Голодные игры: Обогнавшие поезд

      Полной статистики по пятидесяти девяти Играм до нас у меня не было. Когда я смотрела их в двенадцать, транслировались они всего неделю, а в мои пятнадцать тянулись больше месяца. Никогда нельзя было сказать наверняка, насколько жестокими в конкретном наборе окажутся дети и как долго их придётся сталкивать между собой лбами, чтобы они устраивали для Капитолия шоу. Одна закономерность всё же была: распорядители пытались по максимуму растоптать и уничтожить всех. Если в начале Игр прослеживался трибут, достаточно хладнокровно убивающий детей вокруг себя, Арена отваживала его от всех остальных. Победитель в Играх один, это факт, но вот чем больше на Играх будет убийц, тем лучше для рейтинга.       Мой брат убил троих в первые несколько минут на Арене и вполне попадал в категорию людей, которых стоило держать подальше от всех остальных хотя бы какое-то время. Мы упростили распорядителям эту задачу и сами никуда не лезли. Выбрали место, где мы будем незаметными со всех точек, а нам самим при этом откроется хороший обзор. Установили ловушки и растяжки из подручных материалов, больше, скорее, чтобы следовать правилам, потому что за несколько дней никто в радиусе нашей видимости так и не появился и мы никого не ждали. За водой к реке мы ходили засветло. Не к Рогу изобилия, а гораздо левее, река, если её можно в таких обстоятельствах назвать рекой, окружала по периметру всю Арену, и вода была чистая. По крайней мере, за несколько дней никакого вреда от неё мы с Риком не почувствовали.       Ночи делили напополам и следили по часам с подсветкой, найденным в одном из рюкзаков. Рик был совой, поэтому вполне неплохо держался далеко за полночь. Я же скорее жаворонок и могла вытерпеть день, начавшийся в четыре. Рик дежурил, спиной прислонившись к стволу дерева, а я спала, пристроив голову ему на колени, и не вставала, когда он будил меня на вторую смену. Только открывала глаза, а Рик засыпал сидя, так же не двигаясь. Нам было спокойно по ночам, пока были те, кто перетягивает внимание Капитолия на себя, а такие были.       Мы развлекали себя с Риком игрой в пятнашки живыми людьми: стряпали союзы и прикидывали, насколько они реальны. Я голосовала за то, что мелкие объединились вместе: вряд ли кто-то захочет брать себе под опеку слабых, но Кайл, Тимми и Тэра вполне могли сойтись во мнениях, что втроём всяко безопаснее, даже если по одному они ничего не стоят. Рик ставил на то, что Карл и Таниша пытаются работать вместе, как мы.       Его догадка подтвердилась, когда их фотографии показали среди погибших в один и тот же день, пушка тогда захлебнулась и прогремела дважды. Был, конечно, вариант, что они просто столкнулись между собой и друг друга зарезали, но мы с Риком оба в это не верили. Скорее всего, они вдвоём нарвались на какой-нибудь союз покрепче и не смогли ему противостоять.       На второй день погибла Брук, и почему-то я была непоколебимо уверена, что умерла она не от чужой руки, а по собственной дурости: скажем, дождалась, когда у остатков разнесённого нами Рога изобилия никого не будет, и нырнула в поисках рюкзака или копья, всплыть с такой ношей не смогла, а бросить не догадалась. Почему-то такой сценарий казался мне наиболее реальным.       На дно, судя по всему, многие не совались, ударившись вместо этого в расшаркивание перед спонсорами, чтобы заполучить то, что уничтожили мы. Чуть ли не каждый час поначалу мы видели, как с неба с мелодичным перезвоном спускаются парашютики, и чёрт его знает, что и кому они несли, проверять мы не ходили. Сами же из кожи вон ради подачек не лезли, потому что всё необходимое у нас было. И в этот раз, мы были уверены, отец и Джейк неотрывно следят за трансляцией, а значит, попадая в кадр, мы должны выглядеть достойно.       