***
Яркое и крупное рубиновое солнце постепенно ползло к закату, раскидывая предпоследние дымчатые, словно бы пыльные, почти осязаемые лучи в воздухе, начинающем совсем понемногу остывать. Доктор-отшельник и его гость успели до этого времени многое сделать, каждый в силу своих возможностей, и теперь первый доделывал то, что необходимо было успеть до темноты, второй же отдыхал и понемногу пил теплый настой душистых трав, который Джейми принес ему и назвал «чаем», грел самодельной чашкой руки, вдыхал приятный запах и довольно жмурился на клонящееся к горизонту светило. Хоть Сайту и не подавал вида, следуя традиции своего народа скрывать большую часть испытываемых чувств, но этот бледнолицый мужчина не переставал день ото дня его удивлять и заинтересовывать. По сути своей, он был его врагом, конкурентом, интервентом, частью той сметающей все на своем пути силы, что сделала индейцев незваными гостями на их же собственной земле; однако воспринимать именно этого человека таким образом было решительно невозможно. Терпеливый и предупредительный как врач, радушный и хлебосольный как хозяин, понимающий и поддерживающий как друг… При всем при том Джейми ни разу не заикнулся о том, что Черный Лис ему что-то должен — хоть тот и сам прекрасно знал об этом, периодически себе напоминая. Ведь ни один поступок не должен быть незамеченным. Глаз за глаз, око за око, помощь и доброта — за доброту. А в том, что Джейми все-таки нужна помощь, сомнений у Сайту уже не было. …Две ночи назад, ковыляя мимо кровати бледнолицего к бадье с водой, стоящей в углу, индеец заметил, что покрывало врача упало, а сам спящий сжался, съежился в комок и пытается согреться. Вздохнув, он с трудом наклонился, поднял ткань и укрыл Джейми, осторожно подоткнув покрывало, чтобы оно больше не оказалось на полу. Кожа бледнолицего, попавшая под его пальцы, оказалась прохладна, словно бы под стать своему цвету; вздрогнув, тот, не осознавая во сне, что делает, потянулся к теплу пальцев краснокожего. Немного удивленный, парень все же задержал ладони на бледных плечах доктора. Его простое, при ярком свете вполне приятное открытое лицо обретало в темноте совсем иные, нежели днем, черты: проступили глубокие страдальческие морщины на лбу, запали щеки, поджались губы; прямые отросшие волосы разметались по жесткой подушке, словно старая изломанная солома. Игнорируя боль в ноге, Сайту осторожно присел на край кровати, не отнимая рук от чужих плеч. От его касания, как ему показалось, Джейми начал постепенно согреваться — его поза сменилась на более расслабленную, дыхание углубилось, выражение лица стало мягче, спокойнее. Осторожно, так, чтобы не разбудить, индеец прилег рядом; интуитивно он догадывался, что то, что он делает — что было бы воспринято его соплеменником нормально — для белого человека может оказаться удивительно и даже неприемлемо. Однако во сне все освобождаются от национальных и религиозных предрассудков: и Джейми, глубоко и успокоенно вздохнув, повернулся на бок и ткнулся лицом в шею своего обомлевшего пациента, на выдохе едва слышно что-то пробормотав. …Косые пылные лучи запутались в растрепанных светлых волосах Джеймса, занятого работой, и индеец невольно залюбовался этим зрелищем; симпатичное лицо, сильное, стройное тело, внимательный умный взгляд, а также чистый разум и добрая душа, скрывающаяся в этой широкой груди — все это не могло не вызывать в нем затаенного восхищения, пусть он и не мог признать даже для самого себя, что желание сблизиться, как-то помочь, вылечить этого человека от въевшегося в его сущность одиночества порождено уже отнюдь не необходимостью выплатить долг за спасение, но собственным искренним