Голодные игры: Обогнавшие поезд

Джен
PG-13
Завершён
45
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
74 страницы, 15 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
45 Нравится 27 Отзывы 14 В сборник Скачать

Глава 7. Интервью.

Настройки текста
      Перед началом Игр остаётся последнее официальное мероприятие, ради которого мы снова встречаемся со стилистами. Правда, уже не за двенадцать часов, а всего-то за шесть, потому что за четыре дня пребывания в Капитолии зарасти грязью, как за семнадцать лет дома, мы не успели, и всю вычурность, какую могли, уже показали на параде трибутов. Интервью в этом плане должно быть проще: никаких символов дистрикта, никаких доведённых до идеала фигур и тонны грима на лице. От нас лишь требуется быть милыми и эффектными, но больше людьми, чем куклами. Этакий переходный момент для Капитолия, чтобы шоком ни для кого не стало, когда вылизанные до совершенства парни и девушки, как будто сошедшие с журнальных обложек, измажутся кровью, грязью и собственными соплями и с дубинками наперевес пойдут мозжить друг другу черепа. Между возведённой в абсолют эстетикой и полнейшей антисанитарией должно быть нечто среднее.       Поэтому волосы мои просто зачёсывают на одну сторону, вполне естественно подводят глаза и губы, не очень туго затягивают корсет, дают удачные по высоте каблуки, а руки и ноги не трогают вовсе. Правда, и закрывают их шёлковым платьем в пол с рукавами-колоколами, которые я бы запачкала в момент, посади меня есть, но мне нужно будет только говорить, так что всё вполне себя оправдывает: я выгляжу милой, кроткой, хрупкой и наверняка понравлюсь отцу. Если раньше на маму я была смутно похожа, то теперь я её точная копия. Платье нежно-голубое, а когда я встречаюсь с Риком, замечаю на нём того же цвета галстук и платок в нагрудном кармане, и мне становится спокойно. Особенно когда я прижимаюсь к его груди, и он кладёт руку мне на лопатки.       — Последний час лицемерия в нашей жизни? На Арене улыбаться уже никто не заставит.       Неважно, что говорит Рик, мне просто хочется оставаться здесь как можно дольше. Не вставать в очередь на сцену, не крутиться перед снобами в чертовски красивом платье, не лыбиться три минуты без перерыва, чтобы мимические мышцы потом сводило судорогами. Просто стоять на месте с закрытыми глазами и слушать, как бьётся сердце моего брата. Не думаю, что ещё хоть раз я услышу, что оно бьётся так размеренно и спокойно.       — Не загадывай. Может, бонусы от спонсоров светят только тем, кто улыбается.       Рик смеётся, и это наверняка я тоже слышу в последний раз. Щёлкает меня по носу, и на его указательном остаётся немного тонального крема, который он, чтобы не смущать меня, тут же неподозрительно растирает большим. Но у меня полно и других проблем, чтобы беспокоиться о краске на лице.       — Придумал, что будешь говорить?       — Я даже не знаю, какие будут вопросы, так что разберёмся по ходу.       Он подставляет мне руку, и хоть идти мне в этот раз и удобно, я всё равно за неё берусь, потому что больше мы так не пройдёмся.       В комнату ожиданий мы входим с Риком к моменту, когда там собралась большая половина, и я замираю в дверях на долю секунды. Если на параде все раздражали меня своей неестественностью, то сейчас хочется только тихонько восхищаться и любоваться. Мы все такие красивые: парни в костюмах, даже маленькие, девушки в вечерних платьях, со спокойным макияжем и не вычурными причёсками. Нас бы сейчас по домам, за семейные столы на самые-самые большие праздники, когда надевают лучшую одежду и спускают последние деньги на какое-нибудь дорогое лакомство. Для нас такой — день рождения Джейка. Наверное, был день рождения Джейка.       