Поэтому по утрам мы ходили к реке умыться, и я, пусть пальцами, но расчёсывала волосы и завязывала их в высокий хвост. Рик намотал какую-то тряпочку на запястье для красоты и даже как-то сунул мне за ухо цветок. Мы прекрасно отдавали себе отчёт, что передышка будет не вечная, а всё же, как могли, тормозили процесс, пока распорядители о нас не спохватятся и не закинут в гущу событий. Что рано или поздно это произойдёт, мы понимали как нельзя лучше.       Поэтому когда Рик, возвращаясь в очередной раз к нашему лагерю, тормозит, и семенящая за ним я врезаюсь ему в спину, не сказать, что я шокирована. Может, для посторонних мы и выглядим размякшими и потерявшими бдительность, но кто сказал, что это произошло на самом деле?       — Что такое? — спрашиваю я, выглядывая из-за плеча брата.       С укрытием мы особо не мудрили: сделали шалашик и постелили карематы, найденные скрученными рулонами в рюкзаках. Ночевали так не раз, и всё было в порядке. До сегодняшнего момента.       Не понять, на что так заворожённо смотрит Рик, весьма сложно: нашу площадку заняли. И нет, не дети, по коврикам в наглую расползлось целое полчище муравьёв каждый размером с полпальца. Меня тошнит, и я брезгливо кривлюсь, но с желудком договариваюсь: полбутылки выпитой на завтрак воды и кашица из лебеды остаются внутри меня до лучших времён.       — Просто стряхнём их, и всё, — я делаю шаг вперёд, но Рик рукой заводит меня обратно себе за спину. Медленно подбирает с земли длинную ветку и касается её вторым концом каремата.       Зрелище разворачивается всего на секунду, но то ещё: муравьи, словно пираньи, в момент оставляют от большей половины ветки труху, Рик каким-то чудом успевает откинуть её до того, как таким же макаром они начнут глодать его руку. Я нервно сглатываю и предпочитаю больше не высовываться.       — Ладно, обойдёмся и так, переспим на куртках.       — Дело не в том, на чём спать, Эрика, — Рик не поворачивает на меня головы и продолжает смотреть вперёд. Я не сразу замечаю, что вцепилась в его плечо, как маленькая девочка, ищущая защиты. И даже когда замечаю, не могу убрать руку. — Арена нас двигает.       — Куда двигает?       — Знать бы.       Я несильно хлопаю его по плечу раскрытой ладонью в том же месте, в каком держалась, и туже затягиваю лямки рюкзака.       — Так пошли узнаем.       Двигает Арена нас очень чётко: если поначалу я и верила, что идём мы в никуда, быстро в этом разубедилась. Когда мы хотим свернуть туда, куда не следует, резко валится дерево или рычит что-то явно страшное и опасное, и мы меняем траекторию движения. Перелезть, конечно, можно, и рискнуть тоже. Но мы не в том положении, чтобы не делать то, что велят.       Часа через три интуитивного скитания по лесу я понимаю, куда нас гнали. На открытой площадке без деревьев, откосов или хоть какой-нибудь каменюки, за которой можно было бы спрятаться, Эшера из Двенадцатого окружали все оставшиеся старшие парни: Итан из Девятого, Вуди из Седьмого и Рассел из Пятого. О том, что они объединятся, думала и я, и наверняка и Рик тоже, но вслух мы об этом не говорили, наивно веря, что нас пронесёт, если мы не будем об этом заикаться.       Не пронесло.       У Вуди в самом деле садистское выражение лица, и он сжимает рукоятку тесака примерно так же, как я беру Рика за запястье по праздникам, чтобы мы вошли куда-то вместе. На лезвии маркировка Капитолия, значит, он не получил подарок от спонсоров. Он нырял на дно.       Рассел повязал на пояс куртку, его спину очень удачно прикрывает рюкзак, а по земле он волочит меч, который оставляет узкую колею. Ощущение собственного превосходства чувствуется в каждом его движении и мерзкой ухмылке. Не до конца верится, что этот человек спас жизнь моему брату.       Итан вооружился серпом, и что-то мне подсказывает, что в его руках эта штука поопаснее, чем ножи и копья в руках профи. Хотелось бы сказать, что хоть в его глазах осталось что-то человеческое, но это не так.       