«Упрямое нежелание поверить в то, что на первый взгляд кажется тебе невероятным, равно как и отрицание вещей, недоступных твоему разумению, есть признак безумия.» © Г. Ф. Лавкрафт
— Тайна должна оставаться тайной. Саймон почти привык к нескончаемому гулу в голове. Привык к связанным рукам, к своей вечной паранойе, к звону в ушах и даже к боли, которая волнами накатывала на него в присутствии этого человека. Запах крови опьянял, он въелся, казалось, в здешний воздух, поддерживая жажду охоты и бесконечной погони за собственными воспоминаниями, которые угасали с каждым прожитым в Кошмаре днём. — Посмотри на меня, предатель. Страдающий охотник, одетый, как нищий оборванец, отвернулся вопреки приказу и вздрогнул, когда Брадор, подцепив край бинта, размотал повязку на его голове. Опрометчивое решение, но правильное — у Саймона резко перехватило дыхание от страха, пускай ношение повязки лишь формально защищало его от безумия. В глаза ударил яркий свет зажжённого костра, а Кошмар Охотника, постоянно наполненный чужими криками и подозрительными шорохами, предстал перед лучником во всём своём адском великолепии. И звон… Звон колокола стал гораздо громче. — Посмотри на меня. Я приказываю. Колокол звонил один раз каждые десять секунд, оставляя после себя отзвук загробного эха. В первый раз Саймон насторожился, затем начал постепенно сходить с ума, различая его в шуме ветра под сводами опустевшей Часовни, в шуршании прибрежных волн о берег ярнамской гавани и даже в биении собственного сердца. Это напоминало пытку. Загнанная жертва была вынуждена сдать назад и попасть в зубастую ловушку Брадора, лишь бы это закончилось. Каждый раз. Умереть и воскреснуть. Снова услышать проклятый звон. И почти пойти на зов, как крыса за крысоловом с волшебной флейтой. Охотник поднял взгляд. Оглядел пахнущего чужой кровью ассасина, окружённого багровым сиянием фантома и хотел уже проверить наличие ключа в кармане, но руки были связаны. Настоящий Брадор там, далеко внизу, сидел в своей келье и зарекся выходить оттуда, будто столпник, избравший своим подвигом бесконечные проповеди на столпе. Но его фантомы… Это он сам. От них нельзя скрыться. они достанут тебя даже со дна морского. — Скажи мне, Саймон… Слышишь ли ты звон? Ладонь Брадора накрыла голову лучника и скользнула к затылку, сминая спутанные волосы в кулаке. Охотник пытался вырваться, решая не поддаваться на провокации, но прекрасно понимал, что последует дальше. Так было, так будет — это не первая их стычка в Кошмаре. Один умрёт, затем воскреснет, а второй снова позвонит в дьявольский колокольчик, чтобы найти его на краю бездны. Легче покончить с собой, думал Саймон. Но постоянно не хватало духу. — Да, Брадор. Я слышу звон. Как и вечность до этого. Я слышу. Фантом наклонился к нему, заглядывая в покрасневшие глаза. Стащил с головы рогатый капюшон-скальп, сел на колени перед пленником и вытащил из недр окровавленного одеяния кривой кинжал. — Вечность гнить в темнице, вечность охотиться только за тобой… Разве это не безумие? — Брадор улыбнулся, и на душе у лучника появился очередной шрам от этого пугающего оскала. — Почему не молишь меня о пощаде? — Даже если я начну… умолять тебя, это ничего не изменит. Ты перережешь мне глотку, я умру, я проснусь в другом сне. И всё будет по-прежнему. Этот кошмар. Ты и я… — честно ответил Саймон, закрывая глаза и борясь с желанием плюнуть в лицо убийце. Брадор резко разжал пальцы, нахмурился и, всем своим видом намекая на недовольство от услышанного, оглушил лучника ударом по правому уху. Пленник упал на землю, путаясь в своём рваном нищенском одеянии, и снова с трудом сел на колени, до крови раздирая запястья об верёвку. Фантом обошёл его кругом. Шкура чудовища волочилась за ним по камням, и Саймон отчего-то слышал этот шорох особенно остро. Громко. Как громко. Будто бы колокольный звон. — Ты и я. — Эхом повторил за