Рик проводит меня к середине. Седьмой отступает на шаг, чтобы мы встали на своё место. На интервью первой из дистрикта идёт девочка, поэтому Рик ставит меня вперёд себя и заботливо обнимает за талию, а я рефлекторно накрываю его ладони своими.       Для нас включают экран, чтобы мы видели, как публику вышел поприветствовать Цезарь Фликерман. Интервью он ведёт не первый год, и все готовы в кровь сбивать ладони, аплодируя ему уже за то, как он чихнул, поправил волосы, поднял руку или вздохнул. Нам же, чтобы добиться хоть чего-то похожего, вывернуться придётся наизнанку.       Стоящую во главе нашей колонны Катарину уводят, и видим мы её уже на экране. Она высокая. Если с каблуками, огроменными каблуками, выйдёт, наверное, метр-девяносто. Цезарь указывает на кресло, когда она ещё не доходит до центра сцены, чтобы не выглядеть неловко, оказавшись на полголовы её ниже, если они встанут рядом. Катарина садится, элегантно закинув ногу на ногу. Платье у неё цвета шампанского с ассиметричным подолом наискосок и декольте, расшитым жемчугом. Волосы собраны вверх, а запястья и лодыжку левой ноги украшают тонкие браслеты. Если бы мне когда-нибудь захотелось объяснить кому-то, как выглядит грань пошлости и скромности, я бы показала им Катарину.       — Там наверху не дует? Как ты только устояла на таких каблуках?       — Ох, Цезарь, мужчинам не понять, как каблуки меняют женщину. Надела — и ты королева. Сняла — и наконец чувствуешь себя человеком.       По залу проходят умилённые стоны и переигранные смешки, а я коротко качаю головой с неодобрением, сдержавшись от того, чтобы не прикусить губу. Как же это всё-таки дёшево и показушно. Интересно, а в Академиях профи и интервью давать учат? Распечатывают карточки со стандартным набором шуточек и комплиментов, которые дети заучивают наизусть и выдают на автомате? Обман и лицемерие даже в мелочах.       Катарину ещё недолго мучают отстранёнными вопросами о платьях и украшениях. Её родители ювелиры, и она хотела бы отправиться на Арену в серёжках матери. Душещипательной истории у профи обычно нет, и Цезарь не тратит силы, пытаясь там что-то раскопать.       Блэйк второй. На нём классические брюки, рубашка не застёгнута на две верхние пуговицы и нет пиджака, галстук он закидывает за плечо, когда садится в кресло.       — Судя по всему, официальную одежду ты не жалуешь?       — Почему же? Просто официальная одежда для официальных встреч, а у вас здесь так уютно, по-домашнему. Но если что, пиджак за кулисами, могу сейчас же привести себя в порядок.       Зал снова взрывается хохотом, а я, чтобы не портить помаду, закусываю до боли щёку с внутренней стороны. Никакого пиджака у Блэйка за кулисами не было, он приведён сейчас именно в тот порядок, как посчитали нужным стилисты. Образ бунтаря, но услужливого бунтаря, будет выделяться на общем фоне, но использовать это дозволено только профи. Даже на интервью они не оставляют нам шанса быть хоть на полшага впереди себя.       Одна из девушек его команды подготовки — его старшая сестра. Она начала работать простым парикмахером (ну да, конечно, как будто в Первом дистрикте есть хоть что-то «простое»), но как-то президент Сноу был в их краях, восхитился работой молодой талантливой девушки и лично пригласил её работать в Капитолий. И Блэйк крайне горд, что носит с этим «великим человеком» одну фамилию.       Рик за моей спиной цыкает, потому что я от негодования попыталась собрать в кулак пальцы и ногтями царапнула его. Непокалеченную руку он оставляет у меня на талии, но второй всё же трясёт и даже подносит к лицу подуть.       — Это ведь из-за нас, — зло шепчу я, наклонив в сторону голову. — «Смотрите, не только у Мор тут семейный тандем». Как будто у них и так недостаточно преимуществ.       — Забудь, — отвечает мне Рик так же шёпотом. — Если так он пытался нас подвинуть, вынужден сообщить, что у него не вышло.       