***
Мы решили идти по джунглям чуть поодаль границы пляжа, чтобы не терять часть обзора происходящего. - Хочешь, немного повеселю тебя, Элла? А то ты скоро лопнешь от напряжения,- Рубака обнажил свои белоснежные зубы. - Нашел момент анекдоты рассказывать,- я зло сверкнула глазами в сторону союзника. – На том свете я выделю тебе целый час в день, чтобы веселить меня до икоты. А пока изволь… - Я рад, что ты с энтузиазмом приняла мое предложение. Давай тормознем, а то у меня позвоночник уже ломается пополам. Мне-то не 18 лет, милая леди. Я картинно закатила глаза, показывая всем видом свое недовольство, но уступила мужчине. Мы остановились в небольшом овраге, густо поросшем зеленью и переплетающимися сухими корнями деревьев. Я достала заранее припасенную холодную рыбу и протянула Рубаке, за что получила дружественный хлопок по спине такой силы, что на мгновение почувствовала, как впечатываются в передние ребра мои легкие. - Пригласил я к себе как-то Хэймитча. Не помню уже, что праздновали, но это явно было очень важно. Через пару часов после его приезда мы уже так изрядно надрались, что общества друг друга нам явно было мало. Ну и мы решили, что Сидер с удовольствием составит нам компанию. Каково же было наше удивление, когда она выкинула нас с порога дома, окатив ведром ледяной воды. Шикарная женщина, согласись? Чуткая, понимающая. Мечта, одним словом. И мы продолжили прямо под ее домом на ухоженном газоне. Я потом его месяц в порядок приводил,- Рубака раскатисто хохотнул. – Так вот, Эбернати сгонял ко мне домой, вытащил все из бара и скинул в тачку, предназначавшуюся для рассады не помню чего. Пару раз за день мы, конечно, по очереди вырубались, но в целом все прошло очень уютно. К ночи, Хэймитч уже словил изрядную белку и, взвалив меня на плечи, направился к дверям дома Сидер. Она потом рассказывала, что эти десять метров он шел минут сорок, пока не перевесил меня через перила, а сам бился головой в ее дверь. Она открыла дверь, едко усмехаясь. «Сидер, а Рубака дома?», - Одиннадцатый так похоже изображал голос ментора из Двенадцатого, что я издала приглушенный смешок. – «Нет еще». У Сидер порой был такой едкий и противный голос. Вот это как раз тот случай. Тогда Хэймитч торжественно улыбнулся и, повалившись назад, махнул рукой в неопределённом направлении. Ну, видимо, в моем. «Я нашел его, Сидер. Пожарь-ка мне картошечки в дорогу». И с этими словами он раскинулся на уже перерытом нами газоне. Под конец я уже беспрерывно смеялась, смахивая подступившие к глазам слезы. Картина в голове становилась такой яркой и живой, что мне будто стоило протянуть руку, и я дотронусь до пошатывающегося Эбернати, язвительно улыбающейся Сидер или висящему на периллах Рубаке. Но в следующее мгновение на меня всем своим тяжелым грузом упала апатия, давящая на плечи, сжимающая виски, царапающая своими когтями сердце. - Мы ведь так и не попрощались с ней вчера… Мы забыли о ней… Как мы могли? – я повернулась лицом к союзнику, глядя на него полными слез и отчаяния глазами. - Хэй, Элла, успокойся. Она не хочет, чтобы ты сейчас плакала. Уверен, она желает, чтобы мы поскорее выбрались из всего этого дерьма и распили на двоих бутылочку хорошей настойки, - мужчина прижал меня к себе своей здоровой рукой, заставляя уронить тяжелую голову ему на плечо. – Я столько лет жил с нею бок о бок, что в ушах до сих пор стоит ее голос, а сердце бьется благодаря воспоминаниям о ней. Не раскисай, Четвертая, не раскисай. Мои губы тронула слабая улыбка, а головная боль начала постепенно отступать, под успокаивающими словами такого надежного и сильного Рубаки, шепчущего мне, что все будет хорошо во имя Сидер, Рика и всех когда-то павших в этих заколоченных гробах трибутах.***
