Мгновения боли

«Ни смерть, ни душевные или физические муки не могут породить такого отчаяния, какое вызывает утрата собственной индивидуальности.» © Г.Ф. Лавкрафт

Перебинтованные ступни Саймона утопают в крови тысяч жертв Церкви Исцеления. Символично. Он внимает стонам, внимает мольбам о прощении, но закостенелое милосердие охотника распространялось только на тех, кто растерял последние крупицы человечности. Лучник осторожно поднял тяжёлый Лунный клинок церковника и стёр тыльной стороной перчатки кровь с лезвия. Оружие откликнулось благодарным голубоватым всполохом — оставшись без выбранного хозяина, оно перешло бы к Саймону, став его проводником во мгле, но он не смог бы себе позволить подобную дерзость. Не хватит ни решимости, ни любви, ни мастерства, чтобы забрать меч с собой. Чавканье шагов по загустевшей крови отвлекло охотника от молчаливой скорби по погибшему Людвигу. Его убийца, безымянный человек из Мастерской, он больше достоин владеть лунным светом, поэтому Саймону ничего не остаётся, кроме как отдать оружие ему. И проводить тяжёлым взглядом, скрытым за нищенской повязкой. — Тебя ведь так же, как и меня, манят тайны, — прошептал он. — Интересно, куда тебя заведёт любопытство? Вдалеке раздались гулкие выстрелы. Опустившись на колени в кровавое месиво, Саймон склонил голову и сложил руки в молитвенном жесте, призывая всех известных ему богов помочь Людвигу проснуться. Но он догадывался, что молитвы обречённого на нескончаемую смерть вряд ли дойдут до адресатов. Особенно из такого ужасного места, где ты уже перестаёшь быть человеком, где ты теряешь собственную индивидуальность, превращаясь в алчущее крови чудовище. Саймон чувствовал себя призраком давно умершего глупца, что никак не найдёт покоя. В каждой из своих жизней он умирал и возрождался вновь, потому что убийца Церкви никогда не остановится. За спиной Саймона вновь раздались шаги. Напрягшись, охотник медленно поднялся и, перехватив поудобнее стрелу, которой он добил Людвига, вырвал её из его пустой глазницы. Размахнувшись и наотмашь ударив неприятеля, он надеялся ранить предполагаемого противника, но тот оказался быстрее и стиснул запястье Саймона до боли. Пальцы последнего разжались, безвольно выпуская импровизированное оружие. — Молился за упокой проклятого Людвига? — холодно спросил Брадор. — Как сильно, должно быть, ты любил его, будто наставника и отца, раз готов так унижаться перед еретиком. — Людвиг был не еретиком, но слепцом, который сидел на привязи рядом с викарием. Винить его не вижу смысла. Саймон схватил Брадора свободной рукой за воротник и ударил его головой в переносицу, одновременно с этим слыша оглушающий звон молчаливого колокола. Совсем рядом в темнице был заперт настоящий убийца, вынужденный пользоваться фантомами, чтобы везде следовать за жертвой. Он мог в любой момент отобрать у Саймона ключ от своей кельи, но не делал этого, наслаждаясь собственным могуществом. Перемещение, управление проекциями и насыщение кровью по всем канонам Церкви Исцеления — за все эти качества его обязаны были причислить к лику святых мучеников, но к сожалению, охотники все провалились в кошмар раньше приказа к отступлению и безоговорочной капитуляции перед лицом сильного врага. Который отдал Людвиг. Тогда казалось, что весь мир трещит по швам, расколотый безжалостными стрелками ярнамских астральных часов. — Перестань бегать от судьбы, Саймон. Ты предал церковь, ты тоже еретик, как и трусливый охотник, чья голова лежит у твоих ног. — Брадор отпрянул, отпустив жертву, выпрямился и стремительно набросился на неё вновь, не желая отпускать столь скоро. — Умирающий в Кошмаре будет умирать вечно. Схватив противника за грудки и бросив в багровую кровь, убийца наступил Саймону на грудь и сильно надавил, обездвиживая. Одежда охотника намокла и стала гораздо