И правда, публика, конечно, реагирует на слова про сестру, но не то что бы с очень большим возбуждением, и я с наслаждением отмечаю, как в последнюю долю секунды, когда Блэйка снимала камера, на его лице всё же проскочило разочарование.       От Второго идёт Даяна. Она в тёмно-зелёном бархате в пол и с разрезом до самого бедра, когда она боком садится в кресло, зал заходится синхронным вздохом восхищения от её открытой ноги. Идеальные локоны у неё ниспадают до самой поясницы, а спина настолько ровная, что у меня ломит позвоночник.       — Насколько я знаю, Даяна, в прошлом году на Жатве ты тоже вызывалась добровольцем, но была девушка старше, и ментор выбрал её?       — Да, я думала, что уже готова. Мне было шестнадцать, и я знала, что есть немало победителей, попавших на Арену в этом возрасте. Я не должна была вызываться добровольцем в тот год, но мне оставалось не так много Жатв, а я с детства мечтала попасть на Игры. Я обязана была хотя бы попытаться урвать свой счастливый билет.       Вот же чёрт, эти ублюдки ещё и лезут в добровольцы, когда не должны. Насколько же нужно быть уверенным, что ты лучше всех остальных, чтобы ставить на кон собственную жизнь? Почему-то мне с трудом верится, что нас и Второй разделяет всего-то два каких-то жалких часа в поезде.       Её отец, Скорпион Инчкеп, победил в Играх двадцать три года назад, и она хочет продолжить семейное дело. Что ж, стерва, искренне надеюсь, что ты сдохнешь одна из первых.       У Марка белый костюм и ярко-красная рубашка. По мне, сочетание диковатое, но людям нравится.       — Твоя подруга только что рассказывала о том, как не смогла попасть на Игры в шестнадцать лет. Как ты здесь оказался?       — Я упорно работал, чтобы все меня поддержали в принятии этого решения. Все хотят на Игры, представлять свой дистрикт — честь.       А то как же. Если дистрикт готовит тебя к тому, что ты будешь его представлять, конечно, это честь. А когда по ночам воздух в твоей деревне коротит, потому что сотни человек шепчут одновременно: «Умоляю, только не мою семью», это не честь. Это клеймо.       И опять упоминание о том, что в оцеплении на Жатве Марка стоял его старший брат, и он лично проводил его на поезд и пожелал удачи. Господи, какой же ажиотаж мы подняли, раз все пытаются под нас косить.       — Ш-ш, спокойно. — Рику моего лица не видно, да и нет в нём каких-то явных изменений, но вот то, что я взорвусь с минуты на минуту, он чувствует почему-то очень хорошо. — Будешь принимать всё так близко к сердцу — на сцене у тебя выйдет оскал, а не улыбка.       — Они кретины.       — Это не новость. Но кроме них вряд ли кто-то будет настолько изворачиваться.       С Техной явно особо не мудрили: её волосы и тело вполне позволяют выпустить её на интервью с распущенной копной и в бежевом кожаном платье простого квадратного кроя с ботильонами в тон. На любой девчонке смотрелось бы как мешок, но Техна выглядит роскошно. Даже перед Цезарем она сидит сдержанно и улыбается лишь уголком рта, в отличие от всех нас, тренирующихся заранее красиво показывать зубы. Девушка с достоинством — в нашем положении это очень большая редкость.       — Если верить проверенным источникам, в свои шестнадцать ты уже продала в Капитолий несколько своих авторских разработок, это так?       — Большинство электронных устройств Панема на данный момент закодировано по моим алгоритмам.       — Если честно, сейчас ни слова не понял из того, что ты сказала. Но вот это… то, что ты делаешь, тебе удастся использовать на Арене?       — Если Распорядители мне позволят, я найду, чем их удивить.       Она умная. В истории уже были случаи, когда в Играх побеждали умные. Все в основном кидаются преуспеть в физической подготовке, старательно рвут друг другу глотки, а под конец какой-нибудь мальчишка, на которого никто не ставил и не трогал, чтобы лёгкое оставить напоследок, подрывает всех, кроме себя, или устраивает такую хитроумную ловушку, из которой и представить сложно, как выбираться.       