побуждением. Сайту наклонился и поставил пустую чашку на землю, слегка поморщившись — когда кожа пострадавшего бедра, выдубленная вонючими дезинфицирующими растворами бледнолицых, натягивалась под повязкой, это, ожидаемо, доставляло ему значительный дискомфорт. В фиолетово-алых небесах, пугая мелких щебечущих пичуг, разнесся крик орла, вылетевшего, верно, на вечернюю охоту. Индеец окинул взглядом просторы: ширококрылый силуэт ненадолго появился в поле зрения и, описав полукруг в нескольких милях от дома, над прериями, свернул направо в сторону холмов и редкого леса. Жадно проследив за ним взглядом, краснокожий не смог сдержать вздоха. — Небось до чертиков надоело тебе сидеть на одном месте, да? — откликнулся на его грустный вздох Джейми; он как раз закончил перевязывать брикет хвороста, еще нужного для растопки в ближайший месяц, чтобы не мерзнуть в доме по ночам, и теперь облокотился на старую бочку с ветошью, чтоб перевести дух. — Ничего, не грусти, крыльев, может, я тебе и не дам, но на ноги теперь-то уж точно поставлю, — он ободряюще улыбнулся своему немногословному пациенту. Парень, немного погодя, отзеркалил его улыбку, пусть и вышла она у него более грустной. — Моаши — хороший человек, не такой, как большинство бледнолицых. Но мне кажется, что слишком добрый, или как это… наивность? Наивный, да. Даже не спросил у Черного лиса, зачем я здесь, зачем покинул дом, потом бежал и защищался. Теперь настала очередь Джейми грустно улыбаться. — Наверное, — он, усмехнувшись, покачал головой, словно бы только сейчас осознал, как опрометчиво поступил, как рискованно и бестолково было его решение. — Здесь принято встречать гостей на пороге с ружьем, стрелять без предупреждения и охотиться за головами, а я воспитывался в другом месте, среди иных правил и обычаев, и уж не знаю, увы или нет, но не могу изжить из себя этого. Полагаю, на то, чтобы уйти из родных мест, у тебя были веские причины — и кто я такой, чтобы тебя о них допрашивать? Темные широкие брови Сайту дернулись вверх, но он удержал их на месте, минимизируя проявление своего удивления. Выходит, он не стал у него ничего выспрашивать из уважения? Уважения к незнакомцу, «дикарю» краснокожему? — Ты — вичаша, который спас мне жизнь, — лицо парня приобрело серьезное, почти торжественное выражение, — и ты имеешь право знать, — его горящие черные глаза впились в лицо Джейми, который под этим строгим взглядом даже перестал улыбаться. — Это путешествие — дорога Черного лиса к тому, чтобы стать равным со старшими мужчинами племени. Раньше навахо отправляли своих молодых на тропу войны, добывать скальпы врагов — так рассказывают вожди, но теперь обряд изменился — слишком мало стало народа. Теперь молодые добывают перья Большого орла и делают па-напи в доказательство, что они — хорошие охотники и воины, и шаман смотрит и просит Великого духа благословить их. Вот за этим я пришел в осни Север, — он показал пальцем на небо, где заканчивала свой далекий полет крупная птица. — И едва сам не был убит "законниками"-головорезами, — Джейми отрешенно покачал головой, отведя взгляд. — Что же, зато теперь Черный лис расскажет в племени, что побывал на настоящей тропе войны, пусть даже и не сумел добыть трофеев! — он усмехнулся хитро, но как-то с оттенком грусти; на красновато-смуглом лице собеседника Джейми увидел промелькнувшую тень сожаления — словно бы его необычный гость уже и не был рад мысли о том, что однажды, не так уж и нескоро, ему нужно будет покинуть это место и продолжить свое прерванное путешествие. Волна предчувствия одиночества и тоски охватила его вдруг, сжала ребра, перехватила дыхание — Джейми строго уставился в землю, силясь