Мы вышли к лагерю Профи, когда алая заря еще не до конца пропала с горизонта, окрашивая верхушки деревьев в темно-бардовый оттенок. Кашмира и Брут о чем-то тихо и напряженно разговаривали, иногда бросая друг на друга злые взгляды. Рубака, шедший впереди меня, жестом приказал мне остановиться и поглубже зарыться в высоких зарослях. Мы выжидали. Профи устроились на небольшой поросшей мягкой травой поляне. Спальное место было обустроено под широкими лопастями веток вечнозеленых деревьев, скрывающих от посторонних глаз спящих Победителей. Чуть дальше я приметила искусно замаскированные запасные копья и ножи. - Они весь Рог Изобилия сюда перетащили? – еле слышно прошептала я, осознавая, что нападать на них в лагере даже во сне равносильно самоубийству. Им понадобиться меньше 5 секунд, чтобы пустить в ход весь свой склад оружия. Рубака, словно читая мои мысли, сдержанно сглотнул. Лежа чуть поодаль на диагональ от него, я видела, как ходит «вверх-вниз» его выступающий кадык, как пульсирует узор из выступающих на шее вен. - Они почти все на пляже сейчас. Не видел только Эллу, Рубаку, морфлингистку и обоих из Шестого. Двое из них за сегодня уже сдохли. Но я не знаю, кто именно,- Брут зло загонял камень в твердую землю Арены. - Мы можем подойти к ним со спины. Да, у них численное превосходство, но по бойцам мы наравне. Можно рискнуть. В любой момент можно будет отступить,- Кашмира что-то рисовала на очищенной от зеленой поросли черной поверхности земле, тыкая пальцами в разные углы воображаемой карты. - Они могут двинуться к Острову. Явно ж захотят пополнить свой арсенал. - Там осталось то ерунда. Может пара копий, да разобранные стрелы для Эвердин, - блондинка запустила руки в волосы, раскачиваясь, время от времени, из стороны в сторону. - Но они то этого не знают,- мужчина из Второго со всей злостью выкинул камень, который крутил в руке, в сторону пляжа. - Кто бы знал, как это все меня достало. Как мне хочется обычного покоя. Просто лежать дома, ходить на выставки, преподавать в Академии, но не прозябать последние свои дни здесь! Опять я в этом аду. Поверь, Брут, мы сдохнем тут. Нас собрали здесь, чтобы мы просто перебили друг друга, и все. Не удивлюсь, если вообще Победителя не будет. Они захлопнули наш гроб с той стороны еще вчера, когда отсчет закончился. Почему нельзя было еще после Фликермана договориться, чтобы с началом Игр, мы все просто сядем вокруг Рога и будем рассказывать про детство или планы на будущее? Какого мы здесь? Знаешь, сколько дерьма я сожрала вместе с Одэйром из одной тарелки? А сколько раз Бити диктовал мне по телефону, как настроить проектор после перепада напряжения? - Ты бредишь, Кашмира. Иди и проспись,- сдавленно прошептал Брут. Он понимал, что в чем-то она права, где-то в ее словах есть жестокая правда. - Ты придурок, если думаешь, что я брежу. Я не хочу домой! Меня опять будут иметь во все щели, а потом просто присылать на праздник очередное ожерелье, от которых меня уже тошнит. Да я волосы выдирать себе на голове была готова, когда вытащили мое имя на той проклятой Жатве,- девушка сплюнула на землю.- Или может ты был рад, что снова здесь окажешься? Энобария разнесла к чертям весь вагон-ресторан в вашем поезде. Почему этот замечательный факт никто нигде не озвучил? - И что ты предлагаешь? Поднять руки и выйти к тем на пляже? Или просто тут отсиживаться, пока нас Распорядители не перебьют? - Ничего я не знаю. Надо было раньше договариваться обо всем. Я была бы не против пообщаться с Мэйсон, порыбачить с Глонэгэн, поплакать с Финником, вместе посмеяться с Мелларком и выпить бутылку виски с Рубакой. Надо было раньше вместе собираться где-то еще кроме этого проклятого Тренировочного Центра. - Кашмира шмыгнула носом и с каким-то остервенением начала тереть лицо руками, периодически всхлипывая. – Ладно, буди Энобарию и Блеска. Кто бы знал, как же я задралась бороться за свое право дышать в этом мире. Последняя фраза девушки из Первого дистрикта эхом отзывалась в моей гудящей сотнями мыслей голове. Я лежала на кровати, укрывшись одеялом с головой. С каждым выдохом кислорода в моем убежище становилось все меньше, но я мечтала задохнуться здесь и сейчас, под крышей своего дома, с близкими людьми за стеной, а не на потеху прогнившей столице Панема. Полчаса назад объявили условия Квартальной Бойни. И с тех пор я находилась в ступоре, конец которого даже не планировался в ближайшее время. Где-то на первом этаже поскуливали младшие Глонэгэны в унисон с рыдающей матерью. Отец уже оставил попытки прорваться ко мне в спальню, и теперь я слышала его шумное грудное дыхание за дверью. Он, сгорбившись, сидел на полу, запустив руки в свои седые волосы. Папа окончательно постарел с момента объявления моих Игр. После смерти Рика он потерял свою рыбацкую выправку, потух лукавый огонек, который так