«В известном смысле все мы не очень-то нормальны.»© Г.Ф. Лавкрафт
Герман до сих пор вспоминал тот день. День, когда всё началось. Они были так молоды и глупы. Надеялись изменить ход истории. Лекции, беседы за бокалом вина, прогулки вдоль озера и громкие заявления. Он помнил, как в один вечер после сделанных открытий вышел из обсерватории Бюргенверта и сел на ступеньки под лунарием, чтобы полюбоваться закатным солнцем и подумать о том, что ещё светлые университетские умы смогут расшифровать в закрытых подземельях. Его уединение нарушал лишь приглушённый смех с балкона, пару раз подбегал воодушевлённый Кэрилл, спрашивающий у Германа про найденные руны… А затем подошёл Лоуренс. Он сел с ним рядом, улыбнулся и обратил свой взор на темнеющий горизонт, убирая пенсне в нагрудный карман аккуратной студенческой жилетки. Тогда Лоуренс не был одержим идеями Церкви, а был простым учёным, что верил в прогресс и успешность их археологических изысканий. Он не пугал, не запугивал, не шантажировал Германа, а просто молча сидел рядом, слушая благоговейную тишину. Всё было так по-настоящему. Даже ветер, даже солнце — ничто в том мире не казалось бесконечным сном. И поэтому Герман держал это воспоминание в своей памяти. Оно позволяло ему жить дальше. Существовать в междумирье с надеждой на скорое освобождение. — Говорят, луна сегодня будет необычайно большая… — сказал Лоуренс в тот день. — Поэтому я здесь, мой друг. Не хочу пропустить полнолуние. Будущий первый охотник поднял с земли упавший откуда-то с балкона лист, вырванный из блокнота, и прочитал на нём:«Небо и космос едины»
Лоуренс опустил взгляд на свои руки, затем посмотрел на Германа и задумчиво хмыкнул. Улыбка слетела с его лица, обнажая лёгкую обеспокоенность, затем молодой человек кашлянул в кулак и спросил: — Как думаешь… Птумериане пытались скрыть от нас что-то, что нам не следовало знать? Горизонт стремительно темнел, и Герман, ощутив холодок, скользнувший вниз вдоль позвоночника, повернул голову на голос собеседника. — Что ты имеешь ввиду? — Я имею ввиду… Старые легенды о том, что за стенами подземного Лорана по древним коридорам гуляет древняя чума. Мастер Виллем говорит, что я надумываю, но вдруг… Вдруг наши предки не просто так покинули свои дома? Они замолчали, задержав взгляды на горной гряде вдалеке на том берегу озера, и Герман хрипло засмеялся, коленом толкая собеседника и качая головой. — Брось, Лоуренс. Мы только начинаем наш путь в изучении этого вопроса. Вряд ли академический интерес выльется во что-то опасное. Перестань. Тогда будущий первый викарий Церкви серьёзно посмотрел ему в глаза и осуждающе поджал губы, намекая на то, что он безумно серьёзен. Он не напоминал громкого и восхищённого фанатика, проводящего кровослужения, он не был очарован луной и совершенно спокойно предполагал худшее, взвешивая возможные риски. Герман считал его параноиком. А Кэрилла чудным. Миколаш воспринимался им, как будущий ректор университета, у которого перед глазами всегда есть цель. А сам Герман… Сам Герман не знал, хочет ли он посвятить свою жизнь науке. В тот день… Откуда-то сверху упал ещё один блокнотный лист. На этот раз на нём было написано:«Наша жизнь не зависит от положения звёзд. Это фикция»