совладать с острым чувством грядущей утраты, такой закономерной, но почему-то уже сейчас невероятно болезненной. Словно отпустить на волю птицу с перебитым крылом, которую долго выхаживал — это будет радостно, но при этом и невероятно печально. Однако однажды это должно случиться, и это будет правильно. Задумчивое молчание индейца помогло бледнолицему врачу скорее совладать с эмоциями. — Уже холодно. Нужно идти в дом, — отогнав подальше на чердак разума печальные мысли, Джейми подхватил вещи и вязанку веток, которые нужно было занести в дом, и кивнул Сайту: — Погоди здесь, сейчас я это отнесу и вернусь за тобой. Парень кивнул и вновь перевел взгляд в синеющую даль. Уголки его губ, как и вечернее солнце, почти ушедшее из виду, дрогнули и сами собой устремились вниз, к горизонту.***
Задремывающему в кресле Джейми почудилось, словно в ватной тишине ночи со стороны дороги, проходящей неподалеку от его уединенного жилища, он слышит топот лошадиных копыт. Дернувшись со сна, он оторвал тяжелую голову от спинки и огляделся сонным взглядом: огонь догорал в приоткрытой печке, в его слабом свете было видно пустую миску и кружку, поставленные на низкий табурет у лежанки Сайту, а также ворох одеял и шкур, который представляла из себя его кровать — индеец полностью закопался в них, словно медведь, впавший в спячку, и только свисающая с края изголовья угольно-черная прядь волос выдавала его присутствие на кровати. Джейми проморгался. Топот копыт действительно приближался, и приближался очень быстро. Едва лишь он успел закинуть в печь пару поленьев, накинуть тонкий дубленый плащ и прицепить на пояс кобуру, как в дверь дома громко и требовательно постучали. Джейми вздрогнул, в секундном замешательстве не решаясь направиться к двери; бросив быстрый взгляд в сторону кровати Сайту, он обнаружил, что тот уже бодрствует — причем глаза его были широко раскрыты, а чувства напряжены, словно бы это не он минуту назад спал зимним сном медведя. Пока индеец змеиными движениями стекал под кровать, сжимая в руке свой топорик, вероятно, выуженный из-под подушки, Джейми подал ему знак не шуметь и не предпринимать пока никаких действий, а сам с опаской двинулся в сторону веранды. Стук повторился, уже настойчивей, отчаяннее. Из-за двери послышался голос Сэма Гризли — булькающий и хриплый, в высшей степени взволнованный и запыхавшийся; поездка в такую даль, по сырости и вечернему холоду никак не могла сказаться на самочувствии этого ленивого толстяка хорошо. Судя по словам и тону неурочного визитера, приехал он отнюдь не из праздных соображений. — Джеймс! Джеймс, вставай! Беда стряслась! Теперь уже ни секунды не раздумывая, мужчина бросился к двери и принялся споро открывать засовы и замок. На пороге стоял бледный взмокший Гризли; в первые секунды он сощурился от света лампы, с которой Джейми появился на пороге, но потом уже даже она не помешала его глазам выкатиться из орбит в выражении полного шока. — Д-дружище.. доктор! Спасай! — его мокрые не то от ночной росы, не то от пота руки и двойной подбородок тряслись. — Племяшку мою, Джину, какой-то зверь в лесу подрал. Мы чуть не с полудня ее потеряли — звали-звали, все дозваться не могли, — он шмыгнул носом, — а с час назад вот только нашли, с собаками-то… Отец Клавдий говорит, что девочка уж на пол пути к Господу нашему, но ты может сможешь, ты же, ты ж мне и ногу тогда заштопал, и старуху Мо сколько лечишь, и мельничихе тогда помог разродиться, и… Прервав поток сбивчивой речи бедняги, Джеймс кратко согласился помочь и уже почти на бегу в сторону комнаты бросил, что сейчас будет готов и нужно его ожидать на пороге. Закидывая в докторский саквояж все необходимое