Если Техна переживёт резню у Рога изобилия, это может стать проблемой.       Когда в кресло забирается малыш Кайл, сперва встав на него коленями, а потом придвинувшись к самой спинке, ноги его не свешиваются даже с края сиденья. Его нарядили в крошечный костюм-тройку в крупную клетку, но вместо туфель обули в кеды и очки сменили на квадратные в толстой пластмассовой оправе в цвет галстуку и шнуркам: кислотно-жёлтые.       — Ты самый маленький участник этих Игр. За счёт чего думаешь победить?       — Если я маленький, то пролезу там, где другие не смогут.       Даже я ему умиляюсь, что уж говорить о Капитолийцах, которые велись на дурацкие шутки Катарины и показушные истории с желанием равняться на старших братьев и сестёр. Цезарь сам, пусть в шутку, но просит помочь этому мальчику всех, кто на это способен.       Следующей идёт Талия. Подол её платья сужается до середины голени, а потом резко расширяется до пола, и это очень похоже на хвост русалки. Ходить наверняка жутко неудобно, но Талия вплывает на сцену, как будто не касаясь земли. Её рыжие волосы огромной копной лежат на одном плече.       — В твоём дистрикте к тебе почти не обращаются по имени, а только прозвищем, верно? Какое оно?       — Щучка.       — Потому что кусаешься или потому что исполняешь желания?       — Потому что красиво прыгаю в воду.       — Если я уговорю Распорядителей сделать Арену на воде, ты же покажешь нам?       — И не один раз, Цезарь.       Зачем столько фарса? Как будто хоть кто-то не знает, что Арену готовят заранее, и уже к началу Жатвы известно, что там будет. Крайне узкому кругу лиц, но всё же.       Массивному в свои пятнадцать Митчу явно некомфортно ни в пиджаке, ни в туфлях, а судя по тому, как он сучит ногами, последние так и вовсе из последних сил сдерживается, чтобы не скинуть. Разговора, как Цезарь ни старается, у них особо не получается: Митч отвечает невпопад, что любит воду и ловить с берега рыбу в руки, а ещё хвалит Талию и желает ей победы.       Жаль парня. Кажется, Игры для него не худший исход, вряд ли бы в дистрикте он нашёл себе место и прожил достойную жизнь. Остаётся только верить, что на Жатве всё было чисто, и он действительно Митчелл О’Маквелл, а не просто беспомощный, почти не ориентирующийся в мире мальчик, которого настоящий Митч пихнул на сцену вместо себя, а тот не стал сопротивляться.       Последняя девушка передо мной — Брук. На этот раз её ожог на щеке прикрыли волосами, и выглядит, конечно, стильно, но самой Брук явно мешается: она то и дело норовит заправить прядь за ухо, но в последний момент спохватывается и возвращает всё, как было. Одели её в лёгкое мятное платье и в тон открытые босоножки. Ноги у неё красивые, но она их как будто стесняется и всё норовит поджать под себя. Если стилисты должны помогать нам чувствовать себя хорошо, её в этом деле явно не преуспели.       — Расскажешь нам, что с тобой приключилось?       — Электротравма… Отец хотел показать мне, где работает. Я была недостаточно осторожна.       Вот откуда привычка лишний раз никуда не совать руки. Для неё же лучше, если навредить она боится только себе, а тыкать ножи в других станет за милую душу. Прошлое остаётся в прошлом, на Арене мы все считай, что родимся заново.       Рассел — последний из старших, не считая нас с Риком. Остались ещё, конечно, Вуди, Итан и Фил, но им шестнадцать. Шестнадцать Мире. Остальные младше, и Цезарь говорит с ними чаще ласково, помня, что они дети. Детские слёзы на интервью — это минус рейтингу, поэтому на детей Цезарь не давит, зато с лихвой отыгрывается на взрослых. Как говорится, если хочешь пройти дальше, оставь свою душу с этой стороны.       