Почему-то в голову мне приходит осознание, что Карла и Танишу прикончила именно эта троица.       Эшер под их напором падает и пятится назад, перебирая руками и ногами, парни явно не торопятся принести ему лёгкую смерть.       Мы ещё стоим в тени деревьев, и нас не заметили.       — Уйдём? — шепчет Рик, не отрывая взгляда от хнычущего Эшера, которому Вуди прыгает на ногу и наверняка ломает кость. Поляна большая, бежать до них даже на пределе наших возможностей секунд пятнадцать, а заметив нас, парни, конечно, прикончат Эшера сразу, чтобы не путался под ногами. Мы ему не поможем.       Я оборачиваюсь назад, хотя уже чувствую, как мой хвост заносит вперёд лица мощным порывом ветра, а такие не бывают просто так. Только не на Арене.       — Не получится, — растягиваю я слова, как только могу, потому что понимаю, что это последнее, что я могу растянуть.       Рик поворачивается за мной, и резкий локальный тайфун, вырвавший с корнем несколько деревьев рядом, вышвыривает нас на поляну на всеобщий обзор.       Парни отвлекаются от Эшера на секунду, и тот, хоть ему и адски больно, пытается воспользоваться этой заминкой и отползти хоть на сколько-то в сторону, но Рассел ему этого не позволяет: обеими руками опускает меч вертикально, словно лопатой хочет копнуть землю. На деле вспарывает парню живот, и Эшер издаёт булькающий звук и стихает. Я забываю выдохнуть и трачу больше положенного времени, чтобы встать на ноги.       — Хэ-хэй! — приветственно орёт с другого конца поляны Вуди, размахивая тесаком, и вальяжным шагом движется в нашу сторону, пока мы поднимаемся и Рик помогает мне перелезть через дерево. — Какие люди к нам пожаловали, сама Королева бензоколонки и Брат года. — Скорости нам бы хватило если не вернуться назад, то добежать, скажем, до левой границы поляны, но стоит ли туда рыпаться. Уверена, нас вышвырнут и с той стороны, поэтому мы с Риком стоим на месте, и я даже с такого расстояния вижу, как у Вуди вздуваются вены на шее и висках, а глаза наливаются кровью. — Снизошли до простых смертных, которые выгрызают право на собственное существование, не манипулируя людьми? — Рассел и Итан, присевшие оценить, покончено ли всё с Эшером, медленно встают и продвигаются вслед за своим лидером. Рик задвигает меня к себе за спину, и я почему-то не хочу этому противиться. — Сдохните! — орёт Вуди, сорвав в конец голос, и пускается бегом.       Его примеру следуют все: и мы, и Итан с Расселом. Схлёстываемся даже не близко к середине, а далеко на их половине, и если Вуди запыхался, то у Рика даже нет на лбу испарины. Он подныривает под тесаком и замахивается мачете, Вуди верещит, как свинья, зажимая рану, ладонь у него становится алой, но это не смертельно: жирных людей убить сложнее, чем тощих.       Я лавирую между нацеленными на меня серпом и мечом и всаживаю нож Расселу в грудь, но оказывается это отнюдь не так легко, как на тренировке, а ударить кулаком по рукоятке я уже не успеваю. Я только поцарапала его. А ещё разозлила.       Пока он рычит на меня, выдёргивая не так и глубоко вошедшее лезвие, а Рик крутится вокруг Вуди, отражая его удары и нанося свои, Итан обходит меня и замахивается серпом на моего брата. Тот уворачивается, не дав задеть собственные руки, но Итан, кажется, вовсе не туда и целился: он срезает Рику лямку на рюкзаке, и тот скидывает его вовсе, потому что иначе потеряет равновесие, и я уже тогда знаю, что это плохо. Вуди он всё же добивает, всадив мачете в уже достаточно глубокую рану, и тот блюёт кровью и падет. Рассела я бью ногой по руке, вынуждая разжать пальцы и выронить меч, и отчаянно на выбросе адреналина замахиваюсь ножом по горлу, на этот раз порезав достаточно глубоко, чтобы парень окочурился.       