню давно пора взрослеть и начать следует с осознания последствий своих поступков. Миссис Поттер, помедлив, согласилась и отменила просьбу к домовикам о тёплом молоке и печенье.
Так что, когда в животе принялись петь гриндилоу, Джеймсу пришлось самому топать за едой. Обиженно куксясь и всхлипывая, мальчик добрёл до кухни, где принялся требовать у домовика шоколад и булочки. Эльф, смутно напоминающий своего хозяина седыми кустистыми бровями и сухостью отточенных движений, ухватил Джеймса за локоть и переместил пред светлые очи деда.
Наябедничав Дав короткий отчёт о наглом поведении младшего Поттера, предатель-домовик стукнул босыми пятками о паркет и ретировался.
Карлус сложил пальцы домиком, рассматривая внука, а после заговорил. И говорил он долго и мудро, говорил с Джеймсом как с равным и пронзительно ясно объяснял такие простые и в то же время сложные вещи, что когда мальчик покинул кабинет деда, то вновь тихо-тихо заплакал.
А после, размазывая по щекам слёзы стыда, пообещал себе стать самым-самым лучшим внуком для своего честного, умного, доброго и справедливого деда.
***
Если бы Вальбурга могла убить Альфарда этой ночью, она бы это сделала. Изощрённо и мучительно, вырывая слова прощения из нерадивого братца.
Если бы Ольга могла убить Альфарда этой ночью, она бы тоже это сделала. Тихо, по-свойски приложив родственничка головой о стену с изысканным барельефом — благо, таких красот в поместье было хоть отбавляй.
Но Вальбурга бесправно сосуществовала в своём же теле, а Ольгу от необдуманных поступков удерживал ревущий навзрыд сын, не отпускающий её ни на мгновение. Даже когда ребёнок уснул, он продолжал цепляться за мать, цепко сжимая маленькие вспотевшие пальчики.
Насколько поняла Ольга из сбивчивых объяснений сына, тому приснился кошмар: Сириус в начале упал с метлы так, что не мог двигаться, а потом бессильно наблюдал, как маму бьёт кто-то смутно знакомый. Так что неудивительно, что, проснувшись, ребёнок стал звать маму: и чтобы убедиться, что всё с ней в порядке, и чтобы не было так страшно.
Вальбурга проснулась рано утром будто бы от тихого хлопка. Женщина распахнула серые глаза и, выпустив сына из объятий, тревожно огляделась в поисках источника звука.
Тугими волнами покачивались занавески, раздуваемые утренним ветром. Поднявшееся на две ладони от горизонта солнце уже принялось запускать вездесущие лучики в комнату, всё ближе подбираясь к кровати, — оставалось преодолеть лишь придвинутое почти вплотную кресло.
Ольга улыбнулась и крадучись подошла к окну. Тяжёлые шторы мигом перекрыли светилу дорогу к сопящему сыну, а комната вновь погрузилась в приятный полумрак.
— Так-то лучше, — бесшумно прошептала леди Блэк. — Кричер!
Домовик появился в паре футов от хозяйки.
Вид у него был всполошенный и недоумевающий. Вальбурга Блэк всегда была большой соней и никогда не вставала раньше восьми утра. Для того, чтобы хозяйка проснулась в такую рань, нужна была весомая причина. И как правило, причина эта не прибавляла женщине добродушия.
— Перенеси кресло сюда, — всё так же тихо скомандовала Ольга, недоумевая, как этот «тварь дрожащая» умудрился стать тем самым брюзжащим и вреднейшим домовым, доживающим свой век в пустынном и пыльном поместье некогда могущественного Рода. — И книгу мне.
— Что хозяйка желает прочесть? — проскрипел эльф.
Протяжно вздохнул сквозь сон Сириус, высовывая из-под одеяла слегка зеленоватую от целебных мазей ногу.
Ольга метнула быстрый взгляд на сына и тихо зашипела. Превредный-не вредный, но голос у эльфа уже сейчас как раз под стать несмазанной дверце, что ведёт в подсобные помещения да каморки лопоухих трудяг.
Кричер втянул голову в плечи и попытался изъясняться знаками. Понаблюдав за телодвижениями слуги, Ольга тихо хихикнула: великий сурдопереводчик из него явно не выйдет.
— Ту же, — наконец прервала она мучения домовика.
Кричер облегчённо вздохнул и под пристальным взором Вальбурги бесшумно переместил кресло ближе к окну. Повинуясь щелчку жилистых пальцев, на кресло
почти тихо бухнулась книга по ритуалистике, а рядом «прикреслился» даже на вид уютный плед — по инициативе самого эльфа.
Ольга милостиво кивнула домовику и жестом отослала его восвояси. Не ожидавший расправиться с работой столь быстро эльф попытался изобразить улыбку и низко поклонился.
Уже устроившаяся в кресле леди Блэк подняла на него глаза.
— И вот ещё что...
Кричер замер. Намёк на улыбку исчез, сменившись незлобивым подобием любезного оскала.
— Чаю принеси? — по-домашнему попросила Ольга и, пресекая попытку домовика переспросить, добавила: — Любого, только тихо.
Тот споро закивал, блеснул болтающейся в ухе серебристой серьгой и исчез. Спустя несколько минут на ближайшем столике материализовалась фарфоровая чашечка с чаем. Принюхавшись к исходящему от напитка пару, леди Блэк с удовольствием уловила нотки кардамона и имбиря.
Время текло неспешно, даже вяло.
