***
В приёмной было тихо. Никто не мерил взволнованными шагами мозаику скучных плит, никто не бежал из одного конца коридора в другой, придерживая болтающийся на шее стетоскоп, никто не носился с весёлым гиканьем под крики мамок-нянек «Куда пошёл?!» и «Тебе лежать надо!». Тусклый питерский свет лился сквозь пластиковые окна. Лампы светили ровным жёлтым светом, изредка шелестели страницы журнала, и, вопреки всем запретам, плыл запах сигаретного дыма. За глянцевым «Burda» скучала рябая медсестра. Девушка то и дело показательно кривилась и пыталась дышать через раз, но нарушительницу прогонять не торопилась. Пожилая санитарка Антонина Павловна докуривала сигарету у раскрытой щели форточки. Из кармана её халата выглядывала полупустая пачка «Пётр I». Не сводя взгляда с кофейного аппарата, сменившего кактуса-гиганта, женщина раздумывала — хватило ли ей одной или следует поставить организму ещё одну порцию никотина. В коридоре раздались шаги, медсестра оторвала голову от журнала и расплылась в улыбке, приветствуя показавшегося из-за двери начальника онкоотделения. Валентин Юрьевич сдержанно кивнул дежурной и в тысячный раз попросил Антонину Павловну не дымить в помещениях. Санитарка отмахнулась, не сильно впечатлившаяся строгим замечанием. Явольский раздражённо дёрнул плечом и обернулся к следовавшей за ним девице, завершая начатый прежде разговор: — Считай меня сегодня добрым, Ларская, — врач скинул с плеч халат, глянул на часы — стрелки показывали полвторого ночи — и продолжил: — Подмахну я твой отпуск, только не стой над душой. Медсестра рассмеялась, пробормотала слова благодарности, чмокнула начальника в щёку, стрельнула взглядом в сторону дежурной и выпорхнула сквозь разъехавшиеся перед ней двери. Следом, усмехнувшись, последовал и Валентин Юрьевич. Двери с тихим лязгом съехались, на женщин пахнуло летней прохладой северной столицы. Взревел мотор байка. Совершив круг почёта по пустой в этот поздний час стоянке, доктор Явольский покинул свои владения под тяжёлым взором санитарки. Следом, почти незаметно из-за выключенных фар, укатила тёмно-синяя ауди, увозя новоявленную отпускную. Рябая медсестра завистливо покосилась вслед Ларской и, вновь уткнувшись в журнал, вздохнула. Ей до этой белобрысой стервы, беспардонно вертящей Явольским, было далеко. Антонина Павловна затушила окурок третьей за наступившие сутки сигареты и скривилась. — Не иначе, как декрет себе выбила, — пробормотала она, подмигнула поджавшей губы медсестре и вновь вернулась взглядом к уголку, где прежде стоял Егорушка.***
Орион молча промокнул губы и, также молча, отложил салфетку. Взгляд его равнодушно отметил вышитые на светлой ткани узоры, не задержался и двинулся дальше. Карие глаза скользнули по взъерошенному радостному Сириусу, по прилежно ковыряющемуся в омлете Регулусу и застыли на Вальбурге. Жена словно изменила самой себе — не зачехлённая в одно из тёмных, почти-что-траурных платьев, — она посвежела. Да и волосы… Орион уже привык видеть тонкую шею супруги, которую изредка украшали выпущенные тонкие локоны. Без вечной высокой прически Вальбурга казалась ему возмутительно молодой. В небольшом вырезе светлого платья мужчина подметил жемчуг — парный тому, что посверкивал в уложенной кругом косе. Жемчуг — тот, что он подарил ей на помолвку давние сколько там лет назад, — больше подходил той Бурги, которая была «мисс», а не «миссис» Блэк и позволяла себе бегать по аллеям сада, подобрав пышную юбку до колен. Помнится, именно этой девицей он и был очарован, за ней бегал он по всему поместью — бестия, звонко хохоча, уворачивалась и показывала язык, — за ней он гнался и после не мог отдышаться, хотя она уже чинно поддерживала светскую беседу с отцом, скрыв покрасневшие от поцелуев губы невербальными чарами гламура. Видимо, Орион слишком засмотрелся на супругу. Встретив вопрошающий взгляд, он стёр невольно вылезшую улыбку и крепче сжал вилку в руке. Дёрнув плечом, мужчина досадливо скривился и вернулся к завтраку. Вальбурга же на мгновение подняла глаза к потолку и обратилась с какой-то ничего не значащей мелочью к Регулусу. С момента их последней ссоры Блэки не обмолвились ни словом сверх того, что было положено этикетом. Конец завтрака ознаменовался тихим боем часов и быстрыми шагами, раздавшимися в коридоре. С хлопком возник Кричер и, пока чугунная ручка поворачивалась, спешно объявил: — Альфард Лукориус Блэк... Дверь рывком отворилась, и на пороге возникла пышущая азартом фигура брата Вальбурги. Мужчина размашистым шагом дошёл до стола, стукнул по нему костяшками пальцев, потрепал мальчишек по голове — «Опять будут на чертенят похожи», — отметила Ольга, — пожал руку Ориону и запечатлел поцелуй на щеке сестры. — ...прибыл, — невозмутимо закончил Кричер. «Позор рода Блэк», — прочитала Вальбурга по губам домовика прежде, чем он исчез. С приходом Альфарда завтрак превратился в суматоху. Орион, воспользовавшись случаем, вскоре смылся к себе, а братья прилипли к дяде. Ничего не имеющий против Альфард усадил ребятню на колени и потянулся за вином. Вальбурга, абстрагировавшись от воцарившегося над столом гама, читала пригласительное письмо Карлуса Поттера. Закончив, она внимательно дослушала повествование Сириуса о величайших достижениях славного Сириуса Первого на поприще борьбы с одним из тёмных лордов Британии, после чего вызвала Тригги и приказала няньке привести юных Блэков в достойный вид. Альфард был отпущен на все четыре стороны до поры до времени, однако тут же возвращён, нагружен масками Пожирателей и вновь отпущен. — Сумасшествие, — прокомментировала с портрета леди Урсула, пряча улыбку. — Безобразие, — вторила ей леди Элладора, с хитринкой посматривая на потомков. — Сборы, — лаконично отрезала Вальбурга, покидая общество двух дам.***