и параллельно переодеваясь, полушепотом хозяин дома обратился было к все так же прячущемуся под кроватью индейцу, но тот заметил это и едва слышно прошептал: — Я слышал. Бледнолицый не переживать — Сайту позаботится о доме и лошадях, если его не будет до полудня. Джейми только коротко кивнул; по венам его заструилась все нарастающая тревога. Усилием воли сдерживая ее и пытаясь здраво мыслить, он быстро закончил сборы и выскочил на веранду. Сэм, охая, повернулся и засеменил, прихрамывая, к лошадям, в то время как доктор обувался. Запирать дверь снаружи на ключ он, поразмыслив с секунду, не стал. Промозглая холодная ночь поглотила двух всадников, несущихся во весь опор в сторону уже почти не видного в сизой тьме поселения…***
В неровном, поверхностном сне Сайту опять был зверем. Такое часто случалось в его грезах, в которых он то летал орлом, то скакал с ветки на ветку, словно белка, то шнырял в траве полосатым бандитом-енотом — но в этот раз чистый восторг сильного и смелого охотника, идущего по верному следу, почему-то мешался с какой-то далекой глухой тревогой, которая никак не могла отпустить его — на сей раз в образе черно-бурого лиса. Птицы беспокойно вились в далеком серо-синем небе сновидения, мелкий мокрый снег падал на морду; Сайту-лис повел ею в сторону, фыркнул, и тут почуял запах сырых углей, кисловатый и прелый. Сделав несколько шагов прочь от источника запаха, неприятного для зверя, каковым являлся во сне, он остановился и заозирался. Тревога все так же нарастала, и почему-то сон своим повествованием велел ему, вопреки инстинкту животного, но повинуясь человечьим соображениям, идти на запах. Лис подчинился. В мутнеющем уже сне, на грани пробуждения, Сайту вбежал в пещеру, какой секунду назад, казалось, не было в заснеженной прерии: у погасшего очага, сгорбившись, почти окоченев, спал мертвенным сном человек, по самые брови укутанный в одежду. Сырые угли, уже даже не создающие дыма, смердели кислой жженой древесиной. Сайту-лис заметался вокруг, понимая, что того надо как-то согреть, заставить двигаться, разбудить… На топот и лай тот не обращал внимания. Лис заскулил, помялся с лапы на лапу — и, подскочив к замерзающему, принялся в исступлении лизать его лицо, попадая языком и на мех капюшона, и на шарф, и на глаза, нос и щеки человека. Веки того затрепетали — и Сайту увидел нехотя открывающиеся, затуманенные, но все же живые голубые глаза. Шум начавшегося дождя за стенами пещеры плавно перешел в реальность. Индеец сморгнул пару раз, провожая странный сон в небытие, и, приходя в полное сознание, прислушался. В гуле падения сотен крупных капель на холодную землю, ветви деревьев, траву, крышу дома слышались неровные, неуверенные чавкающие шаги — такие, каковыми мог бы идти по непогоде домой проклятый богами и отвергнутый Загробным миром мертвец. Парень напрягся, в тревоге приподнялся на лежанке. Звук шагов Джейми он уже успел запомнить и заучить, и было похоже, что приближается он — но грузность, неровность шага вселяла сомнения и пугала. Не без боли в травмированной ноге Сайту сполз тихо с кровати и настолько тихо, насколько мог, подковылял к двери — в комнате было по-утреннему зябко, свет едва брезжил за мутным окном. Шаги подобрались к двери; человек за нею оступился, ударился коленом о ступеньку и тихо ругнулся. — Моаши, — шепнул сам себе Сайту, узнав голос. Беспокойство взвилось в его сознании отпущенной в небеса птицей, и он, позабыв о холоде, неудобствах и собственной недоверчивости, принялся открывать дверные засовы. На пороге, держась за голову, сгорбившись, по дождем сидел Джейми. Его обычно напряженно разведенные плечи, сейчас укрытые мокрой и с правого