***
- Рубака, предлагаю не уходить глубоко в джунгли. Финник, Китнисс и Пит ушли с Рога. Джоанну и ее подопечных я не видела. Скорее всего, она тоже увела их вглубь. Там безопаснее для них. Когда бойня немного успокоится, она их выведет к Финнику. Профи остались на Острове. Если они не идиоты, то вскоре тоже смоются подальше. Мы должны не упустить момент их отхода. Наш шанс убить их появится, только если они хоть на минуту разделяться. И мы всегда должны быть к этому готовы,- я устало выдохнула и оперлась спиной на дерево. - Да без проблем. Самому не охота далеко нести свое тело,- Одиннадцатый добро усмехнулся. – Единственная проблема – вода. Нам надо идти дальше, чтобы найти ее источник. - Ты в школе не учился? – наступил момент сладостного осознания того, что я не зря до 16 лет исправно страдала над учебниками. – Мы в джунглях, дружище! Посмотри, рельеф местности похож на воронку. Рог – центр и самое углубленное место. Чтобы в таких природных условиях найти воду, надо все время идти вниз, туда, где стекает вода. Следовательно, это к Острову. Но там лишь соленая. Нет ни одной реки, впадающей в это мини-море. Или ты слышишь водопад? Увы, нет. Здесь нет «прямых» источников воды. Может это и к лучшему. Пить из реки или другого водоема просто так нельзя в джунглях. Эту воду придется кипятить, потому что вверх по течению может быть падаль… или другие опасные вещества. Я уже попила так на своих прошлых Играх. Момент гордости за себя – бесценен. Мама по ту сторону экрана тоже явно довольна моими скромными познаниями географии. Не зря прошли бессонные ночи с пересказами параграфов из учебников. - И что наш юный натуралист предлагает? – Рубака, подбоченившись, громко хохотнул. - Пошли бамбук стучать. - Ради этой твоей фразы нам стоило оказаться в подобной ситуации,- Одиннадцатый широко улыбнулся. – А если серьезно, что делать с водой? - Я серьезно, друг. Камнем будем простукивать бамбук. Где звучит гулко, там пробиваем дырку и наслаждаемся живительной влагой, - я подмигнула Рубаке и жестом показала следовать за мной. Мы вернемся домой.***
Наступила первая ночь на 75 Голодных Играх. Духота пропала еще на закате. Свежий воздух отравлял сознание, клонил в сон, умолял растянуться под деревом на пару часов. Профи покинули Остров, только когда сумерки превратились в ночную тьму. Об этом сообщил мне дежуривший на раскидистой пальме Рубака, пока я плела сети из нарезанной лианы. - Они через два сектора на Запад, Элла. Я их уже еле различал под конец,- мужчина сел рядом со мной, подмяв под себя левую ногу. - Ни зги не видно,- я шумно выдохнула и отложила недоплетенную сеть. – И нам нужна еда. Темнота - наш большой друг. Уверена, здесь водится рыба. Распорядители не оставили бы Финника без пропитания,- и, лукаво подмигнув Рубаке, я поднялась с твердой остывшей земли. - Я прикрою тебя. Только не уплывай далеко от берега. - А смысл? Я ничего возле дна не увижу. Тем более возле Острова большая глубина. Вряд ли здесь именно глубоководная рыба водится. Это было бы слишком сложно. Выйдя на пляж, мы легли на песок и ползком стали продвигаться к воде. «Правая рука, левая, подтянуться. Правая, левая, подтянуться». Я слышала тяжелое дыхание союзника сзади. Оно странным образом действовало на меня успокаивающе. Хотя почему странным? Это дыхание было доказательством того, что он еще жив, и я тут не одна. Почти бесшумно мы добрались до кромки воды. Я повернула голову направо, коротко кивнула Рубаке и, поудобнее перехватив острогу, как можно сильнее оттолкнулась руками от песка, мягко входя в соленую воду. Подводная охота – моя страсть, моя стихия, мое самое яркое воспоминание о старшем брате. Мать и отец уже давно уложили младших детей и сами легли спать. Завтра начало новой рабочей недели, а значит отцу нужно много сил. С понедельника по четверг он был со своей командой и горсткой миротворцев на рыболовецком судне Панема далеко за пределами бухты. Мать каждый раз провожала его с тоской на сердце, ведь она не могла предвидеть, минует их шторм или нет. Мама наглаживала раскаленными тяжелыми камнями его рыбацкие штаны и клетчатую рубаху, проклеивала почти ссохшиеся от соли и времени выцветшие