А потом выгибаюсь кольцом в ту сторону, в которую у людей не должен гнуться позвоночник, и давлюсь собственным воплем. Рик кричит за нас обоих: Итан рассёк ему спину серпом от шеи и до поясницы, от боли он падает, пытаясь опереться на локти и колени, но выдерживает так от силы долю секунды и валится на живот. Итан замахивается ещё раз, но я с отчаянным:       — Нет! — кидаюсь ему наперерез.       Двигаться с фантомной болью, будто к твоей спине примотали раскалённые угли, всё равно что пытаться сразу встать и бежать, выйдя из многолетней комы. Тело мне противится, но ублюдку руку я всё же сворачиваю и впиваюсь зубами в предплечье, от чего он стонет, роняет серп (он падает левее Рика) и второй рукой хватает меня за космы. Визг вырывается из моей груди бесконтрольно, и точно так же я тянусь к волосам, хотя надо заниматься другим. Но чёрт, когда с тебя сдирают скальп, это почему-то занимает сразу все твои мысли.       Давление исчезает почти так же резко, как и началось: пальцы Итана обмякают, он как-то содрогается, замирает, а потом валится назад, и я едва успеваю вывернуться из-под его руки, чтобы он не потащил меня за собой, что уж говорить об адекватном реагировании на происходящее.       Я сразу понимаю, как так вышло, когда разгибаю так и не утихшую спину и смотрю в сторону: Эшер, валяющийся в луже собственной крови Эшер с вывернутой под неестественным углом ногой, приподнялся на локте, зажав губами духовую трубку. Мы пересеклись с ним взглядами меньше, чем на секунду: я, до смерти перепуганная, вымотанная, с клочьями падающими на плечи волосами и брызгами чужой крови на лице, без возможности согнуть спину, хотя она в порядке. И он. Измученный болью, выдержавший на Арене гораздо меньше, чем ему хотелось бы, застигнутый врасплох и не успевший достать своё оружие, чтобы защитить себя. Он потратил свои последние силы, чтобы спасти девушку, с которой даже ни разу не говорил.       Он закашливается, трубка падает на землю, и Эшер тут же заплёвывает её кровью, а потом откидывается на спину, и на этот раз это уже точно навсегда. На поляне стоять я остаюсь одна, и начинает греметь пушка.       Я считаю за ней вслух, будто могу заметить и сказать об ошибке. Один — за Вуди, считавшего, что людей рубить приятнее, чем деревья. Два — за Рассела, который оказался куда жёстче мишеней в зале. Три — за Итана, и, Господи Боже, пусть его перегонят через мясорубку и удобрят им поля в Девятом. Четыре — за Эшера, за мальчика, который спас жизнь человеку, который даже не пытался ему помочь.       Четыре. Потому что, раз ещё не загибаюсь я, по Рику рано бить поминальные.       Я срываюсь с места и, зная, что я уже точно одна, вою и цыкаю, потому что моё тело готово сдаться. Когда я наклоняюсь к брату, почти верю, что обратно уже не разогнусь ни за что в жизни.       Рик дышит сбивчиво и шумно, свернув голову в сторону, чтобы не наглотаться земли, пальцами подгребает траву, видимо, не зная, куда деться от боли. Но главное тут не это: если он двигает пальцами, значит, калекой не останется. Наскоро собравшись с силами, я всё же гляжу на его спину: позвоночник не задели, рана пришлась левее, но я его вижу: выпирающие в этом кровавом месиве белые пятна на равном расстоянии друг от друга. Серп Итана не перерубил рёбра, и они защитили лёгкие моего брата и сердце тоже.       — Всё будет хорошо, слышишь? — шепчу я дрогнувшим голосом, тнувшись Рику висок в висок. Он стонет и упирается в землю лбом, намереваясь подняться, но я кладу руку ему на шею. — Тише, тише, не надо. Я всё сама сделаю, ты только сейчас дыши, пожалуйста, просто дыши, хорошо?       