ним Брадор. — Значит такова воля Великих, что заключили нас в Кошмаре. Это наказание за наши с тобой грехи. Мы отчистим свою грязную кровь и возвысимся. — Больше никто не возвысится… — Саймон сказал это и умолк на мгновение, заметив, как изменилось выражение лица собеседника. — Больше никто не отчистится. Этот кошмар… Бесконечен, Брадор. Твои фантомы… И колокольчик… Стены твоей темницы — это всё, что осталось. Лучник охнул от боли, когда кинжал легко прорезал его потрёпанный жилет и вонзился в живот. Тело Саймона содрогнулось в руках убийцы и запах крови стал таким невыносимо сладким, что сердце заходилось от восторга и ужаса. А ведь Брадор просто человек, который тоже когда-то любил… Привязывался… Страдал. Лучник зажмурился, извернулся, как змея, и ощутил, как лезвие ползёт выше, как мышцы гостеприимно расходятся, обнажая его внутренности. Если убийца захочет, Саймон будет умирать в муках как можно дольше, но в этот раз фантом не стал намеренно медлить. Отбросив кинжал, фантом просунул руку в перчатке в открывшуюся рану и сжал пальцами трепещущее сердце страдающего охотника. — Ты… Это всё, что у меня осталось, Саймон. Брадор дождался его последнего вздоха. Бросил тело лучника прямо там, на камнях, поднялся на ноги и сделал пару шагов назад, прислушиваясь к отдалённому низкочастотному гулу. Совсем скоро они снова встретятся. Предатель вернётся в Кошмар, чтобы вновь щёлкнуть замком в двери клетки Брадора и вероломно сбежать. Но до этого момента… Убийца будет сидеть в гнетущей тишине. Потому что ему не дозволено слышать зовущий колокол. Он будет звонить лишь для тех, на кого объявлена бесконечная кровавая охота.«Человеческое существо в своей порочности всегда страшнее любого нечеловеческого.» © Г. Ф. Лавкрафт
Фантом растворился в кровавом зареве на фоне угасающего лунного диска, и в тёмных объятиях темницы в подвалах Церкви Брадор открыл глаза. Пальцы, сжимающие колокольчик, онемели, запястье одеревенело, а ноги почти перестали слушаться старого убийцу. С трудом перебравшись на чудом уцелевший матрас, мужчина выдохнул, закрыл голову руками и громко застонал, осознавая, что тишина сводит с ума гораздо быстрее ритмичного звона. Руки ещё помнили… Как билось в цепких пальцах сердце Саймона. Как оно было напугано, как не могло солгать. Отложив в сторону колокол, Брадор опустился на матрас и хрипло выдохнул. Грязная людская порочная сущность — он всегда думал, что освобождает тех, кто свернул не туда, решив пойти против Церкви. Что, если это безумие гораздо страшнее всех смертных грехов и вымыслов? Саймон был прав, называя Брадора самым страшным чудовищем в этом кошмаре, который не испугается даже оглушающего вопля умирающего и искалеченного Людвига. Сердце отсчитало сто сорок пятый удар. За дверью темницы раздались быстрые шаги, и в замке тихонько заскрипел ржавый ключ. — Скажи мне… Брадор снова сел. Затем поднялся, будто сомнамбула, чувствуя, как всё его нутро ликует от обретения долгожданного смысла в своём здешнем существовании. — Скажи мне, охотник в нищенском одеянии… Ты слышишь звон? На негнущихся ногах убийца подошёл ближе ко входу в свою обитель. Услышал, как кто-то за дверью опустился на холодный пол и прислонился спиной к отсыревшим доскам. Брадор представил, как исхудавший Саймон тщетно пытается скрыться от звона, зажимая ладонями уши. И повторил жест охотника. Представив, что они сидят спина к спине, будто давние друзья. — Скажи мне, Саймон… Слышишь? Короткий стон всколыхнул тишину. Саймон хрипло рассмеялся, стиснул длинными пальцами рукоять лука и закрыл глаза под повязкой, безумно улыбаясь. Брадор не видел, но чувствовал эту улыбку кожей. Она оставляла на его душе очередной шрам, который ныл и зудел при одной только мысли об убийстве. Рогатый охотник снова зазвонил в колокол. И нищий в оборванном одеянии ответил: — Да, Брадор. Я слышу звон. И целую вечность буду слышать.