черные ботинки, наливала в одну флягу пресную воду, а в другую - крепкую настойку. И так каждое воскресенье. Это стало почти ритуалом. Старая половица неприятно скрипнула, и я резко открыла глаза. Мой старший брат Рик, с которым мне приходилось делить комнату, рукой приказал мне вставать с кровати и собираться. Я безропотно стянула с себя пижамные штаны и кофту, достала из-под матраса заранее приготовленные купальные вещи и почти бесшумно переоделась, чтобы не разбудить родителей и не разгневать Рика. Вот уже в течение двух лет дважды в неделю мы выбираемся ночью к заливу, принося домой рыбу и другие морепродукты. Мама никогда не спрашивала, откуда мы берем это, но не потому что не хотела узнать правду, а чтобы не услышать ответ, который и сама прекрасно знала. Рик вытащил из шкафа старую дедовскую сетку, закинул на спину двузубую острогу и кивнул мне на окно. Я тихо выскользнула из кровати, легко, ступая на носках, залезла на стол и, медленно повернув задвижки на деревянных рамах, раскрыла ставни. Боясь потерять равновесие, я осторожно опускалась, чтобы сесть на подоконник и дальше соскользнуть в ночь. Когда мои ноги коснулись теплой мягкой земли, я поднялась и опасливо осмотрелась, приблизившись к забору нашего дома. Миротворцев нет – дорога к морю свободна. Махнув рукой стоящему в окне брату, я перелезла через забор и тихонько вздохнула. Ночное море прекрасно. Почему оно вызывает такой трепет в моей душе, почему заставляет уповать на его красоту, величие, таинственность? Это необъяснимо! Море никогда не бывает одинаковым: то оно спокойное, светло-голубое, то яркое, синее, пылающее, то становится иссиня-черным, колючим, словно его гладят против шерсти. Сейчас, в лунном свете, оно было похоже на искусно сотворенный градиент – в середине сияла белоснежная лунная дорожка, в обе стороны расходившаяся всеми оттенками серого, от пепельного до глубокого графитового. Держа брата за руку и легко перебирая ногами по пыльной дороге, я бежала к нашей тайне. Рик открыл это место больше года назад. Если проплыть возле Крайнего Грота дальше на Восток, то окажешься в небольшом ущелье. Там очень мелко, и вода всегда на несколько градусов теплее. Рыба часто приплывала туда по ночам, когда остальная вода чуть больше остывала. Рик, стоя на скользких, поросших короткими водорослями камнях, бил рыбу, всплывающую чуть ближе к поверхности. Брат радовался каждой увесистой скорпене, неприглядной, но очень мясистой мурене, жирному горбылю и маленьким бычкам. Я же ныряла между камнями чуть поодаль от ущелья, отрывая от сточенных выступов мидии и рапаны. Брат научил меня обращаться с острогой, зачищать свежую рыбу, а главное – надолго задерживать дыхание и уходить на приличную глубину. Он отрабатывал со мной продувку, учил правильно распределять задержанный кислород. - Рыбы хватит недели на две. Попросим маму, чтобы засолила и спрятала в погреб. А мелкие порадуются ухе,- Рик весело подмигнул мне и потрепал за щеку. - Может Уилкерсонам отдать. У них недавно Пол умер от голода,- я потупила взгляд. Пол Уилкерсон – мой одноклассник. Точнее он был моим одноклассником. - Не вздумай, Элла, ты слышишь? Не вздумай! Спасем один раз их, пойдут разговоры, откуда у нас еда, начнутся проверки, отца будут миротворцы трясти. Ты этого хочешь? Чтобы наша мелочь подохла, как Пол? – брат сверлил меня взглядом. - Конечно, нет. Я сглупила. - То-то и оно. Своя рубашка ближе, сестренка. Запомни, что сначала ты думаешь о своей семье, а потом о других. У нас не позволительна такая роскошь, как милосердие. И не смотри на меня так. Да, Элла, мы живем в скотском мире. Мы также бесшумно вернулись домой, как и несколько часов назад покинули его. Я прошмыгнула в комнату родителей и поцеловала мать, прошептав ей на ухо, что все хорошо. Она судорожно сглотнула, а ее редкие ресницы намокли от подступивших слез. Мама знала, что мы ушли. Каждые воскресенье и среду она слушала, как скрипела наша половица, как распахивалось окно, как удалялись шаги ее детей, а потом она ждала и молилась, чтобы снова услышать их шаги, закрывающиеся ставни, скрип половицы и почувствовать поцелуй дочери, шепчущей ей на ухо, что все хорошо.