тяжелее, а лук Брадор небрежно поднял на уровень глаз и раскрыл, злорадно усмехаясь. — Жаль, я не могу убить тебя без помощи фантомов. Я не выйду из своей темницы без ключа, но… Было бы забавно утопить тебя в этой реке и посмотреть, как ты будешь трепыхаться в моих руках. Будто…— он наклонился ниже, опустив колено, и схватил Саймона за подбородок, отбрасывая лук в сторону. — Мотылёк, прилетевший к таинственному источнику света. — Будь ты проклят... — охотник стиснул зубы, зачерпывая склизкую кровь и бросая её в глаза Брадора. — Ты! Церковь! И все! Зарычав, он дёрнулся в сторону, воспользовавшись слабостью убийцы, но тот пригвоздил его обратно и дёрнул на себя, со звериным остервенением впиваясь зубами в шею. Не будь у него на Саймона иные планы, Брадор бы разодрал ему горло, напиваясь насыщенной охотничьей кровью, отдающей металлом и совсем немного — гнильцой. Усмиряя жертву, подчиняя её себе, он доводил Саймона до изнеможения, сравнивая с диким извивающимся хорьком, который осмелился бросить вызов хищной змее. Удар. Ещё один. Лишь бы услышать ещё одну сладкую песню отчаяния. Брадор бил его в живот до тех пор, пока Саймон сдавленно не застонал от боли под рёбрами и, оттолкнувшись от скользкого бездыханного тела, скрытого под багровой рекой, задушено вскрикнул. Услышав страдальческий вздох, Брадор поднялся, отплёвываясь от крови, и, схватив охотника за капюшон, протащил его по куче трупов к лестнице. Там он бросил его на ступени, нависнув сверху, и грубо сдавил Саймону шею, перекрывая кислород. — Теперь мы прокляты одинаково. Смертью… — хрипло выдохнул рогатый следопыт. — И разложением. Духовным и физическим. Мы словно братья, что скрепили узы кровью, не находишь? Поймав судорожное дыхание Саймона в поцелуе, Брадор нехотя отстранился и довольно хмыкнул. Ослабевший хорёк последний раз дёрнулся в его стальной хватке и затих, пытаясь поймать ртом желанный воздух. Стискивать его шею пальцами уже не было причины, ведь терзаемый мучениями охотник почти смирился. Осталось сделать предсмертный комплимент. Унизить ещё сильнее, закрепить эффект и снова позвонить в зовущий молчаливый колокол, который зазвучит в ушах Саймона похоронным маршем. — Тише-тише… — Брадор отпустил его шею, кладя окровавленную ладонь на тяжело вздымающуюся грудь охотника. — Не торопись. Дай отчаянию пропитать тебя насквозь. Саймон издал стон и попытался отползти от убийцы, но всё было тщетно. Он снова проиграл и был удивлён, что противник медлил, обращаясь с ним, словно с игрушкой. Это было в новинку, впору бы съязвить, но слишком сдавило горло для слов, поэтому с губ Саймона сорвался лишь болезненный вскрик. Острые углы ступеней врезались в позвоночник, принося массу мучений. Всё, как любил Брадор. — Скажи мне… — убийца наклонился к нему и прошептал: — Тебя всё ещё манят тайны? — Нет… — охотник покачал головой, уже смиренно позволяя снять со своих глаз мокрую повязку. От попавшей на неё крови всё казалось мутным, но Саймон проморгался и перевёл злой холодный взгляд на убийцу, нисколько не скрывая своего презрения. — Потому что ты знаешь все секреты? — снова спросил Брадор, снимая бинты и отбрасывая заплечную сумку охотника, что всё это время царапала его перевязанную руку. — Я думал, что твоё любопытство безгранично. — Хочешь, чтобы я был заинтересован в том, как убить тебя? Охотник плюнул ему в лицо и тут же закричал, когда оскорблённый этим жестом Брадор болезненно стиснул его промежность сквозь ткань нищенского одеяния. — Что, если хочу? — рыкнул на жертву убийца. — Тебе бы замолчать, но кляпом твоим будут собственные потроха, если мы продолжим препираться. Хочешь знать, какой ты на вкус? Сдёрнув стремительно теряющего силы охотника с лестницы и снова негуманно протащив его по ступеням и куче трупов под кровавыми водами, Брадор, получая воистину