Мгновения боли

Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого. © Говард Ф. Лавкрафт

Приказ был такой — не заходите в Главный Собор. Заприте ворота, закройте все окна, расставьте церковных охотников на лестнице, но не вздумайте приближаться ко входу даже под страхом смерти. Смерть вас всё равно настигнет, но лучше поберечься. Однако, Людвиг не был обычным обывателем. И охотники, в немом страхе замершие на ступенях, легко пропустили его к массивным дверям, склонив головы и потупив взоры. Напуганные до седых волос, они читали молитвы вполголоса, заставляя Людвига ёжиться от неприятных ассоциаций. — Что произошло? Девушка, стоявшая у дверей, опустилась на колени и, сцепив руки в замок, приложила их к своему лбу. Её лихорадило, на командира она не обращала внимания, и в ответ на его вопрос могла только несвязно что-то бормотать, то и дело оглядываясь на зависшую в небе кроваво-красную луну. Небесный свод, казалось, едва-едва подёргивался от гула молитвенного шёпота, и Людвиг, ощутивший этот холодный липкий страх, исходящий даже от каменной кладки пола, сам подошёл к воротам. Он понимал, на что идёт, и догадывался, что произошло. Но ему очень не хотелось в это верить. — Огромное чудовище… — монахиня схватила его за край плащаницы. — Огромный монстр, изрыгающий пламя, он явился приговорить нас всех к смерти. Ярость первого викария неумолима… — Отвори двери. Я хочу посмотреть. Сжавшись от стального взгляда Людвига, она медленно поднялась и жестом приказала отодвинуть засовы. Пол под ногами Людвига содрогнулся, стража на лестнице притихла, и сквозь образовавшуюся щель в лицо командующему дыхнуло жаром. Сердце Людвига яростно забилось. Он сделал пару шагов внутрь и очень медленно вытянул из-за спины свой верный Лунный Меч. Отражая свет небесного ока, он переливался красноватыми всполохами. Он предупреждал хозяина о том, что внутри Главного Собора таится нечто неведомое. Страшное. Опасное. И… некогда преданно любимое. Двери за спиной Людвига закрылись. Стоя у подножия лестницы, охотник смотрел на огненное зарево и едва слышно проклинал мироздание, собирая всю свою решимость, чтобы сделать хотя бы один шаг. Медленно поднимаясь по лестнице, он старался дышать ровнее. Жаркий и сухой воздух напоминал ему о пекле из старой маминой печи, в которой она готовила хлеб и ячменную кашу. Меч отвечал на его волнение едва заметной тревогой на уровне подсознания — нельзя, чтобы воспоминания о прошлом сломили преданного воина Церкви. Забравшись по лестнице к главному залу, Людвиг шумно выдохнул и покачал головой. У алтаря, освещённый собственным яростным пламенем и тусклым лунным светом, лежал Он — тот самый монстр, о котором говорили в рядах охотников всё это время. Худая клыкастая тварь, чья голова была увенчана раскидистыми оленьими рогами, то изрыгала пламя, то тлела, как уголёк в кострище, и иногда хваталась за голову, издавая звуки, подходящие разве что дворовой шавке, которой наступили на хвост, но далеко не исполинскому существу. Лоуренс. Царапая лапами каменный пол, основатель церкви Исцеления пытался встать, ещё не привыкший к своему новому облику. Несмотря на истощённое тело, покрытое густой шерстью, и гипертрофированно увеличенную левую руку, на которую можно было опираться, монстр двигался тяжело и грузно, напоминая Людвигу почему-то летучую мышь, что угодила в кипящее масло. Смотреть на Лоуренса долго не получалось. Всё равно что сунуть голову в ту самую мамину печь. Рано или поздно глаза сдадутся и зажмурятся от жара. — О, Великие… — охотник чуть было не выронил меч, но всё равно решительно нахмурился. — Во что же ты превратил себя. Существо вздрогнуло, обернулось и взвыло побитой собакой. Пустые провалы пылающих глаз смотрели на Людвига долго, пристально, от этого взгляда хотелось убежать на другой конец вселенной, но охотник заставил себя не двигаться. Оскалившись, церковное чудовище утробно зарычало, выгнуло спину и тяжело село на задние лапы, но во всей его фигуре всё равно не было заметно ни капли узнавания. — Лоуренс… — выдохнул Людвиг, осторожно протягивая к викарию свободную руку. — Помнишь ли ты меня? Монстр схватился за рогатую голову и, оглушая охотника, истошно завопил. Он подался вперёд, принюхиваясь, царапнул пол, высекая искры из-под когтей, и уже было протянул ладонь в ответ, но внезапно дёрнулся назад, спружинил на лапах и набросился на Людвига. Ему не оставалось иного выхода. Охотнику пришлось защищаться. Предрассветные сумерки почти рассеялись. Монахиня Церкви, обессиленно опустившаяся на каменный пол перед дверьми, вздрогнула, услышав, как кто-то пытается выйти из Собора. На пороге показался Людвиг Священный Клинок, от которого несло копотью и угольной крошкой. Главный охотник Соборного округа зажимал ладонью обугленное плечо и тяжело наступал на раненое в схватке колено. Взгляд мужчины был пустой. Но страха больше не было. — Как зовут тебя, послушница? — спросил он, даже не смотря на монахиню. Она приблизилась к нему, прижалась губами к обрывку плащаницы, зажатому в его кулаке и сморгнула проступившие в уголках глаз слёзы. Потому что она узнала это одеяние. Она с восторгом смотрела на него в зале исследований. Когда-то. — Я спросил, как зовут тебя?! — вывел её из воспоминаний окрик Людвига. Поднявшись на ноги, монахиня выпрямилась и, подавляя дрожь в голосе, ответила: — Амелия. Меня зовут Амелия.