Сколько бы времени ни было отведено на сборы, часа всегда не хватает. Леди Блэк металась по поместью, разрываясь между оцениванием внешнего вида мужа и брата и примеркой собственной мантии, доставленной из ателье всего полдня назад. Сыновья уже два часа как гостили у Поттеров, мужчины уже два часа как примостились в креслах и судачили за жизнь, а Вальбурга пока даже не успела надеть платье. А оставались ещё такие вещи как причёска, макияж, подбор украшений и — главное — сбор женской сумочки! Платьем, конечно, Ольга была довольна — шантеклер классический, узкий в бёдрах и с широкой от колен, почти солнце-клёш юбкой, оно соблазнительно висело под мантией с изящной серебряной окантовкой. А вот украшений у леди Блэк было так много, что хотелось плакать от невозможности выбрать лучшие. «Возьми гарнитур в фиолетовом ларце справа, белое золото и алмазы», — посоветовала Ледяная Бурги, сжалившись над соседкой по телу. Зимина кивнула и вновь принялась метаться из угла в угол, собирая всякую мелочь — подбирая духи, румяна, тени, шпильки... В конце-концов Ольга обессиленно упала в кресло и, вновь плаксиво пожаловавшись леди Шизофрении на нехватку времени, вызвала Рикки. «А чего же ты хотела? Тебе ещё осанку весь бал держать. Это нелёгкий труд, девочка», — увещевала аристократка Зимину, ничуть не способствуя поддержанию боевого духа преемницы. С появлением домовушки дело пошло на лад и уже через полчаса миссис Блэк была затянута в корсет и увешана драгоценностями. Волосы Рикки убрала в аккуратную классическую «ракушку», увив основание тонкой алмазной нитью и оставив единственный локон у виска. «Это не я», — заключила леди Блэк, рассматривая результат в зеркале. «Разумеется, не ты», — ехидно бросила Вальбурга, не скрывая своего удовлетворения результатом многочасовых сборов. От двери послышался протяжный свист. Явившийся поторопить сестрицу Альфард прошествовал к туалетному столику, помог леди Блэк подняться и с ног до головы окинул её оценивающим взглядом. — Труды не прошли даром, — будто мимоходом сообщил он, пряча руки в карманы. — Ты умеешь быть эффектной. Вся в меня. — Благодарю, — прошипела Ольга, подавив детское желание залепить пощёчину брату, и вышла вперёд Альфарда. В каминной она смерила строгим взглядом мужа — тот выглядел прилично — и подала тому маску. Альфард уже успел надеть свою, и Вальбурге ничего не оставалось, как приложить серебряное изделие к лицу. Маска легла точно и обожгла кожу прохладой металла. Выдохнув — ничего страшного не случилось же? — она подождала, пока Орион исчезнет в зелёном пламени, а после, взяв щепоть летучего пороха, шагнула в огонь. — Поместье Лестрейндж! Когда калейдоскоп каминов остановился, замерев огромным залом с поднимающейся вверх лестницей, Ольга чуть покачнулась и тут же, предупреждая возможное падение, её рукой завладел муж. Выражения лица Ориона она не могла видеть, зато отлично слышала комментарии Вальбурги, с готовностью переводящей смысл жестов супруга на понятный маггле язык. Получив заверения леди Шизофрении в том, что дражайший муж гордится наречённой, Ольга решила временно сменить гнев на милость и благосклонно приняла руку Ориона. Женщина ступила на первую ступеньку и подняла голову. В это же время забили большие часы, им вторило эхо и тихо-тихо звучал скрытый от глаз оркестр. На верхней площадке стояли четверо: высокий человек в чёрной закрытой наглухо мантии и опирающаяся на его руку рыжая женщина; величественного вида беловолосый мужчина — должно быть, Малфой; и худосочный старец, в фигуре которого миссис Шизофрения узнала Лестрейджа-старшего. Лица их были скрыты серебряными масками. Камин покинул Альфард, встав за правым плечом сестры. Лестница всё длилась и длилась, и Ольга мысленно похлопала человеку, совершившему такой красивый и многозначительный манёвр — каждый из гостей должен был остановиться перед хозяевами бала, чтобы поприветствовать их, и в любом случае он оказывался на ступень ниже. Уже почти поравнявшись с приглашающей стороной, леди Блэк заметила на верхней площадке движение. Задёрнутая наглухо мантия хозяина поместья распахнулась, развеваясь от неощутимого ветра, уголок губ маски сам собой изогнулся, и на Вальбургу уставился взгляд необычайно синих глаз. Навстречу Блэкам во всём его мрачном великолепии ступил Тёмный Лорд.