Книгу, в этот раз оказавшуюся слишком уж заумной и скучной, Ольга успела несколько раз помянуть Мордредовым дракклом. Глаза бездумно скользили по строчкам, порой пропуская целые абзацы, а мысли постоянно возвращались к произошедшему.
Как оказалось, она совсем не знает сына. Этой ночью Сириус вдруг оказался не дерзким, шаловливым, вечно идущим поперёк родительского слова и традиций ребенком, а маленьким, забытым и брошенным мальчишкой, который всё ещё готов прибежать к матери, когда особенно страшно или одиноко, и тихо рыдать, делясь страхами и волнениями.
«Вальбурга?» — подозрительно мягко обратилась женщина к соседке по телу.
Та промолчала. Не дождавшись отклика и спустя десять минут, Ольга досадливо фыркнула: «Как будто я не знаю, что ты там!»
«При всём желании покинуть это тело, милочка, я не в состоянии, — огрызнулась леди Шизофрения. —
Нет сил уже наблюдать, как ты превращаешься в Юфимию Поттер».
Ольга только закатила глаза.
«Поддержать в трудную минуту и прятать сына под юбкой — разные вещи, не находишь?»
«А потом эти «трудные минуты» по десять раз на дню случаются! — не согласилась Вальбурга. —
Растила десять лет человека, а потом все труды насмарку, стоило одной астральной маггле заявиться».
«Ты слышала, что племянница говорила? Ты своим воспитанием в духе спартанцев Род до упадка довела: один сын в Азкабане из-за геройства, второй по той же причине в могиле! Я не хочу такой судьбы ни для Ромы, ни для Регулуса, ни для Сириуса!» — вспылила Зимина.
«Мне нет дела, что думает истеричная соплячка», — сухо и зло отрезала Вальбурга.
«Ты невозможна!» — выпалила Ольга и захлопнула книгу.
«Тем и живу», — фыркнула миссис Блэк, и Ольга почувствовала, как та закрывается на границе сознания ледяным щитом.
— Мама? — прорезал тишину спальни чуть хриплый голос Сириуса.
Приподняв голову, мальчик с удивлением рассматривал застывшую в кресле Вальбургу, явно недоумевая спросонья, что сиятельная матушка забыла в его покоях в столь ранний час.
«Ребёнка разбудила», — обвинительно буркнула Ольга, не желая оставлять последнее слово за Вальбургой.
Шиза выпад проигнорировала, не удостоив соседку по телу даже ничтожным знаком внимания.
Ольга вздохнула и, отложив книгу, поднялась. Тихо зашуршал подол платья, когда она присела на кровать сына. Разом проснувшийся Сириус подобрался, скривился, когда неловкое движение причинило боль, и исподлобья уставился на женщину. Будто готовый вновь замкнуться в скорлупу неистощимой наглости мальчик сверкал серыми глазами, явно не зная, чего ожидать.
Ольга поджала губы, аккуратно коснулась лба сына прохладной рукой, а после взяла мальчика за подбородок, цепко-цепко заглянув ему в глаза.
— Сириус, ты можешь объяснить, что тебя так взволновало ночью? — Женщина чуть наклонила голову и не удержалась от едкого замечания, адресованного скорее миссис Шизофрении, чем сыну. — Что-то не припоминаю, чтобы ты рвался упасть в «
тёплые материнские объятия».
Мальчишка как-то даже съёжился, улавливая привычные строгие нотки в голосе Вальбурги. Лучше было ответить немедля, пока она не начала сердиться. На бессмысленные препирательства не хватало запала, а просто уйти, как делал это всегда, мальчик не мог.
Он вздохнул и, опустив маленькую ладонь на пальцы матери, тихо-тихо заговорил.
Ольга безмолвно внимала. Пока Сириус пересказывал свой сон, ей требовалось немалое усилие, чтобы не скрипеть зубами. Бешенство и злость на Альфарда рвались наружу, но затухали благодаря теплу маленьких горячих рук.
Что-то таки отразилось на лице Вальбурги, поскольку по окончании рассказа Сириус выглядел очень уж виноватым и явно жалел, что позвал мать в минуту слабости. Это выражалось в поникших плечах и больших серых глазах, напоминающих сейчас Ольге взгляд испуганного щенка.
Аккуратно высвободив руку, женщина едва уловимо погладила сына по голове и, подумав с мгновение, прижалась губами к виску.
Сириус как-то тихо не то вздохнул, не то всхлипнул и вдруг резко обнял мать за шею. Сдавленно зашипел и, будто не желая показывать Вальбурге свою слабость, уткнулся носом в тёмные шелковистые волосы, глуша звук.
Ольга аккуратно обняла Сириуса в ответ и незаметно улыбнулась, про себя гордясь сыном.
Негромкий хлопок аппарации прозвучал набатом, и Сириус, вздрогнув, разжал руки, но Ольга отпустила его только спустя мгновение. Погладила по щеке, сдавленно улыбнулась и обернулась к домовому эльфу.
Кричер, с невероятным удивлением на лягушачьей мордочке, в начале запутался в словах, потом споткнулся, отвешивая поклон и лишь после сбивчивых извинений скрипуче изрёк:
— Недостойный брат хозяйки в холле, требует видеть хозяйку, — скривился домовик, всем своим видом выражая крайнее презрение к Альфарду. — Кричер пытался, Кричер не смог прогнать брата хозяйки.
Ольга почувствовала, как дрогнула ладошка сына в её руке. Ободряюще сжав пальцы в ответ, леди Блэк порывисто поднялась, оправила смявшуюся юбку и властно протянула руку домовику, пряча поистине демоническую улыбку.
Брат соизволил явиться.