— Скажи. Если мы станем знаменитыми учёными Ярнама, ты согласишься работать со мной? Герман вздрогнул, отложил лист в сторону и улыбнулся Лоуренсу. — Конечно. Я буду рад помогать тебе во всём. — Мне приятно это слышать. В тот день будущий викарий, притянувший луну, крепко сжал пальцы Германа и посмотрел на него с надеждой. Он метался, пытаясь понять, что на самом деле реально, а что нет. Верить ли Мастеру Виллему? Забираться ли глубже в подземелья? Горизонт подёрнулся дымкой, и побережье почти погрузилось в ночную мглу, обнажая лунный диск. Какое-то время Лоуренс молча изучал его взглядом, затем вновь заговорил. — Кэрилл не кажется тебе странным? Сегодня он при мне заговорил со стеной… Глупо выглядело, но меня это насторожило. Герман весело хмыкнул и, повернувшись, лёг на ступеньку, положив голову на колени Лоуренса. — Он чудак. Не вини его в том, что … Хотя да, он немного увлёкся найденными рунами. Я не удивлюсь, если скоро с ним заговорят призраки, и Мастеру Виллему придётся принять меры. — Например, какие? В тот день… Пальцы Лоуренса почти нежно вплелись в волосы Германа. От прикосновения он замер, прикрыв глаза, и спокойно выдохнул: — Например, сдаст его в лечебницу. Наилучший исход для Кэрилла, если он внезапно начнёт вести себя, как душевнобольной. Правда порой мне кажется, что все мы немного безумны, раз повелись на эту авантюру. Добродушно рассмеявшись, Лоуренс успокоился и вновь обратил свой взгляд к луне. В тот день с балкона на грудь Германа упал очередной лист, надпись на котором гласила:“Берегись безумия”
— Герман? Приоткрыв один глаз, молодой подающий надежды студент Бюргенверта, ещё не подозревающий о том, что его ждёт, задержал свой взгляд на Лоуренсе и вскинул брови, прислушиваясь. — Мне так хочется, чтобы мы никогда не старели. Герман мотнул головой и судорожно схватил ртом воздух, сжимая пальцами подлокотники инвалидного кресла. Его окружало поле белых цветов и каменных надгробий с полустёртыми забытыми именами старых охотников. Находясь на грани сна и яви, потонувший в воспоминаниях старик издал тихий стон и зажмурился, пытаясь подавить рвущийся наружу крик. В тот день всё казалось таким нелепым. Смешным. Далёким. Светлые воспоминания делают больнее, заставляя душу и тело страдать от каждой вспыхивающей мысли. Стоит Сну одолеть тебя, становится тяжело контролировать разум, в особенности тогда, когда он играет с тобой в подобные игры. — О, Лоуренс… У ног Германа опустился до боли знакомый человек, облачённый в белые церковные одежды. Не успевший состариться, викарий смотрел на охотника тепло и открыто, как тогда… На ступеньках под лунарием. — Почему ты так долго? Сжав искалеченные старостью ладони первого охотника в своих холодных пальцах, Лоуренс потянулся к нему и прижался щекой к груди старика, слушая, как яростно колотится его сердце, некогда наполненное решимостью изменить мир. — Я стал слишком стар для такого. — Герман закрыл глаза, подавляя горестный вздох. — Боюсь, я теперь мало чем смогу быть полезен… Лоуренс покачал головой, приложил палец к губам и опустил голову на колени Германа, закрывая глаза и слушая благоговейную тишину, освещённую светом красной луны. — Ничего, старый друг. Я всё равно буду рядом с тобой. Первый охотник тихо выдохнул в ответ и с теплотой и нежностью вплёл свои пальцы в волосы первого викария. Какое-то время они сидели неподвижно, слушая, как ветер гуляет среди цветов. — Мне приятно это слышать… Лоуренс. Неслышно ступая по проторенной тропинке, Кукла медленно приблизилась к спящему Герману и накинула на его колени старую шаль, заботливо подоткнув её под ноги старика. Наклонившись к колесу инвалидного кресла, она осторожно подняла затерявшийся в белоснежных лепестках старый лист, небрежно вырванный из блокнота. На нём было написано:«Я люблю тебя, Герман. Спасибо за всё. Лоуренс»