часто раньше вспыхивал в его темных мальчишеских глазах, пропала залихватская раскованность в жестах и походке. Отец умирал с каждой проведенной мною минутой на 72 Арене, а затем его сердце вновь стремительно забилось после слов «Поприветствуем нашего нового Победителя! Габриэлла Глонэгэн! Дистрикт Четыре!». Он целовал каждый миллиметр моего лица, когда я сошла с поезда из Капитолия, благодарил Финника, кружил мать на руках и снова целовал каждый миллиметр моего лица, шепча, что до сих пор не верит, что его жемчужинка вернулась домой. А теперь отец вновь готовился прощаться со мной, со своей бусинкой… доченькой… рыбкой… русалочкой. Я продолжала бездвижно лежать на кровати, полностью абстрагировавшись от происходящего. Где-то в глубине души я понимала, что надо пойти успокоить родителей, обнять брата и сестру, пообещать, что все будет хорошо…. Но я не могла! Я не хотела успокаивать их, потому что ничего не будет хорошо! Больше в моей жизни никогда и ничего не будет даже нормально! Я живой труп, которому отмерили срок жизни – до Жатвы, потом еще пару недель, а дальше как повезет! Почему я опять должна всех успокаивать? Кто пожалеет меня? У меня нет просто сил, чтобы подняться с этой проклятой постели, в которой я буду досыпать остаток своих дней! В коридоре на втором этаже послышался шорох, а затем чьи-то уверенные шаги. - Она там? Финник. Ты пришел. - Да. Заперлась и, видимо, даже не двигается. - Элла,- настойчивый стук в дверь. – Ты меня слышишь? Открывай. Не глупи. - Да пошел ты к своей Кресте, Одэйр. Видеть тебя не хочу, похотливый ублюдок! - Я не шучу. Открывай, или я выломаю дверь. - Да ломай! Ты больше ничего не умеешь! Только ломать! И убивать! Давай! – истошный вопль, вырывающийся из моей груди, заполнял собой всю ту несносную тишину, царящую в доме семьи Глонэгэн в Деревне Победителей. – Ломай, Финник! Я ненавижу тебя! Я ненавижу всех здесь! Как же я задралась бороться за право дышать в этом мире! Вместе с выломанной дверью в комнату ворвался запах сгоревшего в духовке ужина, вечернего воздуха и соленого аромата моря. Болью, с которой мой ментор в тот момент смотрел на меня, не наполнялись никогда даже глаза отца. Два сине-зеленых океана впивались в мою душу и сердце, затаскивая их в свой водоворот и не давая вырваться из плена ни на секунду. И я тонула в них, забывая даже как дышать, а мне это и не нужно было. Я неосознанно протянула руки вперед перед собой, словно маленькая девочка, которая в первый раз пошла гулять без родителей и заблудилась. Мои губы дрожали, глаза больно обжигали непролитые слезы, а в груди застрял нарастающий с каждой секундой ком боли и отчаяния. Финник в один прыжок оказался подле меня, сжимая мои ледяные влажные ладони в своих горячих дрожащих руках. Он сидел перед моей постелью на коленях, опустив голову на сбитые и порванные простыни. Лучи заходящего зимнего солнца искусно играли с его бронзовыми волосами, причудливо переплетаясь в них замысловатыми узорами. - Мой маленький рыболов,- голос парня звучал глухо и тихо, - тебя снова хотят убить. Снова хотят увидеть, как свет гаснет в твоих глазах. - А твой свет? – мой голос звучит натянуто, как струна… нет, как надорванная струна. - А мой свет уже давно погас, принцесса. Он постепенно исчезал, когда меня впервые продали, когда погиб мой первый трибут, когда вытянули имя Энни на Жатве. - Я не принцесса. У них есть принцы. А у меня нет. И никогда не будет…теперь, - по щекам покатились соленые горошины, оставляя на расцарапанных щеках обжигающие дорожки слез. - Я не позволил продавать тебя, не позволю и отнять твою жизнь, - Одэйр пристально посмотрел на меня. – Мэгз пойдет на Квартальную Бойню. Бабушка Мэгз?! Нет! Нет! Ей нельзя туда! Бабушка! Она же вырастила Финника! Она стала нам родной! Сквозь туман я слышала, как стоящий передо мной на коленях парень говорил что-то о «вызовется добровольцем», «сердце твоего отца не выдержит», «Энни останется совсем одна». - Принцессы ведь храбрые? – я отвернулась от Финника и подставила заплаканное красное лицо лучам заходящего солнца, периодически жмурясь от его неловких прикосновений. - Храбрые,- Одэйр поднялся с пола и пересел на кровать, продавив своим весом мягкий матрас. - Научи меня драться по-взрослому, а не как это было три года назад.