бока грязной тканью пальто, были ссутулены, опущены вниз, так, словно он в чем-то очень провинился; грязная и измятая шляпа валялась у калитки, чемоданчик с врачебными инструментами — неподалеку от двери. Превозмогая боль в ноге, Сайту шагнул вперед и склонился к нему, положил руку на плечо и попытался его поднять. Врач дернулся, словно изумившись того, что кто-то встречает его во всегда пустом и холодном доме, и медленно обернулся. Его бледное лицо напоминало сейчас выражением лицо напуганного ребенка — расстроенного, шокированного, готового с минуты на минуту расплакаться — если бы дети, помимо этого, от сильного испуга могли напиваться вдрызг. Мутным страдальческим взглядом он посмотрел на Сайту и отрицательно покачал головой. Тот невольно передернул плечами — утренний холод, брызги дождя, а теперь еще и этот потухший взгляд… Однако сидеть на ветру в мокрой и грязной одежде это не дело. Настойчиво приподнимая хозяина дома за локоть, он закивал внутрь: — Идем, Моаши, идем, — и тот, словно нехотя, кое-как поднялся и, пошатываясь, все же подхватив замерзшими, багровыми от холода пальцами свой чемоданчик, ввалился внутрь. Уже внутри, обведя мутным, словно бы не узнающим взглядом свое жилище, он остановился, ссутулившись, посреди комнаты. — Я… я… вот дерьмо! — шмыгнув носом, покачнувшись, в сердцах он швырнул инструменты в дальний угол комнаты; что-то жалобно звякнуло в недрах чемодана. Грязная и мокрая одежда осела небрежной кучей на полу. Джейми добрел до своей кровати и обреченно упал на край, вцепившись руками во встопорщенные грязные волосы. Очевидно, он потерял девочку, на помощь к которой его вызвал человек из поселения бледнолицых. Утрата кого-то из соплеменников тоже всегда огорчала Сайту, но никогда не касалась его напрямую; смерть от болезни, клыков зверя или пули белого человека всегда ходила рядом с навахо, и потому отношение к ней у индейца было философски спокойным, метания же врача, не сумевшего вырвать пациента из ее лап, ему тем более были неведомы. И все же, часть его боли и тоски передалась и ему; глядя на душевные терзания своего благодетеля, он не мог остаться равнодушным. Доковыляв до угла Джейми, он осторожно присел рядом, вытянув больную ногу. — Тебе не стоит напряг..., — попытался пробормотать тот, но пальцы Сайту, легшие на его губы, помешали закончить фразу; темные глаза индейца, в предрассветных сумерках блестящие и гипнотизирующие, смотрели прямо в его, сизые и опухшие. — Ты не виноват. Я знаю, Моаши бы спас, Моаши сделает все, чтобы спасти. Если ты не смог, значит, уже было нельзя. Великие Духи призывают всех, кого-то раньше, кого-то позже, и мы не в силах противиться им, — ладони его обняли лицо ошарашенно смотрящего в чернеющие в полумраке глаза Джейми. — Ты не должен винить себя. Полушепотом он добавил еще пару слов на странной смеси английского и своего родного языка, которой мужчина не разобрал; впрочем, это было и не важно. Все еще пьяного, изможденного, испитого и отчаявшегося, эти грубоватые, немного неверные, но искренние слова поддержки растрогали до глубины души. В порыве чувств он подался вперед и крепко стиснул плечи Сайту в объятии, всхлипывая, пытаясь сдержать благодарные и в то же время горькие слезы. Сколько лет он не позволял упасть ни единой своей слезе? Сколько лет не выражал эмоций открыто и без стеснения? Когда в последний раз притрагивался к кому-то не для лечебных манипуляций? Его подрагивающую спину обвили чужие теплые руки, и в их сплетении, умиротворяющем и всепрощающем, постепенно он забылся тягучей дремой, на этот раз без каких-либо образов и снов. _____ скво — женщина вичаша — уважаемый мужчина па-напи — головной убор