Я стягиваю с себя куртку и рукава подсовываю Рику под живот, перевязав узлом, чтобы приостановить кровь. Я знаю, он не встанет. И знаю, что останься мы здесь, нас не уберегут даже распорядители: слишком открытое место, слишком много проблем. Я вешаю на одно плечо рюкзак Рика, а на другое — свой, обхожу брата спереди и вытягиваю его руки вперёд, сгибаю ноги в коленях, приноравливаясь, как бы протащить его эти метров пятьдесят до первых деревьев. Когда я делаю первый шаг, протаскивая его за собой, Рик хрипит, а я сильно откидываю назад голову, чтобы размять шею, но уже не останавливаюсь. Пот течёт по всему лицу от жары и усталости, но, чёрт возьми, я не плачу. Мой брат серьёзно ранен, а я настолько отучила себя реветь не по делу, что даже по делу теперь не могу. Что скажет Джейк, когда это увидит? Что скажут спонсоры, когда увидят? Что всё это время я лишь изображала скорбящую сестру, чтобы привлечь внимание, а на деле с каменным лицом садистски тяну брата за руки, хотя он воет от боли и просит помощи?       Но чёрт возьми, это не грёбанный театр, где нужны эффекты и красивые реплики и жесты. Это не Парад трибутов, где надо выглядеть максимально элегантно, и плевать, что это неправда. Всё здесь по-настоящему, и если я забьюсь в безутешной истерике, причитая, как мне больно смотреть на страдания моего брата, это его не спасёт. У меня нет времени играть для зрителей, и если сейчас реальная помощь моему брату означает потерю спонсоров на будущее, что ж, очень жаль. Роскоши думать о будущем у нас почти не осталось.       Когда я затаскиваю Рика в тень, сама на несколько секунд обессиленно приваливаюсь к столбу, чтобы перевести дыхание.       То, что было в наших рюкзаках, мы почти не использовали, обходясь подручными материалами, чтобы всё готовое оставить на крайний случай. Он наступил: оставить Рика одного и бродить по лесу, собирая палки и листья, я не могу, поэтому крышу организовываю брезентом, из-за которого в первую же ночь мы поругались. Я верещала, что это тебе не банка консервов, и если придётся уходить, мы свернём его и положим обратно в рюкзак, а сейчас можем не париться и не тратить время на сбор веток, но Рик с непоколебимым спокойствием накрывал мои руки своими и говорил, что мы без этого обойдёмся. Если бы он не пресёк мою истерику, брезент пришлось бы бросить сегодня утром вместе с карематами, а париться с ветками мне нужно было бы сейчас, когда на это нет времени, да и сил тоже. Точно так же он не дал мне использовать на нашей первой стоянке настоящий уже готовый капкан с зазубринами и защёлкой, верёвку и леску, так что всё это я устанавливаю сейчас по периметру от нас в пяти метрах, чтобы не выпускать брата из поля своего зрения.       Рик позаботился даже о том, чтобы у нас была еда, когда совсем прижмёт: мы не открывали пакетики орешков и сухофруктов, упаковки с вяленым мясом и тюбики с джемом и паштетом, пока могли собирать ягоды и потихоньку ловить мелкую дичь, так что мне есть, чем накормить его. Я даю ему то, что жевать не надо, глажу по голове и прошу глотать, но даже это Рик делает с трудом, сил говорить со мной у него нет. Чисто, скорее, из солидарности, я сама съедаю пригоршню орехов и сажусь у дерева неосознанно именно так, как сидел Рик: прислонившись к стволу спиной и перетащив голову своего близнеца себе на колени. Рик спит беспокойным сном, я не могу заснуть вовсе, хоть и безумно устала.       Мы привыкли делить всё пополам, но это не значит, что один из нас не заканчивает и вторую половину тоже, если по каким-то причинам не может другой. Эту ночь мне предстоит дежурить в одиночку.       — Пап, Джейк, — на удивление даже для самой себя говорю я вслух, перебирая одной рукой слипшиеся от пота волосы Рика, — не переживайте за нас. Мы справимся.       Пушка гремит ещё раз, и я закрываю глаза и поджимаю губы, намеренно впечатываясь затылком в столб. Рука моя дёргается Рику к лицу, но я её останавливаю и больно прикусываю себе палец.       Это не мой брат умер. Наверняка какая-нибудь Миранда из Восьмого не послушала Арену, которая гнала её влево, и задохнулась где-то под завалом или наглоталась ядовитых растений.       Ещё чуть-чуть, и я обгоню чёртов поезд.       Только что умерла Миранда.