Рассела я почти не слушаю. Все шестерёнки в моей голове устроили слаженную свистопляску, вспоминая всё, что мне нужно сделать. Красиво пройтись, мило улыбнуться, помахать зрителям, дать Цезарю поцеловать мне ручку.       Рик на секунду крепко-крепко сжимает мне талию и шепчет в ухо:       — Ты со всем справишься.       И отпускает руки. Кто-то чужой легонько толкает меня в спину, чтобы я шагала.       — Эрика Мор, дистрикт шесть!       Когда я выхожу на сцену, Цезарь умилённо подкладывает руки под щёку, зал тоже взрывается вздохом восхищения. Я кручусь, показывая платье с разных сторон, чтобы на расспросы осталось меньше времени. Если бы Цезарь что-то решал здесь, думаю, он бы позволил мне молча дефилировать все три минуты, но его работа — копаться в нашем грязном белье, так что он приглашает меня присесть, и я покорно занимаю кресло, наклонив ноги под углом почти в сорок пять градусов, как меня несколько часов учила Пина, пока стилисты занимались моим лицом и волосами. Это неудобно и почти больно, но выглядит хорошо.       — Ты сегодня обворожительно прекрасна, Эрика, этакий ангел во плоти. Даже не верится, что та девушка в пилотке, отдающая честь на параде трибутов, и ты — это один и тот же человек, у тебя случайно нет сестры-близнеца?       Цезарь смеётся тем смехом, когда призывают присоединиться, заранее зная, что это совершенно не смешно. Его и подхватывают, почти все. Ну да, конечно, зачем размениваться по мелочам на каких-то Расселов и профи, если Шестой сам показал, куда тыкать, чтобы было больно. Но у меня есть всего две с половиной минуты на то, чтобы не облажаться, и Цезарь меня на первых же секундах с толку не собьёт.       — Брат говорит, меня и одной-то много. Просто хотелось показать вам чуть больше, чем одну из сторон моей личности.       — Ох, вы только послушайте, — распинается Цезарь для толпы, чтобы выгадать мне очередную передышку, — она словно настоящая аристократка, того и гляди подвинет меня с насиженного места с таким-то приятным голосом. — Зрители беснуются в экстазе, а я умилённо улыбаюсь, молясь, чтобы ногу не свело судорогой. — А если серьёзно, Эрика. На показах, которые в вашем случае никак не назвать индивидуальными, вы устроили настоящее шоу. Распорядители почти подумали, что твой брат тронулся умом, пока до конца не досмотрели твоё выступление. На интервью нам тоже стыковать между собой кусочки твоих и его слов, чтобы собрать какую-то целую историю?       — Мы, конечно, можем, Цезарь, но не думаю, что все желающие захватили с собой ручки и листочки, чтобы разгадывать наши головоломки.       — Ну пожалуйста! Хотя бы одно предложение. В конце интервью твоего брата мы включим видеоповтор.       Сейчас-то я понимаю, что мы сглупили. После всего того, что мы устраивали, Цезарь бы попросил о чём-то подобном с вероятностью в девяносто процентов. Мы могли об этом догадаться. Пина или Энрико могли об этом догадаться, но мы пришли чистые, не зная, каких вопросов ждать. Что из себя в этом году представляют индивидуальные просмотры, мы тоже не знали, однако обо всём договорились заранее. Порепетируй мы и перед интервью, всё бы вышло куда проще, а сейчас я пытаюсь наскоро в голове составить фразу, которая пришла бы на ум и Рику тоже, состояла бы из чётного количества слов и делилась напополам.       — Ты записываешь, Цезарь?       — Каждое твоё слово.       Я вдыхаю настолько глубоко, будто собираюсь нырять. Самое паршивое: я не проверю, накосячила я или нет, пока моё место не займёт Рик. При плохом раскладе я подставлю нас обоих, но выяснится это, когда меня самой на этой сцене уже не будет.       Я закрываю глаза, чтобы исключить большую часть раздражающих факторов.       — Йишваргиорп и летидебоп тедуб от-ценокан репет а, ячин алыб.       