садистское удовольствие от происходящего, пинком перевернул жертву и схватил сзади за волосы. — Умоляй меня пощадить тебя. Цепляясь за прогнившую грудную клетку мертвеца под собой, Саймон из последних сил рыпнулся, но убийца придавил его и, с трудом стаскивая с лучника насквозь пропитанное чужой кровью охотничье исподнее, болезненно обхватил пальцами его член. — Говори мне, как сильно ты меня ненавидишь. Притянув жертву ближе к себе свободной рукой, Брадор расстегнул старый жилет Саймона и скользнул ладонью в перчатке под его рубашку, заставляя обессилевшее тело содрогнуться от прикосновений. — Возлюби дарованную тебе боль. Саймон ощутил приступ тошноты, но сдержался, испытывая противоречивые эмоции. Подобное поведение убийцы было непривычным, что унижало и ещё сильнее распаляло проклятую душу. Звериное проявление чувства собственничества Брадора оказалось заразительно сладким, и если бы не заунывные стоны мертвецов, эхом разносящиеся под сводами могильника, лучник бы даже задумался на секунду, а стоит ли продолжать сопротивляться. Мысли жертвы, подавляющие индивидуальность и решимость. От них следовало избавиться, уступив место безумию, но Саймон ещё не настолько отчаялся. И его убийца это знал. — Тебе будет больно. но я уверен, что ты придёшь за новым подарком. Содрогнувшись от отвращения, охотник захлебнулся сорванным с губ стоном и даже не почувствовал вторжения. Сначала это были пальцы Брадора, столь любовно давящие изнутри, а затем их заменил скользкий от крови член убийцы. Казалось, вся физическая боль Саймона сконцентрировалась в одном месте, когда это случилось, но его грела мысль, что Брадору тоже несладко. — Ты будешь сам приходить ко мне. Лучник мог поклясться, что в голосе его палача послышалась надежда, которая оказалась заглушена хриплым стоном от резкого неосторожно дерзкого движения. Погружаясь в кровавое марево постыдного вожделения, Саймон начал сам подставляться под Брадора и нисколько не удивился, когда его грубо опрокинули обратно на груду тел, оставляя в ещё более унизительной позе. Теряя сознание от тошноты и боли, охотник зажмурился и попытался провалиться в спасительный обморок, но сложно отвлекаться, когда животная составляющая разума берёт над тобой верх. Брадор кончил первым, слишком одуревший от власти над жертвой. Перевернув совершенно истощённого Саймона на спину и склонившись к его лицу, он с удовольствием проследил взглядом смазанную дорожку, оставленную слезами ненависти и жажды мести на окрашенной в красный щеке. Лучник смотрел на него без жалости. Убийца же наслаждался моментом триумфа. — Ты плачешь, потому что тебе больно, верно? Охотник вздрогнул от поцелуя и, истощённый совершённым над ним насилием, покачал головой. Брадор переспрашивать не стал. — Убей меня… — Саймон свёл брови почти жалобно и отвернул голову, когда убийца вновь попытался приблизиться к нему. — Позволь мне всё забыть. — Заманчиво. Но я не могу лишить тебя памяти, как не могу избавить от иллюзий. Ты будешь страдать вечность. Ведь такова воля моя. Следопыт застегнулся, небрежно скинул рогатый капюшон и, сомкнув пальцы на шее лучника, произнёс нарочито буднично: — Ты умрёшь и воскреснешь, чтобы снова умереть. Когда лицо охотника скрылось в густой крови, а тело содрогнулось в мучениях, Брадор стиснул зубы и надавил на его гортань сильнее, слушая захлёбывающиеся звуки чужой смерти. Обездвиженное тело Саймона он оставил прямо там, утопив в багровой реке, а сам растворился в кошмарной дымке, звоном возвращая себя к некоему подобию жизни. В клетке. — Ты охотник? О, это очень странно. Скажи. слышишь ли ты звон колокола? — Я слышу колокол. — Хм. Лжец. Только один человек здесь слышит этот колокол, и ты — не он. — О ком ты говоришь? — Забудь. Некоторые секреты должны оставаться секретами. Знакомая фраза… Не так ли?