Стоит мне снова посмотреть на Цезаря, и я вижу, как у него отвисла челюсть и дёргается веко. Приходится на этот раз дать ему оклематься мне, поэтому я начинаю смеяться.       — Я не сумасшедшая, Цезарь, всё станет ясно, как только закончит мой брат.       — Обещаешь?       — Можешь мне довериться.       — Хорошо. Друзья, попробуем на время забыть о том, что произошло, и поговорим на общечеловеческом. Эрика (я всё не могу наглядеться на твоё платье), скажи, что столь прелестная леди думает о работе наших стилистов?       Где-то за искусственным азартным блеском в глазах Цезаря видно, что это вовсе не то, что он планировал у меня спрашивать, но в благодарность за то, что я вывезла его, когда он сам растерялся, топить он меня не станет, словно я профи. Словно в моей персоне нет ничего более интересного, чем разговоры о косметике и шмотках.       Мне хочется хотя бы втихаря сказать ему спасибо, но камер вокруг столько, что я боюсь ему навредить, поэтому быстро подстраиваюсь под резко изменившуюся траекторию беседы.       — Стоило рискнуть всем, чтобы попасть к ним в руки. Это было воистину настоящее блаженство.       По правде, это была воистину адская пытка, но Капитолию не нужна правда. Капитолию нужны дифирамбы, и плевать, что масла и бальзамы, которыми натирали мою кожу, — последнее, что меня сейчас заботит.       — Скажи, а если бы у тебя была возможность отправить домой какую-нибудь любую вещь из Капитолия, что бы ты выбрала?       Я давлюсь воздухом. Цезарь, я уверена, не хотел ничего плохого, мы говорили о работе стилистов, и вопрос нёс в себе смысловую нагрузку: оставила бы себе платье или розовое мыло, или корсет, или крем для рук, от которого пахнет мёдом?       Но в моей голове вертится совсем другое слово.       Брата. Если бы Капитолий позволил мне отправить что-то домой, я бы выбрала брата.       Моя улыбка сползает сама собой, но спазмы мышц рывками возвращают её обратно. Спасибо. Спасибо, папа, что я умею улыбаться, когда что-то болит. Ещё бы ты учил нас разговаривать в таком состоянии.       — Сложный вопрос, Эрика?       Цезарь делает небольшую паузу после каждого слова и вообще говорит как-то медленно. Не будь мы на сцене, наверное, он бы спросил, всё ли в порядке. Но мы на сцене. И свои роли хоть как-то, но доиграть обязаны, поэтому я поднимаю голову: и так непозволительно долго пялилась в коленки, хорошо хоть руки в кулаки всё-таки не сжала.       — Разумеется. Как можно выбрать что-то одно? — Цезарь улыбается явно с облегчением и быстро моргает, выражая мне одобрение. — Думаю, я бы остановилась на лавандовом масле. От моей мамы пахло очень похоже, думаю, моей семье это бы понравилось.       — Что ж, Эрика, спасибо за столь очаровательную беседу, и давай уже уступим место твоему брату.       Я киваю Цезарю сдержанно, но с переполняющей благодарностью, а лицо закрываю руками, только ступив за дверь, где камерам до меня не добраться. Энрико принимает меня на себя, а Пина гладит по спине, и они оба говорят, что я всё сделала правильно.       — Молодец, что не стала говорить про брата. После того, что устроили профи, какой бы искренней ты ни была, твои слова посчитали бы заранее заготовленными. А президент Сноу вполне мог воспринять это как попытку устроить мятеж.       Мысли, конечно, здравые и очень мудрые, но их воспринимает уже часть моего мозга, работающая фоном, а сама я кручу по сторонам головой в поисках экрана: Цезарь приглашает на сцену Рика. Ему никто не шептал на ухо, что всё получится, и времени подготовиться и обдумать всё у него наверняка не было тоже, потому что это я выступала после совершенно не интересующего меня Рассела, а Рик явно все эти три минуты следил за тем, что говорю я. Братишка, прости, не я придумала это правило, что дамы вперёд.       — Не хочу давить на тебя, но твоя сестра нас очень заинтриговала.       — Конечно, — Рик улыбается спокойно и даже расслабленно, а я нервно сцепляю пальцы. Он всё понял, он не мог не понять, и он делает это в разы лучше меня. — Адгесв сан у, иларги ин ым ыб отч ов.       Глаз у Цезаря уже не дёргается, хотя недоумённое «Э-э» из горла всё-таки вырывается.       — Твоя сестра обещала нам, что после тебя всё станет ясно, но ты, кажется, только больше всё запутал.       — Это анаграмма. Попробуйте запустить повтор задом наперёд.       — Что же, давайте посмотрим.       Видео выходит дёрганное, будто мы оба эпилептики, ещё и говорим с дичайшим акцентом, но в целом разобрать слова можно. Я, записавшая свою часть фразы первая, очень удачно подхватываю Рика, который говорил уже после меня.       Во что бы мы ни играли, у нас всегда была ничья, а теперь наконец-то будет победитель и проигравший.       Я сделала всё правильно. Рик понял меня правильно. И сейчас, я уверена, не только Капитолий, но и весь Панем с недоумением смотрит прямо перед собой и никак не может до конца понять, что только что произошло.       — Боюсь, моя прекрасная голова просто-напросто лопнет, если я не спрошу. Вы договаривались заранее?       — Нет, но играли так в детстве. Мне нравилось разгадывать анаграммы, и только Эрика соглашалась составлять их для меня.       — Вы правда не договаривались? — полушёпотом спрашивает у меня Энрико, и я отвечаю ему, не повернув на него голову, потому что смотреть на экран мне сейчас куда важнее.       — Нет. Если мы хорошо репетируем, реверс получается почти чистый. И если бы мы это обсуждали, я бы из кожи вон вылезла, чтобы это было что угодно, кроме анаграмм, они ломают мне мозг.       Цезарь тем временем великодушно развивает тему, во что такое мы играли в детстве, что всегда получалась ничья. Но потом остаётся меньше двух минут даже из шести на нас обоих, а ни одну душещипательную историю Капитолий так и не услышал, а значит, легко Рик не отделается. Не после того, что Цезарь сделал для меня.       — Ну, а теперь поговорим как мужчина с мужчиной. Ты вызвался добровольцем вместо младшего брата. Очень… быстро. Ты планировал заранее, что поступишь так, я прав?       — Правы. — Давай же, Рик, не срывайся, оно того не стоит. — Технически Эрика мне младшая сестра, но разница настолько небольшая, что она не позволяет мне относиться к себе не как к равной. А когда родился Джейк, я дал себе слово, что буду защищать его столько, сколько смогу.       — Как это трогательно. — Молодец, Рик. — Ваш дистрикт попал под особое распоряжение в этом году. Скажи… а если бы всё это происходило на прошлой Жатве. Если бы ты знал, что второй трибут — твоя сестра-близнец. Ты бы вызвался добровольцем вместо младшего брата?       Как они это делают, чёрт возьми? Как выбирают именно те вопросы, на которые мы боимся отвечать сами себе? Ведь это касается не только нас двоих, нас смотрят и дома тоже. Джейк ждёт слов Рика не меньше, чем я.       — Вы с сестрой и зависаете через равные промежутки времени?       Точно, он же молчит. Вот уже секунд пять, если не больше, Рик не отвечает, а потом снова поднимает глаза на Цезаря и улыбается точь-в-точь как я:       — В этот раз я сделал это на автомате, даже подумать, если честно, не успел. Вряд ли бы что-то изменилось, знай я заранее, что Эрика — второй трибут.       Да нет, братец, облапошить ты можешь кого угодно, и Джейк, я надеюсь, тебе поверил. Но мы с тобой грёбанные близнецы и вместе учились врать и выкручиваться, поэтому делаем это одинаково. Я брала паузу, чтобы прокричаться в голове: «Брата, брата, брата, я хочу вернуть домой брата» и убедительно сказать вслух про чёртово лавандовое масло. Ты не ответил Цезарю сразу, что вызывался добровольцем на автомате, потому что хоронил в мыслях другое: будь известно заранее, что я второй трибут, ты бы сюда не сунулся.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.